Настроение у людей, заполнивших 18 марта 2014 года Александровский зал Кремля в ожидании начала в Георгиевском, где с кардинальным обращением должен был выступить президент России, было каким‑то отчаянно веселым. Так, наверное, и должны чувствовать и вести себя люди, которые все для себя решили, но еще не поняли этого.

Зал взорвался аплодисментами после второго предложения, которое произнес президент России:

– Добрый день, уважаемые члены Совета Федерации, уважаемые депутаты Государственной думы! Уважаемые представители Республики Крым и Севастополя!.. Они здесь, среди нас, граждане России, жители Крыма и Севастополя!

Аплодировали стоя. Аплодировали, такое впечатление, не то что даже жителям Крыма и Севастополя (их легко было узнать по свитерам и курткам, в которых они сидели в Георгиевском зале, сообщая происходящему особенную трогательную ноту), а именно своему президенту, который выступил гарантом этого триумфа воли, свидетелями и даже участниками которого они теперь были.

Президент начал издалека, можно даже сказать, с самого начала, то есть с князя Владимира, которому Украина и Россия обязаны даже, быть может, не меньше, чем Владимиру Путину, и вскоре уже перешел к проблемам реабилитации крымско‑татарского народа. Он заявил, что процесс реабилитации должен быть закончен, и вскоре пояснил, что, видимо, имел в виду: крымско‑татарский язык будет одним из трех государственных в Крыму.

Генерального секретаря ЦК КПСС Никиту Хрущева, который в 1954 году стал инициатором передачи Крыма Украине, Владимир Путин даже по имени не назвал. А в причинах, по которым он передал Крым, пусть разбираются историки.

Большевикам, которые еще раньше передали Украине нынешний восток и юг Украины, повезло больше: «Пусть Бог будет им судья».

– Для нас важно другое: решение о передаче Крыма было принято с очевидными нарушениями действовавших даже тогда конституционных норм, – заявил Владимир Путин (как будто тогда эти нормы кого‑нибудь волновали хотя бы так же, как сейчас. – А.К. ). – Вопрос решили кулуарно, междусобойчиком… По большому счету это решение воспринималось как некая формальность, ведь территории передавались в рамках одной большой страны… И когда Крым вдруг оказался уже в другом государстве, вот тогда уже Россия почувствовала, что ее даже не просто обокрали, а ограбили!

Владимир Путин добавил, что «миллионы русских легли спать в одной стране, а проснулись за границей, в одночасье оказались национальными меньшинствами в бывших союзных республиках».

Владимир Путин высказывал сейчас вслух то, о чем он думал не только с начала своего президентства, а с того момента, когда сам только читал о национальных конфликтах (таких, например, как в бывшей Югославии) в газетах и смотрел по телевизору. Мысли были выстраданные. И мысль о Крыме, может быть, самая выстраданная.

Он называл передачу Крыма уже вопиющей исторической несправедливостью, и теперь ему надо было объяснить, почему же он мирился с ней все эти годы.

Как мне кажется, Крым много лет не давал ему покоя. И я даже могу сказать, что был свидетелем когда‑то такого беспокойства. И я не писал даже об этом. Но тут я отвечаю за свои слова – Крым очень давно его беспокоил. И, несмотря на это, он, я говорил, руководствовался, когда наши подразделения сил специального назначения туда входили, мне кажется, далеко не своими внутренними многолетними ощущениями того, что несправедливо, что Крым – не наш, и что эту ситуацию надо попытаться когда‑нибудь изменить, и что в этом состоит его историческая миссия. То есть не только ими.

И он объяснял, рассказывая, как в начале 2000‑х годов (то есть в свой первый президентский срок) сам давал указание активизировать работу по окончательному определению российско‑украинской границы, и признал, что Россия, проведя тогда эту работу (а Россия уже тогда была он), «фактически и юридически признавала Крым украинской территорией», «мы тем самым окончательно закрывали этот вопрос».

Он признал, значит, что сам в свое время сделал многое для того, чтобы «закрыть вопрос».

– Исходили из того, – добавил Владимир Путин, – что хорошие отношения с Украиной для нас главное и они не должны быть заложником тупиковых территориальных споров.

Таким образом, теперь он из этого больше не исходит.

Вышедших на Майдан с мирными лозунгами Владимир Путин приветствовал, но «те, кто стоял за последними событиями на Украине, преследовали другие цели: они готовили государственный переворот очередной, планировали захватить власть, не останавливаясь ни перед чем. В ход были пущены и террор, и убийства, и погромы. Главными исполнителями переворота стали националисты, неонацисты, русофобы и антисемиты. Именно они во многом определяют и сегодня еще до сих пор жизнь на Украине».

Ни одно Послание Владимира Путина Федеральному собранию не прерывалось так часто такими бешеными аплодисментами, как эта мобилизационная речь. Зал не состоял из людей равнодушных. Он состоял из людей мобилизованных.

– Ясно и то, что легитимной исполнительной власти на Украине до сих пор нет. Разговаривать не с кем, – пожал плечами президент. – Тем, кто сопротивлялся путчу, сразу начали грозить репрессиями и карательными операциями. И первым на очереди был, конечно, Крым, русскоязычный Крым. В связи с этим жители Крыма и Севастополя обратились к России с призывом защитить их права и саму жизнь… Разумеется, мы не могли не откликнуться на эту просьбу, не могли оставить Крым и его жителей в беде, иначе это было бы просто предательством.

Президент, до сих пор говоря про юридические тонкости и оперируя понятием «делимитация», вдруг начал разговаривать на другом языке.

Дело в том, что он действительно считал бы это предательством и никогда не смог бы не сделать того, что сделал. Это было, строго говоря, выше его сил.

Так что всего уже происшедшего с Крымом и до сих пор происходящего, в том числе в этот момент в этом зале, не могло не произойти.

И бесполезно говорить, что чего‑то можно было избежать. Ничего из того, что было, и главное – будет, избежать было нельзя: потому что «это было бы просто предательством».

Владимир Путин неожиданно рассказал, что российская группировка в Крыму была усилена (а все‑таки не купили какие‑то люди неизвестно где камуфляжную форму и не стали выглядеть от этого кадровыми военными, которыми любая страна могла бы гордиться, если бы, конечно, была уверена, что это ее военные).

– Но мы даже не превысили предельной штатной численности наших вооруженных сил в Крыму, а она предусмотрена в объеме 25 тыс. человек. В этом просто не было необходимости! – воскликнул Владимир Путин.

Президент цитировал устав ООН, в котором есть пункт о праве наций на самоопределение (он всегда цитируется в таких случаях, а трактуется всегда по‑разному), объясняя, почему референдум легитимен.

Безусловно, Владимир Путин вспомнил и про косовский прецедент, и даже про письменный меморандум США от 17 апреля 2009 года, представленный в Международный суд ООН в связи со слушаниями по Косово: «Декларации о независимости могут, и часто так и происходит, нарушать внутреннее законодательство. Однако это не означает, что происходит нарушение международного права».

