«Зеленый город» - это шапка для целой цепи других названий, как, например, эко-город, экополис, эко-поселение, «умный город» и т.д. Сегодня приставку «эко» использует всякий в надежде, что она увеличит привлекательность продаваемого им товара или услуги. Для чего социологам нужно изучение концепций «зеленого города» прошлого? Во-первых, их изучение расширяет их профессиональный и социальный кругозор. Перенасыщенность мозга современного интеллектуала уже готовой информацией (в Википедии можно найти ответ на любой вопрос и даже выдать его за собственное знание) делает этот мозг ленивым и нелюбопытным. Зачем что-то искать, когда можно просто выбрать из множества заготовок наиболее подходящий ответ на любой запрос? Обратите внимание на то, как работают профессиональные фотографы с моделью? Они делают тысячу снимков разных ее поворотов и поз и потом выбирают один из них, наиболее соответствующий вкусам своего читателя и начальства. Но отбор из множества уже готовых вариантов одного - это не творчество, а ремесло. Однако каждый из таких вариантов можно назвать «экологическим».

Я совсем не сторонник авангарда, в том числе в градостроительстве и формировании среды обитания человека. Но подобные задачи никогда не решаются перебором вариантов ответа, потому что все они - лишь разные повороты и ракурсы одного и того же! Завтра заказчик даст вам новую задачу, и вы будете вертеть иную модель в другом облачении для получения уже другого результата. А в нашем случае задача - на порядок сложнее. Надо создать модель безопасной и комфортной среды обитания горожанина в условиях постоянных ее изменений. Надо уметь «соединять несоединимое», то есть владеть методами междисциплинарного анализа и уметь их выражать в конкретных инженерных моделях и конструкциях. Наконец, временной лаг нашей задачи - не день или час, а, как минимум, годы и даже десятилетия. Или, переходя на профессиональный язык, наша задача состоит в получении некоторого относительно устойчивого результата, выраженного в параметрах городской среды, в условиях постоянно изменяющихся глобальной ситуации. И вот здесь знакомство с историей российского и советского «зеленого» градостроительства поможет увидеть, какие именно параметры этой среды горожанин стремится поддерживать в стабильном состоянии, а какие, напротив, хотел бы видеть изменяющимися.

Знатоки истории российского градостроительства могут возразить мне, дескать, ведь вся эта история на 90% это утопии, «бумажное проектирование»! Согласен. Однако утопии учат главному: размышлению о безопасном и привлекательном для человека будущем, как бы фантастически оно ни представлялось в очередном «бумажном проекте». Замечу кстати, что почти все социальные и, тем более, технические утопии фантастов прошлого оказались провидческими, как бы это ни казалось удивительным. Возьмем «детский» пример: практически все, что было предсказано в романах Жюля Верна, было практически реализовано в течение последующих 100 или 120 лет! А предсказания Г. Уэллса о том, что современные города будут расползаться как «пыльные грибы» (иначе «дедушкин табак»)? - то же самое.

Во-вторых, любой градостроительный проект желаемого будущего отражает дух своей эпохи. Изучая массу социальных, технических, биохимических и других компонентов и процессов, составляющих в совокупности среду нашей жизни, мы как- то забываем о необходимости ее экологической безопасности и комфорта. Здесь есть два противоположных подхода. Один - директивный, когда конструктор этой среды, неважно кто он - архитектор, инженер или политик полагает, что он как профессионал «знает лучше». Характерно, что этим обычно грешат полузнайки. Это такая «детская болезнь» начинающих профессионалов, которой, например, болели некоторые новые члены студенческой Дружины охраны природы еще во времена СССР. Однако, постепенно в процессе накопления знаний, соединенных с практическим участием в борьбе за охрану природы, эта болезнь у них быстро прошла, потому что только владение экологическим знанием - это лишь половина дела. Остальное приходит потом, с опытом реального знания-действия в сложных и часто быстро изменяющихся условиях. Поэтому мое глубокое убеждение, что охрана, защита или формирование среды обитания - это эмпирический процесс, соединяющий научное знание и практический опыт защитника природы, естественной или созданной человеком. По той же причине это экологическое знание-действие есть соединение знаний о трех уровнях формирования среды обитания: глобальном, региональном и локальном (ситуативном). Сегодня мы живем именно в таком трехмерном пространстве! В пространстве нестабильном, развивающемся нелинейно и подверженном неожиданным резким изменениям и поворотам. Именно такой «сюрприз» принесло нам холодное и дождливое лето и осень 2017 г.

