Ошибок своих, совершенных в 1930‑х годах, нанесших огромный вред армии и во многом определивших военную катастрофу 1941 года, генсек не признал никогда, скрывшись за пословицей «лес рубят – щепки летят». Однако в действительности, как мы теперь знаем достоверно, эти ошибки были.

В исторической литературе принято считать, что вплотную за строительство новой армии Сталин принялся после Финской кампании, которая продемонстрировала всему миру, но прежде всего руководству гитлеровской Германии, высокую степень непрофессионализма как высшего командования РККА, так и всего офицерского корпуса в целом. Но на деле все началось много раньше. И очень успешно.

Работу по строительству вооруженных сил страны генсек начал почти сразу после смерти Ленина и снятия Троцкого с поста председателя Реввоенсовета. Историческая литература справедливо отмечает, что генсек и индустриализацию‑то начал ради технического оснащения армии.

Большую роль в этом деле Сталин отводил вначале Фрунзе, а после его смерти – Тухачевскому.

Диктовалась эта необходимость тем, что после Версальского мирного договора 1919 года, завершившего Первую мировую войну, международная обстановка в Европе выстраивалась таким образом, что к концу 1920‑х годов Германия стала неумолимо двигаться к восстановлению своего, разоренного Антантой в 1914–1918 годах, экономического и военного потенциала и нашла себе союзника в лице фашистского режима Б. Муссолини в Италии. Наблюдая за этим неумолимым движением, европейские демократии (Англия и Франция), в желании отвести от себя угрозу военного столкновения с набиравшим силу европейским фашизмом, стремились канализировать эту угрозу на Восток, в сторону, как им казалось, слабой и разоренной Гражданской войной Советской России (СССР).

Однако эту угрозу углядело для себя и политическое руководство СССР. Едва заняв должность генерального секретаря ЦК РКП(б), И. Сталин сразу же обратил свой взор на состояние дел в РККА.

Картина, которая предстала перед его глазами, оказалась просто катастрофичной: вооруженные силы страны к иноземному нашествию не были готовы.

Чтобы убедиться в этом, генсек инициировал создание специальной комиссии по изучению боеспособности армии. В январе 1924 года комиссия ЦК РКП(б) доложила партийному ареопагу: «Красной армии как организованной, обученной, политически воспитанной и обеспеченной мобилизационными запасами силы у нас в настоящее время нет. В настоящем виде Красная армия небоеспособна»[1]. Это был сокрушающий удар по авторитету создателя РККА – Льва Троцкого. Генсек начал готовить ему замену.

Выбор пал на талантливого самоучку М. В. Фрунзе, который во время Гражданской войны успешно командовал несколькими фронтами, а после создал несколько военно‑теоретических трудов, на основе которых еще в должности начальника Военной академии РККА приступил к реформированию вооруженных сил республики. В марте 1924 года он был назначен заместителем председателя Реввоенсовета СССР и наркомвоенмора, в апреле – начальником штаба РККА, а в январе 1925‑го полностью заменил Троцкого на всех военных постах.

Но Фрунзе (1885–1925) за год работы во главе Красной армии исправить положение не успел. Да можно сказать, и не сумел, так как в реформировании вооруженных сил делал упор не на создание кадровой армии, а на территориально‑милицейский принцип и на особую роль политотделов и комиссаров.

После смерти Фрунзе, в конце декабря 1926 года, Сталин вновь ставит вопрос о состоянии подготовки СССР к возможной войне, и политбюро ЦК РКП(б) поручает начальнику штаба РККА М. Тухачевскому провести исследование состояния Красной армии на предмет возможности отпора внешнему агрессору.

В начале 1927 года Тухачевский представил на заседание политбюро ЦК ВКП(б) доклад «Оборона Союза Советских Социалистических Республик», в тексте которого констатировал, что за два прошедших года, когда в 1924 году комиссия ЦК признала, что боеспособной армии у СССР нет и не предвидится, положение только ухудшилось. «Ни Красная армия, ни страна, – категорически заявил он, – к войне не готовы. Наших скудных материальных боевых мобилизационных ресурсов едва хватит на первый период войны»[2].

Вот этот момент и можно считать началом настоящего строительства новых Вооруженных сил СССР.

