Деньги на индустриализацию Сталину пришлось изыскивать из самых разных источников. Так, огромные средства государство получало от подписки на заем для индустриализации. В 1927–1928 годах – 1 млрд рублей, а в середине 1930‑х годов средства от займов составили уже 17 млрд рублей. В этот же период в поисках денег на развитие промышленности Сталин ввел водочную монополию и резко поднял цены на всю спиртоводочную продукцию. Я уже не говорю о том, что львиную долю национального бюджета составляли налоговые суммы, в 1932–1934 годах в четыре раза выросли денежная эмиссия и денежные налоги. Как уже отмечалось выше, в ход шли любые источники. Так, в 1931 году правительство распорядилось снять золотое покрытие с куполов храма Христа Спасителя в Москве, а сам храм с варварски ободранными куполами в тот же год был взорван.

Профессор русской истории университета Южной Каролины (Колумбия, США) Е. А. Осокина, работая в Российском государственном архиве экономики, обнаружила еще один любопытный источник, о котором до нее никто не писал: созданное в 1930 году Всесоюзное объединение по торговле с иностранцами на территории СССР (знаменитый Торгсин) только в 1933 году собрало у населения ценности, которых хватило, чтобы оплатить треть расходов СССР на весь промышленный импорт. «Это открытие, – пишет она, – потрясло меня. В тот год по объемам валютной выручки Торгсин перегнал главных добытчиков валюты для страны – экспорт хлеба, леса и нефти». Все советские закупки промышленного оборудования за рубежом в 1931 году составили 600 млн рублей, а только продажа драгоценных металлов составила сумму в 100 млн рублей[1].

Но был ведь не только Торгсин. Была массовая продажа за рубеж предметов искусства из Эрмитажа, Русского музея, Третьяковки, что давало сотни миллионов золотых рублей. Были и займы. В моем личном архиве хранится запись выступления профессора Дипломатической академии МИД СССР В. Г. Сироткина (1933–2007) в Институте славяноведения и балканистики АН СССР 15 февраля 1989 года, где Владлен Георгиевич сообщил, что еще в 1926 году расстрелянный позже полпред СССР во Франции Х. Раковский парафировал в Париже огромный кредит России на сумму в 300 млн франков (70 млн долларов США по курсу 1926 года), который утвердило потом правительство СССР.

Если все это суммировать, то получается, что выручка от экспорта зерна все эти годы составляла хорошо, если 5–6 % от всей суммы капвложений в индустриализацию. Как можно после этого говорить о том, что без коллективизации в СССР не было бы индустриализации?

Полезное исследование в начале 2014 года провел доктор экономических наук В. Ю. Катасонов. «О довоенной индустриализации в СССР, – пишет он, – написаны десятки монографий и тысячи статей. Но полной ясности по многим вопросам этого периода нашей истории до сих пор нет». Ясно, однако, продолжает он, что для постройки тысяч предприятий экспортируемой пшеницы не хватило бы. Проведенные им расчеты показывают, что в 1929–1940 годах в СССР было построено 9 тысяч промышленных предприятий, на что было затрачено 11 250 тонн золота. Весь золотой запас царской России накануне вступления в Первую мировую войну составлял немногим более 1300 тонн. (Для сравнения: Сталин после своей смерти в 1953 году оставил стране более 2500 тонн золота в чистом виде.) В среднем, пишет Катасонов, валютные затраты на один объект индустриализации составили около миллиона долларов. При этом автор этого исследования приводит справку, основанную на его собственных расчетах: все международные резервы Государственного банка СССР (золото, серебро, платина, иностранная валюта) в пересчете составляли 391 млн рублей, что было равно примерно 225 тоннам чистого металла. Профессор Катасонов задается вопросом: откуда взялись деньги на индустриализацию? Но ответа на этот вопрос не дает. Отмечает лишь: уж точно «индустриализация не могла обеспечиваться за счет экспорта зерна, доля которого в общем экспорте постоянно уменьшалась»[2].

Все эксперты в этом вопросе неизменно отмечают, что постоянно в эти годы в общем экспорте росла доля нефти, нефтепродуктов, черных и цветных металлов, леса, пиломатериалов и других видов промышленной продукции со слабой степенью обработки. Но конкретикой цифр никто «не грешит». Так, С. и Е. Рыбасы пишут, например: чтобы развиваться, «требовалось прежде всего построить тяжелую промышленность, производящую эти трактора, а средства на строительство взять у деревни. Поэтому социальным союзником Сталина был город, где происходило главное действие ускоряющегося времени. Деревня была донором»[3]. Но расчетов, которые смогли бы подтвердить этот тезис, авторы дилогии не приводят.