В-третьих, изучение концепций «зеленого города» прошлого есть процесс накопления отрицательного опыта прошлого, то есть знаний о том, чего не следует делать! История науки так построена, что ее исследователи обычно акцентируют внимание читателя или студента на положительном опыте прошлого. Только немногие историки науки, как, например, В.И. Вернадский, всегда стремились к «объемному» видению накопленного знания-опыта. В-четвертых, изучение процессов экологизации российских мегаполисов невозможно без сравнения с аналогичным опытом за рубежом. И такой сравнительный опыт был накоплен мною в процессе разработки проекта «Города Европы.» [Cities of Europe., 1991], а затем и в ходе других международных проектов. В течение 1980-2000-х гг. шел интенсивный обмен концепциями и результатами исследований по данной теме. Сегодня такой обмен сильно сократился, по моему мнению, по чисто политическим причинам.

«Зеленый город» (его экологизация, создание благоприятной среды обитания и другие названия этой проблемы) - задача стратегическая, зависящая от многих факторов: истории и культуры страны и города, нынешнего состояния этой среды, наличных ресурсов, доступности отечественного и зарубежного опыта и от общей геополитической ситуации в мире. Для России является ценным опыт решения той же проблемы, которая уже давно ставится и обсуждается в отношении крупнейших мегаполисов мира, Нью-Йорка, Лондона, Мехико, Сан-Паулу, Токио и других городов. Не менее ценными являются идеи, проекты и планы реализации «зеленого города», накопленные в России / СССР / РФ с самого начала ХХ в. Этот опыт остается до сих пор малоизученным. Наконец, предстоит изучить и обобщить идеи и результаты деятельности, как государственных органов, так и гражданских инициатив и движений, начиная с 1960-х гг. по настоящее время.

История «зеленого города» в России

В главе рассматриваются этапы развития концепции эко-города на протяжении 100 лет. Отмечается, что эти концепции всегда были связаны с господствующей идеологией и актуальными социально-экономическими задачами дня. На протяжении всех лет шла борьба между двумя социально-градостроительными концепциями: урбанизацией и дезурбанизацией, стремлением к обобществлению быта и его индивидуализацией. Однако исторически сложившиеся города России сохраняли свои историко-культурную преемственность, тогда как новые отражали меняющиеся идеологические установки. Собственно концепция «зеленого города» была сформулирована лишь однажды в ходе дискуссии о «социалистическом городе». Однако разработка концепции и программ «экологизации» российских городов продолжается и сегодня. С исторической и социологической точек зрения, я выделяю семь периодов формирования концепции «зеленого города».

Первый период (1900-1914 гг.)

В нем господствовали две тенденции: культурно-историческая и идеологическая. Первая выражалась в развитии усадебной застройки прошлого века, в которую

вкрапливались «доходные дома» для состоятельных горожан. Или - в застройке полу­сельского типа рабочих поселков. В индивидуальной застройке больших городов господствовал стиль модерн, широко использовавший природные формы и мотивы, как в решении фасадов, так и интерьеров. Вторая реализовывалась в создании фабрично­заводских поселков казарменного типа с минимальными санитарно-гигиеническими удобствами. Идея «города-сада» Э. Говарда [Говард, 1902] широко приветствовалась и рекламировалась в среде российских интеллектуалов [Мижуев, 1916], но реально она была реализована лишь в ряде поселков вдоль железных дорог, в которых жили инженеры и обслуживающий персонал железных дорог [Меерович, 2007]. Столицы, Санкт-Петербург и Москва, сохраняли свою социальную структуру и планировку, а новые промышленные предприятия строились на их периферии и в отдельных городках (Иваново, Орехово-Зуево, Тосно). Две столицы, несмотря на гражданскую войну и радикальную смену способа производства, сохраняли и развивали свои представительские функции и исторически сложившуюся градостроительную структуру. Однако под жестким градостроительным каркасом этих структур быстро развивались самые разные гражданские организации, начиная от благотворительных и до просветительских, литературно-художественных, театральных клубов, кружков и т.д.

Второй период (1917-1928 гг.)

