Военно‑теоретическая наука, на постулаты которой опиралась в 1941 году вся военная верхушка РККА и генеральный секретарь ЦК ВКП(б), придерживалась твердого мнения, что ни одна современная крупная война не может начинаться с того, чтобы начинающий боевые действия противник одномоментно вводил в бой все сосредоточенные им на границе чужого государства войска. Война должна была начинаться с боев разведывательного характера, потом приграничные сражения, а уже потом в бой втягивались и основные силы.

Сталин был очень начитанным политиком и государственным деятелем. В его личной библиотеке после его смерти было обнаружено около 20 тысяч экземпляров книг по самым разным отраслям знаний. Из военной литературы были там даже тома германского военного теоретика Карла фон Клаузевица (1780–1831), автора знаменитого афоризма «Война есть продолжение политики другими средствами». Будучи на высокой ступени современной ему военной теории, Сталин был уверен, что если Гитлер все же и решится на военные действия против СССР, то начнет их с приграничных сражений.

Именно в силу господства подобных соображений Сталин в течение почти всего дня 22 июня никак не мог поверить, что германский вермахт одновременно и всеми силами атаковал всю западную границу Советского Союза, и потому требовал от министра обороны и начальника Генерального штаба РККА Тимошенко и Жукова достоверных сведений о начавшихся военных действиях: не авантюра ли это со стороны отдельных немецких генералов? не разведывательные ли бои осуществляются со стороны немцев? Ведь написал же ему Гитлер в личном письме от 14 мая 1941 года, что если отдельные немецкие генералы и могут открыть военные действия на границе СССР, то это будет не более чем авантюра отдельных генералов!

Но, как выяснилось к вечеру того же дня, Гитлер отбросил прочь устаревшие постулаты военной теории и ввел в бой СРАЗУ и ВСЕ сосредоточенные на границе СССР военные силы, без предъявления ультиматума, без объявления войны и без связывания себя приграничными сражениями, а сразу на всю глубину прорыва.

В результате ни командиры Красной армии, ни политическое руководство страны психологически оказались не готовы к отпору. А коль не были готовы, не смогли и оказать достойное сопротивление.

Начальник штаба вермахта генерал Франц Гальдер к концу дня 22 июня 1941 года сделал такую запись в своем служебном дневнике: «Общая картина первого дня наступления такова: противник был захвачен немецким нападением врасплох. Тактически он не был развернут для обороны. Его войска в приграничной зоне находились в своих обычных местах расположения. Охрана границы в целом была плохой. Тактическая внезапность привела к тому, что вражеское сопротивление непосредственно на границе оказалось слабым и неупорядоченным, а потому нам удалось повсюду захватить мосты через приграничные реки, прорвать находившиеся вблизи границы позиции пограничной охраны (полевые укрепления)».

Гальдер был прав в своей хладнокровной констатации.

Смяв расположенные при границе, не приготовленные к отпору воинские части, немцы захватили оперативный простор и ввели в действие свои моторизованные соединения. Уже через 5 дней после начала военных действий, 28 июня, пал Минск. По немецким данным, под Минском попали в плен 288 тысяч советских солдат и офицеров, было захвачено 2585 танков.

16 июля пал Смоленск. Согласно германским документам, в немецкий плен под Смоленском попали 400 тысяч солдат и более 100 тысяч погибли в сражениях. Генерал Гальдер пишет в своем дневнике: «Не будет преувеличением сказать, что кампания против России была выиграна за 14 дней» и спешит доложить о своих выводах Гитлеру.

19 августа немцы вошли в Новгород. По оценкам вермахта, к концу сентября Красная армия потеряла более двух с половиной миллионов солдат и офицеров, 18 тысяч танков, 22 тысячи орудий, 14 тысяч самолетов.

Между серединой сентября и серединой октября Красная армия потеряла еще около одного миллиона солдат, в том числе 673 тысячи попали в плен.

12 октября немецкие танки вошли в Калугу.

17 октября пал Калинин.

23 ноября немцы вошли в Клин и следом – в Солнечногорск.

27 ноября немцы вошли в дачный поселок Красная Поляна, что в 25 километрах от Москвы, а затем немецкий моторизованный разведбат промчался сквозь Химки и вышел на северо‑западные пригороды Москвы в 15 километрах от Кремля. Но задержаться ему там не дали, частично уничтожили, а остатки батальона успели унести ноги.

2 декабря Гальдер запишет в своем дневнике: «Все! Русские истощились. У них нет более подкреплений».

Как пишет А. Уткин, «в горьких битвах 1941 года» наша армия потеряла 3,1 млн человек убитыми и 3,5 млн человек, попавших в плен[1].

Все так и было. Но было и другое, о чем не знал упоенный летними сражениями генерал Гальдер.

Именно в тот момент, когда он докладывал Гитлеру, что русскую кампанию можно считать выигранной, что основная масса готовых оперативно быть использованными частей русской армии полностью уничтожена и что у русских уже не осталось никаких резервов, он не знал, что в это самое время в военных лагерях в Иркутской области, в местечке Мальта, терпя муки голода, холода и военной муштры, военной премудростью овладевал сержант Дмитрий Кузнечевский, а в других таких военных лагерях по всему пространству Сибири еще тысячи и тысячи таких же, как он, призванных в армию в первые дни войны с зубовным скрежетом овладевали военным ремеслом.