Впрочем, кое‑какие другие цифры авторы дилогии все же приводят. В 1930 году, сообщают они, «американской фирме «Катерпиллер» нужно было выплатить 3,5 млн долларов за оборудование для Челябинского и Харьковского тракторных, для Ростовского и Саратовского комбайновых заводов. Всего же в течение пяти лет СССР должен был выплатить американским фирмам 1,75 млрд золотых рублей (350 млн долларов плюс 7 % годовых за кредит). За эту гигантскую сумму страна получала машины и оборудование, без которых уже невозможно было существовать: тракторы, комбайны, нефтеперегонный завод, бурильные установки и трубы, автомобильный завод и три металлургических комбината – Магнитогорский, Кузнецкий, Запорожский»[4]. В ход шло все, пишут авторы, даже художественные сокровища лучших музеев, за которые удалось выручить 12,5 млн долларов. (Рыбасы, по‑видимому, не знают, что выплаченная американским фирмам сумма в 350 млн долларов для СССР вовсе не была гигантской, если учесть, что только за продажу леса и нефтепродуктов страна выручала в это время более полутора миллиардов золотых рублей в год.)

Никакая продажа зерна таких сумм дать не могла. Авторы дилогии лишь рисуют тяжелые условия выплат, но не показывают, откуда все‑таки эти средства правительство брало.

До сих пор ни один исследователь не смог представить доказательства того, что деньги на индустриализацию сталинское руководство взяло из деревни, хотя о «дани» со стороны села на развитие индустриализации пишут едва ли не все исследователи. При этом ссылаются на утверждение Сталина, что Англия в развитии индустриализации опиралась на заморские колонии, выкачивая из них деньги на развитие своей промышленности, а у России таких колоний не было, и потому, дескать, нам пришлось использовать село. Сталин действительно такое говорил. Но при этом он ни разу не привел цифровых выкладок на этот счет. Почему? Да потому, что с коллективизированной деревни денег на индустриализацию взять не вышло, не было у села таких денег. Всей выручки от продажи зерна за рубеж в 1932 году, например, не хватало на то, чтобы построить хотя бы один тракторный завод‑гигант, а построить нужно было десятки таких заводов. Что уж говорить о затратах на всю индустриализацию.

Естественно, воспользовалось советское руководство и экономическим кризисом, который в конце 1920‑х годов поразил западные страны. США в это время бились в судорогах Великой депрессии и рады‑радешеньки были хоть что‑то продать за рубеж, хоть по какой цене.

Такова в конечном счете оказалась подлинная цена сталинской коллективизации.

Но до самых своих последних дней генсек убежденно продолжал упорствовать в своей ошибке, считая (по крайней мере, именно этот аргумент он всегда приводил во всех своих выступлениях), что только так можно было решить одну из главных проблем сельского хозяйства России – зерновую.

И хотя мы не так уж далеко ушли от 1932 года, все же на сегодняшний день можно сказать, что коллективизация в сталинской ее форме не диктовалась исторической неизбежностью. То есть она вообще не была необходима, и уж тем более в такие сроки, такими темпами и с такой жестокостью.

Сталинское решение о коллективизации деревни можно охарактеризовать знаменитым афоризмом начала XIX века: «Это хуже чем преступление, это – ошибка!», последствия которой преследуют Россию в нескольких поколениях ее граждан и еще долго будут негативно сказываться и в XXI веке.

Существует, правда, не всегда высказываемый вопрос: куда исчезли те 7 %, которые до коллективизации кормили страну? Ответ есть – они были физически уничтожены вместе с семьями, то есть раскулачены.

Известный современный исследователь этого процесса, кандидат исторических наук А. А. Наумов в 2010 году сообщил: «В ходе кулацкой операции было репрессировано 767 397 человек, из которых 386 798 человек было расстреляно»[5]. На самом‑то деле под репрессии и физическое уничтожение попало много больше русских крестьян и представителей народов Русского Севера и Сибири. Наумов приводит данные только о тех жертвах режима, которым он нашел документальное подтверждение. Но сегодня мы знаем, что далеко не все раскулаченные кресть яне попадали в сводки ОГПУ. И поэтому приведенную На умовым цифру следует увеличить по меньшей мере в 2–2,5 раза.

Если все это суммировать, то получается, что постулируемая Сталиным связка коллективизация – индустриализация никогда не работала, деньги на развитие промышленности страна получала совсем не из деревни.

С риском повториться подведу итог.

Проведенная Сталиным коллективизация была не просто преступлением, это была ошибка стратегического характера. В России почти на 100 лет затормозилось развитие сельского хозяйства, был практически уничтожен класс крестьян, а именно он столетиями выступал государствообразующей социальной базой развития российской государственности. Был нанесен непоправимый ущерб демографическому развитию страны, на долгие десятилетия подорвано духовное состояние нации.

Но было бы неправильно вообще‑то называть коллективизацию сталинской. Правильнее говорить о ленинско‑сталинской. Потому что идея о полной национализации земли после победы революции была высказана Лениным еще в 1913 году. Сталин тогда, в процессе работы над национальным вопросом в Вене, не был согласен с вождем и выступал за раздачу земли крестьянам. В 1929‑м генсек вернулся к ленинской идее и полностью ее осуществил, включая и материализацию ленинской мысли о необходимости бескомпромиссной борьбы с кулаком.