– Сами написали, раструбили на весь мир, нагнули всех (чтобы уже окончательно стало понятно, что американцы тогда сделали в том числе и с Россией. – А.К. ), а теперь возмущаются. Чему? Ведь действия крымчан четко вписываются в эту, собственно говоря, инструкцию!

И вот после этого президент перешел от Крыма непосредственно к политике США.

Он давно это хотел сказать.

Но не было, как говорится, подходящего случая.

– Наши западные партнеры во главе с Соединенными Штатами Америки, – заявил президент России, – предпочитают в своей практической политике руководствоваться не международным правом, а правом сильного. Они уверовали в свою избранность и исключительность, в то, что им позволено решать судьбы мира, что правы могут быть всегда только они. Они действуют так, как им заблагорассудится: то тут, то там применяют силу против суверенных государств, выстраивают коалиции по принципу «кто не с нами, тот против нас». Чтобы придать агрессии видимость законности, выбивают нужные резолюции из международных организаций, а если по каким‑то причинам этого не получается, вовсе игнорируют и Совет Безопасности ООН, и ООН в целом.

Так он это до сих пор не формулировал.

Очевидно, что он готов пойти не только до конца, а и гораздо дальше.

– Нас раз за разом обманывали, принимали решения за нашей спиной, ставили перед свершившимся фактом. Так было и с расширением НАТО на восток, с размещением военной инфраструктуры у наших границ. Нам все время одно и то же твердили: «Ну, вас это не касается». Легко сказать… – он покрутил головой. – Не касается!..

Аплодисменты и массовые подъемы с мест усиливались и учащались.

Уже можно было и не садиться.

Вскоре выяснилось, что нынешняя «политика сдерживания России» началась вообще в XIX веке.

Владимир Путин обратился напрямую с благодарностью к народам Китая и Индии (ничего не сказал в этой связи народам СНГ – и, видимо, не случайно: пока не заслужили), а также напрямую к народу США (надежды на руководство нет, а народ с его генетическим ощущением свободы со счетов не списывается):

– Разве стремление жителей Крыма к свободному выбору своей судьбы не является такой же ценностью? Поймите нас!

Психологически это был, между прочим, совершенно выверенный ход: поговорить с народом.

Искривленная форма «Прямой линии».

Так же он поговорил с европейцами, прежде всего с немцами и с украинцами:

– Не верьте тем, кто пугает вас Россией, кричит о том, что за Крымом последуют другие регионы. Мы не хотим раздела Украины, нам этого не нужно.

Все, Зюганову не верим. (Перед началом речи Владимира Путина он объяснял журналистам, дополнительно окаменев лицом – впрочем, он и без этого был достаточно грозен, – что «процесс не только начался, а и обязательно продолжится» (имея в виду, очевидно, восток и юг Украины), и было ясно: и Сиваш, если надо, перейдет вброд.)

– Крым, эта стратегическая территория, должен находиться под сильным, устойчивым суверенитетом, который по факту может быть только российским сегодня. Иначе, дорогие друзья – обращаюсь и к Украине, и к России, – мы с вами, и русские, и украинцы, можем вообще потерять Крым, причем в недалекой исторической перспективе. Задумайтесь, пожалуйста, над этими словами.

Кажется, речь тут шла о какой‑то ядерной войне.

Президент высказался и про НАТО, и про перспективу для Севастополя стать городом натовских моряков:

– Вы знаете, я просто не могу себе представить, что мы будем ездить в Севастополь в гости к натовским морякам. Они, кстати говоря, в большинстве своем отличные парни, но лучше пускай они к нам!

Под конец президент не забыл сказать и о том, что «некоторые западные политики стращают перспективой обострения внутренних проблем. Хотелось бы знать, что они имеют в виду: действия некоей «пятой колонны», разного рода «национал‑предателей», или рассчитывают, что смогут ухудшить социально‑экономическое положение России и тем самым спровоцировать недовольство людей?»

Он пообещал заранее отреагировать, а потом попросил наконец Федеральное собрание рассмотреть конституционный закон о принятии в состав России двух новых субъектов Федерации – Республики Крым и города Севастополь, а также ратифицировать подготовленный для подписания договор о вхождении Республики Крым и города Севастополь в Российскую Федерацию.

– Не сомневаюсь в вашей поддержке! – заявил он.

В этом сомневаться и правда не приходилось.

– Свершилось! – сказал после речи и подписания прямо тут же, в Георгиевском зале, соответствующих договоров, уже в раздевалке БКД Анатолий Карпов. – Какая речь! Необходимо было привести все эти аргументы, а то до сих пор на Западе не слышали их.

И вряд ли услышат: среди журналистов в этот раз было удивительно мало иностранных.

– Тиражировать теперь надо в Интернете, переводить на все иностранные языки, – сказал Вячеслав Фетисов. – Мне есть что терять (в конце концов, человек столько лет играл в НХЛ, и как играл, а потом тренировал. – А.К. )… Но даже сомнений не было…

– Гениально, – произнес раввин Берл Лазар. – Это если коротко.

– А если не коротко? – уточнил я.

– Тогда придется пересказать всю речь дословно. – Он как будто ждал этого уточнения.

– Я вынужден был объехать весь мир, чтобы понять: лучше курорта, чем Крым, нет! – отовсюду, кажется, несся голос Владимира Жириновского.

– Мы с Западом сейчас живем в параллельных мирах, – сказал министр «Открытого правительства» Михаил Абызов. – Параллельные группы людей и политиков, параллельные аргументы… Но рано или поздно надо будет искать пересечения. В геометрии Лобачевского параллельные прямые, между прочим, пересекаются!

Мы, правда, живем в геометрии Путина.

* * *

27 ноября 2003 года историки в бывшей Ленинской библиотеке в присутствии Владимира Путина выясняли отношения друг с другом, попутно пытаясь выяснить отношение Владимира Путина к попытке реставрации сталинизма. Посмотрев на редкие книги, которые, конечно, есть в таком уважаемом учреждении, Владимир Путин в кабинете директора встретился с историками. Формальным поводом для похода в библиотеку стал ее 175‑летний юбилей. А инициатором разговора с историками был, как ни странно, советник президента по экономическим вопросам Андрей Илларионов, который во время разговора сидел с ними за одним столом.

Историков представляли Анатолий Кирпичников, профессор Санкт‑Петербургского университета и руководитель Староладожской археологической экспедиции, Андрей Сахаров, директор Института российской истории РАН, Владимир Соловьев, историк и писатель, и Александр Чубарян, директор Института всеобщей истории РАН.

Владимир Путин в самом начале выступил коротко, упомянув, что все мы должны радоваться, что ушли от однопартийного освещения истории. Сейчас при изложении истории нашего государства следует, по его мнению, руководствоваться прежде всего фактами. При этом надо воспитывать чувство гордости за страну.

