Непосредственными исполнителями по осуществлению репрессий в отношении лидеров РСФСР от начала и до конца выступили три человека: этнический македонец, сын железнодорожного служащего из Оренбурга Г. М. Маленков, этнический грузин (мингрел), сын бедного крестьянина Л. П. Берия, украинец (как он сам себя идентифицировал), сын пастуха из села Калиновка Курской области (на границе с Украиной) Н. С. Хрущев. Исполнителем функций палача, по чьим непосредственным распоряжениям производились аресты и применялись изуверские физические пытки при допросах, был этнический русский, сын истопника и прачки, министр государственной безопасности СССР В. С. Абакумов. Активно поддерживал эту группу человек, непонятно как оказавшийся в узком высшем руководстве страны, поскольку, по отзывам современников, был абсолютно бездарен во всех делах, которыми, по воле Сталина, он занимался, сын приказчика мукомольной фабрики, этнический русский Н. А. Булганин[1].

Но подлинным мотором всей этой операции был сам вождь Страны Советов. Именно он приказал арестовать проходящих по «делу» основных фигурантов и применять к ним во время допросов «меры физического воздействия», по ходу судебного процесса одобрил предложение Маленкова и Берии вернуть в судопроизводство смертную казнь[2], лично правил текстовую часть обвинительного приговора, требуя от судебной коллегии вынесения «ленинградцам» расстрельного вердикта, регулярно приказывал Абакумову доставлять ему протоколы допросов братьев Вознесенских, внимательно вчитывался в них и вплоть до расстрела обвиняемых интересовался, приведен ли приговор в исполнение.

30 сентября 1950 года в Ленинграде состоялся суд, который правильнее было бы назвать судилищем, над центральной группой фигурантов по «ленинградскому делу»: Вознесенским Н. А., членом политбюро ЦК ВКП(б), заместителем председателя Совета министров СССР, председателем Госплана СССР, депутатом Верховного Совета СССР, действительным членом АН СССР; Кузнецовым А. А., секретарем ЦК ВКП(б), членом оргбюро ЦК, начальником Управления кадров ЦК партии, депутатом Верховного Совета СССР; Родионовым М. И., председателем Совета министров РСФСР, кандидатом в члены ЦК ВКП(б), членом оргбюро ЦК ВКП(б), депутатом Верховных Советов СССР и РСФСР; Попковым П. С., первым секретарем Ленинградского обкома и горкома ВКП(б), кандидатом в члены ЦК ВКП(б), депутатом Верховного Совета СССР; Капустиным Я. Ф., вторым секретарем Ленинградского горкома ВКП(б), депутатом Верховного Совета СССР; Лазутиным П. Г., председателем исполкома Ленинградского городского Совета депутатов трудящихся, депутатом Верховного Совета СССР. Все вышепоименованные были приговорены к высшей мере наказания – расстрелу. Спустя час после оглашения приговор был приведен в исполнение, тела убитых зарыты на Левашовской пустоши под Ленинградом и засыпаны негашеной известью. И. М. Турко, Т. В. Закржевскую и Ф. Е. Михеева осудили на длительное тюремное заключение.

Затем на московском процессе по «ленинградскому делу» к смертной казни были приговорены еще 20 человек. После немедленного расстрела тела их вывезли на кладбище Донского монастыря, кремировали, сбросили в яму и забросали землей. Таким образом, расстрелу были подвергнуты 26 руководителей РСФСР, 6 человек скончались в ходе допросов. Репрессированы были и члены их семей.

Судебные процессы и моральные и политические расправы над этническими русскими руководителями по «ленинградскому делу» продолжались по всей стране вплоть до смерти Сталина[3]. В Ленинграде на длительные сроки тюремного заключения были осуждены больше 50 человек, работавших секретарями райкомов партии и председателями райисполкомов. Свыше 2 тысяч человек были исключены из ВКП(б) и освобождены от работы. Тысячи руководящих работников были репрессированы в Новгородской, Ярославской, Мурманской, Саратовской, Рязанской, Калужской, Горьковской, Псковской, Владимирской, Тульской и Калининской областях, в Крыму и на Украине, в среднеазиатских республиках.

Отстранены от должностей и понижены в должностях более двух тысяч военных командиров по всей стране. Всего (по позднейшим оценкам) по всему СССР, но в основном по РСФСР, репрессиям по этому «делу» были подвергнуты более 32 тысяч этнических русских руководителей партийного, государственного, хозяйственного звена.

Репрессивная машина Сталина – Маленкова – Берии‑Абакумова «гребла» по «ленинградскому делу» всех родных и знакомых, невзирая на возраст, степень родства и знакомств с арестованными. Так, 11‑летняя дочь расстрелянного 28 октября 1950 года Алексея Александровича Бубнова, секретаря исполкома Ленинградского городского Совета депутатов трудящихся, Людмила была арестована сразу же по возникновении «ленинградского дела», отконвоирована в детприемник‑распределитель, а затем направлена в трудовую воспитательную колонию № 2 г. Львова. После смерти Сталина Людмила Алексеевна Бубнова (Вербицкая) окончила Ленинградский государственный университет, стала доктором филологических наук, профессором, ректором Санкт‑Петербургского государственного университета, а с 2015 года – президентом Российской академии образования. А 84‑летняя мать Александра, Николая, Марии и Валентины Вознесенских Любовь Гавриловна Вознесенская была арестована как «лицо, представляющее общественную опасность», осуждена на 8 лет ссылки и по этапу отправлена в Туруханский край (15 января 1951 года, не выдержав издевательств и мучений, скончалась в ссылке).

При этом репрессиям были подвергнуты только (и исключительно) этнические русские руководители.

