Это будет тяжёлая глава. Тяжёлая, и потому, вероятно, короткая. Я человек сугубо гражданский, но всегда принимал войну близко к сердцу. Ничего удивительного: я советский ребёнок, война для меня – это прежде всего Великая Отечественная. При всём героизме советского народа, при абсолютно оправданном пафосе Великая Отечественная вызывает у меня еле сдерживаемые слёзы. И даже в советском кинематографе из всех фильмов о войне (а прекрасных, потрясающих лент о той войне в СССР было снято очень много) я предпочитаю не столько героические, сколько трагические: «Они сражались за Родину», «Отец солдата», «А зори здесь тихие…», «Иди и смотри»… Война – это человеческое горе, огромная народная трагедия; может быть, поэтому я и «маленькие», «быстрые» войны воспринимаю эмоционально и не могу отрешиться от их человеческого измерения. А должен бы, всё‑таки политтехнологическая деятельность в анамнезе. Впрочем, ещё у меня в анамнезе и война националистического Киева против Донбасса – единственная, которую я видел своими глазами. Однако где‑то на подсознательном уровне она для меня является продолжением Великой Отечественной – при всех «но» в отношении причин, масштаба действий и благородства участников. В общем, мне очень сложно писать о войне беспристрастно, оценивать её с «экспертной» стороны как геополитическое событие вне человеческого измерения. И поскольку в этой главе мне нужно говорить так или иначе о войне, причём как раз не о человеческом её измерении, а о геополитическом, я чувствую, что много написать не получится. Но, может, и не нужно?..

…Когда вышел фильм Джаника Файзиева «Август восьмого», я ничего особенного от него не ожидал. «Турецкий гамбит» был неплохим, но это же экранизация, да ещё и событий весьма отдалённых по временной шкале. А тут – то, что происходило совсем рядом, совсем недавно, трагическое и страшное. Говоря откровенно, я опасался не столько скверной актёрской игры, как это повелось в постсоветском кинематографе, дурацких диалогов и перевирания фактов, сколько пропаганды. Конечно, либерально‑западный вой, стоявший вокруг грузино‑осетинской войны, да и вокруг фильма уже на момент начала съёмок, меня нимало не трогал: что собой представляет Саакашвили и что именно происходило в августе 2008 года в Южной Осетии, я прекрасно знал. И понимал, что любая, даже самая приукрашенная российская версия событий будет на порядок ближе к действительности, чем феерическое враньё Саакашвили и его сторонников. Но боялся, что государство не упустит шанса втиснуть в фильм избыток пропагандистских штампов – даром что пропагандировать пришлось бы не ложь, а правду, всё равно это представлялось мне совершенно излишним в случае с войной. Среди советских фильмов тоже ведь были никудышные в этом плане – те, где гитлеровцы показаны сворой безголовых идиотов. Вот и тут я опасался увидеть что‑то подобное. И когда оказалось, что в фильме в помине нет не только пропаганды, но и характерного для кинематографистов упоения войной или голливудского трэша с кусками трупов и цистернами крови, я был, признаться, удивлён. Фильм о войне в том самом человеческом измерении, поэтому смотрел я его сквозь слёзы. Знал бы тогда, что через пару лет такое же будет тут, у меня, что украинские бомбы и снаряды полетят в Донбасс…

В общем, грузино‑осетинская война и российское вмешательство в неё – вмешательство, остановившее геноцид, осуществляемый невменяемыми подонками под руководством трусливого геополитического афериста – должно рассматривать в трёх плоскостях. Плоскость первая – гуманитарная. Плоскость вторая – армейская. Плоскость третья – геополитическая. Исходя из тематики моей книги, всё рассмотрение я направляю именно на российское вмешательство и его политический эффект в дальнейшем становлении политической судьбы Путина.

