Заседание ВЦИК 2 сентября 1918 г. заслуживает пристального внимания. С 15 июля по 2 сентября состоялось два заседания ВЦИК. Первое (15 июля) прошло под флагом подведения итогов «мятежа» левых эсеров и фактического превращения ВЦИК в монопартийный орган{329}, второе, совместное с Моссоветом и фабрично‑заводскими комитетами (29 июля), обсудило вопрос о международном положении: на обоих заседаниях ВЦИК присутствовал В.И. Ленин, что играло определяющую роль{330}. 29 июля о международном положении высказались и В.И. Ленин, и Л.Д. Троцкий. Выступления руководителя СНК и главы военного ведомства были выстроены с точки зрения субординации: доклад Ленина был посвящен преимущественно общему положению в РСФСР и текущим задачам, Троцкого – военному положению и ситуации с контрреволюцией в армии. Ленин начал с тезиса: мятеж Чехословацкого корпуса явился «одним из звеньев, давно рассчитанных на удушение Советской России систематической политикой англо‑французских империалистов, с целью втягивания России снова в кольцо империалистических войн»{331}. РСФСР имеет дело «с систематическим, давно обдуманным, месяцами подготовлявшимся всеми представителями англо‑французского империализма, военным и финансовым контрреволюционным походом»{332}. Естественно, не обошлось и без упоминания помощи Великобритании одному из вождей белых генералу М.В. Алексееву{333}. По итогам заседания второй раз за год был принят лозунг «Социалистическое отечество в опасности!»{334} Работа советских учреждений и профсоюзных организаций подчинялась основным задачам момента: подавлению мятежа Чехословацкого корпуса и проведению продразверстки (в стенографическом отчете – предельно аккуратная формулировка: «успешной деятельности по сбору и доставке хлеба в нуждающиеся в нем местности»), В рабочих массах Москвы и других местностей было решено провести агитацию о необходимости «и в военном, и продовольственном отношении очищения Волги, Урала и Сибири от всех контрреволюционеров». Соединенное заседание констатировало, что «советская власть должна обеспечить свой тыл, взяв под надзор буржуазию, проводя на практике массовый террор против нее», и признало необходимость перевода «ряда ответственных советских работников и профессиональных в область военную и продовольственную». Все советские учреждения и профсоюзные организации обязывались рассмотреть вопрос о практическом проведении «самых решительных мер по разъяснению пролетарским массам создавшегося положения и по осуществлению военной мобилизации пролетариата». Последний пассаж: «Массовый поход за хлебом, массовое обучение военному делу, массовое вооружение рабочих и напряжение всех сил военного похода против контрреволюционной буржуазии с лозунгом “Смерть или победа!”, – таков наш общий лозунг»{335}. Большевистским верхам остался лишь шаг до осуществления массового красного террора.

30 августа в Петрограде убит М.С. Урицкий, притом, что 28 августа Петросовет принял грозное решение: «Если хоть волосок упадет с головы наших вождей, мы уничтожим тех белогвардейцев, которые находятся в наших руках, мы истребим поголовно вождей контрреволюции»{336}. В ответ было расстреляно 900 заложников Петрограде и 512 в Кронштадте{337}. В Петроград выехал для руководства расследованием Ф.Э. Дзержинский. Вечером в Москве ранили В.И. Ленина. Вначале все считали, что ранили смертельно.

Ф.Э. Дзержинский на момент покушения находился в пути в колыбель революции, поэтому видные работники ВЧК собрались на «междурайонное совещание по вопросу о проведении террора в связи с покушением на тов. Ленина» в его отсутствие. Протокол данного совещания представляет собой по сути план действий ВЧК и местных чрезвычайных комиссий. Было принято решение о расстреле всех контрреволюционеров, о взятии заложников у буржуазии (крупных фабрикантов) и т. н. «союзников», причем специально оговаривалось: никаких ходатайств не принимать. Районным ЧК был предоставлен карт‑бланш на проведение арестов и взятие заложников. Для размещения задержанных предполагалось устройство в районах «маленьких концентрационных лагерей». Собравшиеся постановили: «Сегодня же ночью Президиуму ВЧК рассмотреть дела контрреволюционеров и всех явных контрреволюционеров расстрелять. То же сделать районным Ч.К. Принять меры, чтобы трупы не попадали в нежелательные руки.