В этой связи приведу только один, но типичный для того периода факт, который на многое, до сего дня закрытое, проливает свет.

Широко известный в России и за рубежом историк Константин Александрович Залесский, автор уникальных энциклопедических изданий по истории СССР и Германии, узнав, что я работаю над исследованием «ленинградского дела», поведал мне историю своей семьи, подтверждающую тезис о том, что в 1949–1953 годах Сталин действительно открыл охоту на этнических русских руководителей государственного, хозяйственного, партийного аппаратов в СССР.

Вот этот рассказ. Дед Залесского А. Ф. Щеголев в 1950 году работал министром легкой промышленности РСФСР. Ни о каком «ленинградском деле» он и слыхом не слыхивал, и вдруг в середине года его вызывают в правительство, вручают трудовую книжку, где уже сделана запись, что он уволен по собственному желанию, и, не сказав даже «до свидания», отбирают пропуск в здание министерства. Сказать, что министр был потрясен произошедшим с ним, – ничего не сказать. В СССР ведь в то время не было безработных, а тут – номенклатура ЦК ВКП(б) вдруг была выпровожена в буквальном смысле на улицу без выходного пособия и предложения нового места работы. Оказавшись в таком положении, Алексей Федорович принялся обходить своих друзей и знакомых в поисках работы, и узнал, что он такой не один: увольнениям без объяснения причин были подвергнуты все его русские знакомые начальствующего состава. На работу экс‑министру удалось устроиться только через год в глухом уголке Московской области инженером на мебельную фабрику. И только после смерти Сталина Алексей Федорович смог вернуться в Москву и стать инспектором на ВДНХ. Только тут и узнал, что пострадал он по «ленинградскому делу», что был тогда, в 1950 году, строжайший негласный приказ с самых властных верхов увольнять всех руководящих работников русской национальности.

Если судить по текстам обвинительных приговоров, проекту секретного письма политбюро членам ЦК ВКП(б) под названием «Об антипартийной враждебной группе Кузнецова, Попкова, Родионова, Капустина, Соловьева и др.» от 12 октября 1949 года, авторами которого выступили Маленков и Берия, и представленному 18 января 1950 года Сталину министром госбезопасности СССР В. Абакумовым проекту «Обвинительного заключения по делу привлекаемых к уголовной ответственности участников вражеской группы подрывников в партийном и советском аппарате», «ленинградцам» были предъявлены следующие обвинения: проведение в Ленинграде без разрешения ЦК ВКП(б) так называемой Всесоюзной оптовой торговой ярмарки по реализации неликвидной потребительской продукции; якобы сфальсифицированные результаты выборов руководящих партийных органов в Ленинградской партийной организации на партийной конференции в декабре 1948 года.

Лично Н. А. Вознесенскому: занижение планов хозяйственного развития страны в первом квартале 1949 года; пропажа в Госплане СССР с 1944 по 1948 год 236 секретных документов, относящихся к планированию народнохозяйственного комплекса страны.

Всем фигурантам: проведение «линии на отрыв ленинградской парторганизации и противопоставление ее ЦК ВКП(б)», «высказывание изменнических замыслов о желаемых ими изменениях в составе советского правительства и ЦК ВКП(б)» и – расхищение крупных государственных средств в целях личного обогащения.

Большинство пишущих о «ленинградском деле» утверждают, что началось оно с проведения 10–20 января 1949 года в Ленинграде Всероссийской оптовой ярмарки, которую руководители «второй столицы», устроили якобы несанкционированно, превратили во всесоюзную и (тоже якобы) тем нанесли многомиллиардный (в рублях) ущерб народному хозяйству страны.

Произведенные мною исторические (в том числе архивные) «раскопки» позволяют прийти к выводу, что это утверждение представляет собой либо добросовестное заблуждение, либо преднамеренную ложь и подтасовку фактов с целью снять ответственность за кровавое «ленинградское дело» лично со Сталина (сторонники этой версии обеими ногами стоят на тезисе: «правильно расстреляли»)[4].

На самом деле все началось гораздо раньше и совсем не с этой пресловутой выставки‑ярмарки.

Как пишет главный специалист Государственного архива Российской Федерации, д. и. н. О. В. Хлевнюк[5], осенью 1948 года в процессе доклада Н. Вознесенским плана экономического развития страны на 1949 год Сталину генсеку показалось, что рост промышленного производства первого квартала 1949 года выглядит слишком скромно, и он предложил повысить его на 5 %.

В архивных документах не сохранилось следов мотивации этой сталинской интервенции. Думаю, что причина была простой: генсек сравнил поквартальные планы роста промышленности и не понял – почему темпы роста первого квартала ниже, чем последнего. Вознесенский, по идее, должен бы был объяснить вождю, что по нашему стародавнему советскому обычаю в декабре люди из кожи лезут, чтобы закрыть год с хорошими показателями, получить свои премии и встретить Новый год с хорошим настроением, а первый квартал следующего года всегда начинается с раскачки, и потом все наверстывается по ходу дела. Председатель Госплана едва не впервые в плане промышленного развития 1949 года отразил эти реалии, а не дутые цифры, но объяснять это Сталину у него смелости недостало. С поправкой вождя он согласился, а изменение натуральных показателей в документе оставил «на потом», по‑видимому рассчитывая сделать это по ходу. Но до сведения подчиненных информацию о сталинской поправке довел сразу же и приказал пересмотреть цифры первого квартала 1949 года в сторону увеличения.