В гуманитарной плоскости августовская война сводится к ёмкому и в данном случае абсолютно уместному слову «геноцид». Вернее, сводилась бы, если бы не российское вмешательство. В ночь с 7 на 8 августа грузинские войска начали массированный артиллерийский обстрел столицы Южной Осетии – Цхинвала. В обстреле участвовали не только миномёты и гаубицы, но и ракетные системы залпового огня «Град», которые спустя шесть лет станут излюбленным оружием Киева в войне против республик Донбасса. Обстреливались сам Цхинвал и пригороды, о точечных ударах речь не шла, жилые кварталы накрывались целенаправленно и без разбору. Грузинская сторона называла это «восстановлением конституционного порядка». Это уже потом, когда они проиграли пятидневную войну, Саакашвили пытался впаривать especially for the West – убийственную чушь в стиле: «Мы, отважные грузины, ещё седьмого августа заметили, как злые русские хотят нас захватить, и опередили их». А вначале, вплоть до того момента, пока российская авиация не начала подавлять грузинские огневые точки, грузинская армия даже не скрывала своих победоносных планов по зачистке Южной Осетии: «Сейчас мы за сутки вернём свои земли»… Именно земли: люди их не интересовали. После пары‑тройки дней по окончании принуждения Грузии к миру даже американские и британские журналисты недоумевали: если грузины пытались «предотвратить» нападение русских, «наступавших» через Рокский тоннель, то почему они зачищали при помощи реактивных систем залпового огня Цхинвал, а не выходы из этого тоннеля? Зачем закреплялись в Цхинвале вместо того, чтобы высаживать к тоннелю десант?

Это уже военно‑политические вопросы, но ответы на них однозначно указывают: Грузия целенаправленно атаковала мирных жителей Южной Осетии. Не могу сказать, что такого мы раньше не знали: знали, конечно, и не только по Великой Отечественной, но и по Карабаху, по Приднестровью, по Югославии, по Ираку и Ливии. Средневековая тактика стирания городов возродилась в XX веке достаточно масштабно. Однако на постсоветском пространстве к 2008 году подобные войны затихли, свелись к отдельным стычкам, спорадическим обстрелам, и примеров целенаправленного долбления по крупному городу «площадной» артиллерией не было. И вот, знаете, я понимаю, что юридически и политически гораздо важнее то, что воодушевлённые пожирателем галстуков грузинские военные атаковали российских миротворцев. Но для меня важнее «Грады», бьющие по Цхинвалу, по жилым домам, школам, университетам и больницам. Именно из‑за них нельзя было не вмешиваться российским силам. Именно миротворческая функция была главной, потому что если бы не русские тогда, то жителей Цхинвала попросту стёрли бы с лица земли. Допускаю, что осетин, живущих в других городах, просто выселили бы. Милосердно, так сказать. Не всех, конечно, но кого‑то точно «благородно» оставили бы в живых…

Сразу хочу сказать: совершенно не склонен усматривать какие‑либо причины свершившихся тогда преступлений в «национальной природе» грузинского народа. Я помню, тогда, во время войны, множество обитавших в Москве боевитых патриотов призывали стереть в ответ на обстрелы Цхинвала с лица земли уже грузинские города. Помню, как кое‑кто разгонял откровенную травлю грузин, живущих в России. И, к сожалению, не могу сказать, что это были исключительные случаи. Были они вполне типичными, частыми, чтобы не сказать массовыми. И спасибо, что российское государство достаточно быстро подавило эту волну. Так вот, я очень хорошо знаю, что любой народ можно ввести в состояние, когда он дойдёт до такой глубины падения, до которой дошла часть грузинского народа. Подчёркиваю: любой. Исключений нет. Те, кто считает, что русские исключение, возьмите да поинтересуйтесь, какое число этнических русских, говорящих на русском языке, воюет на стороне Киева против Донбасса. Их там больше, чем украинцев, и они агрессивнее. Вспомните Власова, наконец. Поэтому причины трагедии не в том, что грузины якобы только кажутся добрым и весёлым народом, а на деле – жестокие дикари. Причины в том, что современное устройство мира, в котором преобладают буржуазные государства, да ещё в совокупности с технически развитыми СМИ, даёт массу инструментов для оболванивания любого народа и доведения его до совершенно животного состояния. Поверьте мне, уважаемые читатели, большинство из вас тоже можно убедить чёрт знает в чём – точно так же, как убедили грузин в благородности их миссии и в том, что злобные русские вероломно на них напали. Убедили ведь многих из вас в том, что Украина сплошь заселена «криптобандеровцами». А других убедили в том, что для предотвращения аварий нужно окропить аварийный участок шоссе святой водой и пройти по нему крестным ходом. И это никак не связано с вашей национальностью.