Ответственным товарищам из ВЧК и районных ЧК присутствовать при крупных расстрелах. Поручить всем районным ЧК к следующему заседанию доставить проект решения о трупах»{338}. На всякий случай решили арестовать левых эсеров, далее в протоколе зафиксировали: «Что касается пр[авых] эсеров, центровиков, меньшевиков, кадетов и других черносотенцев (курсив наш. – G.B .), то вопрос о них ясен»{339}.

2 сентября собрался на заседание ВЦИК. По воспоминаниям коменданта Кремля П.Д. Малькова, Большой ресторанный зал гостиницы «Метрополь», где проходили заседания ВЦИК, «был переполнен»{340}. Это неправда: на заседании в данном случае присутствовали только члены ВЦИК{341} . Заседание ВЦИК П.Д. Мальков свернул всего в один абзац: «На трибуну поднялся Яков Михайлович. Не раз я его слушал, но, пожалуй, никогда так страстно не звучал его голос, как в тот день, когда заговорил он об Ильиче, заговорил о том, что каждый из нас, сидящих в зале, всегда рос и работал в качестве революционера под руководством Ленина, что Ленина в партии заменить не может никто»{342}. Действительно, примерно с этого Я.М. Свердлов и начал заседание. И если бы он ограничился тем, что написано в воспоминаниях П.Д. Малькова, историки были бы вынуждены признать, что Я.М. Свердлов действительно был «лучшим другом» и «младшим братом» вождя мировой революции, Николой Угодником в Евангелии от Иосифа 1938 г. и во всей советской агиографии.

Я.М. Свердлов, будучи, по образному выражению собственной супруги, «опытным кормчим»{343}, поставил «обсуждение» вопроса «о создании единого военного совета и назначении Главнокомандующего» (именно так был обозначен вопрос об установлении «военной диктатуры») вторым пунктом повестки дня, а первым – ратификацию дополнительного договора с Германией{344}. Помимо собственно ратификации предполагался обмен мнениями об общей характеристике внешнеполитического положения. Выступивший нарком по иностранным делам РСФСР Г.В. Чичерин, расписав желание как Советской России, так и «германских правящих кругов» к «мирному сожительству»{345}, уточнил: революция обращает свой «фронт против наступающего англо‑французского империализма»{346}. Почему именно англо‑французского, ясно из опубликованного в тот же день, 2 сентября 1918 г., официального сообщения о ликвидации заговора, руководимого англо‑французскими представителями во главе с начальником миссии Великобритании Робертом Брюсом Локкартом, французским генеральным консулом Гренаром, французским генералом Лавернем. Предполагались захват, посредством подкупа латышских стрелков, Совета народных комиссаров и провозглашение в Москве военной диктатуры. Вся организация, построенная по строго заговорщическому принципу, действовала под прикрытием дипломатического иммунитета и на основании удостоверений за подписью Локкарта, многочисленные экземпляры которых удалось изъять ВЧК. Причем на конспиративной квартире заговорщиков был захвачен сам Локкарт, который, впрочем, сразу по установлении личности был освобожден{347}.

Чтобы тезис о наступлении Великобритании и Франции на Советскую Россию не был забыт во время дебатов по первому вопросу (по заявлению председателя ВЦИК, «для дополнения […] картины международных отношений и международного положения», обрисованной занудным докладом Чичерина), Свердлов, «прежде чем приступить к следующему вопросу», предоставил слово «только что вернувшемуся (весьма кстати! – С.В.) из поездки по разным странам, в том числе […] Англии» Н.Л. Мещерякову{348}. Тот выступил с предельно честной характеристикой момента. С одной стороны, подчеркнул, что мировая революция «придет не так скоро и не так просто»{349} (это заявление явно не лило воду на мельницу Я.М. Свердлова и Л.Д. Троцкого), но с другой – очень удачно высказался по вопросу об интервенции. По сведениям, полученным от заместителя наркома по иностранным делам РСФСР М.М. Литвинова, план кампании англичан против Советской России был рассчитан на 3 года{350}. В заключение от имени «молодых вождей» рабочих Англии и Скандинавских стран Н.Л. Мещеряков выразил уверенность, что «русской революции удастся продержаться до тех пор, пока на помощь не придут новые рабочие батальоны»{351} (т. е. международный пролетариат). После столь необходимого разъяснения Я.М. Свердлов предоставил слово «для доклада» Л.Д. Троцкому.

