Первая мировая война не просто привела к краху многонациональных империй, тем. самым дав украинским патриотам шанс на построение своего государства. Воевавшие друг с другом империи сами подготовили почву для будущего европейского строя, взяв на вооружение этническую солидарность как средство взаимного уничтожения. И Российская, и Австро‑Венгерская империи пытались взаимно подорвать друг друга, поднимая на щит лозунг об автономной и единой послевоенной Польше, однако имперским чиновникам не приходило в голову, что будущее Польское государство окажется независимым и не будет подчиняться ни той ни другой империи. В случае Украины дело обстояло сложнее. Царское правительство претендовало на украинские области Австрии, ссылаясь на этнический критерий, однако называло их «русскими» этническими землями, в то время как Центральные державы намеревались создать на отторгнутых от Российской империи территориях марионеточное украинское государство, которое не включало бы украинских владений Австрии. В результате обе стороны добились, как выразился Марк фон Хаген, «милитаризации имперской национальной проблемы» вообще и украинской проблемы в частности{422}. Этническая принадлежность превратилась в орудие мобилизации, а идея о том, что крестьяне по обе стороны русско‑австрийской границы принадлежат к одной и той же национальности – которая называлась либо украинской, либо «малороссийским племенем русского народа», – стала общей разменной монетой. Так были заложены идеологические основы современной Украины.

Габсбурги пошли дальше Романовых, в самом начале войны позволив создать добровольческий украинский военный отряд численностью 2500 человек – украинских сечевых стрельцов, – однако военная удача поначалу склонялась на сторону русских. В начале сентября 1914 года русская армия заняла две основные украинские области Австро‑Венгрии – Восточную Галицию и Буковину – и удерживала большую часть этого региона до лета 1915 года. У царских властей не имелось четкого плана по присоединению этих земель к империи, однако придерживавшийся националистических взглядов царский губернатор граф Георгий Бобринский немедленно закрыл украинские периодические издания, культурные организации и кооперативы, в то же время попытавшись ввести в школах преподавание на русском языке вместо украинского{423}. Вместе с тем Австро‑Венгрия попыталась эксплуатировать потенциал украинского национализма в борьбе с Российской империей, разрешив группе социалистов‑эмигрантов из российской части Украины – Союзу освобождения Украины – пропагандировать идею независимого Украинского государства среди российских военнопленных украинской национальности. Пользуясь официальной поддержкой, эта группа основала в Вене собственное издательство и направила в ряд стран своих эмиссаров.

Следствием войны стали ужасающие опустошения, огромные жертвы и толпы беженцев в австрийской Украине, особенно в Восточной Галиции и Буковине, которые являлись одной из главных арен военных действий на Восточном фронте. В более общем плане колоссальное напряжение военных лет вызвало многочисленные административные и экономические неурядицы в Российской и Австро‑Венгерской империях. В обеих странах по мере распада социального и этнического имперского строя нарастало массовое возмущение центральными властями. После того как лояльность населения на приграничных территориях стала определяться в первую очередь его этнической принадлежностью, дни многонациональных династических империй были сочтены.

При этом распад Российской империи начался с ее столицы, где Волынский полк, состоявший в основном из украинцев, в марте 1917 года первым перешел на сторону демонстрантов. Как и повсюду в бывшей империи, на Украине возникли две параллельные властные структуры: Советы рабочих и солдатских депутатов и комиссары Временного правительства. Однако в первые дни революции намного динамичнее действовал третий претендент на власть – созданный в Киеве 17 марта 1917 года координационный орган украинских активистов, известный как Центральная рада. В этом самопровозглашенном органе, в состав которого входил ряд видных украинских деятелей, вскоре стали задавать тон Украинская партия социалистов‑революционеров и Украинская социал‑демократическая рабочая партия. Их вождями были не правые националисты, одержимые чистотой нации, а представители левых кругов, требовавшие всего лишь территориальной автономии в рамках федеративной Российской республики.

Тем не менее в бурные весенние месяцы 1917 года национальная программа представлялась наиболее удачным средством выражения разнообразных социальных требований, которые порождали у многих украинских активистов веру в свою способность «разбудить» массы. И действительно, в течение какого‑то времени казалось, что национально‑патриотические призывы получают восторженный отклик. 1 апреля 1917 года по Киеву под желто‑голубыми флагами прошло до 100 тысяч демонстрантов, выступавших за автономию Украины. Впрочем, следует помнить о том, что для масс могло оказаться привлекательным выдвинутое Центральной радой сочетание национально‑патриотических воззваний с лозунгами земельной реформы и всеобщего мира[1].