То, что августовская грузино‑осетинская война вбила ещё один мощный клин между не просто дружными ранее, а действительно братскими народами, каковыми были все населявшие СССР нации, – ещё одно огромное преступление Саакашвили и его кураторов. Действия российского руководства в той войне предотвратили геноцид, не позволили загнать этот клин до конца, но всё‑таки он был вбит. Это то последствие войны, которое остаётся в сердцах и передаётся из поколения в поколение, избавиться от него сложнее всего… И потому когда Саакашвили расстреляют или повесят – а я очень на это надеюсь, – я не выскажу ни слова сожаления.

Армейская или боевая плоскость августовской войны важна потому, что это было фактически первое столкновение российских войск с полноценной армией. Да, армией маленькой страны, вне всяких сомнений. Но! Это была армия, тщательно подготовленная и натренированная натовскими инструкторами, усиленная наёмниками и «добровольцами» из Прибалтики, Азербайджана и Украины. Это была армия, долгое время готовившаяся к нападению на Южную Осетию и находившаяся в более выгодном положении. Наконец, это была армия, равноценная по численности той группировке войск, которая была задействована Россией в конфликте. Так что не стоит, безусловно, преувеличивать победу над ней, но нельзя и преуменьшать. Всё‑таки что ни говорите, а армия была настоящей, и совершенно очевидно, что самостоятельно трёхтысячная осетинская армия, даже с гипотетической помощью абхазских вооружённых сил, не смогла бы удерживать грузинских агрессоров даже в течение пары дней. В общем, обезвредить грузинскую армию за пять дней было несомненным боевым успехом.

И здесь огромное значение имела своевременность принятия решения о вмешательстве. Да, конечно, к подобному развитию событий Россия была готова, и планы Тбилиси по атаке на Цхинвал также были известны. Но время атаки не знали, а главное – велика была вероятность, что в боевых действиях обвинят исключительно Россию. Для «надёжности» можно было бы немного подождать, верно? Ведь понятно, что более сильная российская армия снесла бы даже закрепившихся в Цхинвале грузин без каких‑либо сложностей через сутки, когда уже ни у кого в мире не оставалось бы сомнений в том, что войну начал именно Саакашвили. Вот только эта «надёжность» обернулась бы ещё большим числом жертв с осетинской стороны. Поэтому трудно не признать, что решение было принято очень своевременно. И так же трудно не обратить внимания на то, с какой чёткостью была выполнена задача. В то время как грузины поливали Цхинвал из «Градов», выжигая город дотла, российские артиллеристы и лётчики били точно по военным объектам, сводя «гражданский» ущерб к минимуму. Это, вне всяких сомнений, не только вопрос нравственной позиции, это ещё и показатель профессионализма, причём такого уровня, каковой до того связывался в основном с американской и израильской армией, но никак не с российской.