Впоследствии трибун революции, обличая сталинских фальсификаторов, писал: «Подобно некоторым другим, Луначарский умеет писать об одном и том же вопросе и за и против. В 1923 г. [он писал:] “Когда Ленин лежал раненый, как мы опасались, смертельно, никто не выразил наших чувств к нему лучше, чем Троцкий. В страшных бурях мировых событий Троцкий, другой вождь русской революции, вовсе не склонный сентиментальничать, сказал: “Когда подумаешь, что Ленин может умереть, то кажется, что все наши жизни бесполезны, и перестает хотеться жить”, (стр. 13)». Что это за люди, которые умеют и так, и эдак […]»{352}Нарком просвещения А.В. Луначарский действовал «подобно» Л.Д. Троцкому, который после ранения вождя мировой революции, очевидно, сам говорил «и так, и эдак», ориентируясь на конкретную аудиторию. В частности, 2 сентября 1918 г. на заседании ВЦИК Л.Д. Троцкий сразу оговорился, что он выступает перед «высшим органом Советской Республики» не по делам военного ведомства (т. е. отнюдь не с докладом), а вследствие ранения В.И. Ленина, и не отказал себе в удовольствии позлорадствовать по поводу ранения вождя: «Мы знали, что о т. Ленине по его характеру никто не может сказать, что ему не хватает металла, сейчас у него не только в духе, но и в теле металл…»{353}. В организме вождя будто бы не хватало железа, и металл ему добавили. Согласитесь, Луначарскому, если тот разговор не придумал[1], Троцкий заявил нечто совсем‑совсем иное. Притом, что если между заявлениями Луначарского о Троцком прошли годы, то между двумя фразами самого Троцкого о Ленине – дни или, в крайнем случае, недели.

На заседании ВЦИК 2 сентября 1918 г. после столь своеобразной «преамбулы» Троцкий перешел к сути, констатировав, что в области командования нет единства, а аппарат военного управления рассчитан «на старый фронт». По словам Троцкого, в области командования вследствие «героической работы по военному упрочению всех рубежей Советской республики» были достигнуты лишь незначительные улучшения{354}. Троцкий призвал в тех условиях, в каких Советское государство стоит «перед концентрированным бешенством мирового империализма […] Советскую республику превратить в военный лагерь и все наши средства, все силы, все достояние страны, личное достояние граждан и каждого гражданина в отдельности […] прямо поставить на защиту Советской республики». Для этого поставить «во главе всех вооруженных сил и средств страны» один руководящий орган «в лице революционного совета» и одного Главнокомандующего; подчинить все центральные военные органы «этому революционному военному совету»{355}.

Стенограф, отчет, редактировавшийся Я.М. Свердловым, не содержит критики предложения Л.Д. Троцкого. В «прениях» принял участие только член фракции максималистов Волах, раскритиковавший «травлю» большевиками других «советских партий» (прежде всего левоэсеровской) и получивший в ответ высокоавторитетное «разъяснение» Я.М. Свердлова. За назначение Л.Д. Троцкого председателем Революционного военного совета [Республики], а Главкома Восточного фронта И.И. Вацетиса – «командующим] всеми фронтами» собравшиеся проголосовали «единогласно»{356}. Правда, столь странное обстоятельство может объясняться и «издательской» деятельностью Я.М. Свердлова, поскольку стенограмма была напечатана типографией ВЦИК после ее тщательного редактирования. Так, 7 сентября «стенограмму речи, произнесенной на 3‑м заседании ВЦИК от 2 сентября 1918 г.», с просьбой исправить и в трехдневный срок возвратить обратно препроводил Л.Д. Троцкому секретарь ВЦИК. На документе – входящий штамп Канцелярии Наркомвоена от 9 сентября{357}. Машинописный текст, поступивший Троцкому, отложился в деле{358}. Между 2 и 7 сентября правку мог внести и сам Свердлов.