Гражданская война и разруха не способствовали развитию идей «зеленого города» в России. Хотя городское население страны сократилось, попытки реализации концепции «города-сада» продолжалась в первые годы советской власти. Например, в основу плана восстановления Петрограда еще в первые годы революции был заложен принцип «города-сада» [Яницкий, 2007]. Историческая и культурная среда существующих городов сопротивлялась новому порядку, поэтому удалось только спроектировать и построить «город-сад» на периферии Москвы (поселок Сокольники). Одновременно эти годы были периодом расцвета так называемой «бумажной архитектуры», в ходе которого сформировалась школа русского архитектурного авангарда [Хан-Магомедов, 1994]. Идеи этого авангарда частично были заимствованы в Европе (Баухаус), но поскольку реализовать их в тот период было нельзя, они были чисто ментальными и проектировались только на бумаге вне зависимости от конкретных условий природного и социального ландшафта.

Одним из выдающихся представителей этого периода был архитектор К.С. Мельников (1890-1974 гг.), лидер русского функционализма и конструктивизма, хотя он себя называл создателем «кинетической архитектуры». «Динамические» постройки Мельникова противопоставляли себя окружающему их ландшафту. Тем не менее он создал проект Парка культуры и отдыха им. М. Горького в Москве (1928 г.), но это была, скорее, штучная работа. А вот другая, менее заметная тенденция социально-культурной жизни в следующий период сыграла решающую роль. Речь идет о возникновении в 1920-х гг. множества архитектурных, художественных и литературных кружков, которые впоследствии оформились как участники (и конкуренты) в дискуссии о социалистическом городе (АСНОВА, ОСА, АРУ и другие). [Хан-Магомедов, 1994]. Именно в эти годы сформировались две противоположные концепции «зеленого города»: урбанистическая и дезурбанистическая. Авторы той и другой, выступая одновременно как градостроители и как социальные конструкторы, создавали свои гениальные «динамические» города на листе бумаги.

Третий период: дискуссия о социалистическом городе (1928-1931 гг.)

Этот период резко отличался от предыдущих: в СССР началась интенсивная индустриализация, а существующие города не могли вместить огромный приток рабочих рук из села. Некоторые индустриальные центры практически надо было строить заново, нужны были реальные проекты. Для разработки их генеральных планов были привлечены выдающиеся мастера из разных стран Европы. Срочно нужна была концепция города нового, социалистического образца. Ее создание в форме «зеленого города» было прыжком в будущее. Первоначально идея создания нового расселения человечества принадлежала В.И. Ленину. В 1928-1931 гг. развернулась «дискуссия о социалистическом городе», инициированная ЦК ВКП(б), поскольку требовалось развитие массовых форм «социалистического общежития».

В дискуссии приняли участие представители самых разных урбанистических течений (урбанисты, дезурбанисты, апологеты идеи обобществления быта), а также государственные деятели, ученые, инженеры, зарубежные градостроители, представители самых разных профессиональных групп:          Н.К. Крупская,

А.В. Луначарский, Л.Б. Красин, Г.М. Кржижановский, швейцарский урбанист Ле Корбюзье, немецкий Э. Май, российские М.Я. Гинзбург и М.О. Барщ, историки, краеведы, студенты и др. [Сабсович, 1929; Хазанова, 1980]. Такой масштабной и длительной дискуссии по проблемам города будущего в истории России больше не было. Произошло размежевание советской интеллигенции на приверженцев гуманистической традиции и «социальных конструктивистов», адептов идеи создания «социалистического города нового типа». Модель его предложил Ле Корбюзье, утверждая, что в Москве нужно все создать заново, предварительно все разрушив [Хазанова, 1980]. Господствовала идея социальной инженерии, причем уже не только писатели, но и градостроители мнили себя «инженерами человеческих душ».

Соответственно, историческая память о прошлом (за исключением таких сакральных мест как Красная площадь и Кремль) отрицалась, и первой жертвой этого поворота стало краеведческое движение [Смидович, 1930; Лихачев, 1982]. Идеологические установки партии большевиков были ясны: огосударствление градостроительства, его предельная рационализация и мобилизация материальных и человеческих ресурсов. Эти установки нашли свое отражение в постановлении ЦК ВКП(б) «О генеральном плане г. Москвы» (1935 г.). Поиски модели «города будущего» закончились. Однако, сама идея «города-сада», трансформировавшись в концепцию «зеленого города», стала руководящей как при строительстве некоторых новых индустриальных центров (Магнитогорска, Челябинска и Сталинграда).