Сотрудники Вознесенского при доработке плана это учли, и 15 декабря 1948 года три руководящих работника Госплана направили председателю записку, в которой сообщали, что в связи с перевыполнением плана четвертого квартала 1948 года имеется возможность изменить натуральные показатели первого квартала следующего года в сторону увеличения на 1,7 млрд рублей. Вознесенский с предложением согласился и прямо на тексте записки поручил внес ти соответствующие изменения в план первого квартала 1949 года.

Распоряжение было сделано, но что‑то в бюрократической машине Госплана не сработало сразу, и этим люфтом во времени (кстати сказать, очень недолгим) кто‑то эффективно воспользовался.

Дело в том, что, как уже говорилось выше, к этому моменту в коридорах кремлевской власти уже получила распространение брошенная в декабре 1947 года (на дне рождения генсека) фраза Сталина о том, что он уже стар и пришло время подумать о том, на кого можно оставить его наследство. В непринужденной обстановке застолья генсек как бы в раздумье произнес, что на посту руководителя Совета министров СССР он хотел бы видеть вместо себя Н. А. Вознесенского. Повернувшись к присутствующим, среди которых находились Жданов, Молотов, Каганович, Микоян, Маленков, Берия, Вознесенский и другие, Сталин спросил: «Есть ли у кого‑нибудь возражения на этот счет?» Совершенно ошарашенные таким неожиданным поворотом мысли вождя, все молча закивали.

Понятно, что с этого момента за поведением Вознесенского, за его взаимоотношениями с Хозяином очень внимательно следили те, кто рассчитывал на другой вариант. Судя по имеющимся мемуарным воспоминаниям, тема эта не обсуждалась, но имена настоящих преемников Сталина были все же на слуху: Молотов, Берия, Маленков. Со стороны этих последних началась слежка за неопытным в дворцовых интригах Вознесенским. Очень быстро это сработало.

В январе 1949 года на стол члена политбюро ЦК ВКП(б), секретаря ЦК, председателя оргбюро ЦК, заместителя председателя Совмина СССР, председателя бюро СМ СССР Г. М. Маленкова лег донос из Госплана о том, что Вознесенский не выполняет распоряжений вождя по управлению экономикой страны.

Как следует из текста О. В. Хлевнюка, опытный царедворец Маленков, который уже давно искал повод к компрометации Н. Вознесенского в глазах Сталина, использовал этот промах коллеги по политбюро на 100 %, но не впрямую, а по‑иезуитски. Он не стал сам информировать Сталина о том, что его распоряжение якобы проигнорировано Вознесенским, а пошел в атаку на Вознесенского обходным путем.

В начале февраля 1949 года связанный с Маленковым первый заместитель председателя Госснаба СССР М. Т. Помазнев вдруг, ни с того ни с сего, направляет на имя Сталина записку о том, что председатель Госплана СССР Н. А. Вознесенский закладывает в годовые планы экономического развития страны заведомо заниженные показатели[6]. Прямого выхода на генсека у Помазнева, естественно, не могло быть, и потому записка ложится на стол Маленкову, который тут же отдает ее Берии, а тот передает Сталину сразу два документа: копию записки трех руководящих работников Госплана от 15 декабря Н. Вознесенскому (без резолюции на ней последнего) и записку Помазнева.

Судя по всему, Сталин сразу же, что называется, «навострил уши»: выходило так, что Вознесенский не только игнорирует личные указания вождя, но еще и делает это за его спиной! Генсек назначает комиссию Совмина СССР по проверке этого факта, а во главу комиссии, по совету Берии, ставит Маленкова.

Это было именно то, чего и добивался Маленков.

А между этими событиями Маленков сделал еще один судьбоносный для «ленинградцев» шаг. Внешне он был направлен на компрометацию политического руководства Ленинграда и РСФСР, но цель‑то была – политически подобраться к главной фигуре – Николаю Александровичу Вознесенскому, которым Сталин готовился заменить Маленкова.

Речь шла о Всероссийской оптовой ярмарке в Ленинграде.

С этой ярмаркой с самого начала и до самого конца творились чудеса бюрократической эквилибристики.

Нынешние сторонники «правильности» действий Сталина в «ленинградском деле», питерская журналистка Е. Прудникова и итальянско‑российский журналист (с двойным гражданством), выступающий под псевдонимом Сигизмунд Сигизмундович Миронин (настоящего своего имени не раскрывает, отделываясь репликой, что не пришло еще время), утверждают, что ленинградское руководство, проводя в январе 1949 года в Ленинграде Всероссийскую торговую оптовую ярмарку товаров народного потребления и продовольственных товаров, совершило «антинародное преступление», выразившееся в том, что в условиях, «когда страна только что начала отходить от голода 1947 года», допустило порчу этих товаров, что якобы привело к «астрономическому ущербу в четыре миллиарда рублей». «Уже за одно только это, – пишет из своего итальянского далека С. Миронин, – люди, совершившие подобный шаг, заслуживают самого серьезного наказания»[7].

Никто сегодня уже не может ответить на вопрос, каким образом создалась совершенно фантастическая ситуация, когда после войны, в условиях острейшей нужды, на складах Министерства торговли СССР скопилось неликвидных товаров народного потребления на сумму более 5 миллиардов рублей. В том числе и продовольственных. Но терпеть такую ситуацию правительство дальше не могло, и 14 октября 1948 года бюро Совмина СССР под председательством Н. Вознесенского (председателем бюро на тот момент был Сталин, а его заместителями, которые попеременно вели заседания, – Вознесенский, Маленков и Берия) приняло решение о разработке мероприятий по реализации этих неликвидов. Позднее в их числе были названы межобластные оптовые ярмарки, куда был разрешен вывоз этих товаров и их продажа.