Предвидение генсека было верным. Уже к середине 1930‑х стало окончательно ясно, что западные демократии двигают войну в направлении СССР. А в 1938 году произошло Мюнхенское соглашение Англии, Франции, Германии и Италии о наглом разделе Чехословакии. Эту первую после Первой мировой войны агрессию активно поддержало польское правительство, введя, как и гитлеровская Германия, свои войска на территорию Чехословакии, отхватив под сурдинку целую Тешинскую область. По завершении этого сговора, покидая Мюнхен, британский премьер‑министр Чемберлен сказал Гитлеру: «Для нападения на Советский Союз у вас достаточно самолетов, тем более что уже нет опасности базирования советских самолетов на чехословацких аэродромах»[3].

М. Тухачевский задачу, сформулированную Сталиным, понял правильно и еще в 1931 году в своей книге «Памятка красноармейцу на маневрах» активно поддерживал развитие тяжелой промышленности, отмечая, что «в связи с успехами индустриализации СССР неуклонно растет и военная техника в РККА». 4 февраля 1934 года в выступлении на XVII съезде ВКП(б) маршал остановился на этом аспекте подробно. «Победоносное осуществление задачи, поставленной товарищем Сталиным, – говорил маршал, – задачи превращения нашей страны из аграрной в индустриальную, позволило нам не только производить все средства производства, но и позволило нам производить и все необходимые орудия обороны». А дальше разъяснял: «…Я бы хотел на этом вопросе остановиться. Если посмотреть, как протекало снабжение армий во время империалистической войны в наиболее передовых индустриальных странах, то увидите, что военные кадровые заводы играли в этом деле очень небольшую роль. Основная масса производства падала на гражданские заводы, которые кооперировались с военными и давали основную массу производства. Для примера: в Германии производство орудий до войны имело 4 кадровых завода. Во время войны работало на производство орудий 586 частных заводов. Пулеметы: до войны работало 3 кадровых завода, во время войны – 60 частных заводов. Самолеты: до войны работало 16 кадровых заводов, во время войны – 124 завода и т. д. …Сейчас весь капиталистический мир, все капиталистические страны на основе опыта империалистической войны стараются в мирное время проделать всю ту подготовительную работу, на которую они тратили так много времени во время войны, и сейчас мобилизационное развертывание промышленности произойдет в очень короткий срок»[4].

Фактически генсек и маршал пели в унисон. Сталин еще 5 июня 1931 года инициировал постановление ЦК ВКП(б) «О командном и политическом составе РККА», где отмечалось: «ЦК считает основной решающей сейчас задачей в деле дальнейшего повышения боеспособности армии решительное повышение военно‑технических знаний начсостава, овладение им в совершенстве боевой техникой и сложными формами современного боя»[5].

Но отношения вождя с талантливым военачальником складывались сложно.

С. Минаков[6] пишет, что 11 января 1930 года М. Тухачевский, командующий войсками Ленинградского военного округа, направляет наркому обороны К. Ворошилову докладную записку с детально проработанными предложениями о необходимости модернизации РККА. Суть этой записки сводилась к предложению резко увеличить численность Вооруженных сил СССР до 260 стрелковых и кавалерийских дивизий, 50 дивизий артиллерии и минометов.

Однако речь в записке командующего округом шла не только об увеличении численности армии. Начальник кафедры оперативного искусства Военной академии Генерального штаба РККА в 1930‑х годах Георгий Самойлович Иссерсон[7] так характеризовал этот документ: «В записке Тухачевский говорил, что наша армия в техническом оснащении и развитии авиации отстала от европейских армий. Необходимо, писал он, немедленно приступить к ее полному техническому перевооружению, создать сильную авиацию с большим радиусом действия и бронетанковые силы из быстроходных танков, вооруженных пушкой, и перевооружить пехоту и артиллерию, дать армии новые средства связи (главным образом радиосредства и новые переправочные имущества). Для решения этих задач развивать нашу военную промышленность и построить ряд новых заводов».

На деле в этой записке Тухачевский фактически предлагал альтернативный правительственному (ворошиловскому) оборонный проект. Он предлагал программу, которая смещала военно‑экономическую доминанту в оборонную сферу. Это была уже особая концепция развития страны и государства.

