В последние годы очень много говорилось о миссии — о действии церкви во внешнем мире по отношению к нецерковным людям. Но кажется, говорящие имели в виду разные, порой и вовсе несовместимые друг с другом вещи. У церковной миссии может быть три основные цели.

Расширить влияние церковных структур в нашем обществе. Это самое простое и понятное: достаточно поговорить с любым благочинным или просто даже настоятелем, чтобы узнать, как складываются у епархии отношения с губернатором или у прихода с местной администрацией, какие вопросы удается решить сразу, а какие нет, как выстроены отношения с общественными организациями, образовательными учреждениями и т. д.

Привести в церковь как можно больше людей. Строго говоря, именно эта цель обычно и считается миссионерской, и тут все далеко не так понятно: что значит «привести»? Я знаю людей, которые однажды приняли крещение, и на этом «закрыли вопрос» на долгие годы, если не навсегда. И если прежде крещения они чем-то еще интересовались, о чем-то спрашивали, к чему-то стремились, то теперь у них есть четкое представление, что всё самое главное сделано и заботиться ни о чем уже не надо. Вряд ли это можно назвать миссионерским успехом.

Познакомить людей со Христом. Эта цель уж совсем непонятна, спорна, неочевидна: как познакомить, кого, чем измерить количество «познакомившихся»? Такое и к делу не подошьешь, с тем же успехом можно подавать в епархию отчет о росте числа праведников или об интенсификации покаянного настроения.

Казалось бы, все три задачи по-своему прекрасны, над каждой из них стоит работать. Но хватит ли сил и времени на все три?

Возьмем для примера семью (церковь часто сравнивается с ней). О чем могут заботиться члены семьи? Например, о том, чтобы была крыша над головой, еда, одежда, чтобы отношения с соседями были нормальными. Или о том, чтобы в семье было побольше детей, чтобы бабушки и дедушки жили рядом с внучатами, почаще встречались и общались с ними. А можно и такую поставить себе задачу: чтобы в семье царила любовь.

Первая задача проста и конкретна, вторая уже посложнее, третья — самая сложная. И получается, что одни родители бросают все свои силы и всё свое время на решение первой: чтобы всё как у людей, дом полная чаша. Однако ребенок у них может вырасти избалованным, но несчастным и одиноким.

А пресловутая многодетность? Если рожать по принципу «какможно больше», денег в семье точно будет не хватать, да и родительское внимание и заботу уделить каждому намного сложнее. Есть многодетные состоятельные семьи, и тем более есть счастливые, но совершенно точно численность детей тут не ключ к успеху, а скорее усложнение задачи.

И если мы поставим главной целью любовь, то окажется, что эта цель формальными способами недостижима, что она вообще лежит в какой-то совершенно иной плоскости и количественные показатели для ее достижения неважны.

Словом, это не просто разные задачи, они нередко вступают в противоречие друг с другом уже просто потому, что силы и время у нас ограниченны, нас на всё не хватает. Можно выстроить прекрасные отношения с начальством, всех убедить в своей исключительной духовности — и потерять прихожан. Можно крестить целыми селами (сколько бывало таких миссионерских поездок по сибирским глухим уголкам), но это совсем не значит, что в мире станет больше христиан. А можно привести человека в храм, оставить его там одного со всеми искушениями и нестроениями и получить через некоторое время убежденного атеиста, который уверен, что уж теперь-то он знает о церкви всё и ничего в ней хорошего не видит.

Мне доводилось бывать в разных местах Сибири и видеть везде примерно одну и ту же картину: в городах, выросших на пустом месте или разросшихся в советское время, без давней православной традиции, число православных, посещающих рядовое воскресное богослужение, вполне сопоставимо с аналогичным числом протестантов. Причем местный священник, как правило, с тревогой отмечает, что число протестантов растет, а он даже не знает, что противопоставить их проповеди.

А я задамся таким вопросом. Вот, допустим, жил в этом городе человек, не слишком интересующийся религией. Наверное, крещеный, но из тех, кто заглядывает в храм раз в год на крестины-венчание-отпевание, в лучшем случае — еще и на Пасху, яички освятить, со свечкой на крестном ходу постоять. Но считался православным, просто еще «недостаточно воцерковленным» (а если говорить честно, то не видел он в воцерковлении никакого для себя смысла).