Мне, например, трудно понять, как можно совместить два этих подхода. Проблема заключается в том, что в нашей истории были ведь моменты, которыми, как бы ни хотелось, не получится гордиться. Их еще называют черными страницами истории. Или придется их вычеркнуть?

Президент дал слово профессору Кирпичникову.

– Я не каждый день вижу президента, – сказал тот. – Время к тому же ограниченно. Поэтому после каждого тезиса буду протягивать листочек. Там будет место для вашей, Владимир Владимирович, резолюции.

– А проект резолюции вы тоже подготовили?

– Не решился, – признался профессор.

На его лице было искренне сожаление. Если бы он знал, что можно сразу и резолюцию принести…

– Есть, во‑первых, такая идея. Вы в последнее время объездили столько исторических мест, сколько никто не посетил со времен Ивана Грозного. И даже товарищ Ленин и товарищ Сталин туда не ездили. Например, Кирилло‑Белозерский монастырь… И я предложил журналу «Родина» издать статьи об этом в журнале «Родина». Как вы к этому относитесь? И сразу ваше мнение о переподчинении журнала «Родина» от вашей администрации правительству. И сразу мое мнение: не надо этого делать. И, кстати, хотим напечатать ваше вчерашнее выступление перед деятелями культуры в виде аналитической статьи в этом журнале. Выступление просто блестящее!

Наверное, господин Кирпичников хотел намекнуть президенту, что если не переподчинить журнал «Родина» правительству, то у такой статьи вообще нет шансов появиться в печати. То есть он хотел нащупать слабое место президента и побольнее задеть его.

– Насчет исторических личностей, – ответил Владимир Путин. – Состояние, в котором находилась наша страна, требовало возвращения к историческим истокам. Вот я и ездил. Я не думаю, что вообще были такие периоды, когда возвращение к истокам было настолько необходимо.

– Волнообразно, – туманно пояснил профессор Кирпичников. – И вот что еще. У нас вышел новый сборник «Литературного наследия», четвертый номер, и тоже с вашей статьей. Моя статья здесь, между прочим, тоже есть… О поиске национальной идеи. Может пригодиться. И опять хочу напомнить про ваше блестящее выступление вчера…

– Найти его, я думаю, несложно, – заметил президент. – Я не думаю, правда, что она какую‑то ценность представляет, моя речь…

Я не поверил своим ушам. Президент только что заявил, что к его словам не следует относиться слишком серьезно. Да, но… В общем, над этим надо думать. Если и правда дело обстоит так, то это слишком многое меняет. Если не все.

Не нужна сейчас она, мне кажется, никому особенно – национальная идея. Потому что национальной идеей уже, ясное дело, для решающей части страны много лет является сам Владимир Владимирович Путин. И никакая другая идея стране и не нужна. Стране нужно, чтобы он был, Владимир Путин. И он будет. И он это понимает. И он будет соответствовать этой идее, олицетворением которой он сам и является. Я думаю, что это важнейшая вещь, и эта национальная идея не будет утрачена страной и после того, как закончится его последний, видимо, срок. Ну да, видимо.

В каком виде дальше он сохранит себя как национальную идею? Ведь не может же автоматически стать национальной идеей его преемник, да? У меня в этом нет никаких сомнений. Он может даже и должность никакую не занимать, но страна уже давно обрела национальную идею – и больше ей ничего не надо.

Профессор Кирпичников тем временем перешел к теме черной археологии и рассказывал о своих раскопках в Старой Ладоге.

– Там вас не подвели к нашему раскопу. Сказали, что змеи, которые покусали вещего Олега, могут выползти через тысячу лет и вас покусать тоже.

– Кто такое сказал? – с тревогой спросил президент. – Наверное, это шутка была?

– Я думаю, да, – мгновенно согласился господин Кирпичников. – Ну сказали, что там по дороге забор покосился, что трава слишком высокая для вас… Как будто наш президент с Марса прилетел и по траве никогда не ходил!

Он рассказал, что холм, где, по некоторым данным, находится вещий Олег, пытаются вместе с ним раскопать черные археологи. Профессор даже насыпал гвоздей и фольги и закопал их в разные места, чтобы сбить их со следа.

Президент не стал комментировать эти откровенные признания. Тогда профессор попросил предоставить льготы людям, которым не чужды проблемы археологии.

– Они дают деньги, но получают недостаточно льгот, – сказал он, подкладывая президенту очередную бумагу в прозрачной папочке. – А должно быть так: дал деньги – получи льготы. Как Сорос действует? Так. Я уверен, мы с вами одинаково думаем по этому поводу. Позвольте, я вам еще папочку дам. Речь идет об инициативных московских людях…

То, чем на наших глазах занимался господин Кирпичников, называется лоббированием. Давно на моих глазах не происходило ничего подобного. В какой‑то степени это был и шантаж. Под телекамерами президент никак не мог завернуть все эти бумаги.

– И вот еще что. Я думаю, надо внести Старую Ладогу в список культурного наследия.

– Что это даст? – спросил президент.

– Прежде всего моральный подъем, – уклончиво ответил профессор. – У вас есть, конечно, экспертный совет, который должен все обсуждать. Я, признаюсь, грешник. Я готов, если надо, войти в этот совет и работать.

– А вы все в Старой Ладоге копаете? – предпочел сменить тему президент. – Всю Ладогу уже раскопали? Что, кстати, раньше возникло – Ладога или Новгород?

– Да Новгорода вообще не было! – возмутился профессор. – Был, правда, пред‑Новгород… Рюриково городище… Мы пораньше возникли. И вот еще что. Не согласились бы вы стать почетным председателем Всероссийского общества охраны памятников? Вот папочку я вам кладу. Есть хорошие аналоги. Великий князь Николай Михайлович работал в такой должности, принц Чарльз работает. Великие династические фамилии.

– Я простой человек из рабочей семьи, – вздохнул президент. – Может, несколько лет пройдет, и мне перестанут, как сейчас, предлагать быть почетным председателем различных организаций. Я не могу их все возглавлять. Но я бы поработал, например, у вас в экспедиции рабочим. Приеду и буду работать.

Профессор, похоже, не понял, что предложил ему президент. В перерыве между раскопками на обед и на краткий сон он мог подписать у президента такое количество бумажек, какое ему даже присниться не могло.

– Я, может, не смогу долго лопатой махать, – продолжил президент.

– Ничего, у нас есть кисточки и ножички.

– Вот, можно, я буду ножичком?! – обрадовался президент.

– Конечно.

– Да я без шуток говорю. – Президент, кажется, начал обижаться, что его перестали принимать всерьез. – Приеду и буду работать. Отпуск возьму.

– Ну, тогда в июле зову, – неуверенно сказал профессор Кирпичников, до которого, кажется, стало доходить. – И приглашаем вас в нашу школу, прямо в Старой Ладоге. Там хорошие профессора будут лекции читать.