Правильный выбор времени для принятия решения о вмешательстве в разворачивающуюся бойню – наверняка общая заслуга «тандема», а не кого‑то одного: Путина или Медведева. Я, кстати, когда сталкиваюсь с ура‑патриотической критикой Медведева – дескать, либерал он и западник, ничего хорошего от него России не будет, – всегда вспоминаю, что в августе 2008‑го Медведев мог если и не воспрепятствовать вмешательству российской армии (понятно, что всегда есть методы, позволяющие вынудить главнокомандующего подписать приказ о наступлении, тем более при схеме «тандем», в которой Владимир Владимирович даже на должности премьер‑министра всё равно обладал президентским влиянием), то по крайней мере оттянуть это вмешательство и тем самым, как говорится, испортить всё или почти всё. Однако не сделал; более того – сыграл очень жёстко, без каких‑либо попыток сгладить углы. Это не только подтвердило полную гармонию и работоспособность «тандема», но ещё и заметно повлияло на информационную ситуацию в течение пятидневной войны. А информационная ситуация была важнейшей составляющей боевой плоскости этой войны. Если вспомнить, что к 2008 году Россия уже находилась в статусе «плохого парня» для мировой политики, то вполне можно было ожидать априорного обвинения российской стороны во всех грехах этой войны. То есть когда Саакашвили на второй день стал нести на весь мир плохо организованный бред о том, что «грузины остановили российского монстра, который собирался захватить весь Кавказ», он работал наверняка беспроигрышно. Как он думал. Но он не учёл одного: Россия Путина и Медведева при выполнении задач геополитического масштаба не ограничивается сугубо военными средствами. Значимость информационной составляющей «тандему» была прекрасно известна: как для внешней, так и для внутренней аудитории. В конце концов, ельцинская Россия неслучайно ассоциировалась исключительно с теми образами, которые транслировались СМИ, в том числе мировыми.

Что было сделано российской стороной? Во‑первых, полностью сохранены и вовремя предъявлены мировой общественности заявления грузин, звучавшие до того, как российское вмешательство стало очевидным. А грузины, напомню, и устами Саакашвили, и устами всяческих генералов недвусмысленно заявляли: они идут «восстанавливать конституционный порядок», они не намерены останавливаться, а осетинам лучше бежать, пока могут. Параллельно с этим самодовольные наглецы даже требовали от России «выполнить настоящую миротворческую функцию». Ощущение полнейшей безнаказанности творило бог знает что со вспыльчивыми, но в принципе незлобивыми певунами: всё происходящее они воспринимали как развлечение, как небольшую шалость, за которую они заранее получили индульгенцию в виде американского одобрения внешней политики Саакашвили. Они не учли того, что: а) американцы никогда ни за кого не «вписываются» военными средствами: за нефть – могут, за кого‑то – нет; а без военной поддержки, ясное дело, грузинам с русскими не справиться; б) Советского Союза давно нет, и то, что могли позволить себе братские народы в советских республиках (например, демонстративно не понимать русский язык в грузинских или прибалтийских магазинах и т. д.) и позже во времена ельцинской России, по отношению к суверенной России позволить уже нельзя; в) схема «наглый шпанёнок задирает взрослого, а когда взрослый даёт ему подзатыльник, появляется здоровенный уголовник и требует не обижать маленького» работает только в том случае, если взрослый даст слабину. А взрослая Россия слабины не дала. Саакашвили даже момент выбрал специально и очень удачно, как ему казалось: Олимпиада, все заняты ею, никто не щёлкнет по носу, даже Путин на Олимпиаде, ну, а уж либеральный Медведев пока спохватится… Всё оказалось верно, по носу никто не щёлкнул, только вот либеральный Медведев «спохватился» очень быстро, гораздо раньше, чем могли представить себе певучие горцы. А Путину и пребывание на Олимпиаде не помешало оставаться Путиным. Кстати, думаю, именно тогда, в 2008‑м, начал умирать олимпийский спорт. Потому что тот факт, что во время Олимпиады никто из покровителей грузин – ни американцы, ни европейцы – не дёрнул невменяемого Саакашвили за галстук и не сказал ему «цыц!», показал: Олимпиада больше не является международным объединяющим событием, она утратила свой смысл. Поэтому не стоит особенно переживать из‑за допинговых атак на Россию. В конце концов, медалей с нацистской Олимпиады 1936 года у нас тоже нет. И слава богу. До тех пор, пока олимпийское движение не удастся перезапустить, России в нём делать нечего: ниже нашего достоинства.

