Эти слова принадлежат К. И. Душенову, бывшему командующему Северным флотом. Арестован 22 мая 1938 года.

В письме председателю Совнаркома В. М. Молотову от 23 мая 1938 года за номером 267 Душенов пишет:

«…22 часа ко мне применяли жестокие физические методы воздействия, и я в почти бессознательном состоянии, в результате внутреннего кровоизлияния, написал под диктовку следствия ложное заявление, что я – заговорщик и предатель. Через 5 дней тех же методов я подписал заранее написанный протокол, где указано более 30 человек командиров, якобы моих сообщников, которых после арестовали.

В течение года я три раза отказывался от ложных протоколов, но все три раза ко мне применяли физические методы воздействия, и я вновь подписывал ложь… В итоге меня 5 раз били 9 человек. Я не враг народа, не заговорщик, не вредитель и не террорист. Я бывший рабочий, старый матрос крейсера «Аврора», секретарь судового комитета в Октябрьские дни, брал Зимний дворец…

Я всем сердцем Вас прошу, не можете ли сделать так, чтобы меня не били… прошу меня расстрелять, но не бить…

Если Вы не найдете возможным вмешаться в это дело, то прошу сделать так, чтобы хотя бы за это заявление меня не били. Я опасаюсь, что следствие может рассмотреть его как провокацию».

В справке Шверника в 1964 году написано: «Однако это 267‑е заявление Душенова, направленное Молотову, было оставлено им без внимания, а сам Душенов, член КПСС с 1919 года, после почти двухлетнего содержания в тюремном заключении, после серии пыток и издевательств в феврале 1940 года был осужден к расстрелу» (уже при Берии).

Били не только бывшего матроса с «Авроры». Били всех. «Физические методы воздействия» на арестованных военачальников, как аккуратно предпочитают называть применяемые к арестованным пытки авторы справки – Шверник, Шелепин, Семичастный, Руденко, Сердюк и Миронов, – были главным инструментом выбивания «признаний» о якобы совершенных военачальниками «преступлений» в процессах 1930‑х годов. Так, Блюхера в Лефортовской тюрьме пытали при личном участии Л. Берии (справка). Бывший замначальника Лефортовской тюрьмы Харьковец в 1957 году сообщил:

«Применение физических методов воздействия при допросах заключенных началось при Ежове, который лично подавал пример следователям. Узаконилось это и стало широко применяться при Берия.

Я однажды лично был свидетелем, как он с Кобуловым в своем кабинете избивали резиновой дубинкой заключенного Блюхера».

Бывший начальник Лефортовской тюрьмы Зимин в 1957 году дал письменные показания: «Часто на допросы приезжали и наркомы НКВД, как Ежов, так и Берия, причем и тот, и другой также применяли избиение арестованных. Я лично видел – Ежов избивал арестованную Каплан, как Берия избивал Блюхера, причем он не только избивал его руками, но с ним приехали какие‑то специальные люди с резиновыми дубинками, и они, подбадриваемые Берия, истязали Блюхера, причем он сильно кричал: «Сталин, слышишь ли ты, как меня истязают?!» Берия же в свою очередь кричал: «Говори, как ты продал Восток!»

Замкомандующего войсками Московского военного округа комкор Фельдман был арестован 15 мая 1937 года. Следователем Ушаковым (настоящая фамилия Ушамирский) сломлен на допросах психологически и физически. 16 мая он показал, что в военно‑троцкистскую организацию его вовлек в 1934 году Примаков, а через 3 дня «исправил» показания и заявил, что в 1932 году это сделал Тухачевский. Про этого следователя арестованный в 1938 году член Военного совета Тихоокеанского флота корпусной комиссар Волков Я. В., выживший в чистках, в объяснениях в КПК при ЦК КПСС от 30 декабря 1961 года за 2 года до смерти писал:

«Что я могу сказать об З. Ушакове… Преступник, бандит, кретин, это слабые слова – просто изверг, выродок рода человеческого. ‹…›

Я на 2‑м или 3‑ем допросе заявил Ушакову, что теперь, как никогда, я понял, как фабрикуются враги народа и изменники родины… просил поскорее меня расстрелять, чтобы не мучить меня и не терять время ему, а на провокацию я не пойду, чего бы мне это ни стоило. На это мне Ушаков ответил, что не таких, как я, фашистская б…, раскалывали… что мне показали только подготовительный класс, в дальнейшем будет показана московская техника, и не родился еще тот, кто бы устоял против этой техники и не раскололся… Первую неделю, а может быть и больше, Ушаков лично с остервенением зверски избивал меня до потери сознания резиновой дубинкой… а затем передавал меня в руки «молотобойцам», которые по его указанию в соседней комнате меня били всюду и везде».

