50‐е годы XVI века принято считать эпохой реформ и связывать их с влиянием на царя кружка его ближайших советников, так называемой «Избранной рады» (термин восходит к сочинению знаменитого оппонента Ивана IV – князя Андрея Курбского, бежавшего от царского гнева в Литву и оттуда обличавшего тиранию Грозного)[1]. Предположительно в этот кружок, помимо самого Курбского, входили священник Сильвестр (духовник царя) и дворянин Алексей Адашев. Некоторые историки сомневаются в правительственной роли «Избранной рады», но для нас в данном случае важнее то, что нет никаких документальных подтверждений связи упомянутых деятелей с преобразованиями середины XVI века. Неясна и роль самого царя в этих преобразованиях.

Анонимность правительственных мер – примета средневековой администрации. Неизвестны, например, имена составителей статутов короля Казимира Великого (40‐е годы XIV века) – важнейших памятников польского права. Но в раннее Новое время, с ростом государственного аппарата и соответствующей документации, действия властей в большинстве европейских стран становились прозрачнее. И то, что мы, наверно, никогда не узнаем имена составителей Судебника Ивана Грозного (1550), говорит о слабой бюрократизации управленческого аппарата в России той эпохи.

Но дело не только в недостатке информации о переменах в жизни страны, которые историки, по аналогии с известными преобразованиями XIX века, называют «реформами». Важно также обратить внимание на официальное изложение и мотивацию предлагаемых мер. Вот как царь Иван, обращаясь на Стоглавом соборе к митрополиту Макарию и другим владыкам, говорил о принятом незадолго до того новом Судебнике:

Да благословился есми у вас <…> Судебник исправити по старине и утвердити, чтобы суд был праведен и всякие дела непоколебимо вовеки. И по вашему благословению и Судебник исправил, и великие заповеди написал, чтобы то было прямо и брежно, суд был праведен и беспосулно во всяких делех.

Да получил я у вас благословение <…> Судебник исправить по старине и утвердить, чтобы суд был праведен и всякие дела непоколебимо вовеки. И по вашему благословению я Судебник исправил и великие правила написал, чтобы было верно и надежно, суд был праведен и неподкупен во всяких делах.

Характерно, что царь отнюдь не назвал Судебник «новым»: напротив, речь шла только об «исправлении» законов «по старине», т. е. о возвращении к прежним добрым нормам. И это не была лишь фигура речи: сравнение с предыдущим кодексом 1497 года показывает, что из 100 статей Судебника 1550 года лишь 36, т. е. чуть больше трети, были новыми, а остальные 64 являлись переработкой соответствующих норм Судебника Ивана III.

В той же речи на церковном соборе 1551 года царь говорил далее:

А которые обычеи в прежние времена после отца нашего, великого князя Василия Ивановича всея Руси, и до сего настоящаго времени поизшаталося или в самовластии учинено по своим волям[2] или предние законы которые порушены, или ослабно дело, и небрегомо Божиих заповедей что творилося, и о всяких земских строениах, и о наших душах заблуждение о всем о сем доволно себе духовне посоветуйте <…> И сие нам возвестите <…>

А какие обычаи в прежние времена, после [смерти] отца нашего, великого князя Василия Ивановича всея Руси, и до настоящего времени расшатались; или [в годы боярского] самовластья учинено по своим волям; или прежние некоторые законы нарушены; или расстроено дело, и невзирая на Божии заповеди что творилось; и о всяком земском строении, и о заблуждении наших душ, – обо всем об этом обстоятельно между собой духовно посоветуйтесь <…> И нам о том объявите <…>

Как видим, идеалы царя и его советников сугубо консервативны и пронизаны христианской моралью. В этом контексте радикальный разрыв с прошлым был просто невозможен: новое допускалось лишь под видом «возврата» к обычаям предков и путем постепенного изменения («исправления») сложившегося порядка.

Подобные умонастроения были свойственны современникам Ивана Грозного во многих странах, даже тем из них, кого мы теперь считаем смелыми новаторами. Так, «отец Реформации» Мартин Лютер в послании к немецкому дворянству (1520) писал об «исправлении» (Besserung) христианства и церкви. А знаменитый французский философ Жан Боден, ссылаясь на Аристотеля, предостерегал от каких‑либо изменений в государстве.

И тем не менее изменения происходили: XVI столетие в России, как и во всей Европе, было очень динамичным. Но оглядка на старину и неразвитость бюрократического аппарата делали преобразования в царстве Ивана Грозного очень непохожими на привычные для нас реформы XIX–XX веков. В частности, в отличие от более близких к нам времен, нововведения в России XVI столетия, как правило, не сопровождались какими‑либо манифестами, а упоминания о них на страницах летописей скупы и нерегулярны. Поэтому и цели, и хронология преобразований продолжают служить предметом споров историков.

Более того, нередко новшества вводились сначала в нескольких уездах, как бы в порядке эксперимента, и лишь впоследствии распространялись на всю страну. В результате преобразования в той или иной сфере растягивались на многие десятилетия. Так, создание специальных органов по борьбе с разбоями началось на рубеже 1530–1540‐х годов, когда населению ряда уездов на севере и в центре страны были выданы особые губные[3] грамоты, предусматривавшие избрание на местах должностных лиц – губных старост и целовальников, на которых были возложены розыск и наказание разбойников. В столице была создана боярская комиссия – «бояре, которым разбойные дела приказаны», – призванная контролировать деятельность местных губных органов. Впоследствии правительство вернулось к этой проблеме в конце 40‐х – середине 50‐х годов XVI века (именно тогда был окончательно сформирован Разбойный приказ и составлена его Указная книга), а затем еще раз – в 1600–1601 годах. Но, инициировав в конце 1530‐х годов создание первых губных органов для борьбы с разбоями, правительство юного Ивана IV фактически сделало первый шаг к реформированию всей системы местного управления, не имея, похоже, на тот момент никакого ясного плана подобной реформы.