Уже в тот период, по мысли партийного руководства страны, Москва должна была стать «образцовым социалистическим городом». Но и градостроителя как лидеры этого движения были заражены вирусом радикальной перестройки. Вот ее образец: архитектура есть наука о классовой организации производственно-бытовых процессов людей материально техническими средствами. И далее: «Семьи, в обычном понимании, не существует». Дети с «младенческого возраста и кончая подростками, живут возрастными коллективами», «старики и старухи живут также коллективно в особых, отведенных для них помещениях», все «хозяйственное и санитарно-гигиеническое обслуживание обобществлено», «кровати (в дневное время - прим. Авт.) откидываются». Наконец, Генеральный план (микрорайона) является следствием схем: графика жизни и графиков динамической связи его функциональных зон [Кузьмин, 1930: 14, 16, 17]. Основой жизни будущего социалистического города является радикальная максимизация: обобществления быта и домашнего хозяйства, максимальный охват детей научным контролем и общественным воспитанием, максимальное использование дешевых местных строительных материалов и т.д. [Яловкин, 1930].

Четвертый период: послевоенное восстановление и развитие (1945-1957 гг.)

Так как наиболее плотно урбанизированная европейская часть территории СССР была сильно разрушена в ходе Великой отечественной войны 1941-1945 гг., то основные силы были брошены на восстановление городов и сел этой части страны. То, что удалось построить за эти годы, отличалось разумной планировкой и организацией жизни населения. В основном это были 2-4-хэтажные добротные жилые дома с приусадебными участками (огороды сохранялись еще долгое время). Из так называемых «зеленых» городов 1925-1930-х гг. Сталинград был разрушен практически до основания. Однако принципиально улучшить «ленточную» (дезурбанистическую) его планировку удалось исправить лишь частично.

На планировку и застройку тех лет сильно повлиял тот опыт, которые приобрели советские люди, находясь в Германии, Австрии, Чехословакии. Именно в послевоенные годы в массовый обиход вошла организация жизни горожан по принципу микрорайона (a neighborhood), который был заимствован у градостроителей Великобритании. Микрорайон представлял собой группу сначала 2-4-хэтажных, а потом пятиэтажных домов с общим населением 6-10 тыс. жителей и сетью торгово-бытового обслуживания. В период 1954-1960-х гг. некоторые градостроители, вдохновленные борьбой властей с «излишествами» (именно тогда вошло разделение на архитектуру и простое строительство), попытались реанимировать идею «дома нового быта» [Градов, 1968], популярную в 1920-х гг., причем с отдельным проживанием детей, работающих и стариков. Но дальше публикаций дело не пошло. Чем интенсивнее развивалась индустрия панельного домостроения, тем больше становилось в стране одинаково­безликих микрорайонов. И тем интенсивнее росла самоорганизация их населения с целью озеленения придомовых территорий, и придания хотя бы минимального разнообразия среде своего непосредственного обитания.

Пятый период: 1958-1990-е гг.: поиски новых подходов

Как отмечалось, в 1959-1961 гг. студентами МАРХИ под рук. проф. М.О. Барща был создан «Новый элемент расселения» (НЭР) [Гутнов и др., 1961]. В его последующем развитии сочетались два планировочных подхода: радиально-кольцевой и линейный. Авторы этой модели исходили из того, что в СССР с его огромными территориями город не должен расти, поэтому население такого города не должно превышать 200 тыс. жителей, что уже было утопией. Теоретическими основаниями концепции НЭРа были удобство транспортная и пешеходная доступность, развитость системы обслуживания. При наличии свободных территорий достаточное озеленение представлялась как нечто само собой разумеющееся. Однако это была еще одна утопия, которую никто не пытался реализовать.

Развитие комплексного экологического подхода к городу было положено учеными МГУ и АН СССР вначале 1980-х гг. в программе «Экополис», первоначально предназначенная для малого города [Брудный и Кавтарадзе, 1980].

Ее принципиальной новизной было следующее: (1) она была создана междисциплинарной группой ученых; (2) в ее разработке приняли участие волонтеры и представители городских властей; (3) образ «Экополиса» оказал сильнейшее воздействие, как на профессиональное, так и на массовое сознание; (4) в концепции «Экополиса» подчеркивалось, что обязательным условием реализации программы является экологическое воспитание и образование, а также повседневное участие в природоохранной деятельности большинства населения города. Верховная власть и, прежде всего, Госстрой и Госплан СССР, забеспокоились, так как увидели в этой программе вызов современной односторонней градостроительной политике. Началась срочная разработка программы «Полис», которая, естественно, ничем не закончилась.