Пытки ломали психику и волю почти всех арестованных военкомов.

Комкор Фельдман уже через 2 недели допросов писал следователю Ушакову (Ушамирскому): «…Зиновий Маркович! Начало и концовку заявления я написал по собственному усмотрению. Уверен, что Вы меня вызовете к себе и лично укажете, переписать недолго… Благодарю за Ваше внимание и заботливость – я получил 29‑го печенье, яблоки, папиросы и сегодня папиросы, откуда, от кого, не говорят, но я‑то знаю, от кого. Фельдман. 31.V.37 г.».

В справке Шверника отмечено, что некоторые заявления арестованных с изложением фактов беззакония, имевших место в НКВД, были доложены Сталину. На них имеются личные пометки Сталина, однако, отмечается в справке, никаких мер по прекращению творящихся в НКВД преступлений принято не было.

А вот как был обвинен в заговоре начальник Генерального штаба РККА, первый заместитель наркома обороны маршал А. И. Егоров.

В декабре 1937 года состоялся дружеский ужин, на который Егоров пригласил заместителя наркома обороны по кадрам начальствующего состава РККА Е. А. Щаденко (сподвижника Буденного, члена Реввоенсовета 1‑й Конной) и начальника Центрального военно‑финансового управления РККА А. В. Хрулева (впоследствии знаменитого начальника тыла Красной армии).

К концу ужина маршал Егоров вдруг заговорил о том, что в военной и исторической литературе явно недооценивается его, Егорова, историческая роль в период Гражданской войны, и делается это за счет того, что незаслуженно возвеличивается роль Сталина и Ворошилова.

От автора. Трудно понять такой демарш со стороны Егорова. Уже вовсю шли аресты и расстрелы десятков военачальников, выдвинувшихся в годы Гражданской войны. Он прекрасно знал, что Щаденко является ярым сторонником Буденного и Ворошилова. И вдруг такая откровенная фронда в адрес сразу и Сталина, и Ворошилова! Зачем ему это было надо?! Такое можно было сотворить только спьяну.

Доносы на маршала Егорова в адрес Ворошилова, Сталина и в НКВД от участников этой пьянки поступили в тот же вечер…

Уже 25 января 1938 года политбюро ЦК ВКП(б) и СНК СССР приняли постановление по маршалу Егорову (протокол политбюро № 257), где говорилось, что «первый заместитель Народного комиссара обороны СССР т. Егоров в период его работы на посту начальника штаба РККА работал крайне неудовлетворительно, работу Генерального штаба развалил», «кое‑что знал о существующем в армии заговоре, который возглавлялся шпионами Тухачевским, Гамарником и другими мерзавцами из бывших троцкистов, правых, эсеров, белых офицеров и т. п. Судя по этим материалам, т. Егоров пытался установить контакт с заговорщиками через Тухачевского, о чем говорит в своих показаниях шпион из эсеров Белов».

И резюме: «т. Егоров безосновательно, не довольствуясь своим положением в Красной армии, кое‑что зная о существующих в армии заговорщических группах, решил организовать и свою собственную антипартийного характера группу, в которую он вовлек т. Дыбенко и пытался вовлечь в нее т. Буденного».

В постановлении Ворошилову рекомендовалось освободить Егорова от занимаемой должности, поставить вопрос о выводе маршала из кандидатов в члены ЦК и направить его командующим «одного из не основных военных округов». Подписали постановление председатель СНК СССР Молотов и секретарь ЦК Сталин.