И вот он встретил баптистского или пятидесятническо- го проповедника... и в его словах услышал такое, чего не слышал (возможно, за тугоухостью) в православном храме. И началось его движение ко Христу — да, с нашей точки зрения, не там и не так, но оно все-таки началось. На примере других людей знаю, что вполне может этот поиск его со временем привести и в православие, но даже не в этом дело.

С точки зрения второй цели (наполнить храмы) — это плохо, а с точки зрения третьей? И может быть, тут ясная нам подсказка, что не разглядел человек в православии чего-то действительно важного и личного. И совсем не потому, что в православии этого якобы вообще нет, а скорее по той простой причине, что главное как-то затерялось в практике приходской жизни за расписанием богослужений, ремонтом крыши, отношениями с мэрией и спонсорами и всем прочим. Первая миссионерская цель блестяще выполнена, а человек — он ищет Христа где-то в другом месте, если вообще ищет.

А может, даже удобнее, чтобы не искал, а только приходил иногда освятить свои куличи, покрестить своих младенцев и отпеть бабушек? Куда как хорошо: никаких вопросов и запросов, кроме чисто шаблонных, и «80 процентов православного населения» в наличии.

Впрочем, Христос отправил проповедовать не только русским: «Итак, идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа, уча их соблюдать всё, что Я повелел вам; и се, Я с вами во все дни до скончания века» (Мф. 28:19). Это не просто цитата из библейской книги — это прощальное поручение Христа Его апостолам, это заключительные слова самой первой книги Нового Завета. Иногда их называют «великим поручением», и в самом деле, их можно понять как основную задачу, поставленную перед церковью в этом мире. В любом случае, не замечать их, делать вид, что относятся они не к нам, или перетолковывать в каком-то ином смысле: учить будем не все народы, а только некоторые, или даже не народы, а отдельных их представителей, или будем только крестить желающих, а дальше сами пусть учатся, — всё-таки нельзя без явного насилия над духом и буквой Писания.

Все народы — это звучит вызывающе, неполиткорректно, да просто неудобно. А что, если у народа уже есть своя традиционная религия и многие ревностные ее последователи готовы голову оторвать всякому, кто совращает единоверцев с пути истинного? А что мы делаем, чтобы познакомить их с христианством? Практически ничего. Обратите внимание, как только речь заходит о проповеди среди других народов, приводятся примеры из жизни народов Крайнего Севера, ну, может быть, Китая (где нынешние миссионерские усилия православных тоже совершенно не адекватны масштабу задачи). Но проповедь среди мусульман, если это будет классическая проповедь «иноверцам»: ваша религия ложная, наша истинная, — сопряжена с такими издержками, что ее просто опасаются вести.

Не буду сейчас обсуждать методы проповеди среди мусульман о. Даниила Сысоева, скажу только одно: они не единственно возможные. Можно просто начать рассказывать об Иисусе Христе, которого мусульмане тоже почитают как пророка Ису, не разбирая с самого начала догматических вопросов. Наверное, те, кто услышит этот рассказ, даже не будут рассматривать для себя возможность сменить религию. Но если они и их дети узнают о христианстве самое главное, увидят в христианстве не набор обрядов и догматов, а прежде всего лик Христа, без Кого само название христианства утрачивает смысл, — это будет уже огромным шагом к сближению и, наверное, лучшим противоядием от экстремизма и фанатизма. Невозможно убивать или унижать тех, кого ты уважаешь и понимаешь, даже если ты не вполне разделяешь их взгляды.

Если этническому мусульманину (то есть такому, который считает себя принадлежащим к определенной вере в силу своего происхождения) дают книгу на русском языке, да еще и с крестом на обложке, он отвергает ее с ходу. «Это не наше», — говорит он, и он вполне прав. Те знаки и символы, которые для нас кажутся родными и естественными, для него смотрятся как совершенно чужие. Вспомним, как и в России реагировали в свое время на Никоновы реформы, а ведь то были лишь незначительные изменения привычных символов. Да и сегодня, когда верующие видят нечто непривычное в богослужении и благочестии, то «ересь» — первое слово, которое слетает у них с языка.