К слову сказать, инициатором организации таких ярмарок выступил Г. Маленков. 11 ноября 1948 года он подписал постановление бюро Совмина СССР «О мероприятиях по улучшению торговли», где всем руководителям союзных республик и областей указывалось: «Организовать в ноябре – декабре 1948 года межобластные оптовые ярмарки, на которых произвести распродажу излишних товаров, разрешить свободный вывоз из одной области в другую купленных на ярмарке промышленных товаров»[8].

Наибольшее количество подобных товарных остатков собралось в РСФСР, и руководство республики (предсовмина РСФСР Н. И. Родионов) в точном соответствии с установившимися по таким поводам правилам вошло в бюро Совета министров СССР с предложением провести, в целях реализации этих неликвидов, 10–20 января 1949 года в Ленинграде Всероссийскую оптовую ярмарку. В предложении выражалась просьба разрешить приглашение на участие в ярмарке торговых организаций союзных республик.

Бюро Совмина СССР предложение руководства РСФСР рассмотрело и приняло решение согласиться с ним. Председательствовал, в силу очередности, на этом заседании бюро Н. Вознесенский.

В Ленинград были свезены образцы товаров 450 наименований. Ярмарка прошла успешно. Как пишет профессор В. А. Кутузов, «по образцам заключались сделки и договоры на доставку товаров в различные районы. А до этого товары, в том числе и продовольственные, хранились на базах и складах производителей. Всего было предложено заключить договоры на поставку промышленных товаров на 6 млрд рублей и продовольственных – на 2 млрд рублей»[9]. Об этих сделках 8, 11 и 21 января сообщала на своих страницах «Ленинградская правда». То есть все происходило открыто и гласно.

Перевирая эти факты, Е. Прудникова, С. Миронин, А. Мартиросян пишут, что на эту оптовую ярмарку были якобы свезены ВСЕ товары, они там якобы испортились и нанесли ущерб народному хозяйству на 4 млрд рублей[10] и потому, дескать, Сталин «правильно расстрелял» «ленин градцев»[11]. Желание этих авторов с помощью подтасовки фактов «реабилитировать» Сталина в «ленинградском деле» объяснить можно, ложь оправдания не имеет.

К сожалению, не до конца разобрался в этой ситуации и С. Рыбас, также высказав обвинение в адрес «ленинградцев»: «Кузнецов, Родионов и Попков не только не получили разрешения на ее (ярмарки) проведение, но и не поставили ЦК и политбюро в известность о предстоящей ярмарке. Налицо было превышение должностных полномочий целой группой высших партийных и государственных работников, их сговор. Ленинградские руководители и Родионов напрямую вышли на союзные республики, минуя Центр, создав до сих пор небывалую управленческую коллизию и опасный прецедент . Кроме того, устроители ярмарки не смогли толком реализовать продовольственные товары, свезенные в Ленинград со всей страны, что привело к их порче и ущербу в четыре миллиарда рублей. Нелишне напомнить, что именно в этот период колоссальные средства были направлены на восстановление народного хозяйства и создание атомного оружия. Ярмарка проводилась без рекламы»[12].

Здесь все те же подтасовка и искажение фактов, все та же логика (в огороде бузина, а в Киеве дядька) и все то же стремление оправдать Сталина с его «расстрельным приговором» высшим руководителям РСФСР.

Повторюсь, решение о ярмарке принималось не «втихаря», а на бюро Совмина СССР. Представители союзных республик, присутствовавшие на заседании, узнали и о ярмарке, и о товарах и немедленно (информация‑то горячая!) уведомили об этом свои столицы, а оттуда сразу же занарядили хозяйственные делегации в Ленинград. Поэтому никакой «небывалой управленческой коллизии», о которой пишет С. Рыбас, не было и в помине. Потом, правда, Святослав Юрьевич свою ошибку частично исправил. «Если учесть, – пишет он, – что в Ленинграде была проведена не Всесоюзная, а Всероссийская оптовая ярмарка для распродажи товарных излишков, то все обвинения формально слабо мотивированы: обвиненные действовали в рамках своей компетенции»[13].

Впрочем, «оставим мертвым погребать своих мертвецов»[14] и вернемся к тому, как события разворачивались дальше.

Неискушенные в кремлевских интригах ленинградцы были абсолютно уверены в рутинности своих действий по поводу проведения этого мероприятия и никакого подвоха не ожидали.

Они не подозревали, что в Москве Маленков затеял большую политическую интригу против Н. Вознесенского с целью устранения его как соперника во власти. Столь же потрясающую наивность проявил в этом случае и сам Николай Александрович Вознесенский.

Но через три дня после начала работы ярмарки, 13 января 1949 года, председатель Совета министров РСФСР М. И. Родионов почувствовал, что что‑то здесь идет не так, и решил подстраховаться: направил Маленкову специальное письмо с докладом о ходе работы ярмарки и о проявлении большого интереса к ней со стороны торговых организаций союзных республик.

Оказалось между тем, что заместитель председателя Совета министров СССР только и ждал повода для развития атаки на Н. Вознесенского. Сразу по получении этой депеши прямо на письме Родионова Маленков написал: «Товарищам Берии Л. П., Вознесенскому Н. А., Микояну А. И. и Крутикову А. Д. Прошу Вас ознакомиться с запиской тов. Родионова. Считаю, что такого рода мероприятия должны проводиться с разрешения Совета министров».

Вот эта январская резолюция и стала по‑настоящему спусковым крючком «ленинградского дела».