Постановление о создании Реввоенсовета Республики прямо не зафиксировало создания нового военно‑политического центра: сказано лишь, что Советская Россия превращается «в военный лагерь»; РВСР «ставится во главе всех фронтов и всех военных учреждений Республики»; все граждане обязуются «беспрекословно выполнять те обязанности по обороне страны, какие будут на них возложены советской властью», т. е. задания Реввоенсовета Республики{359}. Фраза о том, что в распоряжение «священного дела вооруженной борьбы против насильников» ставились «все силы и средства Социалистической республики»{360}, должна была воскресить в памяти советских читателей совнаркомовский декрет «Социалистическое отечество в опасности»[2] от 21 февраля 1918 г. – для декларации перехода в изменившихся реалиях (прежде всего в условиях рождения Красной армии, но не только) от «революционной обороны»{361} к революционному контрнаступлению. В декабре 1918 г., уже не позволяя себе шутки про железо в стальном организме вождя, Троцкий проговорился, что РВСР был создан «применительно к международной (курсив наш. – С.В.) военной обстановке Советской России»{362}.

Реввоенсовет Республики виделся его создателям как единый руководящий центр по экспорту революции со множеством подчиненных реввоенсоветов советских республик. Так, 22 января 1919 г. Я.М. Свердлов телеграфировал Л.Д. Троцкому: «Организация Польревсовета под названием Реввоенсовета Западной дивизии руководит формированием согласно заданиям Реввоенсовета Республики в общей связи со всей военной работой»{363}.

Я.М. Свердлов пошел на провозглашение новым вождем революции Л.Д. Троцкого, очевидно, по нескольким причинам. Во‑первых, В.И. Ленин оставался для старых большевиков единственным безоговорочным лидером и Я.М. Свердлову было выгодно подставить под удар другого: вождь мировой революции мог неожиданно пойти на поправку. Не зря 7 января 1924 г., когда B. И. Ленин действительно одной ногой стоял в могиле, К.Б. Радек заявил: «Тов. Троцкий – сильный человек, индивидуальный, крутой, но кто‑нибудь и когда‑нибудь разве говорит: заменяйте т. Ленина Троцким? – нельзя это сделать, если бы и Троцкий даже хотел, потому что партия в лице т. Ленина видела вождя, которому все подчинялись, даже когда не соглашались с ним, видела ум и совесть свою, а в т. Троцком видит блестящего вождя, но не единого вождя»{364}. Во‑вторых, Я.М. Свердлов подозревал, что как В.И. Ленину в случае его выздоровления, так и значительной части руководящего ядра РКП(б) могут не понравиться серьезнейшие коррективы внутренней политики, которые вносил он сам, представляя интересы радикально настроенных группировок, руки которых автоматически развязывались объявлением массового красного террора. В‑третьих, Я.М. Свердлов мог посчитать более целесообразным – конечно, для дела мировой революции – подставить другого человека под удар очередной Шарлотты Корде. Наконец, не исключено, что, будучи по натуре своей серым кардиналом, Я.М. Свердлов попросту не желал до поры до времени подчеркивать свою руководящую роль.

Речь не шла о фактическом наделении Л.Д. Троцкого властными полномочиями. В условиях, когда В.И. Ленин, как считалось, находился при смерти, на заседании ВЦИК собрались члены ВЦИК и выбрали (а вернее – утвердили) нового «хозяина» партии и государства – не высокомерного Л.Д. Троцкого, а самого Я.М. Свердлова, вотумом доверия которому и стало голосование по вопросу о создании РВСР. Логика председателя ВЦИК становится ясна из его позднейшего заявления, которое в дальнейших главах будет процитировано в полном объеме: «ВЦИК по нашей Конституции является органом верховной власти в период между съездами [Советов] и […] может отчуждать свои права тому или иному органу в той или иной степени (курсив наш. – C. В.). Орган чрезвычайной военной диктатуры целиком подотчетен и подконтролен ВЦИК»{365}. Если никаких возражений членов ВЦИК не было (а из стенографического отчета следует именно это), выбор нового «хозяина» состоялся.

Я.М. Свердлов фактически создал псевдоколлегиальный орган во главе с Л.Д. Троцким – конструкцию, которая должна была служить прикрытием тяги обоих попутчиков во власти к мировой революции и установлению диктатуры партии на всем пространстве земного шара. В сентябре 1920 г. К.Б. Радек, который, по собственному признанию, не состоял «никогда ни в какой личной дружбе с т. Троцким»{366}, констатировал отсутствие в РКП(б) «разногласий относительно роли Красной армии как фактора, ускоряющего мировую революцию»{367}. Такой взгляд на вооруженные силы господствовал в большевистской верхушке ив 1918 году.