Но если дать этническому мусульманину книгу, написанную на его родном языке и не носящую никаких явных символов чужой религии, он нередко готов ее прочитать. В конце концов, в Коране крайне мало рассказано о жизни великих пророков древности: Ибрагима, Мусы, Дауда, Сулеймана, Яхьи (Иоанна Крестителя) и Исы, сына Мирьям. Единственное исключение, кстати, это история Юсуфа Прекрасного, проданного братьями в Египет, — она изложена в Коране довольно полно, остальные же имена в нем лишь упоминаются. И если мусульманин желает познакомиться с историей жизни этих людей, самое естественное для него — раскрыть Библию, тем более что Коран называет среди священных книг Таурат (Пятикнижие), Зебур (Псалтирь) и Инджиль (Евангелие).

Архимандрит Даниил (Баянторо) говорил: «В любой миссионерской работе мы должны досконально знать местную культуру и уметь говорить в границах данного культурного языка, поскольку иначе наше слово может быть не услышано и не понято. Так, когда вы говорите с мусульманином, вы должны понимать образ мыслей мусульманина. Даже не пытайтесь в речи использовать привычные для христианина термины, православные понятия, потому что они не будут поняты мусульманином». Какие верные слова! О. Даниил трудится в Индонезии, где и родился. Интервью он тоже давал не по-русски, мы читаем о его работе в переводах.

Есть и другая крайность: проповедник вообще ничего не упоминает о христианстве. Он говорит об Исе Месихе (Иисус Христос по-арабски), Его служении, смерти, воскресении. Люди собираются по пятницам, молятся Всевышнему, как привыкли прежде, и даже сами не замечают до определенного момента, что их приглашают в какую-то совершенно новую веру. Правда, и вполне христианской ее не назовешь, поскольку она лишена всех христианских символов, оторвана от двухтысячелетней традиции. Такой путь не для православных, это понятно.

Но как только мы заговариваем о конкретных вещах, ясности сразу становится меньше. Возьмем самый известный пример — выражение «Сын Божий». Для мусульман оно как красная тряпка для быка: им давным-давно объяснили, что христиане верят в трех богов, из которых один якобы родился от брака другого с земной женщиной, и они отвергают такое язычество с негодованием. Как отмечал тот же о. Даниил из Индонезии, мусульманина надо сначала полностью разубедить в такой картинке, всячески подчеркивая единство Бога и соглашаясь с ними, что языческие мифы о рождении богов ложны. И говорить о Христе с ним следует прежде всего как о Слове Божием, посланном в мир ради его спасения, — такую весть он куда больше склонен принимать, ведь и сам он почитает превыше всего на земле Слово Божие. Только для него это Коран, а для нас — Христос.

Некоторые наиболее радикальные сторонники такого подхода предлагают и в Библии отказаться от выражения «Сын Божий», заменив его выражениями вроде «Избранный Царь». Это абсолютно неприемлемо для всех традиционных христиан, разумеется. Но само существование проблемы заставляет нас задуматься: оказывается, нашу аудиторию может шокировать то, к чему мы сами давно привыкли, приходится учитывать ее настроения и представления, нужно расставлять другие акценты, иначе строить проповедь. А это утомительно и непривычно!

И поэтому на практике у нас самым популярным оказывается следующий подход: пусть православные и мусульмане

живут вместе и никто никого ни в какую веру не обращает. В области морали они и так очень близки друг ко другу, а что касается догматических различий, они не так существенны, как их совместное противостояние растленному Западу. Всем хорош этот подход, кроме одного, — он начисто забывает о призыве Христа: «...вы примете силу, когда сойдет на вас Дух Святый; и будете Мне свидетелями в Иерусалиме и во всей Иудее и Самарии и даже до края земли» (Деян. 1:8). Может быть, обращать в свою веру других не обязательно, но свидетельствовать о ней — от этой обязанности христианину невозможно отказаться.