Этот фактор объясняет, почему так называемая «украинизация» частей русской армии встретила такую горячую поддержку со стороны солдат. Этот процесс, начавшийся весной 1917 года, с самых первых дней осуществлялся в основном усилиями низов, а не верхов. Центральная рада не имела планов по созданию украинской армии. Вожди Рады разделяли свойственные социалистам той эпохи представления о регулярных армиях как об орудии социального и национального угнетения и считали, что армию и полицию заменит добровольческая народная милиция. Тем не менее по примеру поляков, имевших в русской армии свои этнические формирования, а весной 1917 года получивших разрешение создать дополнительные национальные части, солдаты других национальностей тоже стали добиваться перевода в этнические подразделения, поскольку этот процесс требовал реорганизации и длительного пребывания в арьергарде, а порой даже отзыва с фронта. В марте 1917 года без разрешения командования русской армии и Центральной рады в Киеве был сформирован 1‑й казачий полк имени Богдана Хмельницкого. Эта национально‑патриотическая инициатива отдельных офицеров была активно поддержана солдатами местных резервных частей, со страхом ожидавшими отправки в траншеи. Центральная рада также сообразила, что в городе полезно иметь «украинские» воинские части, и одобрила солдатское начинание. К маю русское военное командование наконец признало первый украинский полк, но лишь на том условии, что он немедленно отбудет на фронт. В конечном счете только одна часть, входившая в состав этого «полка», никогда не насчитывавшего более трех тысяч штыков, с большой помпой была отправлена на Юго‑Западный фронт, где вскоре развалилась{424}. Тем не менее прецедент был создан.

С целью укрепить свою легитимность и заручиться народной поддержкой Центральная рада весной и летом 1917 года провела в Киеве ряд съездов: Национальный конгресс, Военный съезд, Крестьянский съезд, Рабочий съезд – и все они направили в Раду своих делегатов. В мае тысяча делегатов, представлявших приблизительно миллион украинских солдат, служивших в русской армии (из общего числа 3,5 миллиона украинцев, составлявших в 1917 году примерно 40 процентов русской армии), собрались в Киеве на 1‑й Всеукраинский войсковой съезд. В условиях борьбы за власть с российским Временным правительством Центральная рада допустила принятие резолюций о массовой «украинизации» воинских частей в русской армии и о создании Генерального украинского военного комитета (ГУВК) – прообраза Военного министерства, во главе которого встал украинский социал‑демократ, бухгалтер по профессии, Симон Петлюра, – хотя съезд также подтвердил социалистическую линию на постепенную замену армии «народной милицией»{425}.

К лету 1917 года несанкционированная украинизация воинских частей шла полным ходом. Первым объявил себя «украинским» 39‑й армейский корпус, размещавшийся на Волыни и в основе своей (по некоторым оценкам, не менее чем на 80 процентов) состоявший из этнических украинцев. Резервные части, получавшие название «украинских», нередко противились отправке на фронт, если на нее не давал своего разрешения ГУВК, в то время как некоторые фронтовые части самовольно уходили в тыл с целью вернуться на Украину – под предлогом реорганизации{426}. Глава Центральной рады, историк Михаил Грушевский, впоследствии вспоминал курьезный эпизод: направлявшийся на фронт из Саратова полк во время краткой остановки в Киеве попытался объявить себя украинским полком имени Грушевского. Историк согласился, чтобы полк был назван его именем, и даже принял полковой парад, однако тактично предложил солдатам все же добраться до фронта. Кажется, о саратовском украинском полке имени Михаила Грушевского больше никто никогда не слышал{427}.

Центральная рада, в целом приветствовавшая заявления военных о своей лояльности ей и ГУВК, в то же время оказалась втянута в запутанную борьбу за власть с Временным правительством, которая требовала по меньшей мере формального оказания поддержки воюющей армии в непосредственном будущем. В начале июля 1917 года медлительность украинского правительства при решении вопросов о мире и о национальной армии привела к бунту, едва не закончившемуся свержением Рады. Около 5 тысяч новобранцев и солдат, ожидавших нового назначения в пересыльном лагере под Киевом, отказались идти на фронт, требуя зачисления в новый украинский полк имени Павло Полуботка (казацкого гетмана начала XVIII века). Явно по наущению националистически настроенных младших офицеров, ранее участвовавших в создании полка имени Богдана Хмельницкого, солдаты заявили о своем желании оставаться под Киевом с целью «защищать свободу Украины». Они не пожелали подчиняться приказу ГУВК об отправке на фронт и прогнали высокопоставленную делегацию Рады во главе с Владимиром Винниченко и Петлюрой. 5 июля восставшие отобрали оружие у другой резервной части и двинулись на Киев, где без труда заняли полицейское управление и военные склады, едва не захватив и Центральный банк, прежде чем их в конце концов остановили и разоружили (а затем силой отправили на фронт) части, все еще лояльные Временному правительству – а не киевской Центральной Раде. В декларации, изданной восставшими, они объявляли себя «украинскими казаками», собирающимися «восстановить порядок на Украине» и «изгнать всех русских и [украинских] ренегатов» с высоких должностей{428}.