Но вернёмся к информационной ситуации. Россия не позволила Саакашвили закрепить его версию «Грузия отвечала на российскую агрессию». Больно уж идиотская версия была! К тому же слишком много данных о том, кто действительно начал первым, находилось в открытом доступе. Россия оперативно предоставила все свои данные европейским структурам, не забыв о европейских журналистах. Обстрел «Градами» Цхинвала подтвердила ОБСЕ; немцы, французы и англичане заявили, что грузины лгут о своих действиях в начале войны и что русские действовали в ответ. Пришлось сдать свои позиции и американцам – особенно после потрясающего по своей наглости инцидента с интервью осетинской девочки телеканалу «ФоксНьюс»: Аманда Кокоева, американка осетинского происхождения, гостившая у родственников во время начала войны, прямо заявила о том, что войну начал Саакашвили… и в этом момент ведущий решил срочно уйти на рекламу. Даже американские политики и журналисты не смогли проигнорировать столь откровенную попытку заблокировать информацию. Комиссия, созданная Европейским союзом, в результатах расследования хоть и не удержалась от упрёков России в «чрезмерности реакции», тем не менее чётко указала: война начата Грузией, вторжения российских войск не было, был ответ российской армии на грузинские атаки против российских миротворцев; Россия действовала в рамках обороны. Кстати, то, что следователи комиссии настаивали на «чрезмерности» ответа, никакой критики не выдерживает: Россия могла спокойно дойти до Тбилиси, чтобы однозначно удостовериться в усвоении мирных ценностей господином Саакашвили. Но остановилась ровно в тот момент, когда грузинская армия уже не могла бы вернуться к своей увлекательной идее геноцида осетинского народа. Гори через три дня после захвата был передан под контроль грузинской полиции; в Поти российская армия, вопреки истерикам Саакашвили, не заходила. И что самое важное: в этом смогли убедиться и зарубежные журналисты, и следователи комиссии ЕС. Ну, а вишенкой на информационном тортике стали, конечно, звёздные ролики Михаила Саакашвили: бегство на корточках от воображаемого самолёта и поедание галстука убедили даже самых больших его симпатиков, что президент Грузии не заслуживает ни доверия, ни уважения. Он проиграл именно тогда, когда вприсядку носился по улице, потому что нельзя быть трусом, если всего двое суток назад ты «восстанавливал конституционный порядок».

Саакашвили проиграл, а Россия победила. И это была очень важная победа. Во‑первых, первая серьёзная военная победа с момента прихода Путина к власти. Конечно, многие сейчас вспомнят Чечню, но внутренние военные победы – это, простите, не столько победы, сколько исправление ошибок, пусть и не своих, а предшественников. А вот военные победы на внешних фронтах, да ещё и, будем откровенны, победы благородные – совершенно другое дело. Итак, в чём заключалась победа? Во‑первых, по носу основательно получила не просто Грузия – бывшая советская республика, а Грузия – американский протекторат. Получил по носу американский ставленник Саакашвили. США, конечно, по носу не получили, но впервые убедились: Мюнхенская речь Путина – не пустые слова, а полноценная внешнеполитическая концепция, которую Россия намерена воплощать в жизнь. Концепция, ёмко выраженная фразой «во внешней политике Россия будет руководствоваться своими интересами». То, что с ельцинской эпохой покончено, было подтверждено недвусмысленным силовым сигналом. Во‑вторых, Россия выступила в своей классической исторической роли защитницы: уж если и есть у нас национальная идея, то она именно в этом, в величии через защиту. Такое возвращение к своей исторически центральной геополитической роли не прошло незамеченным. И не менее важно – это в‑третьих, – что возвращение получило в итоге позитивную оценку в мире. На международном уровне действия России, пусть и с оговорками, были признаны правомерными. То есть Путин, выступивший в Мюнхенской речи с критикой США за их гегемонию, которая приводит к разрушению мировой правовой системы, не стал отвечать аналогичными нарушениями и разрушением, а наоборот: продемонстрировал, как можно отстаивать национальные интересы, укрепляя при этом систему международных отношений и осаживая зарвавшихся нарушителей, вознамерившихся переделать мир под себя. В‑четвёртых, это была первая военная победа, которая показала, что российская армия полностью оправилась от ельцинского разложения – по крайней мере в том, что касается боеспособности. Для реализации путинской внешней политики боеспособная армия была совершенно необходима, да и вообще все помнят о «союзниках России». В ельцинский период один из важнейших союзников, армия, пребывал в состоянии плачевном; август 2008‑го показал, что армия выздоравливает, что было несомненной победой. И наконец, в‑пятых, это была победа схемы «тандем», доказавшей свою работоспособность в самых сложных ситуациях.

