На представления о том, как выглядел типичный участник военизированных формирований после Первой мировой войны, в значительной степени повлиял стереотипный образ германского фрайкоровца – молодого, сильного человека. На интерпретации военизированных движений данного периода заметно отразились две историографические тенденции, отталкивающиеся от этого образа: во‑первых, тезис о «брутализации» послевоенной политики вследствие войны и, во‑вторых, идея об ультрамаскулинном характере военизированного насилия{669}. Обе эти концепции выдвигались применительно ко многим театрам послевоенного насилия, сформировав общее представление о военизированных организациях. В данной главе утверждается, что история Ирландии и Польши дает как подтверждения этого правила, так и факты, заставляющие в нем усомниться. Военизированное насилие в этих двух странах не являлось исключительно порождением брутализации, вызванной военным опытом. Кроме того, оно находило выражение не только в мужском братстве и ультрамаскулинности: в число комбатантов входили подростки и даже женщины.

Рис. 14. «Бей большевика!». Польский плакат времен советско‑польской войны. 1920 г.

Насилие после окончания Первой мировой войны ознаменовало перемену в отношениях между гражданским обществом и военными формированиями, устранявшую традиционную дихотомию между комбатантами и гражданскими лицами. В данной главе утверждается, что комбатанты, осуществлявшие насилие, и гражданские лица, становившиеся его жертвами, были неразрывно связаны друг с другом. Последние могли пострадать или погибнуть во время очередного цикла насилия вследствие случайности или того, что их принимали за переодетых солдат. Помимо этого, гражданские лица – включая даже женщин, детей и стариков – вступали в ряды вооруженных формирований. В то же время комбатанты оказывались столь же уязвимыми, как и гражданские лица: они подвергались нападениям, находясь не при исполнении обязанностей, или страдали от угроз в адрес своих близких и от нападений на них. В ходе этого процесса размывались и другие социальные и культурные реалии – такие как пространство и возраст или же, например, различия между тылом и фронтом, военными и гражданскими, маскулинностью и фемининностью{670}.

Взаимоотношения между гражданской и военной жизнью в Ирландии и Польше после Первой мировой войны перестраивались по мере того, как из хаоса военного насилия вырастали новые национальные государства. Завершение этих конфликтов и восстановление целостности общества потребовало определенной амнезии – или как минимум искусственного молчания в отношении «необычного» боевого опыта, особенно приобретенного женщинами и детьми. Прошлое следовало примирить с настоящим, но при этом значительная часть насилия, отличавшего данный период, выпадала из памяти.