Маленков и Берия немедленно расширяют поле наступления на, условно говоря, «ленинградцев», и к двум главным направлениям (якобы непрофессиональное и политически неправильное руководство Н. Вознесенским Госпланом и, опять же якобы, превышение полномочий ленинградским руководством в деле проведения Всероссийской оптовой ярмарки, хотя бы и с разрешения заместителя председателя бюро Совмина СССР Н. Вознесенского) Маленков добавил третье и тоже вывел его на Сталина.

Этим третьим эпизодом стали нарушения в подсчете голосов во время выборов партийных руководителей в Ленинграде в конце 1948 года.

25 декабря 1948 года в Ленинграде состоялась Х областная и VIII городская объединенная партийная конференция, в ходе которой были проведены выборы руководящих партийных органов. На должность 1‑го секретаря горкома партии был избран П. С. Попков, 1‑го секретаря обкома партии – С. Ф. Бадаев, 2‑го секретаря горкома – Я. Ф. Капустин, председателем Ленисполкома – П. Г. Лазутин. Как было зафиксировано в протоколах избирательной комиссии, все руководители были избраны единогласно.

Но в первых числах января 1949 года в ЦК ВКП(б) на имя Сталина поступило письмо анонимных авторов, в котором говорилось о том, что «очень многие коммунисты» голосовали против руководителей Ленинграда.

Письмо было анонимным, но не случайным. Судя по всему, оно было инспирировано из Москвы, и знающие люди подозревали тогда, и так считают и сегодня, что этими анонимами были люди, связанные с Маленковым.

Бывший главный военный прокурор СССР, а потом заместитель Генерального прокурора СССР А. Ф. Катусев (1939–2000) незадолго до своей смерти (после увольнения из органов подвизался консультантом в частных коммерческих фирмах, покончил жизнь самоубийством при невыясненных обстоятельствах в станице Голубинской Краснодарского края) был членом «Комиссии политбюро ЦК КПСС по дополнительному изучению материалов, связанных с репрессиями, имевшими место в период 1930‑1940‑х и 1950‑х годов», работавшей в марте 1988 года, и в этой связи рассказал под аудиозапись журналисту Столярову: «…Маленков – один из главных вдохновителей «ленинградского дела». Он занимал в то время пост председателя Совмина СССР. Кузнецов, Попков, Родионов, Лазутин и Соловьев были арестованы 13 августа 1949 года в кабинете Маленкова, а Вознесенский арестован на основании решения пленума ЦК ВКП(б), проходившего 12–13 сентября 1949 года»[15].

По существующим тогда правилам анонимные письма на имя Сталина (а это были сотни, а иногда даже и тысячи в день) на стол Сталина не попадали. Их рассматривал аппарат генсека, где конечной инстанцией, принимавшей решение класть их в папку для доклада или отправить гулять по аппарату ЦК партии, был генерал‑лейтенант А. Н. Поскребышев, заведующий канцелярией генсека, личный секретарь Сталина. Кроме него в Кремле было всего лишь два человека, кто мог лично положить на стол Сталина, то есть отдать ему в руки, анонимный документ, – Берия и Маленков. Как попало к генсеку это письмо из Ленинграда, теперь уже выяснить невозможно. Известно только, что генсек держал его в руках, прочитал немедленно и вызвал Маленкова для прояснения ситуации.

Маленков, судя по всему, именно в этот момент и доложил Сталину не только о нарушениях партийной демократии при выборах руководящих органов на ленинградской партийной конференции, но и о том, что в Ленинграде идет какая‑то «непонятная» Всероссийская оптовая ярмарка, на которую съехались торговые делегации из всех союзных республик, и что ему, Маленкову, об этом мероприятии ничего не известно.

Как бы между делом Маленков проговорился, что на эту ярмарку съехались почему‑то партийные руководители всех русских областей. И вождь вновь, что называется, «навострил уши»: Абакумов уже дважды до этого клал ему на стол «прослушку» разговоров ленинградских партийных руководителей в приемной А. Жданова (в 1948 г.) и в квартире секретаря ЦК по кадровым вопросам А. Кузнецова о том, что РСФСР является единственной союзной республикой в СССР, которая не имеет своей собственной Коммунистической партии и своего партийного ЦК.

Сталин выразил сильное беспокойство и приказал Маленкову через Комиссию партийного контроля при ЦК ВКП(б) разобраться и с партконференцией, и с ярмаркой. Уже 12 января комиссия доложила, что действительно против Попкова на партконференции было подано 4 голоса, против Бадаева – 2, против Лазутина – 2, против Капустина – 15[16].

Международный журналист Сигизмунд Миронин о работе комиссии КПК пишет так: «Попков, Капустин и Кузнецов подтасовали партийные протоколы по избранию на ответственные должности на объединенной партконференции города и области 25 декабря 1948 года, когда 23 бюллетеня с голосами «против» были заменены на положительные для руководства… В то время самым ужасным преступлением высокопоставленного партийного или государственного деятеля была измена. Но не меньшим преступлением была и фальсификация партийных выборов. Дело партии было священным , и в особенности внутрипартийные выборы тайным голосованием, которые считались наиболее эффективным инструментом внутрипартийной демократии»[17].

Оставим пока в стороне демагогические рассуждения Миронина и других о «священном» характере «внутрипартийной демократии» в ВКП(б). Не будем напоминать читателю и о том, сколько партийных функционеров, избранных в руководящие партийные органы до войны и после нее, расстались с жизнью по нормам этой самой «священной внутрипартийной демократии».

Миронин ведь не случайно не упоминает о том, что делегатов на упомянутой ленинградской конференции было около 1200 и 2–3 голоса, поданные против того или иного партийного руководства, ничего конечно же не решали.

