Итак, для многих искренне верующих христиан непринятие эволюции стало прямо-таки догматом веры. Они полагают, что можно верить либо в Бога, сотворившего мир, либо в теорию Дарвина, согласно которой он возник случайным образом. И от меня нередко требуют определиться с позицией: так ты веришь в эволюцию или нет?

С моей точки зрения, эта теория вообще не является предметом веры, но такого ответа обычно не хватает. Попробую объясниться подробнее, и начну издалека, ведь я не биолог, а филолог. Хотел бы обратить внимание на еще одну историю, которая очень по-разному описывается в Библии и в современных научных трудах: развитие языков.

Всем очевидно, что языки с течением времени меняются. Мы с трудном разбираем древнерусские летописи, а когда пытаемся читать Шекспира на языке оригинала, убеждаемся: Гамлет говорил не так, как сегодня говорят в Лондоне или Нью-Йорке. Было время, когда эти изменения описывали как «порчу» изначально чистого языка: дескать, итальянский, испанский, французский и другие романские языки — это испорченная простонародная латынь. Действительно, в основе этих языков лежат народные говоры, но теперь, когда на каждом из них создана великая литература, никто так не назовет язык Данте или Сервантеса.

Очевидно, что языки развиваются, что от одного предка могут происходить разные потомки, что они могут влиять друг на друга, изменяться до неузнаваемости и умирать. Но если это происходит сегодня, вероятно, так было и в те времена, от которых письменные источники до нас не дошли? Реконструкцией таких изменений занимается сравнительного историческое языкознание. Оно подсказывает нам, например, что русские слова начало и конец произошли от одного корня с чередованием гласного: кен/кон. В слове начало была приставка на-, суффикс -ло (ср. шило, мыло), а корень неузнаваемо изменился. Но всем изменениям лингвисты могут привести точные параллели в других словах, это были регулярные процессы.

Более того, греческое слово Kaivog со значением «новый» и латинское recens со значением «недавний» произошли от него же. Естественно, это уже не русский и не славянский корень, а индоевропейский. Некогда предки славян и многих других народов Евразии понимали друг друга, потому что говорили на близких индоевропейских диалектах, и лингвисты, по данным современных языков, могут восстановить их основные черты. Когда в XIX веке лингвист А. Шлей- хер реконструировал грамматику и словарь индоевропейского языка, он даже написал на нем басню, настолько он был уверен, что его реконструкция надежна. Но время шло, в его реконструкцию вносились серьезные изменения, сама возможность писать по-индоевропейски была поставлена под вопрос... Современная лингвистика делает более скромные, но и более надежные выводы.

Зато лингвисты сравнивают теперь совсем отдаленные языки: оказалось, что у индоевропейских языков есть общие корни с языками тюркскими, семитскими и многими другими. Эту макро-семью принято называть сегодня «нострати- ческой», и на соответствующем языке (а точнее, на близких друг другу диалектах) наши предки, вероятно, говорили примерно 15 тысяч лет назад. Гениальный российский лингвист С. Старостин предполагал, что 40-50 тысяч лет назад человечество пользовалось одним языком, от которого и произошли все языки древности и современности. Его, правда, мы реконструировать не можем.

Не напоминает ли нам это утверждение нечто уже известное из Библии? Разумеется, рассказ 11-й главы Бытия о строительстве Вавилонской башни и о смешении языков. Только там говорится, что языковое единство было утрачено в один миг. А ученые утверждают, что языки отдалялись друг от друга постепенно, на протяжении тысячелетий, и мы видим доказательство этому в самом строении языков... Как тут быть?

В Средние века, до рождения современной лингвистики, существовала популярная теория о том, что изначальным языком человечества был древнееврейский, язык Ветхого Завета (нередко его отождествляли с арамейским или сирийским). На нем разговаривал Адам с Богом в раю, и при смешении языков только он остался неповрежденным, а остальные языки более или менее отдалились от него.

Мне рассказывали, что в Израиле в религиозных школах примерно так и описывают происхождение языков. И вот выпускник такой школы поступает в университет, начинает изучать лингвистику, и ему говорят, что на самом деле иврит — всего лишь один из семитских языков, сильно изменившийся по сравнению с праязыком, и что многие архаичные черты сохранились как раз не в иврите, а в... арабском! И языковой материал действительно подтверждает этот тезис.

Например, в древнееврейском языке есть слово ’iD йом, которое переводится как «день». В семитских языках корень слова обычно (хоть и не всегда) состоит из трех согласных звуков, но здесь их только два: й-м. А вот в арабском то же самое слово звучит как йаум. Вероятно, в середине этого слова был еще один корневой согласный, неслоговой у (как английский w), просто в еврейском йаум. стянулось в йом.