Назначение И.И. Вацетиса Главнокомандующим всеми вооруженными силами Республики, проведенное Я.М. Свердловым, вполне укладывалось в ленинскую кадровую политику перед ранением. Еще 23 августа он запрашивал Л.Д. Троцкого о целесообразности назначения главнокомандующего войсками Восточного фронта Верховным главнокомандующим{368}. При этом Л.Д. Троцкий, вероятно, не отказал себе в удовольствии ознакомить И.И. Вацетиса с шифрованной телеграммой, отправленной В.И. Лениным в Свияжск буквально в день ранения, 30 августа: «Если есть перевес и солдаты сражаются, то надо принять особые меры против высшего командного состава, объяснить ему, что мыслимо применим образец французской революции, и отдать под суд и даже под расстрел как Вацетиса, так и командарм[а] под Казанью и высших командиров, в случае затягивания и неуспеха действий. Советую вызвать многих заведомо энергичных и боевых людей из Питера и других мест фронта. Не подготовить ли сейчас Блохина и других к занятию высших постов»{369}. Несомненно, И.И. Вацетису было очень приятно узнать о предложении спасенного им в июльские дни 1918 г. вождя мировой революции. Равно как и выяснить, что у В.И. Ленин имел на примете запасного Главкома – В.Н. Блохина, которым можно было в любую минуту заменить честного, но недалекого прибалта.

Важно подчеркнуть, что, прекрасно зная бонапартистские замашки Л.Д. Троцкого, Я.М. Свердлов изначально действовал в строгом соответствии со стратегическим замыслом В.И. Ленина по ограничению возможностей потенциального Бонапарта (см. Документальное приложение, № 3). Теперь Свердлов провел назначение нового Главнокомандующего тем же актом, что и назначение председателя РВСР. В результате опять‑таки, как и при назначении руководства Высшего военного совета Совнаркомом, образовалось, если вспомнить историю назначения в Древнем Риме Фабия, некое квазиравенство между новым «диктатором» и его «начальником конницы», которое последний воспринял буквально. Кроме того, верный ленинской политике «разделяй и властвуй», Свердлов укомплектовал вверенный Троцкому Реввоенсовет Республики настроенными к нему отнюдь не благожелательно членами Реввоенсовета Восточного фронта. Того самого Реввоенсовета Восточного фронта, с большинством членов которого глава военного ведомства испортил отношения еще в августе 1918 г., направив одному из них (К.Х. Данишевскому) телеграмму следующего содержания: «Управление войсками Советской республики построено по типу строгого разделения оперативно‑командных и политических функций. Все полевые органы, подчиненные Выс[шему] воен[ному] совету, называются военсоветами или реввоенсоветами и состоят из одного военрука (командующего) и двух комиссаров. Этот тип организации остается обязательным для Восточного фронта. Ставить во главе армии одних командующих мы не можем. Равным авторитетом должны пользоваться и равную должны нести ответственность комиссары военных советов […] заговор в штабе 4‑й армии подтверждает необходимость ставить во главе армии не только командующих, но и комиссаров – политических руководителей армии. Комиссары состоят не при военруках, они стоят над армиями. Все это я считаю необходимым поставить на вид комиссарам Реввоенсовета [Восточного фронта] Кобозеву и Данишевскому, подписавшим неуместное заявление Вацетиса по этому вопросу. Организация Реввоенсовета не затрагивает Главкома, поскольку командующие всех армий подчинены ему в оперативном отношении безусловно. Рекомендую вообще членам Реввоенсовета предложить Главкому свое внимание перенести с вопросов политической организации на вопросы оперативные…» Причем телеграмма была передана не напрямую К.Х. Данишевскому, а через начальника команды связи поезда Троцкого Р.А. Петерсона{370}. Такое оскорбление ни К.Х. Данишевский, ни тем более П.А. Кобозев, вообще получивший телеграмму Л.Д. Троцкого из третьих рук, забыть не могли. Приведем характеристику К.Х. Данишевского из заявления руководства НКИД на имя секретаря и члена ЦК Н.Н. Крестинского от 3 января 1921 г.: «Коллегия НКИД предлагает оставить без последствий просьбу т. Данишевского о пересмотре вопроса о его назначении в Турцию. В нашей мировой политике наши отношения с Турцией имеют настолько крупное значение, что вопрос о личности нашего представителя в Ангоре (совр. Анкара. – С.В.) должен быть поставлен на первый план. При этом надо руководствоваться тем, что наш представитель должен импонировать туркам и поэтому должен быть личностью с сильной волей и умом, притом по возможности с некоторой военной выправкой. Ни в коем случае для этой роли не подходит кто‑либо застенчивый и мягкий, бюрократического типа. […] Тов. Данишевский по своем облику есть именно та личность, которая может произвести впечатление на турок и с успехом выполнять стоящие перед нашим правительством в Ангоре задачи»{371}.[3] В 1918 г. Я.М. Свердлов, для того чтобы Л.Д. Троцкий из формального диктатора не превратился в фактического, назначил к нему лично преданных В.И. Ленину людей, с которыми у главы военного ведомства уже были безнадежно испорчены отношения. И.И. Вацетис вовсе не из политической конъюнктуры заявил в своих воспоминаниях, что «…Постановление ВЦИК от 1 сентября (так в тексте, правильно – 2 сентября. – С.В.) 1918 г. означало, что советское правительство (парламент. – С.В.) признало неправильность военной политики и военного строительства Л. Троцкого и стало целиком на сторону Революционного] военного совета Восточного фронта»{372}.