В первой половине XVI века в Российском государстве сохранялась архаичная система местного управления, унаследованная от Московского княжества и носившая явно патримониальный (вотчинный) характер. Суть ее заключалась в том, что должности наместников (в городах) и волостелей (в сельской местности) распределялись в качестве кормлений, т. е. материальных вознаграждений за службу среди членов государева двора – замкнутой столичной корпорации служилых людей. Население обязано было содержать кормленщиков, доставляя им «корм» (деньгами или натуральными продуктами) в установленные сроки, а те осуществляли на вверенной им территории судебно‑административные функции. Кормленщики рассматривали предоставляемые им время от времени управленческие должности как свое законное право и источник дохода. Кроме того, отправляясь на военную службу, они поручали отправление судебных и административных обязанностей своим тиунам (холопам). Все это создавало богатую почву для злоупотреблений, а какой‑то системы надзора за деятельностью наместников и волостелей не было. Недовольным жителям оставалось жаловаться великому князю, но в период малолетства Ивана IV этот канал обратной связи, по сути, не действовал.

Как бы поступил радикальный реформатор, вроде Петра Великого, с неэффективным институтом, вызывавшим к тому же многочисленные нарекания со стороны населения? Скорее всего, упразднил бы его одним росчерком пера и создал бы что‑то взамен, причем, возможно, по иностранному образцу. Но правители XVI века мыслили и действовали по‑другому, предпочитая, так сказать, «рубить хвост по частям».

Губные грамоты изъяли из юрисдикции наместников и волостелей только одну категорию дел – о разбоях. Все остальные преступления оставались подсудны кормленщикам, что и было подтверждено царским Судебником (ст. 60). Но теперь в дополнение к кормленщикам в систему местного управления был введен новый элемент – губные старосты (это название закрепилось к концу 1540‑х годов), избираемые из числа уездных детей боярских. Вот как самая ранняя из дошедших до нас губных грамот (Белозерская, датированная октябрем 1539 года) описывает процедуру выборов:

И вы бы, меж собя свестясь все заодин, учинили собе в тех своих волостях в головах детей боярских в волости человекы три или четыре, которые бы грамоте умели и которые пригожи, да с ними старост и десятцких и лутчих людей крестьян человек пять или шесть, да промеж бы есте собя, в станех и в волостях, лихих людей розбойников сами обыскивали по нашему крестному целованью въправду без хитрости <…>

И вы бы, сговорившись все между собой, поставили в тех своих волостях в головах детей боярских: в [каждой] волости человека три или четыре, которые были бы грамотными и годными, да с ними старост и десятских и лучших людей‑крестьян человек пять или шесть, да у себя в станах и волостях лихих людей‑разбойников сами бы разыскивали по нашему крестному целованию, по правде, без хитрости <…>

Характерно, что жалованья выборным головам и их помощникам не полагалось, зато за нерадение в розыске разбойников или попытку им «норовити» грамота от имени великого князя грозила старостам суровыми карами и взысканием с них стоимости исков пострадавших от разбойников людей «без суда вдвое». Опись конфискованного у разбойников имущества, а также списки избранных старост и «лучших людей» по волостям надлежало присылать в Москву – «к боярам, которым разбойные дела приказаны» (а позднее – в Разбойную избу). Так элементы выборного местного самоуправления встраивались в формирующуюся централизованную бюрократическую систему.

Более решительно к демонтажу системы кормлений власти приступили в 1550‑х годах, когда в северных, северо‑западных и центральных уездах страны были упразднены должности наместников и волостелей, а судебно‑административные и фискальные функции возложены на выборных – «излюбленных голов» или земских старост. Чтобы компенсировать потерянные кормленщиками в этих районах доходы, был введен специальный налог – кормленый окуп, поступавший в государеву казну, откуда деньги выплачивались затем служилым людям в виде жалованья.

Правда, и в середине XVI века кормления не были полностью ликвидированы: наместничества сохранились в стратегически важных пограничных городах (Новгороде, Пскове, Смоленске и др.). Лишь в 1580‐х годах наместники были повсеместно заменены воеводами, которые напрямую подчинялись столичным приказам.

Таким образом, к концу XVI столетия система управления Русского государства сочетала в себе элементы выборов (на местах) и бюрократию (в центре). Нечто подобное в то время можно было обнаружить и в Англии: при сравнительно немногочисленном чиновничестве (бóльшая его часть была сосредоточена в Лондоне) многие важные управленческие функции выполняло провинциальное дворянство (джентри), не получавшее коронного жалованья.

Не стоит думать, что отправление выборной должности в те времена было некой синекурой. Скорее такая должность рассматривалась как тяжелая обязанность и род государственной службы. Не являлась она и ступенькой в карьере, поскольку, например, губным старостой мог стать только уволенный с ратной службы по старости или болезни сын боярский. И тем не менее должность губного старосты, поскольку с ней был связан целый ряд властных полномочий, пользовалась в провинциальном дворянском обществе немалым авторитетом, и за контроль над ней боролись между собой местные влиятельные кланы.

[1] Само слово «рада» (буквально «совет») представляет собой полонизм, характерный для творчества Курбского в бытность его в Великом княжестве Литовском. Выражение «избранная рада» примерно соответствует «ближней думе» московских государей.

[2] Намек на «своеволие» бояр в период малолетства Ивана IV.

[3] Название происходит от слова «губа» (предположительно псковского происхождения), которое означало административный округ.