Никуда, конечно, Егорова больше не назначили. Два месяца он просидел в своей квартире практически под домашним арестом. За это время в НКВД на основании показаний арестованных военачальников было создано уголовное дело на Егорова. Вскоре его исключили из ЦК (постановление пленума ЦК от 2 марта 1938 года, путем опроса, подписал Сталин), арестовали и уже через неделю «в результате, – как утверждается в справке Шверника, – применения к нему физических методов воздействия Егоров вынужден был дать вымышленные показания в своей антисоветской деятельности. Кроме того, он оговорил целый ряд военнослужащих». 23 февраля 1939 года по приговору суда был расстрелян.

Было ли известно узкому кругу руководства страны, что арестованных военачальников подвергают в НКВД при допросах пыткам и истязаниям? Было известно. 28 июня 1938 года сотрудник особого отдела НКВД по Забайкальскому военному округу Зиновьев направил заместителю наркома внутренних дел СССР письмо, где сообщал:

«Примерно 7 месяцев тому назад у нас в аппарате Особого отдела ЗабВО привита другая практика – теория, бить можно кого угодно и как угодно…

Большое количество арестованных по военно‑троцкистскому заговору при допросах подвергалось избиению, посадке на кол , приседанию, стойке в согнутом положении головой под стол.

Я лично считал, и сейчас считаю, что такие методы допроса неправильные, ибо они не только наши органы компрометируют, показывают нашу слабость и неумение разоблачить на следствии иначе врага, но и способствуют врагу нас провоцировать, давать ложные показания, клеветать на честных людей…

Настоящим письмом докладываю Вам, что избивали многих, трудно сказать сколько, скажу только, что из 168 человек, дела на которых уже Вам доложены, больше трети в той или иной степени подвергли избиению, в том числе и больших людей: Гребенник – бывший нач. ПУОКРА, Невраев – бывший зам. нач. ПУОКРА… и ряд других. Били по разным причинам: не дает показаний, отказывается от показаний, не хочет свои показания подтверждать на очной ставке».

Письмо до адресата дошло. Автор письма был арестован и в 1939 году расстрелян. Есть и другие документальные подтверждения, свидетельствующие о том, что речь шла не об издержках, а о хорошо осознанной генсеком политике.

В нулевые годы 3‑го тысячелетия в архиве был найден подписанный Сталиным текст шифротелеграммы секретарям обкомов, крайкомов, ЦК нацкомпартий, наркомам внутренних дел, начальникам УНКВД, где Сталин инструктирует: «…ЦК ВКП стало известно, что секретари обкомов‑крайкомов, проверяя работников УНКВД, ставят им в вину применение физического воздействия к арестованным как нечто преступное. ЦК ВКП разъясняет, что применение физического воздействия в практике НКВД было допущено с 1937 года с разрешения ЦК ВКП. При этом было указано, что физическое воздействие допускается как исключение и притом в отношении лишь таких явных врагов народа, которые, используя гуманный метод допроса, нагло отказываются выдать заговорщиков, месяцами не дают показаний, стараются затормозить разоблачение оставшихся на воле заговорщиков, – следовательно, продолжают борьбу с Советской властью также и в тюрьме. Опыт показал, такая установка дала свои результаты, намного ускорив разоблачение врагов народа… ЦК ВКП считает, что метод физического воздействия должен обязательно применяться и впредь, в виде исключения, в отношении явных и неразоружающихся врагов народа как совершенно правильный и целесообразный метод. ЦК ВКП требует от секретарей обкомов, крайкомов, ЦК нацкомпартий, чтобы они при проверке работников НКВД руководствовались настоящим разъяснением. Секретарь ЦК ВКП(б) И. Сталин »[1].

Утверждал ли генсек самолично «расстрельные списки»? И на этот вопрос есть документальные ответы.

В справке Шверника приведены многочисленные собственноручные резолюции Сталина на протоколах первоначальных допросов арестованных военных от 5 августа 1937 года: «Арестовать: 1) Каширина. 2) Дубового. 3) Якимовича. 4) Дорожного (чекист). 5) и других (см. показания). И. Сталин ».

От 11 ноября 1937 года:

«Т. Смирнову (ПУР) и Щаденко.

Обратите внимание на показание Ланды. Видимо, все отмеченные (названные) в показании лица, пожалуй, за исключением Мерецкова и некоторых других – являются мерзавцами. И. Сталин ».