Или пример из грамматики: в классическом арабском существуют падежи: арду — земля (именительный), арди — земли (родительный), арда — землю (винительный, пишется

В еврейском все падежные значения передаются предлогами, а слово «земля» не изменяется и звучит как эрец (Х^р). Но существует странная наречная форма арца «на землю». Очень похоже на винительный падеж... Можно предположить, что когда-то и в еврейском были формы арцу, арци, арца, из них сохранилась только последняя, остальные утратили окончания, после чего неудобопроизносимое арц превратилось в эрец.

Если мы посмотрим не только на арабский, но и на другие семитские языки, наша догадка подтвердится: во многих из них слово «день» имеет три корневых согласных, и три падежа с соответствующими окончаниями тоже встречаются повсеместно. Выходит, что древнееврейский язык утратил эти общесемитские черты. И даже если предположить, что изначальным языком человечества был не иврит, а прасемитский или даже ностратический язык, что делать с постепенностью изменений?

И тут у студента есть выбор: либо принять лингвистику как науку и попытаться прочитать текст книги Бытия другими глазами, трактуя его не так буквально, либо полностью отказаться от лингвистики. Он может сказать: да, Бог сотворил иврит таким специально, как будто этот язык уже прошел некий этап в своем развитии, но на самом деле никакого развития не было, а языковое разнообразие возникло в один момент необъяснимым образом. А лингвистика — это ересь.

Я бы не стал проводить прямые параллели между развитием языков и вопросом о биологической эволюции: это слишком разные процессы. Но стоит обратить внимание только на одну деталь: три тысячи лет назад не существовало ни современной лингвистики, ни современной биологии, и поэтому нелепо ожидать, чтобы Библия использовала соответствующую терминологию или излагала научные теории двадцать первого века (почему бы тогда не тридцать первого, кстати?).

На самом деле, никакая наука не всесильна. Ученые решительно ничего не могут сказать о происхождении языка: на самой древней стадии, у самого первобытного племени, он уже существует как сложная система. Лингвистика может объяснить, как развиваются языки, но не может сказать нам, почему вообще человек обладает языком и как это началось. Собственно, примерно так же обстоит дело и с появлением жизни.

Может быть, нам стоит признать, что первые главы книги Бытия описывают «детство человечества» не языком современных учебников, а языком поэтических сказаний, на которых только и говорили о таких вещах тысячелетия тому назад? И говорит она не о науке — о вере.

Вера, по библейскому определению, есть «уверенность в невидимом» (Евр. 11:1): не воспринимаешь глазом, не можешь ни вычислить, ни доказать, но принимаешь как нечто самое главное в твоей жизни. А если можешь доказать или вычислить — тогда это уже никакая не вера, а наука! Она, в свою очередь, не задается вопросом «что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную?», она ищет наиболее логичные и непротиворечивые объяснения наибольшему количеству наблюдаемых фактов, и делает это с помощью собственного научного метода, где ничего, абсолютно ничего как раз не принимается просто на веру.

Вера говорит об абсолютном и пользуется языком вечных истин, наука — об относительном и временном, и язык ее крайне далек от всеохватности и неизменности. Любая научная теория сознает границы своей применимости и относительность своих выводов. В частности, теория эволюции описывает, строго говоря, происхождение видов и их изменчивость, но она ничего не говорит и не может сказать о происхождении жизни на нашей планете и о том, стоит ли за ней замысел Творца.

При этом наука сама постоянно развивается и изменяется. Научный труд начинает устаревать накануне своего выхода в свет: когда ученый отнес рукопись в типографию, где-то уже были открыты новые факты, которые он не учел, где-то высказаны новые, более логичные объяснения для фактов уже известных и т. д. И каждый, кто будет писать на эту тему дальше, постарается уточнить, дополнить и исправить труды предшественников. Если ученый не говорит: «Все, кто были до меня, в таком-то и таком-то пункте были неправы, а я теперь объясню это лучше и точнее», ему вообще незачем садиться за письменный стол и вставать за университетскую кафедру.

Когда Дарвин высказывал свои предположения о происхождении видов, он не знал множества фактов, известных нам сегодня, — достаточно сказать, что тогда еще не были открыты гены! Еще при жизни его главный труд переиздавался несколько раз, в него вносились очень серьезные поправки, а сегодняшняя «синтетическая теория эволюции» очень многое уточнила и дополнила в первоначальных положениях. Так и автомобиль, на котором мы ездим сегодня, тоже очень сильно отличается от первых образцов, хотя ведет свое происхождение именно от них.