Важно отметить, что если назначение Л.Д. Троцкого и И.И. Вацетиса было проведено Я.М. Свердловым на пленарном заседании ВЦИК, то назначение членами РВСР П.А. Кобозева, К.А. Мехоношина, который принял активное участие в обсуждении вопроса о рационализации военного управления в 20‑х числах августа1 сентября 1918 г. (см. Документальное приложение, № 8, 9), Ф.Ф. Раскольникова, К.Х. Данишевского, И.Н. Смирнова и А.П. Розенгольца – кулуарно. До сих пор не выявлено ни одного постановления ВЦИК о назначении шести указанных лиц членами РВСР, подписанного Я.М. Свердловым в качестве председателя ВЦИК между 2 сентября (датой создания РВСР) и 7 сентября (датой первого сбора членов РВСР){373}. Приказ Революционного военного совета Республики № 1 за 6 сентября был оформлен Военно‑законодательным советом Наркомата по военным делам не ранее 30 сентября 1918 года{374}. В 1917 г., находясь в процессе захвата государственной власти в Петрограде, В.И. Ленин представил на утверждение Второму Всероссийскому съезду Советов проект персонального состава Совета народных комиссаров, в котором были указаны все кандидаты на посты во временном «рабоче‑крестьянском» правительстве. В 1918 г. Я.М. Свердлов провел на заседании ВЦИК утверждение исключительно председателя РВСР и Главкома. 7 сентября члены РВСР легитимировали себя сами: собравшись на первое заседание. Утвердили «целиком» представленное Л.Д. Троцким в форме доклада «Положение о Военно‑революционном совете Республики»{375}. Примечательно, что за 10 лет скрупулезной подготовки сборника протоколов заседаний РВСР его составители не выявили в фондах РГВА ни доклад, ни утвержденное «целиком» Положение. Факт остается фактом: создание нового высшего чрезвычайного государственного института в 1918 г. было оформлено значительно хуже, чем создание ленинского Совнаркома в 1917 г., притом что ни в Москве, ни в Арзамасе никаких боевых действий не велось – не то, что в Петрограде без малого годом ранее.

Характерно, что 2 сентября 1918 г. Я.М. Свердлов в качестве руководителя Секретариата ЦК занимался расстановкой кадров в ведомстве Л.Д. Троцкого – так, в удостоверении ЦК РКП(б) он предлагал оказывать «всяческое содействие» Лесову, командируемому Оперативным отделом Наркомвоена в распоряжение Оршанского военкома «для ответственной партийной работы»{376}. И в целом осенью 1918 г. Я.М. Свердлов активно вторгался в компетенцию Л.Д. Троцкого и РВСР{377}. При этом, когда Я.М. Свердлову это было необходимо, он сам или посредством сотрудников Секретариата ЦК РКП(б) отказывал в командировании работников, ссылаясь на решения военного ведомства{378}.