От 25 сентября 1937 года. «Тов. Ежов. Надо немедля арестовать всех названных Акоповым армян‑военных (см. в тексте). И. Сталин ».

В ноябре 1937 года НКВД СССР предоставил Сталину список из видных деятелей Красной армии под заголовком «Москва‑центр» на 292 человека с предложением о расстреле. Сталин список утвердил.

В июле 1938 года Ежов направил Сталину список из 139 человек. В сопроводительной записке, исполненной карандашом на клочке бумаги, Ежов написал: «Сов. секретно, тов. Сталину. Посылаю список арестованных, подлежащих суду Военной коллегии по первой категории. Ежов . 26.VII.1938 г.».

На списке имеется резолюция: «За расстрел всех 138 человек. И. Ст., В. Молотов ». Из списка был вычеркнут маршал Советского Союза Егоров, который был расстрелян позже.

Таких списков были десятки. Все они рассматривались Сталиным, Молотовым, Кагановичем, Ворошиловым.

Но было бы неправильным ответственность за эти преступления возлагать только на Сталина и его ближайшее окружение. Ответственность за это несут и многочисленные те, кто из соображений карьеризма, зависти и т. д. принимал решения об арестах честных военных профессионалов, кто расправлялся с вообще прогрессивно мыслящими умными людьми, способными управлять порученным им делом.

Все эти люди, типа работавшего в то время следователем родного брата Якова Свердлова, должны быть не только названы по именам, но и публично осуждены. Никто из них не должен прикрываться именем Сталина. Эту вакханалию уничтожения «людей со своим собственным мнением, людей, которые не боялись его высказывать, наиболее эффективных людей, цвет нации» (эти слова принадлежат В. В. Путину, высказаны им 30 октября 2007 года на месте массового расстрела людей на Бутовском полигоне) проводили в жизнь многие, выдвинутые большевистской партией в руководящий слой общества из числа тех, кто по жизни находился в самом низу социальной лестницы.

Об одном из таких типичных случаев, когда человек осознал, что он творил в те годы, слишком поздно, только когда сам встал к стенке, рассказывает один документ, хранящийся в Российском государственном архиве социально‑политической истории (РГАСПИ): речь идет о бывшем полковнике, не имевшем даже среднего образования, бывшем следователе по особо важным делам НКВД СССР в 1930‑х годах Б. В. Родосе.

26 февраля 1956 года Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила Б. В. Родоса «подвергнуть расстрелу с конфискацией лично принадлежащего ему имущества и лишением» всех государственных наград. В приговоре записано:

«Родос, связанный с Берия и Кобуловым долголетней вражеской деятельностью против коммунистической партии, принял в октябре 1941 участие в террористической расправе, организованной Берия над негодными ему людьми.

По преступному распоряжению Берия в октябре 1941 года в гор. Куйбышеве были расстреляны: член ЦК ВКП(б), депутат Верховного совета СССР, генерал‑полковник Штерн; кандидаты в члены ЦК ВКП(б) и депутаты Верховного совета СССР генерал‑полковник Локтионов и генерал‑лейтенант авиации дважды Герой Советского Союза Смушкевич; депутат Верховного совета СССР, начальник ВВС Красной армии, Герой Советского Союза генерал‑лейтенант авиации Рычагов; генерал‑майор Савченко; профессор, доктор технических наук, зам. начальника вооружения и снабжения ВВС Сакриер; депутат Верховного совета СССР Проскуров; начальник управления стрелкового вооружения Главного артиллерийского управления Склизков; начальник военной академии генерал‑лейтенант Арженухин; генерал‑майор Каюков; секретарь Омского обкома ВКП(б) Булатов; Засосов, Володин, Соборнов, Таубин, Розов, Розова‑Егорова, Голощекин, Нестеренко, Фибих.

Родос в это время был в гор. Куйбышеве и руководил следствием по некоторым делам на указанных выше лиц и заведомо знал, что распоряжение Берия о расстреле этих лиц преступно, а ссылка в распоряжении на приговор суда является обманом, так как приговоры на этих лиц не выносились. Несмотря на это, Родос присутствовал при передаче указанных лиц из тюрьмы в комендантскую группу и подписал акт о расстреле.