Короткие письма моего отца из военных лагерей в течение июля – ноября 1941 года свидетельствовали, что эти простые сибирские мужики валились с ног от недосыпа, даже в коротком сне мечтая о пище, поскольку командование сознательно держало их впроголодь, для того чтобы они злее были и сами рвались на фронт, так как на фронте, внушали им, они будут больше спать и лучше питаться и им каждый день будут наливать наркомовские 100 граммов. И судя по тем весточкам, которые сержант Кузнечевский посылал и передавал в Бодайбо своей жене, мужики действительно рвались на фронт, потому что жизнь и военная муштра в военных лагерях казалась им невыносимой.

Но никто их на фронт не пустит. Только в конце ноября в обстановке глубокой секретности они, погруженные в воинские эшелоны, прибудут по железной дороге под Москву, а 5 декабря их пошлют наконец в бой.

И это было не пушечное мясо, которое в летние месяцы 1941 года командиры РККА по требованию Сталина бросали в бой, даже не успев переодеть и вооружить. Это были хорошо экипированные и вооруженные, крепкие физически и вымуштрованные воины. И они сделали то, что должны были сделать. К февралю 1942 года немец от Москвы был отброшен.

После войны относящийся очень критически к Сталину маршал И. С. Конев напишет: «Формирование в тылу действующих фронтов целого Резервного фронта… было, пожалуй, беспрецедентным в истории войн. Чтобы создать в тылу такой мощный кулак, Верховному Главнокомандующему нужно было обладать сильным характером и большой выдержкой»[2].

Но дело ведь не только в сильном характере и большой выдержке Сталина в эти катастрофические летние и осенние месяцы 1941 года. И западные, и российские историки десятилетиями с разных сторон пишут об этой военной катастрофе Красной армии. Нет спору, все это действительно было. Но было и то, о чем почти не пишут западные, к примеру, историки. Да, Красная армия отступала и красноармейцы тысячами гибли и сдавались в плен. Но ведь было и другое. К моменту начала октябрьской немецкой операции «Тайфун» (последнее наступление на Москву) вермахт потерял более 800 тысяч своего кадрового состава, того состава, который до этого завоевал всю Европу и с которым Гитлер рассчитывал завоевать не только Россию, но и Америку (континент), и Англию, и даже Индию. Кто‑то ведь уничтожил в боях этот без малого миллион гитлеровских солдат. Кто‑то ведь это сделал! Ну не те же, в конце концов, солдаты, офицеры и генералы РККА, которые массами попадали в плен!

Ситуация в октябре 41‑го была действительно тяжелой. Из мемуаров А. Микояна, Г. Жукова, П. Судоплатова, других известно, что Сталин в этот момент готовился к самому худшему – взятию немцами Москвы и потому приказал создавать в столице и ее окрестностях базы для партизанской войны, сформировать подпольные райкомы и обкомы партии, а генералу П. Судоплатову в личной беседе в присутствии Л. Берии поручил организовать защиту Кремля и минирование зданий в Москве, в которых немцы, по мнению вождя, после взятия столицы могли бы устраивать совещания высшего германского руководства.

Все это так. Но, повторюсь, было и другое, о чем еще и сегодня мало вспоминают и пишут. На земле простые русские мужики, те, кто не сдался в плен летом 1941‑го, и красные командиры разного уровня, те, кто не попал в кровавую сталинскую мясорубку 1937–1938 годов, делали свое дело – военную работу.

Как уже было сказано выше, в первые, самые драматичные месяцы войны Красная армия фактически выбила лучший кадровый состав вермахта. К декабрю 1941 года офицерский корпус Германии потерял 27 тысяч офицеров – в пять раз больше, чем за весь период военных действий в Европе в 1939–1940 годах. Только в боях под Москвой погибло 55 тысяч немецких солдат. К февралю 1942 года, докладывал Гитлеру генерал Гальдер, германские войска потеряли в русской кампании 202 357 убитых, 725 642 раненых, 112 617 обмороженных. А ведь к этим 1 040 616 бойцам, выбывшим из рядов действующей армии, следовало добавить 400 тысяч солдат и офицеров, попавших в русский плен[3].

И чтобы завершить эту главу, следует сказать правду о военных потерях Красной армии в целом, за всю войну, чтобы не возвращаться более к этой кровавой бухгалтерии. К сожалению, за прошедшие десятилетия в этой сфере нашего знания о войне опубликовано много неверного, часто просто вымыслов и искажений, цель которых просвечивается насквозь: показать, что Победу в войне русский народ одержал не умением в военно‑ратном деле, а исключительно числом. До сих пор в литературе и в прессе можно встретить утверждения, что русские победили в войне только потому, что якобы завалили немцев трупами своих солдат. Жертвой такого заблуждения был даже такой замечательный русский писатель, как Виктор Петрович Астафьев (1924–2001), который употребил это выражение в своем романе «Прокляты и убиты» (1994).