В связи с этим господин Кирпичников попросил, чтобы президент распорядился заплатить по 100 долларов всем, кто будет читать эти лекции (к президенту пошла папочка). И чтобы разрешили провести конференцию «Военное дело Руси и России», а Министерство обороны России профинансировало бы этот проект (папочка отправилась по маршруту).

– Пока они ссылаются на то, что грядет шестидесятилетие Победы и все деньги уходят туда.

– Они уже передумали, – сказал президент. – Они уже согласились с вами.

Я даже не поверил, когда увидел, что все папочки из рук профессора Кирпичникова перекочевали в руки президента Путина. Это означало, что ему больше нечего сказать.

– Мы, историки Академии наук, Владимир Владимирович, ничего у вас не просим, – заметил господин Сахаров. – И лекции мы читаем бесплатно. С татарами договариваемся, когда историю обсуждаем и битвы некоторые… Сложные это люди, порой сепаратистски настроены. Но ученые могут договориться обо всем. Без денег, без просьб каких‑то.

Без папочек, наверняка хотел он добавить.

– А знаете почему? – спросил президент. – Вам, кроме головы и авторучки, больше ничего и не нужно. А ему еще ножички и кисточки нужны.

– И последняя просьба, – заявил профессор Кирпичников.

Я удивился. Ведь папочек больше не было.

– Можно сфотографироваться? – жалобно спросил он.

– Легко, – обрадовался президент.

Он, видимо, поначалу решил, что надо будет снова искать деньги для профессора.

Пока они вставали, профессор Кирпичников полушепотом рассказал президенту анекдот. В нем арестовали Михаила Ходорковского, и Штирлиц шел по коридору, чтобы сообщить об этом в Центр, но не смог, потому что Чубайс выключил электричество.

– Страшный анекдот, – сказал президент.

А ведь надо, чтобы анекдот смешным был.

* * *

В самом начале 2004 года в Кремле с участием Владимира Путина состоялась презентация детского сайта президента России. За его содержание шла недетская борьба.

С создателями своего детского сайта www.uznai‑prezidenta.ru Владимир Путин встретился лицом к лицу, а через Интернет увиделся и с первыми посетителями, все понимающими подростками из Ярославля.

Владимир Путин разговаривал с разработчиками сайта как со старыми знакомыми. По крайней мере и он, и они хотели показаться такими и друг другу, и журналистам. Президент, похоже, даже решил сделать вид, что волнуется.

– Уже сегодня мы сможем, наверное, получить первую реакцию на нашу работу, – нервно сказал он своим единомышленникам, собравшимся за круглым столом.

Среди единомышленников были компьютерные специалисты и детский писатель и поэт Григорий Остер. Впрочем, буквально на второй минуте презентации один из единомышленников заявил:

– Мы с самого начала считали, что главный сайт не место для «вредных советов».

Было понятно, что имеет в виду этот сумрачный компьютерный гений, решившийся надеть по исключительному случаю довольно темный костюм и относительно белую рубашку. Вот вопрос на сайте: «Откуда берется власть президента?» И ответ: «Из умения граждан владеть собой». Вопрос: «Кто платит президенту зарплату?» Ответ: «Твои родители». Вопрос: «Может ли девочка двенадцати лет стать президентом?» Ответ: «Да, может». Вопрос: «Почему нельзя прогуливать выборы президента?» Ответ: «Чтобы не впасть в детство». И там много еще таких вопросов и ответов.

– Я не понимаю, о чем идет речь, – поспешно сказал Григорий Остер.

– А ряд ваших текстов был ведь исправлен, – так же поспешно подсказал компьютерный гений.

– Нам бы хотелось посчитать и вас создателем сайта, – с мягкой улыбкой сказал президенту еще один компьютерный гений. – Вы ведь тоже участвовали в нашей работе.

– Надеюсь, это был положительный вклад, – с еще более мягкой улыбкой нерешительно ответил президент.

Ему оставалось еще только застенчиво покраснеть.

– Да, положительный, – развеял все его сомнения компьютерный гений. – Так, вы ведь поправили тексты Григория.

Господин Остер с интересом смотрел на коллег. Казалось, он давно уже не ждал от них никаких сюрпризов, и вот им все же удалось удивить его.

– Мне кажется, наш проект удался, – продолжил третий компьютерный гений. – Ведь мы преследовали два стратегических направления. Первое – патриотизм. И второе – новейшие технологии. Мы их соединили. В итоге ничего подобного тому, что вышло у нас, не существует.

Как же не существует, сразу захотелось спросить мне. А блок «Родина»?

– Давайте лучше спросим детей, что им понравилось, – предложил президент.

– «Загадки Кремля», «Река времени!» – хором ответили ярославские дети.

– В Ярославле есть своя Красная площадь и свой кремль, – вполголоса пояснил президенту сидящий по правую руку от него компьютерный гений. – Вот они все так и полезли на эти «Загадки Кремля».

– А почему нет на сайте раздела про ваши школьные годы? Интересно было посмотреть на ваши оценки, – спросила одна девочка.

– Да нашли уже и мой дневник и опубликовали, – поморщился президент.

Видимо, тем, что опубликовали, трудно гордиться.

Трудно сказать, является ли Владимир Путин перфекционистом. Все хотят казаться перфекционистами. Наверное, Владимир Путин считает себя перфекционистом. Но, честно говоря, я никогда об этом не задумывался. Не думаю, что на самом деле задумывался и он. Если он действительно истинный перфекционист, то вряд ли он рефлектирует по этому поводу. Что я сам думаю? Я не думаю, что он перфекционист. Он не озабочен тем, чтобы сделать все как можно лучше и лучше всех. Он хочет сделать хоть что‑то, что в его ситуации можно сделать, и не будет биться с тем, чего изменить не в состоянии. Это касается, например, борьбы с коррупцией.

– Не в моих оценках дело, – продолжил он. – Важнее понять принципы, связанные с устройством нашего государства, помочь вам в своем позиционировании в обществе…

В этот момент мне наконец и стало ясно, зачем нужен этот сайт. Ведь Григорию Остеру пришлось бы, например, долго переводить детям смысл этой фразы. Этим он и занимался на сайте (см. расшифровку, скажем, текста присяги президента).

– А как вы оцениваете анимацию? – спросил детей компьютерный гений, явно отвечавший за анимацию.

– Хорошо, – слабым голосом ответил какой‑то ярославский мальчик.

Остальные дипломатично промолчали.

– Значит, можно было бы сделать и лучше, – безжалостно закончил за доброго мальчика президент.

– Между прочим, со временем можно было бы сделать совет сайта, – сказал президент. – В него могли бы войти уважаемые люди.

Григорий Остер горячо поддержал эту идею. Компьютерные гении промолчали. Очевидно, они считали такой совет вредным.

– Есть ли у вас какие‑то предложения по сайту? – продолжил Владимир Путин. – Что‑то еще надо сделать?