В конце июля командование русской армии наконец одобрило украинизацию как одно из последних остававшихся средств, позволявших удержать части от массового дезертирства и обеспечить приток новобранцев из Украины. Новый главнокомандующий, генерал Лавр Корнилов, подписал приказ об украинизации десяти дивизий, хотя в условиях возраставшего хаоса и дезертирства удачей завершилась лишь реорганизация 34‑го (или 1‑го украинского) армейского корпуса под командованием генерала Павла Скоропадского, русского аристократа, имевшего в числе своих дальних предков украинских казаков. Одной из причин здесь было то, что дивизии 34‑го корпуса были выведены с фронта на реорганизацию, а затем размещены на Украине; кроме того, украинизация в прочих фронтовых частях не удалась из‑за противодействия командиров и высокого уровня дезертирства; тех же солдат, которые желали служить в украинских частях, нередко просто переводили в 34‑й корпус, который вскоре стал насчитывать уже 40 тысяч бойцов. Напротив, украинизация резервных тыловых частей проходила успешно, и к осени существовало уже 130 украинских частей общей численностью до 120 тысяч солдат. Некоторые другие источники оценивают численность украинских частей в 637 тысяч человек{429}.

Тем не менее такие цифры, как миллион украинских солдат, представленных тысячей делегатов на военном съезде, или сотни тысяч человек, насчитывавшихся в формально «украинизированных» частях, выглядят внушительно лишь на бумаге. Как с досадой признавал сам Грушевский, солдатские массы «восторженно отзывались на революционные лозунги, обещавшие вернуть [их] с фронта, однако вяло реагировали на призывы сражаться, от кого бы те ни исходили». Ему вторил другой видный украинский активист, Дмитрий Дорошенко: «Когда осенью [1917 года] появились большевики и бросили в солдатскую массу более элементарные и заманчивые лозунги, чем те, которые распространяли российские и украинские эсеры, то этот “миллион” растаял бесследно в самое короткое время»{430}.

Как мы уже видели, начиная с весны 1917 года важную роль в украинской политике стали играть солдаты русской армии. Регулярные части, расположенные в столице, поддерживали Временное правительство, в то время как другие резервные и фронтовые части склонялись то на сторону большевиков, то на сторону украинских властей – первые выдвигали более радикальную социальную программу, а последние обещали более реальный шанс на возвращение по домам. В то же время близость линии фронта означала, что тысячи дезертиров, нередко имевших оружие, привнесли в повседневную жизнь украинских городов и сел культуру насилия и право сильного.

Большинство солдат являлись крестьянами в военной форме, а Центральная рада медлила с удовлетворением главного крестьянского требования: земельного передела. В начале осени 1917 года, по мере того как в села возвращалось все больше дезертиров и комиссованных ветеранов, крестьяне стали брать дело в свои руки и приступили к массовым насильственным захватам земель, принадлежавших знати и короне. Украинское правительство теряло как доверие своей главной опоры – крестьянства, так и контроль над ситуацией в деревне. Подобно многим социалистам того времени, глава украинского Генерального секретариата Винниченко и другие украинские лидеры верили в неминуемое «отмирание» буржуазного государственного аппарата, регулярной армии и полиции. Ослепленные утопической мечтой, они не создали никаких институтов, способных к поддержанию общественного порядка, равно как и дееспособной бюрократической системы. По мере разрушения общественного строя местные советы в городах и временные органы самообороны на селе обращали все меньше и меньше внимания на прокламации, издававшиеся в Киеве.

[1] В течение десятилетий эта цифра (100 тысяч демонстрантов) кочевала из одного исследования в другое, выступая как доказательство поддержки Центральной рады народом. Отрадно видеть у современного украинского историка интерпретацию этого числа как отражения крупномасштабных социальных и национальных сдвигов 1917 года, воспринимавшегося современниками как признак массовой поддержки Центральной рады. См.: Солдатенко В.Ф. Украïнська революцiя. Icторичний нарис. Киï в, 1999. С. 139, 292.