Чтобы скрыть это злодеяние и придать ему внешнюю видимость правомерного действия, Родос в феврале 1942 года по указанию другого сообщника Берия – Влодзимирского сфальсифицировал так называемые заключения о расстреле каждого из указанных лиц, ложно сославшись на виновность их в тяжких контрреволюционных преступлениях и особые указания.

Таким образом, Военная коллегия Верховного суда СССР устанавливает виновность Родос в соучастии в злонамеренном, террористическом истреблении в угоду Берия крупных военных деятелей, советских и партийных работников, совершенном перед началом и в первый год Великой Отечественной войны».

В 1956 году Военная коллегия Верхсуда СССР адекватно определила бессудный расстрел опытных видных военных, советских и партийных работников как акт терроризма в то время, когда под натиском гитлеровской военщины армия проигрывала одну за другой битвы в военном столкновении с вермахтом именно из‑за отсутствия по всем направлениям опытных кадров. Сталин именно в этот момент, в конце июля 1941 года, постоянно в изнеможении горько сетовал: «Людей нет, кому поручишь… Людей не хватает».

Характерно, что в 1956 году Военная коллегия Верхсуда СССР пришла к выводу, что все это происходило «в угоду Берия». Внешне так оно и выглядело, опубликованы на этот счет и соответствующие документы за подписью Берии. Вот только не все здесь так однозначно просто, как это представила Военная коллегия Верхсуда в 1956 году. Да, действительно, в архивах хранятся документы, подтверждающие, что в начале войны бессудные расстрелы военачальников по личной своей инициативе совершал наркомвнудел Л. Берия. Но в 2012 году в РГАСПИ был обнаружен документ, проливающий свет на эти преступления: распоряжения Берии на этот счет отдавал Сталин.

Родос, как и другие следователи НКВД, совершавшие уничтожение военных кадров, в 1950‑х годах были приговорены судами к расстрелу. Почти все они подавали ходатайства о помиловании. Все (все!) эти ходатайства представляют собой документы, свидетельствующие о крайне низком уровне интеллектуального, и вообще всякого, развития этих людей, о полном отсутствии у них каких‑либо моральных и нравственных границ в поведении. Но ходатайство о помиловании, написанное рукой Родоса, привлекло мое внимание попыткой этого палача выйти на уровень обобщения норм поведения представителей правоохранительных органов того, сталинского, времени. Предлагаю читателю познакомиться с выдержками из этого ходатайства.

Из «Ходатайства о помиловании осужденного к расстрелу Б. В. Родоса от 28 февраля 1956 г. в президиум Верховного совета СССР» (на 10 страницах): «Я действительно виновен перед партией. Фактически допускавшиеся мною в период работы в центральном аппарате НКВД (с 1938–1944 гг.) незаконные действия нельзя иначе рассматривать, как преступления. Я действительно, как и многие другие работники НКВД того периода, по указаниям, исходившим от Берия, Меркулова и Кобулова, применял к арестованным меры физического воздействия с целью получения от них признательных показаний, что приводило (как это теперь до конца полностью установлено) к фальсификации , а следовательно, и к невинным жертвам».

«В результате этих грубейших нарушений социалистической законности получались от арестованных признательные показания, арестованных затем судили, и по их делам выносились (в абсолютном большинстве случаев) обвинительные приговоры.

При иных условиях работы того периода, если не лично у меня, недостаточно политически развитого человека, то у других работников НКВД могли возникнуть сомнения в правильности действий Берия, сомнения в правдивости получаемых от арестованных показаний. Однако условия работы в то время сложились трагически… Следственные работники знали и не могли не принимать во внимание того, что все проводимые Берия аресты санкционировали соответствующие прокуроры, заведомо зная о массовых случаях применения в НКВД мер физического воздействия к арестованным, прокуроры и сами не принимали действенных мер борьбы с этим злом и не докладывали об этом руководителям партии и правительства. Еще в те времена в наблюдательных производствах находилось много сигналов, заявлений арестованных о допускавшихся в следствии по их делам грубейших нарушениях. Однако этим серьезнейшим сигналам соответствующие руководящие работники прокуратуры почему‑то хода не давали…