Разъясняя свою веру другим людям, отличающимся от нас и по культуре, и по мировосприятию, и по языку, мы неизбежно должны будем заново определить истины веры для самих себя, простое повторение благочестивых фраз тут не поможет, а только помешает. Мы должны будем отделить основы нашей веры, обязательные для всех, от внешнего и фольклорного и признать за каждым народом право строить это внешнее по-своему, как когда-то и наши предки (всякий, кто был в Греции, прекрасно видел, что разница в укладе русском и греческом есть, при полном единстве в вере). И более того, эти истины веры нам придется выражать непривычной, неподготовленной аудитории, которая не спешит поддакивать, а задает, напротив, крайне неудобные вопросы. Готовы ли мы к этому?

И если мы не научимся этого делать в самое ближайшее время, нам придется смириться с тем, что уже становится реальностью в некоторых исламских регионах нашей страны: православие понимается там как этническая религия русских, а наднациональное, всемирное представление о христианстве связывается почти исключительно с протестантизмом.

А как вообще говорить с людьми какой бы то ни было национальной и религиозной принадлежности о своей вере?

Мне порой приходится быть миссионером помимо своего желания, когда родные или знакомые, а то и вовсе случайные люди вроде попутчиков в поезде задают вопросы о вере и церкви. И это прекрасный способ понять, что действительно волнует людей, на какие темы с ними можно разговаривать так, чтобы нас услышали.

Люди никогда не спрашивают о догматике: одна сущность, три ипостаси, две природы, — и есть у меня подозрение, что, если я сам начну говорить на эти темы, они просто не поймут, что это и зачем. Довольно редко и обычно лишь для начала разговора они интересуются вечными темами рубрики «вопросы батюшке»: что нынче за праздник, как и в какие дни надлежит правильно поститься и проч.

А чаще всего спрашивают об отношении церкви и христиан к значимым для них вопросам современной жизни или, реже, истории и культуры. Как церковь относится к власти, верно ли, что она должна ее всегда и во всем поддерживать? Почему канонизировали Николая II, если его правление окончилось катастрофой? Кем христиане считают основателя ислама, пророка Мухаммеда? Отрицает ли церковь современные естественнонаучные теории? Что такого ужасного в однополой любви? На подобные вопросы не раз приходилось отвечать.

Люди знают, что у христиан есть своя точка зрения, и хотят услышать ее из первых уст, причем с развернутой аргументацией. В таких беседах я всегда стараюсь четко разграничивать учение церкви и свое личное мнение, оговаривая при этом, что по данному вопросу со мной согласны не все. Это, кстати, очень помогает: люди убеждаются, что та позиция по частному вопросу, которую они услышали от кого-то «из церкви» и с которой категорически не согласились, может быть частным мнением этого человека, а вовсе не догматом веры.

А еще им обычно бывает непонятно, как из существования Бога вытекает необходимость по средам и пятницам не есть мясного и молочного и почтительно называть «батюшкой» человека, которого видишь впервые. Нет, у нас, конечно, есть все объяснения на этот счет, длинная цепочка аргументов ... но мы ее просто не успеем высказать, тем более что на каждый наш аргумент найдется тысяча контраргументов: а вот у западных христиан по средам и пятницам не постятся, а вот в исламе молитву может возглавить любой верующий, а вот индийские йоги...

Существуют высокие смыслы, существует проза жизни. Они соединены смысловой цепью: от вечных истин к базовым ценностям, от ценностей к стратегиям, далее к тактическим приемам и к техническим средствам. Но на практике в середине что-то постоянно пропадает: говорим то о догматах, то об уставах, и видимой связи между ними нет.

Сдается мне, ищущие хотят понять одно: как и чем помогает тебе твоя вера, что подсказывает, от чего предостерегает, чем помогает — и какую цену приходится за все это платить? Где внутренняя логика твоих решений, где те маяки, с которыми ты сверяешь свой курс? Нет, не общие слова, не туманные термины, не благостные жития и золоченые ризы, а вот в чем она, твоя сила, твоя правда — здесь и сейчас? Можешь рассказать? И предупредишь ли меня честно о теневых сторонах церковной жизни, расскажешь об опасностях?

Трудно быть честным.