– Когда мы можем увидеть продолжение «Реки времени»? – требовательно спросил подросток, привыкший за свою короткую жизнь к тому, что за приквелом неизбежно следует сиквел.

На прощание Григорий Остер, только‑только, видимо, опомнившийся от предательского удара, нанесенного ему в начале встречи, решил нанести ответный удар. Дождавшись, пока президент уйдет, он сказал журналистам, что лично ему не очень нравятся мультипликационные персонажи, которые водят детей по сайту (Добрыня Никитин, Илья Муромцев и Аленушка Попович), и что на самом деле президенту иногда приходилось мирить разработчиков.

– А в каких местах президент поправил ваши советы?

– Да не было никаких идеологических правок. Все, что я хотел сказать, я сказал, – оправдывался Григорий Остер.

В это мгновение он, не сомневаюсь, проклинал ту секунду, в которую согласился участвовать в этом амбициозном проекте.

– И не президент правил Григория, – вернулся он к задевшей его фразе, – а мы вместе работали… Была, например, у меня мысль, что к власти надо относиться как к домработнице. Президент попросил убрать эту мысль.

– Чем мотивировал?

– Не все дети, он сказал, понимают, что в семью можно взять домработницу.

– И все‑таки: что не так в персонажах? – спросил я детского писателя.

– Видимо, слишком добрые они для Григория, слишком русские, – с готовностью подсказал один русоволосый компьютерный гений.

Удивительно, как все эти единомышленники за каких‑нибудь полтора года побороли столько сильных чувств друг к другу и сделали в конце концов невинный детский сайт. Это, похоже, и в самом деле тот случай, когда без вмешательства президента было не обойтись.

Через несколько минут после пресс‑конференции я встретил взбешенного господина Остера в коридоре.

– Я этих мальчиков называю молодогвардейцами! – яростно сказал он. – Настоящая «Молодая гвардия»! Я, главное, не могу понять, откуда они взялись. Кто, грубо говоря, за ними стоит. – Он с мучительным недоумением посмотрел на меня. – Ну не президент же, а? Он скорее в мою сторону склонялся. А эти… Как будто в сталинское время росли. И до сих пор мечтают о нем. Вы себе не представляете, что у нас во время работы там было…

Я утешил его тем, что теперь это, в общем, примерно понятно.

* * *

21 июля 2017 года президент России Владимир Путин приехал в Сочи в образовательный центр «Сириус» и встретился с 900 его учениками, проговорив с ними почти три часа. Владимиру Путину задавали в этот вечер, во время «Недетского разговора», вопросы, которых не задавали никогда, и поэтому получали ответы, которых никогда не слышали. И даже ответ на вопрос, будет ли Владимир Путин опять президентом и есть ли у него преемник, звучал иначе, чем обычно.

Студия, в которой Владимиру Путину предстояло ответить на недетские вопросы, представляла собой гигантское помещение внутри бывшего международного пресс‑центра Олимпиады. В нем было образовано несколько обширных колец из стульев и кресел. Подростки стояли и на балконах по периметру всего помещения. Их тут было почти 900 человек, вся проектная смена.

Владимир Путин вкратце рассказал учащимся историю создания «Сириуса» – как он его придумал. И что ему сразу стали говорить, что ничего не получится: «Эти хоккеисты здоровые сразу набьют морду этим очкарикам… с велосипедами…» А потом Владимир Путин поговорил с выдающимися хоккеистами, и те сказали: эти ребята знают цену победе и будут ценить это в других. А потом Владимир Путин долго думал, как назвать школу:

– И название тоже я придумал! Чтоб было понятно, что здесь собрались талантливые, устремленные в будущее люди… яркие… Яркие! И я понял: самая яркая звезда на небе – Сириус! Хорошее же название?..

Вряд ли тут был человек, который стал бы его разубеждать.

У Владимира Путина поинтересовались, что он делает вечерами, листает ли ленту инстаграма. Владимира Путина этот вопрос очень рассмешил: он, видимо, представил себя листающим ленту инстаграма.

– Я думаю, – признался он, – как бы мне быстрей до койки добраться… До постели… Нет, я этим не пользуюсь…

Он рассказал, что знает: есть около пяти тысяч аккаунтов под его именем, и ни к одному он не имеет никакого отношения:

– Я начинал, как вы знаете, в органах внешней разведки… – поделился он одним из самых теплых своих воспоминаний.

Тогда у него, конечно, был псевдоним: Платов. «Но сейчас пользоваться псевдонимом нелепо!» То есть и под псевдонимом ника у него нет, дал понять Владимир Путин:

– Здесь‑то чего прятаться?

Почти сразу он получил вопрос насчет того, хотел ли бы он побыть непрезидентом. Господин Путин не стал делать вид, что понял этот вопрос по‑своему, и рассказал, что когда‑нибудь ему придется покинуть пост президента и что в Конституции все по этому поводу написано.

Мне было интересно: может, он сейчас хоть детям расскажет то, что никак не хочет рассказывать взрослым.

– Нужно ли мне продолжать, я еще не решил, – признался Владимир Путин.

Но на самом деле сказал, а не признался.

Ну а на вопрос, что бы он выбрал: науку, искусство или спорт, – ответил единственно верным для себя способом:

– По‑моему, я уже выбрал.

Между тем молодые люди все пытались заглянуть туда, куда им, кажется, не должно прийти в голову заглядывать – далеко в будущее, туда, где уже в целом пенсии раздают: у Владимира Путина интересовались, чем он собирается заниматься, когда он уйдет с поста президента.

– Я пока не решил, ухожу я с поста президента или нет! – повторил он с интонацией классного руководителя.

Такое впечатление, что от него требовали решить это прямо здесь и сейчас. И это было бы очень интересно: именно в такой аудитории объявить о принимаемом решении, которое на самом‑то деле, конечно, уже есть, и вот это было бы со всех точек зрения концептуально.

В конце концов, для кого он будет следующим президентом? Ведь и для них уже тоже.

Для них уже тоже, да еще как.

И за его преемника они уже будут голосовать. Или, может, против.

Но Владимир Путин рассказывал, впрочем, впервые, что его очень интересуют экология и животные: тигры, медведи и белухи. «Меня это очень захватывает!» – прибавлял Владимир Путин.

И не удерживался:

– Я найду, чем заняться (кто бы сомневался? – А.К. ). Но сначала надо ответить на главный вопрос.

Между тем Владимир Путин поразил меня ответом на другой вопрос: какие три вещи являются главными в его жизни.

– Почему три? – для начала переспросил он. – Почему не пять?

Я так и подумал, что он выигрывает время, и когда ему что‑то ответили, засмеялся:

– Ну, ладно, я выиграл время… Первое: сама жизнь… Это самая большая ценность… Любовь и свобода.