Ворошилов тогда всполошился: эта записка показывала полную несостоятельность его как наркома обороны. Два месяца понадобилось ему, чтобы уговорить начальника штаба РККА Б. М. Шапошникова (1882–1945) раскритиковать содержание и основную цель записки командующего ЛВО. Хитрый лис Шапошников был профессиональным военным и прекрасно понимал значимость идей, содержащихся в записке, но к Тухачевскому испытывал сильную неприязнь и потому принял сторону Ворошилова. Это позволило наркому обороны 5 марта 1930 года (два месяца ушло на подготовку) направить генсеку не саму записку Тухачевского, а ее резюме от своего имени и имени Шапошникова, в котором Ворошилов писал: «…Направляю для ознакомления копию письма Тухачевского и справку штаба по этому поводу. Тухачевский хочет быть оригинальным и радикальным. Плохо, что в КА (Красной армии. – Вл. К .) есть порода людей, которая этот радикализм принимает за чистую монету».

Сталин ответил своему наркому через 18 дней (23 марта), но этого времени, судя по ответу, ему недостало, чтобы разобраться в деле по существу. «Я думаю, – отвечает он Ворошилову, – что «план» т. Тухачевского является результатом увлечения «левой» фразой, результатом увле чения бумажным, канцелярским максимализмом. Поэтому‑то анализ заменен в нем «игрой в цифири», а марксистская перспектива роста Красной армии – фантастикой. Осуществить «такой план» – значит наверняка загубить и хозяйство страны, и армию. Это было бы хуже всякой контрреволюции…»

Разумеется, Ворошилов тут же направил копию письма Сталина Тухачевскому, упрекнув того в «канцелярском максимализме», а от себя добавил: «Я полностью присоединяюсь к мнению т. Сталина, что принятие и выполнение Вашей программы было бы хуже всякой контрреволюции, потому что оно неминуемо повело бы к полной ликвидации социалистического строительства и к замене его какой‑то своеобразной и, во всяком случае, враждебной пролетариату системой «красного милитаризма».

Но этого наркому показалось мало. Чтобы окончательно подорвать моральный авторитет Тухачевского в глазах военных, Ворошилов созвал расширенное заседание Реввоенсовета, на котором поиздевался над «фантазером» Тухачевским и огласил свою оценку записки командующего ЛенВО и письмо Сталина.

Тухачевский обиды не стерпел и 19 июня написал личное письмо Сталину: «Я не собираюсь подозревать т. Шапошникова в каких‑либо личных интригах, но должен заявить, что Вы были введены в заблуждение, что мои расчеты от Вас были скрыты, а под ширмой моих предложений Вам были представлены ложные, нелепые, сумасшедшие цифры…»

Судя по этому письму, Ворошилов направил Сталину вовсе не копию записки Тухачевского от 11 января 1930 года, а соответствующим образом препарированную выжимку, снабженную комментарием профессионального военного Шапошникова. Поэтому Тухачевский настойчиво пытается донести до Сталина свою идею в неискаженном виде.

В июле 1930 года во время XVI партсъезда он в кулуарах подходит к Сталину и в коротком разговоре пытается объясниться уже не с Ворошиловым и Шапошниковым, а лично с генсеком, говорит, что Ворошилов исказил его основную идею о модернизации вооруженных сил. Сталин не был бы Сталиным, если бы не сумел понять, что речь идет не о личной склоке, а о судьбе страны. Не имея возможности выслушать Тухачевского в зале заседаний партсъезда, он предлагает тому подробно изложить свою точку зрения в личном письме на свое имя. Тухачевский перерабатывает свои предложения и в декабре 1930 года направляет генсеку личное письмо.

Почему тянул с этим письмом несколько месяцев? Судя по всему, наблюдал за действиями Сталина. А генсек за это время приказал не только увеличить строительство заводов по производству самолетов, но и значительно увеличил число дивизий РККА. И потому 30 декабря 1930 года Тухачевский пишет Сталину:

«Уважаемый товарищ Сталин!

В разговоре со мной во время 16‑го партсъезда по поводу доклада Штаба РККА, беспринципно исказившего и подставившего ложные цифры в мою записку о реконструкции РККА, Вы обещали просмотреть материалы, представленные мною Вам при письме, и дать ответ.

Я не стал бы обращаться к Вам с такой просьбой после того, как вопрос о гражданской авиации Вы разрешили в масштабе большем, чем я на то даже рассчитывал, а также после того, как Вы пересмотрели число дивизий военного времени в сторону значительного его увеличения. Но я все же решил обратиться, т. к. формулировка Вашего письма, оглашенного тов. Ворошиловым на расширенном заседании РВС СССР и основанного, как Вы мне сказали, на докладе Штаба РККА, совершенно исключает для меня возможность вынесения на широкое обсуждение ряда вопросов, касающихся проблем развития нашей обороноспособности…»

И далее Тухачевский подробно аргументирует свою точку зрения.