В данном контексте представляется несостоятельным вывод Д.А. Волкогонова, прочно вошедший в новейшую историографию советского военного строительства: «Троцкий оказывал большое влияние на расстановку, выдвижение и перемещение военных кадров. В конце концов в Реввоенсовет Республики вошли в основном люди, которых предложил именно он»{379}.

Ознакомившись с шуткой Л.Д. Троцкого в адрес умиравшего, как считалось, В.И. Ленина, сложно не задаться вопросом: кем себя чувствовал председатель только что созданного Реввоенсовета Республики – новым Наполеоном Бонапартом или Симеоном Бекбулатовичем при Якове Грозном? Так или иначе, стенограф, отчет состоявшегося 2 сентября 1918 г. заседания ВЦИК содержит ценные сведения о мироощущении Л.Д. Троцкого, казалось бы, дорвавшегося до реальной власти.

Вовсе не случайно, что в «Моей жизни» Л.Д. Троцкого нет ни единого слова об обстоятельствах создания Реввоенсовета Республики. Да и в своем «труде» о Сталине Л.Д. Троцкий ограничился одной вырванной из исторического контекста цитатой, сопроводив ее вопросом, который мог вызвать у генсека вполне обоснованный приступ ярости: «2 сентября Центральный исполнительный комитет опубликовал постановление: “Председателем Революционного военного совета Республики единогласно назначается т. Троцкий. Главнокомандующим всеми фронтами назначается т. Вацетис”»{380}. Дело не в неточности формулировки, а в главном: о И.В. Сталине не вспомнил один единственный человек, от которого зависело в Советской России в сентябре 1918 г. всё – Я.М. Свердлов.

Для партии «Правда» напечатала статьи ряда видных большевистских деятелей с официальной трактовкой покушения. Зная, что В.И. Ленин «не до конца» умер, все соратники наперебой славословили русского Мирабо. Л.Б. Каменев уже 3 сентября выступил на пленарном заседании Моссовета с речью «Наш вождь». Человек, который, присутствуя на заседании 2 сентября 1918 г., не сказал ни слова против властной рокировки, долго расточал комплименты раненному льву. Естественно, в крайне дозированном виде подавалась и информация о переменах во власти: «Мы окружены врагами, и в тот самый день, когда подлая рука убийцы была направлена в т. Ленина, был открыт заговор англо‑французских империалистов, которые подготовили захват Совнаркома и восстание в Москве. Они пытались здесь, в Москве, подготовить восстание советских войск против народной советской власти. Наше положение можно охарактеризовать кратко: Советская Россия превращена ходом событий в военный лагерь; изнутри и извне на нас идут с оружием в руках не только тайные убийцы, направляющие оружие на наших вождей, но и иностранные завоеватели, которые пытаются победить нас, отрезав от хлеба, отобрав порты и создав положение, при котором можно создать восстание против советской власти»{381}.

Правда, помимо таких информационных сообщений с подчеркнутой лояльностью к В.И. Ленину, составленных для демонстрации единства в верхах, появились и вполне искренние в своей льстивости послания, направленные раненному вождю в личном порядке. Среди них особенно трогательным представляется письмо Ленину Я. Берзина от 4 сентября 1918 г.:

«Дорогой Владимир Ильич! После нашей победы в Октябре [1917 г.] я все время боялся и дрожал за Вашу жизнь, для меня сей удар не пришелся неожиданно, а все‑таки какой это был тяжелый удар!

Если бы Вы знали, Владимир Ильич, как любят Вас рабочие Запада. Вы должны поправляться скорее и должны больше беречь себя. Приезжайте сюда на отдых и на поправку, а потом вернетесь опять на работу. О делах (о подготовке мировой революции, судя по последующему тексту. – С.В.) не буду писать на этот раз. Скажу только, что революция растет не по дням, а по часам. Она движется, неизбежная, как рок. Горячо целую Вас! Ваш Я. Берзин»{382}. Любопытен постскриптум: «Жена с дочкой просят передать Вам сердечные приветы и пожелания скорейшего выздоровления. Дочка помнит Вас хорошо, хотя видела Вас, кажется, только один раз (зато сколько уже слышала о вожде! – С.В.). Жена стала настоящей большевичкой, к левым [эсерам] относится не менее непримиримо, чем я сам…(отточие документа. – С.В.)»{383}. Очевидно, жена была в прошлом левой эсеркой, но вовремя порвала с «авантюрой» Центрального комитета ПЛСР и встала на путь истинный – не без помощи мужа и с ведома В.И. Ленина. Отсюда и подчеркнутая лояльность старого партийца, более уместная в сталинский период советской истории.