А существуют ли и сейчас в российском обществе люди, которые сохраняют за собой способность повторить нечто подобное сталинской коллективизации? Чтобы уничтожить, например, при гипотетической смене власти, под корень малый и средний бизнес, доля которого в ВВП России в настоящее время, по официальным данным, составляет 17–18 %, по оценочным данным – около 30 %, а в перспективе должна составлять 65–70 %?

Понимаю, что вопрос выглядит чуть ли не абсурдным. И тем не менее отвечаю на него позитивно: да, такая возможность сохраняется и сегодня. Нельзя исключать, что к управлению страной могут прийти люди, которые для сохранения за собой властных полномочий призовут под ружье бескультурные маргинальные слои населения, выбросив старый ленинский лозунг «Грабь награбленное!». Эти маргинальные слои в российском обществе всегда были и существуют и сейчас. Они находятся в полудреме и ждут, когда их призовут «раскулачивать» не только так называемых олигархов, но и тех, кто своим трудом сумел создать себе хоть какой‑то капитал в условиях рыночной экономики.

Не хочу интриговать читателя. Просто воспроизведу две цитаты, которые удалось найти автору дилогии «Политическая биография Сталина» Николаю Капченко. Вот они.

Вначале из статьи Ю. Мухина «Самый позорный голод».

«У Сталина не хватило духу выслушивать крестьянский мат‑перемат со всего Союза, а надо было потерпеть. Ведь это хорошо, что подоспели трактора с введенных в строй тракторных заводов. А если бы они задержались на год‑два? Вместо того чтобы решительно вырезать аппендицит, большевики стали его лечить примочками и дождались перитонита. Хорошо хоть не с летальным исходом. Большевики, на мой взгляд, в 1929 году коллективизацию начали правильно: в колхозы загоняли быстро и всех. Но уже в марте 1930 года запаниковали и уступили толпе. А это уже административное преступление. Недаром горький опыт армии учит: сначала заставить подчиненного выполнить приказ, который тот считает неправильным, а уж потом пусть жалуется. В противном случае подчиненные начнут сами командовать, и управление войсками будет утеряно. Так и случилось с коллективизацией. Уступив обывателю, большевики дали ему несбыточную надежду, что тот и дальше бунтами и сопротивлением сможет достичь желаемого. И обыватель стал желать прав иноземного оккупанта – права ничего не давать своей стране. В результате и пострадал, как немцы в Сталинграде.

Если сформулировать конкретно, в чем именно вина Сталина и большевиков, то ответ видится таким: в нерешительности при проведении коллективизации и в плохом обдумывании того, на что может пойти алчный обыватель».

И вторая цитата. Из статьи П. Краснова «Ложь о голодоморе».

«Почему это произошло и кто в этом виноват в те годы? На мой взгляд, ответ однозначен – Сталин. Да, были смягчающие обстоятельства. Но многих жертв можно было бы избежать, если бы не ошибки Сталина и его недостаточный профессионализм как руководителя такого уровня в те годы. Жесткие меры не всегда применялись там, где нужно, и не применялись там и тогда, когда было нужно. Имел место массовый саботаж крестьян в районах, именно на них обрушился голод. Как надо поступать с саботажниками в условиях угрозы существованию государства? Верно, подавить. Правильно сделала Советская власть, только поздно…

Сказалась неуместная мягкость Сталина, который, подобно неопытному водителю, заметался на дороге. Под его давлением колхозы то вводились, то отменялись, поскольку начались народные протесты и начались неизбежные в такой ситуации злоупотребления. Естественно, протестующие сделали вывод, что можно протестовать и дальше, власть пойдет на попятную. Раз уже сделала так однажды, и крестьяне ряда районов демонстративно стали сеять хлеб только для себя. Сталин должен был «прессануть» осатаневшее быдло с необходимой жестокостью, но на два года ранее. Однако он этого не сделал. Нужны были приклад в зубы, и пули, и штык под ребро. Если потребуется, то и пулеметные роты для особо упертых, чтобы промыть мозги свинцом, при необходимости даже вешать мерзавцев вдоль дорог. Потому что быдло понимает только язык силы. Так были бы погублены тысячи, пусть даже десятки, но спасены сотни тысяч. Всего этого Сталин не сделал, а должен, обязан был сделать. По большому счету его за это надо было бы судить за преступное бездействие…»

Комментировать эти пассажи нужды нет. Здесь и так все ясно. Это даже не экстремизм, как пишет Капченко, это – паранойя.

[1] Осокина Е. А. Золото для индустриализации: Торгсин. М.: РОССПЭН, 2009. С. 11, 74, 368.

[2] Катасонов В. Ю. Цит. пр.

[3] Рыбас С. Ю., Рыбас Е.С . Указ. соч. Кн. 1. С. 598.

[4] Рыбас С. Ю., Рыбас Е.С . Указ. соч. Кн. 1. С. 622.

[5] Наумов А. А. Сталин и НКВД. М.: Новый Хронограф, 2010. С. 15.