Сегодня почти в каждом доме, где читают по-русски, есть Библия на русском языке, и если задать вопрос «зачем?», хозяева удивятся. Можно Библию не читать (большинство и не читает), но надо же иметь ее у себя на полке, по крайней мере, как классическое произведение мировой литературы, если не как Священное Писание. Причем, разумеется, не в оригинале, и даже не на церковнославянском, а на природном нашем языке — русском.

Всего пару столетий назад эта мысль казалась многим революционной хотя бы потому, что такой Библии не было на свете. В 1824 году А. С. Пушкин из Михайловского отправил заказ брату в Петербург: «Библию, библию! и французскую непременно!» Трудно понять из этой фразы, собирался ли Александр Сергеевич читать только французский перевод или он просил прислать две книги: одну (по умолчанию) церковнославянскую, а другую — французскую, для понимания. Русской еще просто не существовало.

Образованное общество могло справиться в трудных случаях с французским или иным западным переводом. А остальные? Нужна ли была им Библия на современном русском языке? Как уже было сказано, еще в XVIII веке митрополит Арсений Мацеевич считал, что даже на церковнославянском издавать полную Библию не стоит.

Впрочем, это не означает, что попыток перевода вовсе не было. Отдельные отрывки из Библии, а точнее, псалмы публиковались на русском в вольном переложении еще с конца XVII века. Такие переложения сочиняли Симеон Полоцкий (1680 год), Авраамий Фирсов (1683 год), Василий Тредиа- ковский (1753 год), но это все же были личные эксперименты — скорее вольные размышления поэта над страницами славянской Псалтири, нежели кропотливый труд переводчика. Подобные опыты продолжаются и в новое время — последнее поэтическое переложение псалмов подготовил Наум Коржавин.

Как уже говорилось прежде, в Средние века никто не ожидал от рядовых верующих, что они дома раскроют Библию и станут ее читать: книги были исключительно редки и дороги, да и грамотных было мало. С первой проблемой покончило массовое книгопечатание, со второй — эпоха Просвещения, по крайней мере, в Европе. Особенно изменилось положение дел после Реформации, которая предложила каждому христианину самостоятельно обращаться к Писанию, а значит, читать его на своем родном языке.

Волны Реформации докатились до России при Петре I. Есть сведения, что именно в его царствование Библию переводил на русский язык немецкий пастор из ливонского города Мариенбурга (совр. Алуксне в Латвии) по имени Эрнст Глюк, но этот перевод, если он вообще существовал, бесследно пропал после его смерти в 1705 году. От пастора зато остался латышский перевод Библии, а России он подарил совсем иное: свою воспитанницу Марту Скавронскую, она же государыня Екатерина I.

Трудно сказать, что там происходило на самом деле, переводил ли пастор Библию на русский или только собирался, и если переводил, сколько успел перевести и почему его черновики бесследно пропали. Но вряд ли имел бы успех этот перевод остзейского немца на язык, который был для него не родным и даже не первым иностранным. Как и многие иные начинания петровской поры, его перевод выглядел бы как нечто чужое, перенесенное на русскую почву из германской

культуры — такие вещи с трудом приживаются даже в технической сфере, что уж говорить о духовной области.

Да и русского литературного языка в ту пору еще, по сути, не было. Был церковнославянский, был официальный язык государевых указов, был язык технических инструкций (где каждое второе слово было иноземным), и был, разумеется, просторечный, разговорный язык — в каждом городе свой. На какой именно язык мог переводить пастор Глюк священный текст? Ему предстояло (как он сделал с латышским, а до него — Лютер с немецким), по сути, создать новую версию литературного русского языка... и вряд ли бы он справился с этой задачей, вряд ли страна бы приняла его изобретение.

Русскому литературному языку еще только предстояло появиться, и те, кто его создавал, в отличие от Лютера в Германии, вовсе не горели желанием сделать текст Писания доступным каждому христианину — слишком много у них было других задач, да и сопротивление материала было велико. Антиох Кантемир изображал в своей сатире одного такого противника новшеств:

Как, — говорит, — Библию не грешно читати,

Что она вся держится на жидовской стати?

Вон де за то одного и сожгли недавно,

Что, зачитавшись там, стал Христа хулить явно.

Ой нет, надо Библии отбегать как можно,

Бо, зачитавшись в ней, пропадешь безбожно.

Речь, конечно, шла о Елизаветинской церковнославянской Библии, но тем страшнее показался бы ценителям старины русский перевод. Зато в начале XIX века в протестантских странах Европы, начиная с Великобритании, возникло новое движение — библейские общества. Всё началось, как часто бывает у англосаксов, с истории про damsel in distress — про бедную, но благочестивую девушку по имени Мэри

Джонс, которая копила деньги, чтобы купить собственную Библию, но не смогла найти ее в продаже в ближайшем магазине и вынуждена была прошагать двадцать миль в ее поисках, причем босиком.

Благородные джентльмены, услышав о ее странствии, приняли в 1804 году истинно британское решение — учредить особое общество, которое обеспечит возможность подобным девушкам и всем остальным беспрепятственно приобрести экземпляр Писания на родном языке и по сходной цене, причем действовать это общество собиралось не только на территории Британии, но и за рубежом. Забегая вперед, скажу, что в России ему удалось сделать немало.

Это была эпоха наполеоновских войн, и Россия вышла из нее полноценной европейской нацией. Не только русская армия оказалась сильнее la Grande Агшёе, но и народ сумел, преодолев сословные различия, выступить как единое целое, защищая свою страну. А без чего европейской нации начала XIX века невозможно обойтись? Помимо всего прочего, без национальной Библии.

Она была у французов, немцев, англичан, даже в небольших «придунайских княжествах» (родных краях Кантемира) читали свои румынские переводы еще с XVI-XVII веков... И только храбрые россы, чей гром победы раздавался на всю Европу, были лишены этого национального символа. Да и не только символа, важнейшего источника развития литературы и культуры любого христианского народа — достаточно вспомнить, как много библейских мотивов у того же Пушкина. И всё это — из французской Библии? А ведь были в русской литературе уже и Ломоносов, и Державин, и Карамзин...

Очень кстати пришлись тут и мистические настроения императора Александра I, который в то же время был открыт иноземным влияниям. Словом, вскоре после изгнания Наполеона, Александр I принял два решения, коими пожелал отблагодарить и прославить Творца: построить в Москве храм Христа Спасителя и учредить в России библейское общество. Интересно, что пока работало это общество, не строился храм, а затем, когда общество закрылось, то и храм был построен. Так уж оно у нас повелось на Руси: стены строим или в смысл вникаем мы обычно по отдельности.