Нет, все было совсем не так, все было, что называется, по‑взрослому.

Начальник управления Министерства обороны России по увековечиванию памяти погибших при защите Отечества генерал‑майор А. В. Кириллин приводит на этот счет такие документально подтвержденные данные: «По результатам исследований, проведенных Управлением статистики населения Госкомстата СССР, Центра по изучению проблем народонаселения при МГУ им. М. В. Ломоносова и Военно‑мемориального центра Генерального штаба Вооруженных сил СССР, общие прямые людские потери страны составили 26,6 миллиона человеческих жизней. За годы войны в Красную армию и Военно‑морской флот были призваны 29 754 900 человек. Вместе с кадровым составом РККА, существовавшим на 22 июня 1941 года, «надели шинели» 32,4 миллиона человек. Из них не вернулись с полей сражений 8 миллионов 668 тысяч 400 человек»[4].

Безвозвратные же потери вермахта на советско‑германском фронте с 22 июня 1941 года по 9 мая 1945 года (вермахт и «СС») только этнически чистых немцев составили 6 231 700 человек (по советским архивам с учетом немецких трофейных материалов).

Но считать нужно конечно же всех, не только этнических немцев. Венгры, румыны, итальянцы, испанцы, финны и другие – они ведь тоже стреляли и убивали воинов РККА. В нас стреляли и те 1 500 000 человек из числа русских предателей, западных украинцев, латышей, чеченцев, калмыков, крымских татар и др., кто надел немецкие шинели и взял в руки винтовки и автоматы. В конце концов, талантливого полководца, восходящую звезду Красной армии 43‑летнего генерала Н. Ф. Ватутина 29 февраля 1944 года и выдающегося разведчика Н. И. Кузнецова в том же году убили не немцы, а западноукраинские националисты. Так что считать нужно всех, кто воевал с нами в Великой Отечественной войне на стороне немцев. А если считать всех, то Красная армия за 1418 дней войны уничтожила: венгров – 863 700 человек, итальянцев – 93 тысячи, румын – 681 800 человек, финнов – 86 400 человек, плюс 215 тысяч прибалтов, мусульман и т. д., состоявших в национальных формированиях вермахта и СС[5].

Всего же безвозвратные боевые потери врага на советско‑германском фронте составили 8 171 600 человек.

Как видим, цифры безвозвратных потерь с обеих сторон сопоставимы.

Некоторые публицисты и историки с непонятным для меня удовольствием любят смаковать цифры взятых в плен красноармейцев. Причем оперируют цифрами первых месяцев войны. Военнопленных с нашей стороны было действительно много – в 1941 году около 3,5 млн человек. А всего за весь период войны военнопленных с нашей стороны – более 5 млн человек.

Но при этом практически мало кто обращает внимание на то, что, начиная с лета 1942 года, число пленных с нашей стороны резко сократилось, а вот с германской стороны, наоборот, резко возросло. Только в Сталинградском котле в плен попало около 350 тысяч немецких и союзнических солдат и офицеров.

И уж совсем почему‑то никто не обращает внимания на то, что в 1945 году в плен к Красной армии попало около 4 млн солдат и офицеров вермахта (сравните с 1941 годом, когда в плен к немцам попало 3,5 млн советских военнослужащих).

И последнее, но важное. Сухие расчеты немецких и российских военных историков показывают, что если летом 1941 года боевые потери Красной армии в столкновениях с вермахтом составляли пропорцию 1:3 в пользу немцев, то к концу 1944 года на каждого погибшего в бою красноармейца уже приходилось 4 убитых немца. Профессиональная квалификация офицерского корпуса и солдат Красной армии к концу войны оказалась на голову выше немецкого вермахта. В ходе войны командование Красной армии начало на практике учиться военной науке, и русские научились воевать лучше немцев. Остается только сожалеть, что факты эти не получают в нашей публицистике широкого хождения.

Так что при оценке военных потерь, как говорит современная молодежь: «не надо грязи», на нас в 1941 году шла в военный поход практически вся Европа, все ее двунадесять языков, а мы, в одиночку против всех, в прямом военном противостоянии уничтожили их больше, чем они, все в совокупности, сумели сделать с нами. При всей трагедийности и кошмаре той войны, при всех наших горьких потерях, нам, оставшимся в живых на той войне, и нам, живущим ныне, есть причины высоко держать голову при оценке той великой войны.

Но бесспорно и то, что потерь с нашей стороны было бы в разы меньше, если бы не тяжелые политические ошибки Сталина и его окружения, совершенные в 1930‑х годах.

[1] Уткин А.И . Русские во Второй мировой войне. М.: ЭКСМО, 2008. С. 290, 433.

[2] Конев И.С . Указ. соч. С. 494–495.

[3] Уткин А. Цит. пр. С. 282, 303, 357.

[4] Литературная газета. 2009. 6–12 мая. № 19–20. С. 1, 12.

[5] Похлебкин В. В. Великая война и несостоявшийся мир. 1941‑1945–1994. Военный и внешнеполитический справочник. М.: Арт‑Бизнес‑Центр, 1997. С. 335–336.