Он просто‑напросто, вслед за Маленковым, Берией, Хрущевым и Сталиным, повторяет их ложь по поводу действий ленинградского руководства. Он‑то ведь прекрасно знает и о казусе XVII съезда ВКП(б), прошедшего 26 января – 10 февраля 1934 года, так называемого «съезда победителей». 1966 делегатов было тогда избрано на съезд, из них 1227 с решающим голосом и 739 – с совещательным. После ХХ съезда КПСС стало известно, что несколько сот делегатов на том съезде при выборах руководящих парторганов в условиях тайного голосования выступили против Сталина и его соратников и поплатились за это жизнью (почти весь состав съезда был позже расстрелян). Выживший после съезда член счетной комиссии этого съезда, делегат от Московской парторганизации В. М. Верховых в записке в Комитет партийного контроля ЦК КПСС 23 ноября 1963 года вспоминал: «Сталин, кажется, имел 122 или 123 голоса «против», а Молотов и Каганович – каждый более 100 голосов. Но все бюллетени «против» были уничтожены».

Между прочим, современные западные советологи в один голос говорят, что хотя более сотни голосов против Сталина на том съезде было действительно подано, этот факт никак не мог повлиять на судьбу выборов руководящих органов.

На партконференции в Ленинграде несколько голосов из 1200 действительно были поданы против отдельных членов партруководства города и области, но, как удалось выяснить комиссии КПК, ни Попков, ни Лазутин, ни Капустин и другие руководители об этом не знали. Председатель счетной комиссии партконференции А. Я. Тихонов просто не стал ставить в известность руководство Ленинграда и области о нескольких несогласных с общим мнением и объявил, что все кандидатуры прошли единогласно.

Нет слов, это было нарушение партийных норм, хотя и не решающее. Но вызывает удивление, что Маленков назвал этот факт «фальсификацией» выборов. Сожаления достойно, что и С. Рыбас уже от себя, а не от имени Маленкова и Сталина, повторяет: «Комиссия партийного контроля при ЦК ВКП(б)… выявила факт фальсификации»[18]. Между тем можно бы просто заглянуть в толковый словарь русского языка, где разъяснено, что под фальсификацией понимается сознательное изменение качественного состояния подделываемого предмета[19]. А в уголовном праве РФ именно в этом плане (решающее изменение качества) установлена ответственность за фальсификацию избирательных документов, документов референдума или неправильный подсчет голосов (ст. 142 УК РФ).

Словом, как раз фальсификации выборов парторганов на ленинградской партконференции не было.

Не стану больше утомлять читателя подробным «разбором полетов» по поводу пропажи документов в Госплане с грифом «секретно» и обвинений «ленинградцев» по части так называемого личного обогащения. При ближайшем рассмотрении ситуация, взятая в целом, показывает, что и здесь в основном идут подтасовки и домыслы. Материал этот в моем распоряжении имеется, но, скажу откровенно, возиться с ним и скучно, и омерзительно.

Пишущие о «ленинградском деле» слишком часто сводят всю канву этих событий к «грызне за власть» между различными группировками под сталинским властным покрывалом.

Нет слов, противостояние между властными группировками место имело. Известен и тот, кто эту борьбу постоянно провоцировал и разжигал, если видел, что она начинает затухать. Но в случае с «ленинградцами» были и причины глубинного характера. Всех их объединяла одна мысль: русский, прежде всего, народ заплатил немыслимо высокую цену за Победу в Великой Отечественной войне и заслужил достойную жизнь по завершении своего подвига, а жизненный уровень именно населения РСФСР по целому ряду материальных показателей отставал от таковых в других союзных республиках.

В осуществление своих замыслов «ленинградцы» (будем всех их условно называть так) предложили Сталину заложить в послевоенный план экономического развития страны, рассчитанный на три пятилетки, опережающие темпы развития отраслей промышленности группы «Б» по сравнению с отраслями группы «А», производящими производство средств производства.

Такие структурные подвижки в экономике требовали изменений в политике и идеологии, и «ленинградцы» предложили генсеку провести ряд политических мероприятий. Сын А. А. Жданова Юрий Жданов вспоминал:

«На заседании политбюро сразу после окончания войны А. А. Жданов обратился к Сталину с предложением: «Мы, вопреки Уставу, давно не собирали съезд партии. Надо это сделать и обсудить проблемы нашего развития, нашей истории». Отца поддержал Н. А. Вознесенский. Остальные промолчали»[20].

Как пишет первый архивист независимой России Рудольф Пихойя, «Жданов и Вознесенский предприняли попытку поднять жизненный уровень народа, вводя существенные изменения в управление экономикой страны»[21].

Пожалуй, большее удивление в этой истории заключается в том, что и Сталин загорелся этой идеей и разрешил «ленинградцам» готовиться к этому повороту: разработать не только новый Устав партии, но и новую Программу ВКП(б) и поддержал предложение А. Жданова уже в 1947 году начать подготовку к XIX съезду ВКП(б). Работу «ленинградцы» начали незамедлительно.

Основную часть подготовки к новому повороту в экономике взял на себя председатель Госплана, заместитель председателя правительства СССР, член политбюро Н. Вознесенский. Руководимый им журнал «Плановое хозяйство» (орган Госплана) в целом ряде своих публикаций начал пропаганду экономических рычагов организации производства и распределения – денег, цены, кредита, прибыли, премий. Благодаря усилиям Вознесенского была разрешена торговля в городах и рабочих поселках продовольствием и товарами широкого потребления, ставилась задача повсеместного расширения сети магазинов и лавок. 6 января 1947 года передовая статья газеты «Правда» указывала ориентир в этом плане: «Чем шире будет развернут товарооборот, тем быстрее поднимется благосостояние советских людей»[22].