Получив это письмо, Сталин 9 января 1931 года приглашает Тухачевского в Кремль и после длительного разговора принимает все его предложения. А вслед за этим в июне 1931 года генсек назначает Тухачевского заместителем наркома по военным и морским делам, заместителем председателя Реввоенсовета СССР и начальником вооружений РККА. Шапошникова же снимает с поста начальника штаба РККА и направляет командовать Приволжским военным округом. Таким образом, Шапошников заплатил за интригу, созданную Ворошиловым.

7 мая 1932 года Сталин пишет Тухачевскому личное письмо, но копию его (хоть оно и носит личный характер) тем не менее направляет и Ворошилову.

«Т. Тухачевскому: Копия Ворошилову.

Приложенное письмо на имя т. Ворошилова написано мной в марте 1930 года. Оно имеет в виду два документа. а) вашу «записку» о развертывании нашей армии с доведением количества дивизий до 246 или 248 (не помню точно).

б) «Соображения» нашего штаба с выводом о том, что Ваша «записка» требует, по сути дела, доведения численности армии до 11 миллионов душ, что «записка» ввиду этого нереальна, фантастична, непосильна для нашей страны.

В своем письме на имя т. Ворошилова, как известно, я присоединился в основном к выводам нашего штаба и высказался о вашей «записке» резко отрицательно, признав ее плодом «канцелярского максимализма», результатом «игры в цифры» и т. д.

Так было дело два года назад. Ныне, спустя два года, когда некоторые неясные вопросы стали для меня более ясными, я должен признать, что моя оценка была слишком резкой, а выводы моего письма – не совсем правильны…

Мне кажется, что мое письмо не было бы столь резким по тону, и оно было бы свободно от некоторых неправильных выводов в отношении Вас, если бы я тогда перенес спор на эту новую базу. Но я не сделал этого, так как, очевидно, проблема не была еще достаточно ясна для меня.

Не ругайте меня, что я взялся исправить недочеты моего письма с некоторым опозданием. 7.5.32.

С ком. прив. Сталин »[8].

Одновременно с разворачиванием этого эпистолярного детектива полным ходом шла модернизация вооруженных сил. Как свидетельствуют архивы, не было в это время ни одного заседания политбюро ЦК ВКП(б), на котором не рассматривались бы проблемы модернизации армии, снабжения ее новой техникой. Кроме того, каждый вид вооруженных сил и отдельные рода войск стали получать «свои» военные академии. К 1937 году насчитывалось 13 военных академий и 75 училищ и школ. К этому времени 79,6 % командного состава имели законченное среднее и высшее военное образование, а в бронетанковых войсках – 96,8 %, в авиации – 98,9 %, на флоте – 98,2 %.

Генсек начинает приходить к выводу, что дела идут настолько хорошо, что советскую боеготовность уже можно продемонстрировать и потенциальному противнику – буржуазной Европе. В сентябре 1935 года на полях Киевщины впервые в Европе Москва решает провести самые крупные, со времени создания РККА, военные учения по отработке «теории глубокой операции», родоначальником которой был начальник оперативного отдела Генштаба Красной армии В. К. Триандафилов, трагически погибший в авиационной катастрофе в 1931 году.

Сталин придавал такое большое значение этим учениям и был настолько уверен в том, что ему есть что показать Европе, что пригласил на них в качестве наблюдателей многочисленные иностранные делегации, а также и военных атташе посольств всех стран, аккредитованных в Москве.

На этих учениях впервые в мировой военной практике были задействованы в широких масштабах крупные авиадесанты. Отработка таких операций в Красной армии велась с 1930 года, а в 1935 году на Киевщине Красная армия рискнула показать, что называется, товар лицом западным специалистам.

Под руководством командующего Киевским военным округом И. Э. Якира с транспортных самолетов было десантировано 1200 парашютистов, которые после приземления организовали круговую оборону с целью обеспечения взлетно‑посадочной полосы для посадки самолетов. Затем несколько групп самолетов высадили еще 2500 человек с вооружением и боевой техникой.

Освоение новых форм и методов борьбы с потенциальным противником не прекращалось и после этих учений. В 1936 году на маневрах в Белорусском военном округе под руководством командующего И. П. Уборевича был высажен еще более крупный десант в районе Минска. Очевидец этих маневров английский генерал (позднее фельдмаршал) Уэйвелл, докладывая своему правительству о выброске воздушного десанта, писал: «Если бы я сам не был свидетелем этого, я бы никогда не поверил, что подобная операция вообще возможна».