Следственные работники НКВД того периода (в том числе и я) не могли не видеть того, что прокуроры, знающие о массовых случаях применения к арестованным мер физического воздействия, не только действенно не реагируют на эти нарушения, но неизменно утверждают обвинительные заключения и направляют дела в суд. Не было, пожалуй, ни одного такого случая, что прокуроры прекратили или возвратили на доследование какое‑нибудь дело центрального аппарата НКВД, как не было ни одного факта опротестовывания прокурорами (в порядке надзора) необоснованно вынесенных судами обвинительных приговоров… Из этого работники НКВД делали вывод, что и прокуроры, и работники судебных органов не сомневаются в правильности получавшихся тогда от арестованных показаний».

«Но разве я предавал этих людей суду? Нет, не я, а соответствующие работники прокуратуры, которые после ознакомления с материалами этих дел утверждали обвинительные заключения, они же, и только они предавали арестованных суду.

Если я – неуч и не имеющий юридического образования – не мог (по утверждению обвинителя) не знать и не видеть, что показания перечисленных арестованных носят явно ложный характер, то почему работники прокуратуры, имеющие высшее общее, политическое и юридическое образование, а также большой практический опыт в следственной работе, не видели и не знали явно ложного характера показаний этих и др. арестованных и предавали их суду? Если же они этого не видели, то тем более не мог этого видеть я – человек с действительно ограниченными или, во всяком случае, невысокими познаниями »[2] (курсив мой. – Вл. К .).

Президиум Верховного Совета СССР в помиловании Б. В. Родосу отказал, он был расстрелян 18 марта 1956 года.

Молох репрессий работал безостановочно. Остановить этот процесс мог только генеральный секретарь ЦК партии в тех условиях. Не остановил. Наоборот, стимулировал его.

И сколько бы российское общество и власти ни откладывали вопрос о личной ответственности тех, кто эти массовые репрессии осуществлял, уйти от публичного общественного осуждения они не должны. У Сталина своя ответственность, у них, у каждого – своя.

Личную ответственность должен Сталин нести и за то, что после осуждения так называемых врагов народа репрессиям были подвергнуты жены, дети, родители арестованных. Так, после расстрела командующего Западным особым военным округом генерала армии Павлова в июле 1941 года его жену лишили всех прав, сослали в заштатный сибирский городок и определили на работу ассенизатором. Кому надо было так унижать ни в чем не повинную женщину? Лично Сталину? Или тем холуям, кто хотел этим выказать свою преданность режиму?

Уничтожение командных кадров РККА в самой среде военных объяснения не находило. Эта кампания не поддавалась логическому объяснению. Среди арестованных военачальников и командиров, в том числе и среди тех, кто уже подписал «признания» в собственном участии в так называемом «военном заговоре», по «тюремному радио» получил распространение ропот, что никакого заговора не было и нет, что на самом деле кто‑то в политических верхах просто поставил себе целью уничтожить вообще все опытные командные кадры в армии (справка).

Никто не верил, что за всеми репрессиями стоял сам Сталин.

Терялись в догадках, думали на НКВД, считая, что чекисты просто ревновали военных с точки зрения борьбы за собственное влияние в глазах политической верхушки. Думали на Ворошилова и Буденного, считая, что те, опасаясь за свое властное положение, затеяли кампанию по устранению профессиональных кадров.

Некоторые известные историки и сейчас так считают. Так, Юрий Жуков утверждает, что концепцию «заговора военных» создал лично Н. Ежов, постарался обосновать ее, арестовав на свой страх и риск военачальников и выбив из них «признательные показания». Так сказать, на блюдечке поднеся этот «подарок» Сталину.

Думается, однако, что Ежов сделал это только потому (а точнее: Ежову удалось это только потому), что этого хотел сам Сталин[3].

[1] Лубянка . Сталин и НКВД – КГБ – ГУКР «СМЕРШ», 1938–1946. М.: Международный фонд демократия, 2006. С. 14–15.

[2] Политбюро и дело Берия. С. 859–876.

[3] Жуков Ю. Иной Сталин. Политические реформы в СССР в 1933‑1937 гг. М.: Вагриус, 2005. С. 411.