Полным ходом шла разработка проекта новой Программы партии. В 1947 году для этой цели решением политбюро была создана специальная комиссия по ее подготовке.

Основной упор в партийной программе был сделан на решении социальных проблем, – жилищное строительство (к концу 1970‑х обеспечить большинство городского населения отдельными квартирами и бесплатными коммунальными услугами), перейти к массовому производству легковых автомобилей для населения по доступным для людей ценам, переложив основные затраты при этом на государство, много внимания уделялось инфраструктурным проектам, то есть, говоря современным языком, созданию среды обитания для среднего человека.

Были обозначены и совсем уж революционные новации: в проекте Программы впервые была поставлена задача замены государства диктатуры пролетариата общенародным государством, постепенного сужения политических функций последнего; было предложено создать механизм всенародного голосования по важнейшим вопросам государственного развития, предоставлению законодательной инициативы общественным организациям, предложено ввести принцип конкурентной выборности руководителей[23].

Все эти новации А. Жданов и Н. Вознесенский формулировали в тесном контакте с генсеком. В семье Вознесенских сохранилась информация о том, как уже и после смерти А. Жданова в августе 1948 года Сталин очень много времени проводил в разговорах с Н. Вознесенским на Ближней даче, работали в кабинете генсека, обсуждали все эти проблемы во время длительных совместных прогулок вдвоем.

К 1948 году Н. Вознесенский подготовил монографию «Политическая экономия коммунизма» (822 машинописные страницы), которую до самой смерти считал главным трудом своей жизни.

Но эти длительные интеллектуальные беседы уже ничего изменить не смогли: в высшем руководстве страны существовала группа людей, которая придерживалась иных взглядов на прогнозное развитие СССР, и эта группа обладала более мощным влиянием на умонастроения генсека, потому что опиралась на сталинский тезис о том, что СССР, существуя во враждебном окружении империалистических государств, должен первостепенное внимание уделять не немедленному улучшению жизни населения, а росту расходов на оборонные нужды, и в том числе ядерной составляющей. Решать одновременно две такие крупные задачи, как оборона и социальные проблемы, СССР не в состоянии, считали они. А потому повышение жизненного уровня людей должно быть принесено в жертву резкому наращиванию оборонных расходов и экономической поддержке стран Восточной Европы, которые следует держать под жестким контролем Москвы. Во главе этих руководителей были Маленков и Берия. Оба были вхожи к Сталину, и оба стремились торпедировать многие инициативы Жданова и Н. Вознесенского по развитию социальной сферы.

Сталину больше импонировала позиция Берии и Маленкова, так как он в это время вел дело к «холодной войне» с США и потому включился в гонку вооружений.

Между тем дело было не только в гонке вооружений и во вваливании в «холодную войну». Эта последняя требовала ужесточения отношений со странами так называемого социалистического лагеря.

Как та ситуация видится мне сейчас, в свете всех тех событий, которые произошли после распада Советского Союза, насильственное, со стороны Сталина, а потом и его последователей – Хрущева, Брежнева, Андропова, Устинова – навязывание странам Восточной Европы коммунистического режима было ошибкой Сталина стратегического характера (как и действия Хрущева и Брежнева по вводу войск в Венгрию в 1956 году, в Чехословакию в 1968 году, введение военного положения в Польше в 1981 году) (во время работы в Югославии у меня была возможность узнать мнение в отношении первых двух мер президента СФРЮ И. Б. Тито, и мне это мнение уже тогда представлялось верным. – Вл. К. ).

Много позже, работая в архивах, я узнал, что и в то время были весьма уважаемые и влиятельные в международном коммунистическом движении люди, которые не были согласны в этом плане со Сталиным.

Совершенно неожиданно на стороне «ленинградцев» автономно и самостоятельно выступил академик Евгений Самуилович Варга, крупнейший ученый‑международник, пользующийся большим авторитетом не только в СССР, но и за рубежом. Большим авторитетом Варга пользовался и у Сталина, и заслуженно: в 1928 году он спрогнозировал начало Великой депрессии в США, а в 1932‑м, когда все советские аналитики убеждали генсека в том, что капитализм заканчивает свое историческое существование, Варга предсказал, что президент Рузвельт, опираясь на повышение роли государства в экономике (позднее этот метод был теоретически обоснован Джоном Кейнсом (1883–1946), выведет экономику США из кризиса.

Но в 1946 году СССР уже втягивался в процесс «холодной войны», и Сталин вернулся к предположениям Ленина о том, что противоречия капиталистической системы должны только обостряться, а потому нужно готовиться к неизбежной войне за новый передел мира. Варга выступил против обозначенного выше сталинского тезиса на свой страх и риск. Ученый публикует книгу «Изменения в экономике капитализма в итоге Второй мировой вой ны», где высказывает мнение о временном смягчении противоречий в развитии капиталистической системы вследствие более энергичного вмешательства государства в управление экономикой (теория Кейнса).

Более того, в специальных записках Сталину, хранящихся в личных фондах вождя, Варга рекомендует вождю отказаться от идеи насаждения родственных СССР политических режимов в странах Восточной Европы и сконцентрировать основные усилия Советского государства на внутреннем экономическом развитии. По сути, Варга, как и Н. Вознесенский, выступил против линии Маленкова, Берии и других, поддерживавших сталинскую линию на обострение отношений с США и, в связи с этим, – на ужесточение экономического давления на жизненный уровень советских людей, только что вышедших из неимоверно тяжких условий войны и справедливо ожидавших от руководства СССР существенного улучшения их жизни.