Не только англичане отмечали новаторство военачальников Красной армии. 19 мая 1940 года американская «Нью‑Йорк таймс», комментируя успехи гитлеровского вермахта по завоеванию европейских государств, писала: «Сочетание немецких парашютных десантов, захватывающих аэродромы, с посадочными десантами, использующими их, является страницей, вырванной из книги о Красной армии, которая первой продемонстрировала эти методы в широких масштабах на маневрах 1936 года».

Отзывы присутствовавших на учениях иностранцев о силе и военном мастерстве Красной армии, показанных на этих учениях, были очень высокими. Французский генерал Луазо: «В отношении танков я полагал бы правильным считать армию Советского Союза на первом месте». Чешский генерал Крейчи: «Наиболее характерным считаю массовое применение больших моторизованных соединений и новую интересную тактику». Итальянский генерал Монти: «Я просто в восторге от применения воздушного десанта».

Г. К. Жуков только в 1943 году решился на крупномасштабное использование военно‑воздушного десанта для решения локальной военной операции. И неудачно, десант был почти полностью уничтожен немцами. Он не владел умением, достигнутым еще в 1930‑х годах Якиром, Уборевичем и др.

Известный военный историк полковник В. А. Анфилов, подводя итог этим маневрам и последовавшим за ними в 1936 году военным маневрам в Белоруссии, приходит к выводу: «До 1937 года Красная армия превосходила вермахт (рейхсвер) в количественном и качественном отношениях. Главную роль в реорганизации Красной армии сыграл Тухачевский и его сторонники, которых было подавляющее большинство… Тем, что Красная армия к середине 1930‑х годов стала хорошо организованной и могучей силой, Сталин был обязан больше всего Тухачевскому. Архивные материалы убедительно свидетельствуют о том, что все сколько‑нибудь крупные вопросы, связанные с организацией и вооружением Красной армии, ставились и проводились в жизнь именно им. По его совету Сталин устранил дуализм (командир – комиссар) в Красной армии, так сильно мешавший командованию».

Чтобы завершить с этим сюжетом, стоит добавить, что до 1933 года высшие командиры РККА часто приглашались в Германию для краткой учебы в военных учебных заведениях там и немецкие специалисты неизменно очень высоко оценивали талант и организационные способности русских коллег. В особенности высокой популярностью и авторитетом пользовался в германской военной среде командарм И. Э. Якир. После его участия в командно‑штабных учениях в Германии, где он, как правило, оказывался в победителях, немецкие генералы не стеснялись вслух говорить о том, что в случае военного столкновения с РККА они ни под каким соусом не хотели бы иметь своим противником на театре военных действий командарма Якира: опасались.

И вот на этом пике силы и мощи, достигнутой Вооруженными силами СССР к 1937 году, генсек начинает уничтожать достигнутое – на высший командный состав РККА и офицерский корпус вдруг опускается топор беспрецедентных в истории вооруженных сил репрессий. Это было похоже на политическое сумасшествие, потому что в конечном итоге обернулось катастрофой 1941 года.

[1] Берхин И.Б . Военная реформа в СССР. 1924–1925. М.: Воениздат, 1958. С. 60.

[2] Кен О.Н . Мобилизационное планирование и политические решения. Конец 1920 – середина 1930‑х гг. СПб., 2002. С. 21.

[3] Баландин Р. К., Миронов С. С. Дипломатические поединки Сталина. От Пилсудского до Мао Цзэдуна. М.: Вече, 2004. С. 85.

[4] Тухачевский М. Н. Как мы предавали Сталина. М.: Алгоритм, 2012. С. 59, 76–77.

[5] Анфилов В. А., Голиков Ф. И. Загадка 1941 года. М.: Вече, 2005. С. 40.

[6] Минаков С . Сталин и его маршал. М.: Яуза, ЭКСМО, 2004. 640 с.

[7] Иссерсон Георгий Самойлович (1898–1976) 7 июня 1941 года арестован, осужден на 15 лет, 1 июня 1955 года реабилитирован. Автор книг «Эволюция оперативного искусства» (1932) и «Новые виды войны», где он осмысливает захват Польши Германией в 1939 году.

[8] Прудникова Е., Колпакиди А. Двойной заговор. Тайны сталинских репрессий. М.: ЗАО «ОЛМА Медиа Групп», 2007. С. 364–369.