Он, конечно, потом оговаривался насчет свободы: где она начинается и где заканчивается и что, наверное, заканчивается там, где начинается свобода другого человека… Но все было уже сказано, я вспоминал, как недавно я про это же спрашивал Наину Ельцину, и она, не задумываясь, сказала: «Во‑первых, свобода, во‑вторых, любовь…»

Но главное – он сказал про ценность жизни как таковой, жизни как она есть, просто жизни. Это было неожиданно, это было то, чего он никогда не говорил‑то. То, о чем, видимо, с некоторых пор стал думать. Но: жизнь выше любви и свободы? И то и другое не стоит жизни? Об этом, как он сам и сказал потом, можно думать бесконечно. И в этом порядке слов есть, конечно, смыслы, которых он в него даже не вкладывал. И от этого ответ был еще ценнее.

Его спрашивали, какое у него самое яркое воспоминание детства, и Владимир Путин честно рассказал, что он уже большой мальчик и что запамятовал, а потом все равно вспомнил, что много времени провел на ленинградских улицах… и «мы там… функционировали…». Он рассказал, что помнит свое «некорректное поведение по отношению к другому человеку и его резкий отпор, и это было неоднократно».

То есть приставал Владимир Путин к какому‑то пареньку, но тот стоял насмерть, а он никак не мог, видимо, успокоиться, будучи, как сам сказал, «в полубеспризорном состоянии».

И про одну свою схватку в самбо вспомнил:

– Мы отдали все. Я уже почти не дышал. Но я выиграл. И я горжусь до сих пор, что я смог это сделать. Это вообще хорошее качество – умение идти до конца.

Могло показаться, что он не удержался, чтоб не похвалить себя. Да нет, он смотрел сейчас на себя глазами этих подростков и старался вычленить из своего поведения что‑то стоящее, что‑то полезное и для них.

Вопрос об агрессии по отношению к нему и о его агрессии по отношению к другим людям тоже был по существу: Владимира Путина никогда об этом не спрашивали.

Президент рассказывал, что спокойствие и уравновешенность являются большим преимуществом в отношениях с людьми, особенно с теми, кто не может с собой совладать.

Таким образом, он имел в виду, что подавление агрессии прежде всего прикладное значение.

Он признался, что иногда не в состоянии сдерживаться все‑таки и что это – «проявление слабости», но «в целом удается справиться, чего и вам желаю».

Несмотря на то что он говорил про агрессию, я поймал себя на мысли, что встреча с этими молодыми людьми идет уже час, а никакой депрессии в связи с этим не наступает. Я имел в виду прежде всего самого себя: накануне, например, в Йошкар‑Оле уже через полчаса после начала заседания Совета по межнациональной политике мне казалось, что из меня всю душу вынули: такое эмоциональное истощение за такой рекордно короткий срок трудно и припомнить…

А тут я, да, видимо, и не только я, чувствовал только странный эмоциональный подъем. Этими эмоциями был заряжен весь этот зал, заряд был мощный, эта позитивная энергетика, казалось, разрывала этот зал и добивала до меня‑то сейчас уж точно…

Паша и Саша, чемпионы мира по футболу среди воспитанников детских домов, спрашивали Владимира Путина, выиграет ли российская сборная чемпионат мира по футболу. Он переадресовал вопрос им самим, и Паша вместо ответа стоял с каменным лицом, не шелохнувшись, и ответ был понятен…

– Садись… – вздыхал Владимир Путин.

Отвечая еще на один вопрос, Владимир Путин неожиданно поправил свое впечатление о режиссере Оливере Стоуне, о котором еще несколько дней назад высказывался скептически. Сегодня это был для него очень порядочный, уравновешенный, да и вообще неординарный человек. Похоже, именно это Владимир Путин и хотел сделать: поправить. Понял, что в прошлый раз перебрал, рассказав, как хорошо ему спится под фильмы этого человека. И теперь хотел быть по‑другому понятым.

Владимиру Путину задавали неожиданные вопросы. Он не слышал этих вопросов ни на одной пресс‑конференции, хотя вопросы ведь были очевидные:

– Какое событие в жизни оказало на вас самое большое влияние?

А просто в этих вопросах не было никаких попыток журналистского самовыражения, как на его больших ежегодных пресс‑конференциях, или вопросов от регионов… Нет, ничего такого не было, а чувствовалось желание и правда что‑то понять из того, что было неясно, разобраться, что ли, в нем, таком невыносимо далеком, и без всякой задней, как говорится, мысли… И этим встреча отличалась от всех остальных, какие у него до сих пор были.

Он долго думал:

– Событие? Такого не было… Чтобы раз – и изменило… То есть было…

Любопытно было наблюдать за этим мыслительным процессом на его лице.

– Было, – повторил он. – То есть все‑таки развал Советского Союза… Извините, такой взрослый ответ. Но и вопрос был взрослый…

Он рассказывал, как мучительно поступал на юридический факультет Ленинградского университета – с подробностями, которые для него важны и которыми он до сих пор не делился: о преподавателях, долго не веривших, что он всерьез туда собрался, про тренера, который долго не мог смириться с этим выбором…

Владимир Путин, видимо, считал, что подростки должны все это услышать – и они слушали очень внимательно и даже, кажется, слышали.

Он сопротивлялся пророненной одним из них вскользь фразе насчет исчезающих углеводородов, и только по одному этому искреннему сопротивлению было исчерпывающе ясно, как он к углеводородам в действительности относится, что бы ни говорил про экономику будущего:

– Говорят, что это в известной степени возобновляемо! И во‑вторых, это еще не скоро случится (исчезновение углеводородов. – А.К. )! Мы открываем новые и новые запасы… И они подтвержденные…

Но признавал, что рано или поздно придется начинать думать о чем‑то большем:

– Каменный век закончился не потому, что камни кончились, а потому, что новые технологии появились!

Для него придумали «Свою игру» – аналог программы на НТВ: чтобы происходящее никак не напоминало недавнюю «Прямую линию с Владимиром Путиным» (только оно все равно напоминало). Разделы «Это мы не проходили», «В гостях хорошо», «А дома лучше», «Кот в мешке»…

Я ни секунды не сомневался, что он выберет кота в мешке.

– Давайте кота, – кивнул Владимир Путин. – Номер 1.

Вопрос оказался о том, не хочет ли он иногда полакомиться фастфудом.

– Сосиска в тесте? – с отвращением переспросил Владимир Путин. – Нет. Не хочу. Я не хочу сосиску в тесте!

Впрочем, он тут же припомнил историю, которую никогда не рассказывал: о том, что, когда он стал президентом, его в первый же день спросили, что он любит есть, а он говорил: что ему приготовят, то он и будет есть, а у него все допытывались, и тогда он припомнил, что недавно в отпуске ему понравились гребешки, и сказал им об этом. И как на следующий день ему подали гребешки, он почувствовал что‑то не то, но говорить уж не стал, а на вопрос, понравились ли, на всякий случай кивнул и услышал: «Ну слава богу! А то мы сегодня столько кур зарезали!..»