Но Сталин очень жестко отреагировал на выступление Варги. Был ликвидирован возглавляемый последним с 1925 года Институт мирового хозяйства и мировой политики, создан новый Институт экономики Академии наук СССР, а куратором этого нового образования политбюро ЦК ВКП(б) назначило председателя Госплана СССР, члена политбюро ЦК Н. А. Вознесенского, сделав, по сути, врагами двух самых авторитетных академиков. Варга же, став рядовым сотрудником нового института, от своих взглядов тем не менее не отказался.

[1] Из доклада И. Сталину Л. Берия: «Маршал Булганин в ночь с 6 на 7 января 1948 года, находясь в обществе двух балерин Большого театра в номере 348 гостиницы «Н», напившись пьяным, бегал в одних кальсонах по коридорам третьего и четвертого этажей гостиницы, размахивая привязанными к ручке от швабры панталонами фисташкового цвета одной из балерин, и от каждого встречного требовал кричать «Ура маршалу Советского Союза Булганину, министру Вооруженных Сил СССР!». Затем, спустившись в ресторан, Н. А. Булганин, поставив по стойке смирно нескольких генералов, которые ужинали там, потребовал от них «целования знамени», то есть вышеуказанных панталон. Когда генералы отказались, маршал Советского Союза приказал метрдотелю вызвать дежурного офицера комендатуры со взводом охраны и дал команду прибывшему полковнику Сазонову арестовать генералов, отказавшихся выполнить приказ. Генералы были арестованы и увезены в комендатуру г. Москвы. Утром маршал Булганин отменил свой приказ». Докладная записка осталась без последствий: Булганин Сталину был нужен. Писатель Александр Головков. Зигзаги судьбы маршала Победы (Г. К. Жукова) URL chaskor.ru.

[2] С 1946 г. смертная казнь в СССР была отменена. Но в ходе судебного процесса над «ленинградцами» 12 января 1950 г. был издан указ президиума Верховного Совета СССР «О применении смертной казни к изменникам родины, шпионам, подрывникам‑диверсантам».

[3] Реабилитация. Политические процессы 30–50‑х годов: Сборник документов / Под ред. А. Н. Яковлева. М.: Политиздат, 1991. С. 319–320.

[4] Судьбы людей. «Ленинградское дело». СПб.: Норма, 2009. С. 46.

[5] Хлевнюк О . Ленинградское дело и дело Госплана. URL http://rulibs.com/ru._zar/sci_historyhlevnyuk/0/lj24.html.

[6] На связь Маленкова с Помазневым указывает вся дальнейшая судьба Помазнева. Услугу Помазнева в «ленинградском деле» Маленков оценил высоко. Сразу после постановления политбюро ЦК о снятии Н. Вознесенского с поста председателя Госплана, 13 марта 1949 г., Сталин принимает предложение Маленкова о назначении Помазнева управляющим делами Совмина СССР, награждает его орденом, а позднее Помазнев становится кандидатом в члены ЦК ВКП(б). Но Маленков отдавал себе отчет в том, что он сам и Помазнев слишком уж явно замазаны в «ленинградском деле», и потому после смерти Сталина сразу же убирает Помазнева из Москвы, направляя его председателем Областной плановой комиссии в Рязань, а записку Помазнева по поводу Вознесенского со своими письменными следами из архива изымает. Судя по всему, на сегодняшний день текста этой записки‑доноса более не существует. В архиве сохранилась лишь запись, что все эти документы изъяты товарищем Маленковым и не возвращены.

[7] Миронин С. С. Сталинский порядок. М.: Алгоритм, 2007. С. 114–115.

[8] Известия ЦК КПСС. 1989. № 2. С. 127.

[9] Судьбы людей. «Ленинградское дело». С. 47–48.

[10] Мартиросян А. Б. Двести мифов о Сталине. Миф № 176. «Сталин незаконно и жестоко расправился с ни в чем не повинными руководителями ленинградской организации» («Ленинградское дело»). URL httrp://gramotey.com/?open_file=12690884#TOC_id290036.

[11] Судьбы людей. «Ленинградское дело». С. 46.

[12] Рыбас С.Ю . Московские против питерских: Ленинградское дело Сталина. С. 134.

[13] Рыбас С. Ю. Сталин. 2‑е изд. М.: Молодая гвардия, 2010. С. 814.

[14] «Предоставь мертвым погребать своих мертвецов», – сказал Господь одному из своих учеников, имея в виду, что хоть и живы еще в миру те, кто не верит в Спасителя (то есть в Истину), но на деле уже мертвы, то есть грешники, потому что не имеют веры в Спасителя (Евангелие от Матфея, 8: 22).

[15] Столяров К.А . Палачи и жертвы. М.: ОЛМА‑пресс, 1997. С. 135.

[16] См.: Шульгина Н. И. Цит. пр.

[17] Миронин С. С. Сталинский порядок. С. 113.

[18] Рыбас С.Ю . Московские против питерских: Ленинградское дело Сталина. С. 134.

[19] «Фальсификация результатов голосования – изменение качества в сторону ухудшения при сохранении внешнего вида…» (Большой толковый словарь русского языка. РАН, Институт лингвистических исследований. СПб: НОРИНТ, 2004. С. 1415).

[20] Жданов Ю.А . Взгляд в прошлое. Ростов‑на‑Дону: Феникс, 2004. С. 227.

[21] Пихойя Р.Г . Советский Союз: история власти. 1945–1991. М., 1998. С. 62.

[22] Пыжиков А. В., Данилов А. А. Рождение сверхдержавы. 1945‑1953 годы. М.: ОЛМА‑пресс, 2002. С. 232–233.

[23] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 476. Л. 25–28.