А как будет выглядеть нынешняя наука через сто или тысячу лет? Да может быть, так же смешно, как сегодня выглядят наивные представления людей Античности или Средневековья об окружающем мире. Часть из них, кстати, вошла в святоотеческие творения — почитайте «Шестоднев» Василия Великого, там много совершенно сказочных сюжетов, вроде рассказа о браках гиен с муренами. Просто тогда об окружающем мире знали мало.

И что же наша вера — она должна приспосабливаться к донаучным представлениям того времени? Мы должны вносить в наши учебники биологии эти самые фантастические спаривания? Или, может быть, наша вера должна соответствовать научному уровню двадцать первого века? Тогда в тридцать первом она будет выглядеть так же наивно и смешно, как сегодня — античные описания окружающего мира.

Вера говорит о вечном. Первые главы Бытия — не инструкция по сотворению мира для чайников, а повествование о Том, Кто этот мир сотворил и какие принципы заложил Он в него: упорядоченность, разумность, воспроизводство, а самое главное, главенство человека как высшей цели и венца творения. Современные ученые примерно то же самое называют словами «антропный принцип».

А как же буквальное понимание слов о творении Вселенной за шесть календарных суток, сразу в готовом виде? Видимо, можно понимать их не буквально. Мы многое понимаем в Библии не буквально: Христос называл Себя дверью, лозой, путем и многими иными словами. Или вот еще один пример: Библия повествует о том, как при Иисусе Навине однажды солнце остановилось в небе, чтобы дать израильтянам возможность победить своих врагов, доколе не закончился день.

Предлагаю тем, кто настаивает на строго буквальном понимании каждой страницы Библии, прокомментировать этот отрывок. Нет, не говорите мне, что земной шар на время прекратил свое вращение, причем это произошло для израильтян в индивидуальном порядке, а другие народы этого не заметили. Тут ясно сказано про движение солнца по небу. Так что никакого земного шара, это ересь: земля плоская, а солнце ходит вокруг нее по небесному своду. Так учит Библия.

Да, возражают мне, тут неувязка, но если начать понимать Библию не буквально, мы дойдем до отрицания Воскресения Христова! Дескать, Он тоже «воскрес» в переносном смысле: Его учение бессмертно и проч. Где граница?

Граница для нашей веры давно проведена, и называется эта граница «Символ веры». В нем изложены те основные вероучительные положения, без которых христианин — не христианин. И про воплощение, распятие, воскресение и вознесение Христа там сказано очень ясно. Про Сотворение мира — только то, что Бог его сотворил. Вот, собственно, и ответ.

Впрочем, особенно важен для верующих вопрос о происхождении человека: создан ли наш вид Богом сразу в готовом виде или все же возник в результате мутаций и естественного отбора? Мне всегда казалось это противопоставление ложным: был роман в стихах «Евгений Онегин» сочинен А. С. Пушкиным или он был отпечатан в типографии А. Ф. Смирдина?

Ну вот стоит же на полке книга, она отпечатана типографским способом, а Пушкин, как мы знаем, писал пером и чернилами... И вообще это издание вышло пару десятилетий назад и даже в другой орфографии! Тем более, во времена Пушкина не было Интернета, он никак не мог выложить туда свой текст, а теперь он там есть. Ну точно не Пушкин. Ложная логика, как ни крути!

Но собеседники мои не сдаются: пусть в том, что касается физиологии, человек мало отличается от прочих приматов. Но вот про человеческое сознание разговор особый: у животных его нет. Современные биологи стараются проследить истоки определенных моделей поведения, которые казались нам чисто человеческими. Например, альтруизм, готовность пожертвовать своими интересами, а то и жизнью во имя своей группы или общего дела — разве не противоречит такое поведение теории эволюции? Особь, которая жертвует собой, уже не оставит потомства, значит, ее гены не сохранятся в будущих поколениях. А особь, которая усыновит чужого детеныша, потратит ценные ресурсы не на воспроизводство себе подобных. Эволюция не может поддержать таких качеств, а у людей они есть!

Да, возражают эволюционисты, но популяция, в которой чаще рождаются такие альтруистические особи, имеет куда больше шансов на выживание, чем та, где каждый думает

только о себе. Отбор действует, но на уровне популяций. И тут же предсказывают, что и многие другие черты человеческого поведения могут со временем найти убедительное материалистическое объяснение. Упрощенно говоря, раньше люди не знали, почему дети похожи на родителей, а сегодня есть наука генетика; теперь люди не знают, почему они могут слагать стихи или верить в Бога, но скоро и это наука объяснит на пальцах, и уже подбирается к объяснению.