И на вопрос о колонизации Марса Владимир Путин отвечал обстоятельно и терпеливо, но тут я почувствовал, что, кажется, он вдруг устал и даже потерял интерес не только к ученикам, но и к самому себе. Кажется, слишком уж с головой он ушел в этот ответ, в этот метан на планете Марс, который слишком быстро исчезает…

Казалось, стремительно исчезает и энергетика этого «Недетского разговора», и я даже увидел первого зевнувшего… Нет, это был все‑таки не Владимир Путин…

Было любопытно, как это ощущение через несколько минут вдруг ушло, хотя я уже думал про законы публичного общения и про то, что подростки и студенты больше одного академического часа выстоять, как известно, не в состоянии… Но тут выяснилось, что у всех вроде бы даже открылось второе дыхание, и Владимир Путин уже, можно сказать, с энтузиазмом отвечал на вопрос, есть ли у него преемник:

– «У него» это у кого?!

– У вас!

И, хотя не ответил по существу ничего, определенный подъем уже наметился…

Ему показывали черный ящик, в котором оказывался космический спутник размером 10 на 10 сантиметров, а он рассказывал, что и у него ведь есть черный чемоданчик…

– Конечно, ваш чемоданчик круче… – говорили ему, впрочем, точно без всякой зависти.

Он вставал с места, шел и рассматривал спутник – его все это беспокоило: «Хорошо, я с Роскосмосом поговорю, с Комаровым, но там конкурс, вы готовы?..»

И очень долго и прилежно Владимир Путин отвечал на вопрос: «Как вы относитесь к тем, кто косит от армии?»

Он, видимо, думал, что в ответе именно на этот вопрос и состоит его сокрушительная воспитательная миссия на этом форуме и что именно им, этим молодым людям, он сейчас может и должен доходчиво, раз и навсегда объяснить, что косить от армии – очень и очень, невыносимо плохо.

Главное – для них это и правда было важно, может быть, важнее всего остального – примерно для половины сидевших в зале вопрос не был академическим.

– Какие тайны, неразгаданные истории вы хотели бы раскрыть? – интересовались у него.

Это был очередной вопрос, который Владимиру Путину никогда не задавали. И если бы не задали, никогда бы не услышали историю про Совбез, членам которого Владимир Путин, оказывается, в какой‑то момент порекомендовал курс лекций о теории Большого взрыва Вселенной и слушал эти лекции вместе с ними (так вот они, оказывается, чем на самом деле занимаются на этих своих со всех сторон закрытых заседаниях!).

И коллеги, по его словам, сначала отнекивались, но поскольку редко спорят с ним, то и тут согласились в конце концов, а потом увлеклись… А он в какой‑то момент спросил академика РАН, который читал эти лекции:

– Вот вы говорите, что все в какой‑то момент разлетелось во все стороны… А первоначальная масса‑то откуда взялась?!

– А это не к нам вопрос!.. – торжественно ответил ему ученый. – Это к батюшке, пожалуйста!

Владимир Путин рассказывал подросткам о своих родителях, которые любили его очень, и что он «постоянно ощущал это…».

– Родители нас любят, – объяснял он им, будучи в этот момент по одну с ними сторону баррикады. – Мы это не сразу понимаем… Мы постоянно все забываем, а мама ничего не забывает… Как кормила, обувала, оберегала… И мы не должны забывать…

Казалось, для него важно сказать об этом, потому что вообще никогда не говорил он об этом вслух, да еще сразу почти тысяче человек – а просто не спрашивали.

– И вы как будущие родители не будете иметь права на чужую жизнь, в том числе и на жизнь ваших детей, – предупреждал их Владимир Путин. – Для этого талант надо иметь…

Вопросы по‑прежнему были новые для него:

– На что вы готовы ради достижения цели?

И он, думая на ходу, долго рассказывал, что цель далеко не всегда оправдывает средства.

О том, что ему интересно с ними, можно было судить хотя бы по тому, как он отвечал на вопрос о своих пристрастиях в музыке. До сих пор он говорил по этому поводу сдержанно: да, слушаю, да, классическую… Сейчас он говорил:

– Я люблю популярную классическую музыку. Бах, Бетховен, Моцарт, может быть, в первую очередь Моцарт, Рахманинов, Шуберт, Лист… Шуберт в обработке Листа… Чайковский, Стравинский, Шостакович… Мне трудно понять такого автора, как Шнитке, я пока до этого не дорос…

Признался, что его любимые приемы в дзюдо – бросок через спину и передняя подножка… Вот и делайте теперь выводы, политологи…

– Баловались ли вы в детстве? – спросила его самая маленькая, наверное, девочка. – Бесились?

И он признавался, что постоянно: а больше нигде бы не признался, даже говорить об этом не стал бы.

Один молодой человек спросил, сколько раз он подтягивается, и оказалось, что было – 15–17 до тех пор, пока не почувствовал резкую боль в спине, а все равно продолжил, и «доподтягивался так, что потом полгода подтягиваться не мог»…

– А ты сколько? – ревниво спросил он у молодого человека, который, наверное, единственный тут был в костюмчике и при галстуке.

– 25 раз, – засмущался тот.

Владимир Путин запомнил и, когда сборная по синхронному фигурному катанию попросила, чтобы он сфотографировался с ними на льду, рассмеялся:

– Мало того что Ванька подтягивается 25 раз, унижает меня, так еще и вы хотите, чтобы я выглядел как утка на льду?!

И в феминизме он в этот вечер не видел «ничего плохого», и «Волгу» свою пожертвовал одному школьнику, который пообещал сделать из нее хороший беспилотник… Он должен был давно закончить и даже говорил, что у него встреча с президентом Азербайджана в «Бочаровом Ручье», но остановиться не мог и предлагал задать ему вопрос из этого сектора, и еще из этого, а потом тем, у кого сегодня день рождения, а их было четверо, а еще человек пять пытались сделать вид, что у них тоже сегодня день рождения… «У моего отца сегодня…» «Передайте микрофон отцу…»

И Ашот из Саха‑Якутии произвел на него впечатление, которого Владимир Путин скрывать не стал…

И один мальчик спросил, есть ли у него мечта.

– Мечта? – переспросил Владимир Путин. – Понимаете, она в течение всей жизни деформ… трансформируется. Надо просто радоваться, что она есть…

На самом‑то деле ведь с мечтой за жизнь происходит именно то, что он чуть не произнес сначала: идут годы, и она только деформируется. По сравнению с тем, какой она была вначале.

И правильно, что он не стал их расстраивать раньше времени.

Ведь она только деформируется, черт бы ее побрал.