В общем, получилось, что военная машина российского государства сработала на отлично – и в информационной части, и в собственно армейской части, и в части верховного командования. И здесь мы вплотную переходим к плоскости политической и геополитической. О ней я уже выше написал: быстрая и справедливая победа в благородной роли, которая увенчала российское вмешательство в грузино‑осетинскую войну, стала первым серьёзным (очень серьёзным) подтверждением того, что Россия не только сделала в Мюнхенской речи заявку на геополитическое лидерство в регионе, но и намерена её воплощать самыми эффективными способами. И как путинскую, так и медведевскую Россию не особенно волнует, кто конкретно попытается воплощению этой заявки помешать. Кто‑то из соседей – хорошо; американцы – ещё лучше; кто бы ни стал помехой – её будут устранять. Для реализации плана, заложенного в Мюнхенской речи, России необходимо было стать сильной – и в августе 2008‑го она свою силу продемонстрировала. Геополитический лидер обязан быть справедливым, если он не хочет быть геополитическим диктатором (а им Россия, согласно Мюнхенской речи, быть не хотела, поскольку именно такое поведение США Путиным было публично раскритиковано). В августе 2008‑го Россия показала себя справедливым и умеренным геополитическим лидером, суровым, но совершенно немстительным и не упивающимся избиением «геополитических младенцев». Геополитический лидер также должен быть абсолютно свободен от преклонения перед предыдущими или конкурирующими лидерами, даже если совсем недавно слабость вынуждала его преклоняться. И в августе 2008‑го Россия недвусмысленно продемонстрировала, что никакого пиетета к американским потугам на мировую гегемонию не испытывает. Самое главное, что у Путина и Медведева в грузино‑осетинской войне был основательный соблазн сдать назад. Ну в самом деле: грузин приструнили, Саакашвили галстуком накормили, осетин спасли. Вроде как статус‑кво восстановлен, можно вернуться к прежнему бытию: Южная Осетия и Абхазия остаются непризнанными государствами, Грузия постепенно, понемножку втягивает их обратно в свои щупальцевые объятия, действуя уже не прямолинейно и глупо, как при Саакашвили, а по новым технологиям… Пять‑семь лет – и Южная Осетия с Абхазией были бы просто вынуждены постепенно возвращаться к Грузии, пусть не в состав, но на орбиту.

Но не тут‑то было. Все эти возможности и планы Путин перерубил одним ударом: в том же августе Россия признала независимость Южной Осетии и Абхазии. Несмотря на то, что в этом вопросе Россия фактически остаётся в одиночестве, этим признанием была поставлена точка в военных перспективах подчинения отколовшихся регионов Грузии. Почему? Да потому что признать могли и раньше, очень давно, но сделали это только после того, как Грузия своей агрессией превратила ситуацию в необратимую. Тем самым Путин и Медведев как бы разводили руками: мол, ребят, мы терпели‑терпели, но надо ведь меру знать. А кроме того, Путин мог с чистой совестью сказать: дорогие партнёры, я вас предупреждал по поводу косовского прецедента? Предупреждал. Ну вот теперь не обижайтесь. Да, теперь Путин мог себе позволить сказать именно так. Поскольку именно так разговаривают геополитические лидеры.