Я мало понимаю в естественных науках, но вот что приходит мне в голову... Допустим, некий инопланетный исследователь высадился бы на нашу Землю до того, как на ней зародилась жизнь. Этот исследователь собрал бы абсолютно все данные о химическом составе нашей планеты, о происходящих физических процессах, он, может быть, находился бы даже в том самом месте, где скоро возникнет живое из неживого (наука до сих пор не знает, как именно это произошло). Смог бы он это угадать и заранее описать? Смог бы он предвидеть, какие животные и растения будут населять планету через сотни миллионов лет?

Едва ли. Как только пока не известным нам образом из неживого получилось живое, оно стало развиваться по своим законам. Да, внутри живого организма проходят физические и химические процессы, там действуют те же законы, что и в неживой природе. Но жизнь не сводится к этим процессам, она должна быть описана с помощью законов биологических, которые сами по себе из химии и физики не выводятся.

Теперь представим, что наш наблюдатель, устроенный как-то совершенно иначе, чем мы с вами, попал на Землю в любую эпоху до появления человека. Он мог бы описать множество живых существ, понять, как они живут и развиваются, но смог бы он предсказать появление разума? Не просто более сообразительных животных, которые лучше будут добывать пищу или прятаться от хищников, но нас с вами, способных сознавать себя личностями? Едва ли.

Или пример из нашей собственной жизни... Ученые, как это принято говорить, «рисуют карту головного мозга». Допустим, удастся создать точный портрет всех клеток моего или вашего мозга, определить каждое из взаимодействий, которое происходит в каждый момент времени между ними. Вероятно, тогда исследователь легко определит, когда мы голодны, раздражены или, напротив, счастливы, когда видим страшный сон или вспоминаем дорогу в место, где давно не бывали. Но может ли такой анализ дать портрет меня как личности? Может ли угадать, какие стихи я сочиню, в кого влюблюсь, какую выберу профессию?

Едва ли, тут уже вступают в силу законы более высокого уровня — человеческой психологии. А если мы будем знать всё про психологию каждого члена того или иного общества, мы вряд ли сможем заранее определить, какой будет культура этого общества, какая разовьется в нем философия и что будет считаться модным в следующем сезоне. Законы общественного развития еще сложнее. Каждый шаг на более высокий уровень означает знакомство с совершенно новыми фактами и закономерностями, которые просто не могут быть поняты, а тем более предсказаны на предыдущем уровне.

Мы знаем пока далеко не всё, но достаточно много про физические и химические процессы, про биологию, психологию и культуру. А что мы знаем про Бога? Христиане начинают всякий разговор о Нем с утверждений, которые с точки зрения обыденной земной логики просто абсурдны: Бог — одновременно Один и Трое, причем Второй из Троих одновременно полностью Бог и полностью Человек.

При этом одни богословы наивно полагают, что произнеся некоторое количество правильных словесных формулировок, мы полностью и целиком опишем эту высшую реальность, вместим ее в собственный разум. С тем же успехом можно ожидать, что шимпанзе поймет и оценит поэзию Пушкина.

Другие не менее наивные богословы полагают, что открытие неких биологических или психологических фактов может отменить, упразднить, подорвать эту высшую реальность. Но если нейрофизиолог точно определит в моем мозгу клетки, активизирующиеся при написании данного текста, авторство текста будет принадлежать все же мне как личности, а не сообществу клеток моего мозга.

Жизнь на нашей планете, как правило, шла от простого к сложному, и примерно так же развивается и каждый человек по отдельности, и вся человеческая культура. Полагаю, что все наши рассуждения о Боге, о мире духовных сущностей, о посмертном существовании — это попытка заглянуть за горизонт, увидеть краешек той реальности, которая нам пока не открыта и которая явно живет по гораздо более сложным законам.

И вот теперь мы, может быть, только подходим к некоей новой грани и как биологический вид homo sapiens, и как отдельные личности, с каждым новым днем приближающиеся к своей биологической смерти. И мы не знаем, что случится потом.

Атеист говорит: когда мозг умрет, это будет как выключение компьютера, исчезнет всё, что было в оперативной памяти. Но этот образ имеет свое продолжение благодаря Интернету: даже если компьютер, на котором я пишу некий текст, будет уничтожен, текст сохранится в Интернете, а сам Интернет не сводим к сумме компьютеров и серверов, соединенных проводами. Он живет по законам более высокого уровня.

Фундаменталист говорит, что он якобы знает эти законы наизусть, а они, в свою очередь, обладают свойством отменять или игнорировать факты и закономерности более низкого уровня. Идея другая, а вот степень уверенности в абсолютном собственном знании, по сути, та же.

А я скажу: мы только вышли в путь и еще не знаем, куда придем.