* * *

18 ноября 2017 года президент России Владимир Путин прилетел в Ялту и в Ливадийском дворце открыл памятник императору Александру III. С утра Александр III был открыт для диалога с любым посетителем Ливадийского дворца (праздных среди них, впрочем, не было: территорию зачистили не хуже, чем во время Ялтинской конференции, но и те, кто зачищал, с удовольствием снимались на фоне того, кто сказал, что «у России есть только два союзника – ее армия и флот»), но к двум часам дня Александра III тщательно укутали в непрозрачное сукно: интригу, видимо, следовало держать до последнего, то есть до Владимира Путина, который прилично (а не то чтобы, например, неприлично) опаздывал: в конце концов, бесконечные мероприятия в Мариинском дворце накануне закончились для него за полночь.

Церемония открытия памятника началась между тем без президента России, и могло показаться, что это даже вызов, продемонстрированный необязательностью. Так, оркестр сыграл несколько жизнеутверждающих мелодий, потом еще несколько, а потом… (хочется написать «на сцене…») на площадке перед затянутым в сукно памятником появился неожиданно жонглер. В руках он держал винтовку, которой, собственно говоря, и начал жонглировать. Я такое видел, конечно, на фестивалях «Спасская башня» на Красной площади, но там этим отличались целые оркестры, которые соревновались друг с другом в этом странном умении. Но чтобы выпустить одного‑единственного жонглера – в этом было нечто особенное. Я подумал, что организаторы отчаянно тянут время и что, наверное, после жонглера должен выйти какой‑нибудь глотатель шпаг ввиду военного положения Александра III, которое он много времени занимал, так что это тоже могло показаться организаторам уместным.

Винтовка у жонглера, как мне тут же пояснил один знающий человек, была облегченной, сделанной специально для роты почетного караула: видимо, солдаты этой роты не должны чувствовать ничего, что их дополнительно обременяло бы во время многоминутного стояния у Вечного огня.

Потом состоялась церемония поднятия государственного флага Российской Федерации, сыграли гимн, а Владимира Путина все не было. Но разве можно было начать без него? Впрочем, уже начали.

– Может быть, президент имеет право прийти только после того, как флаг уже поднят? – интересовались друг у друга многострадальные люди, получившие заветный пригласительный билет на торжество (таких было больше ста человек).

Но и все равно не было Владимира Путина. Я подумал, что сукно вот‑вот спадет, потому что ничто другое уже не могло произойти, и тогда явление президента будет уже, как бы это помягче сказать, неуместным (нет, помягче не получилось).

И тут вдруг все счастливо разъяснилось. Один из сотрудников протокола, лицо которого готово было просиять при взгляде на аллею, где должен был в конце концов появиться Владимир Путин, объяснил мне, что на самом деле все идет по плану:

– Не такое уж это и событие, чтобы президент от начала до конца присутствовал. Памятник все‑таки!

Я понял. То есть если бы это был, например, живой император, то Владимир Путин встретил бы его, по всей видимости, первым. А памятник мог и подождать: у него теперь впереди и так вечность.

– Скоро будет, – заверил меня сотрудник протокола. – Уже подъезжает, информируют.

Между тем с Александра III сдернули наконец покрывало. Оказалось, он сидит в сапогах и шапке на камне и глядит на море. Деревья на обрыве, в нескольких метрах от него, отчасти заслоняли ему вид на море (в Крыму, да и везде, это, как известно, вообще отдельная опция, но Александр III заслужил этот вид всей своей трудовой биографией).

– Да, – вздохнул один из гостей, стоявший рядом со мной, – это вам, конечно, не скульптор Щербаков, который везде уже, по‑моему!.. Это – художник!..

Он имел в виду скульптора Андрея Ковальчука, создавшего памятник.

– Не кажется ли вам, что Александр III вышел каким‑то уж очень классическим памятником? – вступил я в разговор с этим человеком. – И вдаль смотрит очень уж целеустремленно. И поза напоминает писателя Достоевского, установленного около Библиотеки имени Ленина…

– Так они и жили в одно время! – оживился мой собеседник… – Что же тут странного!

– Двуглавый орел, конечно, просматривается на заднем плане, – продолжал я. – Нет никаких неожиданностей. А ведь он, говорят, и водку за голенище от жены прятал, например… А ничего такого не просматривается.

Я понял, что уже, конечно, в критическом азарте и сам сильно перебрал: еще бы скульптор чекушку императору за голенище засунул…

Но мой собеседник неожиданно кивнул:

– Да, было дело! Даже бутылки гнутые после него появились… Да, это все история наша! Российская!..

Чем дольше я вглядывался в Александра III, тем больше он мне, между прочим, нравился. И казался уже, можно сказать, живым человеком, который только для вида опирается, судя по всему, на какую‑то палку.

– Да нет, не палка это, – поморщился мой собеседник. – Меч! А на что же ему еще опираться?!

– Да мог бы вообще ни на что не опираться… – пробормотал я.

– Нет, так не пойдет, – возразил мой собеседник. – Как это не опираться?

Тут ведь пришел Владимир Путин и произнес недлинную речь. Она в каком‑то смысле потрясла меня.

– Мы открываем, – сказал Владимир Путин, – памятник императору Александру III, выдающемуся государственному деятелю и патриоту, человеку сильного характера, мужества, несгибаемой воли! Он всегда чувствовал огромную личную ответственность за судьбу страны: сражался за Россию на ратном поле, а став главой государства, делал все для развития и укрепления державы, для стабильности, для развития, для того, чтобы сберечь ее от потрясений, внутренних и внешних угроз!

Дело в том, что Владимир Путин говорил так, как будто памятник самому себе. Каждое слово относилось, кажется, прежде всего к нему самому (и даже слова о сражении на ратном поле: разве не Владимир Путин с размахом действовал в свое время в Дрездене, разве не он в одиночку выходил против разъяренной толпы, обороняя здание советского торгпредства?!).

Да, это был он, Владимир Путин.

– Современники называли его царем‑миротворцем, но… он для России эти 13 лет (на самом деле уже 17. – А.К. ) не поступками… э‑э… уступками!.. а справедливой и непоколебимой твердостью… отстаивал интересы страны прямо и открыто, и такая политика обеспечила рост влияния России, повышение ее авторитета в мире! Открывались заводы и фабрики, расширялась сеть железных дорог… началось качественное перевооружение армии.

Да, Владимира Путина, конечно, ни с кем нельзя было спутать сейчас, даже с Александром III.

– При этом он считал, – продолжал, можно сказать, за глаза, Владимир Путин, – что сильное, суверенное, самостоятельное государство должно опираться не только на экономическую и военную мощь, но и на традиции… Что великому народу важно сохранять самобытность, а движение вперед невозможно без уважения к своей истории, культуре и духовным ценностям…

Без сомнения, авторы многочисленных памятников и бюстов Владимира Путина, которые будут в скором времени возникать при его жизни и творчестве, могут списывать речи на открытии этих бюстов со слов Владимира Путина на открытии памятника Александру III: в конце концов, Владимир Путин сам произносил эти слова, то есть благословил их или по крайней мере одобрил.