Позже была предложена идея «экосистемного линеарного города», по которой население и хозяйство концентрируются в протяженных коридорах вдоль линий коммуникаций в регионах областного масштаба. При этом большая часть территории сохраняется для естественных процессов при щадящей антропогенной нагрузке [Глазычев, 1984, Яницкий, 1987]. Именно тогда было предложено рассматривать экологический подход как общенаучный и междисциплинарный. Соответственно, город есть система внешних и внутренних экономических, социальных, ресурсных, культурных и иных связей, а его «экологичность» - главный ценностный ориентир его развития. Тем самым развивался «средовой подход» к анализу проблем города.

Шестой период: 2000-е гг.: «виртуальный поворот»

Четвертая промышленная революция (нано-технологии, биоинженерные и информационные технологии), не только изменяет структурно-функциональную структуру российского общества, но и само понимание «жизненного пространства» населения мегаполисов. Они и другие крупные города сохраняются, но глобализация вкупе с новой промышленной революцией все больше превращает их в бизнес и сервис-центры, или же в зоны туризма и развлечений. Социальная поляризация городского населения усиливается. На одном «полюсе» - стабильная обеспеченная жизнь, жилые комплексы с обслуживанием и охраной, дети, обучающиеся в лучших вузах за рубежом. На другом «полюсе» - бедность, случайные заработки, плохая еда, ограниченный доступ к учреждениям образования и медицины, криминальные сообщества. Сложившаяся ранее система расселения деградировала, так как ресурсно­ориентированному капиталу нужны не «зеленые города», а новые места добычи или первичной переработки углеводородного сырья. Потенциально проблемные сообщества (научные и университетские городки) стремятся выводить за пределы крупнейших городов. Информационное производство и системы ритейла быстро развиваются, но вследствие отсутствия необходимого правового регулирования паразитируют на потенциале городской среды. Бизнес, стремясь минимизировать свои издержки, превращает город в свою «корпоративную среду» обитания.

Сферу информационного производства городские власти пока не контролируют в силу своего «доиндустриального» образования. Это производство - быстро развивающееся, чрезвычайно мобильное и территориально не фиксированное является современной формой ведения городского управления, бизнеса и сферы обслуживания. Информационные потребности и соответствующие структуры современного города растут так быстро, что ни социология, ни градостроительная теория не успевают их теоретически осмысливать. Это производство руководствуется теми же принципами минимакса. Переход человечества на расчеты в бит-валюте вообще не подлежит осмыслению в терминах локальное-глобальное. Это переход городской жизни в виртуальную реальность, где «зеленые пространства» могут посещаться и потребляться как физически, так психологически, если вид «зелени» подкрепляется зрительными, звуковыми эффектами и запахами. Тем не менее развивается концепция эко-города, предполагающая максимальное использование экосовместимых решений. Наконец, уже два поколения городского населения выросли в социокультурной матрице западной массовой культуры, теперь же их пытаются повернуть к традиционным ценностям с помощью политической риторики. Возникает социокультурный гибрид с неопределенной идентичностью, который будет переносить это раздвоенное состояние на окружающих, что уже и происходит в форме немотивированных преступлений или акций радикальных групп.

Выводы

Вследствие кардинальных перемен в общественном устройстве России и ряда критических состояний (войны, смена типов общественного производства) линейной траектории развития концепции «зеленого города» в российской науке и практике не могло сложиться. На протяжении 100 лет обнаруживается колебание теоретической мысли между радикализмом директивного типа и попытками комплексного конструирования «органической» модели этого города. Если для малого города такая модель уже не раз была создана, то для мегаполиса она не могла быть построена в виду ее чрезвычайной сложности, динамического характера и растущей зависимости от глобальной геополитической ситуации. Предсказуемость и безопасность жизни выходят на первый план.

Тем не менее и в РФ, и за рубежом поиски способов совмещения капиталистического (рыночного) способа производства с «идеальной моделью» жизнеустройства городов продолжаются. Однако решению этой, на мой взгляд, трудноразрешимой задачи, препятствуют следующие процессы. Прежде всего, это продолжающееся разделение человеческих поселений на отдельные анклавы по имущественному, этническому и другим признакам. Чем больше опасность разрушения приватности, тем сильнее стремление обособиться. Затем, это унифицирующее воздействие масс-медиа и сопротивление ему с целью сохранения индивидом своей идентичности. Наконец, сегодня проектирование «зеленых городов» превратилось в род бизнеса, в котором человеческие потребности подавляются рекламной привлекательностью все новых и новых авангардных решений. В результате проектирование этих «идеальных моделей» превращается в еще одну форму унифицирующего воздействия глобализации.