С другой стороны, наименее стойкие большевистские бонзы стали немедленно ластиться к Я.М. Свердлову: 2 сентября 1918 г. К.Б. Радек информировал его о том, что вследствие конфликта он более не может работать в коллегии НКИД РСФСР, а завершении отписал: «Я попросил т. Чичерина назначить товарища, которому я бы мог в продолжение семи дней сдать бумаги. / Ввиду болезни Владимира] Ил[ьича] извещаю Вас как фактического руководителя партии (! – С.В.) об этом и прошу одновременно назначить меня на другой пост. Жму Вашу руку. К. Радек»{384}.

3 сентября Я.М. Свердлов при всей своей жестокости был вынужден разъяснять в ответах на запросы с мест, что к террору, дабы не навредить делу, следует подходить взвешенно. В один из губернских исполнительных комитетов, поинтересовавшийся, гнать ли ему с работы всех поголовно левых эсеров, председатель ВЦИК телеграфировал о необходимости «…различать сторонников авантюры [ЦК ПЛСР] и ее противников: не следует ни в каком случае удалять с работы выступавших против линии» мятежников{385}. Воистину стремление выслужиться оказалось неистребимо. Многие партийцы на местах старались быть святее «римского папы», в роли которого выступал в Советской России 1918 г. Я.М. Свердлов.

За созданием Реввоенсовета Республики, нового звена в системе государственных органов РСФСР, стояли переговоры и конфликты в ЦК РКП(б), о которых до настоящего времени историкам не было решительно ничего известно, поскольку до сих пор отсутствует часть Источниковой базы – протоколы заседаний ЦК РКП(б) и его Бюро за конец весны – начало осени 1918 г. Однако помимо источников прямых есть и источники косвенные. Именно они привлечены нами для частичной реконструкции двух заседаний «узкого состава» высшего руководства РКП(б).

[1] В конце 1924 г. Г.Е. Зиновьев получил во время одного своего выступления следующий вопрос‑записку: «Луначарский одно время писал о Троцком, что он совершенно не тщеславен, и приводил там пример в доказательство]; значит Луначарский не знал Троцкого? [Делегат] Куприянов» (РГАСПИ. Ф. 324. Оп. 2. Д. 226. T. 1. Л. 32).

[2] Точная формулировка: «Все силы и средства страны целиком предоставляются на дело революционной обороны» (Ленин В.И. Полное собрание сочинений: Т. 35. – М., 1969. – С. 357).

[3] Оргбюро отказало, оставив в силе предыдущее решение об освобождении К.Х. Данишевского от поездки в Турцию (Л. 5).

декабря 1920 г. комиссар Полевого штаба РВСР К.Х. Данишевский писал в ЦК и в копиях Л.Д. Троцкому и Г.В. Чичерину: «Постановление Оргбюро о моей командировке представителем РСФСР в Турцию явилось для меня полнейшей неожиданностью. Никем не было мне указано о подобном предполагающемся предложении. Лишь в общих чертах знаю положение дел и взаимоотношения борющихся сил в Закавказье и не могу судить, смогу ли я справиться с теми задачами, которые поставлены в Турции представительству РСФСР. Мало знаю вообще ближайший Восток; работал в Закавказье лишь несколько месяцев в 1908 году (в качестве члена ЦК партии).

Считал бы, что моя работа в военном ведомстве в период реорганизации вооруженных сил или на хозяйственном фронте была бы в данный момент полезнее работы в Турции.

Поэтому прошу пересмотреть в ЦК РКП вопрос о моем назначении в Турцию. Данишевский» (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 112. Д. 108. Л. 127). Оргбюро ЦК РКП(б) освободило Данишевского «от поездки в Турцию» и предложило НКИД РСФСР выдвинуть другого кандидата (Там же. Л. 8).