Острое противостояние произошло и в определенной мере продолжается по вопросам использования для многостороннего развития России средств, полученных за счет высоких мировых цен на экспортируемое сырье. Центром такого противостояния стало само правительство. Впервые в истории СССР и России к середине 2008 года, то есть к началу финансовых трудностей, вызванных мировым кризисом, золотовалютные запасы страны приблизились к отметке 600 млрд долларов[1]. Стабилизационный фонд, в который поступали доходы от высоких цен на экспорт нефти, составил в 2008 году 4 трлн рублей. К этому следует добавить еще и высокий профицит федерального бюджета, который в течение многих лет верстался исходя из мировых цен на нефть, намного более низких, чем реальные.

Все это создало беспрецедентные возможности для развития экономики и подъема жизненного уровня населения России. Все это несомненно играет положительную роль и на сегодняшнем этапе, характеризующемся отрицательным влиянием мирового финансового кризиса на российскую экономику. Однако этот вывод, как представляется, не должен исключать стремления разобраться, что было сделано правильно, а что ошибочно в деле использования таких огромных финансовых средств в России.

Нужны ли были резервы на случай продолжительного падения цен на нефть? Конечно, нужны. Но даже если мировые цены действительно на продолжительное время опустятся ниже прогнозируемого правительством уровня, то все равно создаваемых «амортизаторов» хватит лишь на небольшой период. Разве не ясно это из позитивного (!) примера, приведенного министром финансов А. Л. Кудриным, который заявил, что, если даже цена нефти упадет до 50–40 долларов, то «бюджетники, программы дорог, лекарств не почувствуют этого» аж «в течение трех лет». Ну а что дальше?

Разве этот пример не свидетельствует о чрезвычайной важности вкладывать значительные средства в диверсификацию экономики? Этот справедливый вывод многих, я бы даже сказал, большинства российских экономистов приобретает особое значение в связи с мировым финансовым кризисом.

Еще в «докризисный период» среди правительственных финансистов имели хождение идеи о том, что любые вложения средств, накопленных в результате высоких мировых цен на нефть, внутри России противопоказаны, так как раскрутят инфляцию. Такая позиция часто выражалась в вопросе: что приоритетнее – экономический рост или борьба с инфляцией? По мнению некоторых финансистов, инфляция в России порождена ростом денежной массы и потребительского спроса. Однако причины инфляции в нашей стране не монетарные. Инфляцию, которая действительно превратилась в серьезную проблему уже для докризисной России, подстегивали главным образом тарифы естественных монополий и неуправляемое скачкообразное повышение цен, в том числе на продовольственные товары и услуги, что имело место при отсутствии конкуренции. А поиски и применение реальных механизмов против этого явления часто уступали место призывам к санации денежной массы в обращении. Антиинфляционные меры должны осуществляться, но не ценой отказа от экономического развития и подъема уровня жизни в России.

Понятна – это характерно для министерств финансов многих стран – озабоченность российских правительственных финансистов тем, чтобы большие государственные расходы не раскачали экономику. Но разве такое стремление идентично звучавшим утверждениям о невозможности затратить средства, полученные от экспорта нефти и газа, даже на совершенствование транспортной инфраструктуры, что имеет жизненное для страны значение? Порядка 40 тысяч населенных пунктов России, где живут почти 2 млн человек, круглогодично вообще не связаны с магистральными дорогами. Отставание России в дорожном строительстве бьет по нашей конкурентоспособности. Низкий технический уровень дорог оборачивается увеличением себестоимости перевозок в полтора раза, а расхода горючего – на 30 процентов по отношению к показателям зарубежных стран. Одновременно такое отставание – это снижение подвижности населения, увеличение безработицы, рост смертности.

Резко возросли бюджетные ассигнования на дорожное строительство. Но разве это равносильно «прорывному» решению вопроса с использованием всех возможностей? В том числе за счет средств Фонда благосостояния?[2] Или почему не затратить полученные большие средства на покрытие той части бюджетных доходов, которая сокращается при значительном снижении налогов на наукоемкое производство, обрабатывающую промышленность и малый бизнес? Снижение налоговой нагрузки по этим направлениям несомненно способствовало бы необходимому изменению структуры российской экономики, привело бы к дополнительному ее росту и в конечном счете увеличило бы поступления в бюджет.

Парадоксальная ситуация складывается и с внутренним потреблением добываемого газа. Имея треть общемировых запасов газа, занимая первое место в мире по его добыче, Россия сама газифицирована лишь на 62 процента (данные на 1 января 2008 года). Кстати, приграничные с Россией Финляндия, Польша, страны Балтии газифицированы российским газом на 95 процентов. «Газпром», правда, заявил о долгосрочной программе ускоренной газификации России.

Никто не стремится и не может стремиться к ослаблению фискальной функции налогов – без этого нет бюджета. И во всяком случае, примитивно представлять предпринимателей, ученых, общественных деятелей, ратующих за сокращение налогового бремени или за замену НДС налогом с продаж, чуть ли не как людей, не понимающих значения налогов, и в частности НДС, для обеспечения разносторонних расходов бюджета. Просто в своем большинстве эти лица, очевидно, реально понимают кумулятивный эффект от снижения налогового бремени, видят, что в таком случае бюджет, общество получат больше, чем потеряют от сокращения налогов. Нельзя не отметить также, что от снижения НДС выигрывают в первую очередь промышленные предприятия, производящие продукцию с высоким уровнем добавленной стоимости. Таким образом, такое снижение создает условие для изменения структуры экономики.

Естественно, предприниматели обязаны – и это показатель их органичной принадлежности к российскому обществу – честно, не прибегая ни к каким противозаконным схемам, выплачивать налоги.

Нам часто ставили в пример Норвегию, которая откладывает денежные средства, полученные за счет высоких цен на нефть, на будущие поколения. Представляется, что лучшим, наиболее подходящим примером для нас является не современная Норвегия, несопоставимая с нами по уровню жизни населения, а успешно вышедшие из глубокого кризиса после Второй мировой войны европейские страны и Япония. В Западной Европе, кстати, и не думали замораживать финансовые средства, поступившие по «плану Маршалла». И в Японии, и в Западной Европе опирались на то, что развитие экономики невозможно без роста платежеспособного спроса, иными словами, без роста доходов населения. События показали, что регулируемое государством экономическое развитие стран Западной Европы и Японии увенчалось превращением их в страны с высоким уровнем жизни населения. В Японии рост производства происходил на основе трех индикативных планов.

По той же стезе идут сегодня Китай и Индия. Главным образом не за счет макрорегулирования, что несомненно тоже важно, а увеличения потребительских расходов населения, целенаправленных государственных расходов, высокой инновационной активности.

[1] В связи с кризисом золотовалютные запасы страны начали сокращаться.

[2] Раздел Стабилизационного фонда на Резервный фонд и Фонд благосостояния произошел в начале 2008 года по инициативе В. В. Путина. Ему же принадлежали слова о том, что все средства, полученные за счет высоких мировых цен на нефть и не вложенные в Резервный фонд, должны идти на развитие экономики России и подъем уровня жизни российского населения.