Мокша считается освобождением от майи. Майя — одно из самых важных слов в индийских религиях — и в индуизме, и в буддизме, и в джайнизме. Разнообразный мир явлений и событий — майя (иллюзия), которая скрывает лежащую за ней реальность, Брах­мана. Взаимоотношения майи и Брахмана неясны. В каких отно­шениях состоят между собой пустыня и мираж? Не очень понятно.

Вроде бы мокша указывает на такое состояние сознания, при котором весь разноцветный мир исчезает, и открывается 20

бесконечная, бледно светящаяся пустота — Брахман. Это заблуж­дение: такой взгляд предполагает дуализм (двойственность), несов­местимость, противоположность Брахмана и майи.

Но нельзя говорить, что Брахман — это нечто единое, в отличие от множественных вещей. Брахман — это единое. И Брахман — это множественное. Ни в коем случае нельзя говорить, что Брахман — это нечто простое, в отличие от сложных вещей и явлений. Брах­ман — это и простое, и сложное одновременно.

Брахман недуалистичен, то есть он свободен от оппозиций (адвайта). У него отсутствует противоположность. Он не свет и не тьма. Он и свет, и тьма. Он темнейший свет. Он ярчайшая тьма. Брахман не относится ни к какому разряду и ни к какой категории. Брахман — вне классификаций, он выше всех классификаций. Классификация как раз и есть майя. В санскрите корень -матр- образует глаголы «мерить», «измерять», «строить», «планировать», «создавать», «образовывать». Создавать майю. Этот же корень мы встречаем в словах греческого и латинского происхождения: метр, симметрия («соразмерность»), материал, матрица, материя, матрас и матрос.

Майя — это разделение, измерение и классификация. Основа измерений — деление на единичные отрезки. Мы измеряем нечто, проводя пальцем отметки, рисуя круги — от руки или по циркулю, насыпая зерно в ведро и наливая жидкость в мерный стакан. Сан­скритский корень -два- — родственник латинского слова «duo», русского слова «два», английских слов two, to divide (разделять) и dual — consisting of two parts, elements, or aspects.

Факты и события — это майя. Это означает, что факты и собы­тия — скорее единицы измерения, чем реальность. Описание, клас­сификация и отбор — тоже майя. Факты и события суть абстракции, такие же, как параллели и меридианы. Это воображаемые линии.

Почему это так? Потому что ни один факт нельзя рассматри­вать отдельно, изолированно, отвлеченно. Нельзя рассматривать факт как нечто самостоятельное. У факта, как минимум, есть пара. Например, фон, на котором он появился. Или причина, которая его породила. Без них факт абсолютно непонятен. Определение, огра­ничение, очерчивание — все это выделение, отделение, двойствен­ность. Как только мы провели черту, по одну ее сторону возникает «это», а по другую — «то».

Такие рассуждения пугают тех, кто привык считать предметы и факты надежными кирпичиками мироздания. Но в индуизме

и буддизме деление реальности на элементарные кирпичики — это

майя. Мир фактов — это всего лишь иллюзия ума. Вовсе не в том смысле, что освобожденный человек видит только бесконечную мерцающую пустоту. Нет, освобожденный человек видит тот же самый мир, что и мы, только гораздо ярче. Просто он умеет сбросить сетку классификации, которую мы привычно накидываем на мир. Освобожденный человек не проводит в мире границ, не измеряет его, не делит его на части, как мы. Его мир слитный. Он не разва­ливается на отдельные элементы. Освобожденный человек видит, например, что кожа не только отделяет его от внешнего мира, но и соединяет его с внешним миром. Кожа не только защищает орга­низм от бактерий, но еще дышит, выделяет отходы жизнедеятель­ности организма и открывает организм внешнему миру.

Учение о майе гласит, что предметы, явления и события не имеют границ сами по себе. Такие границы возникают только в человеческих описаниях. Как любили говорить древние китайцы: «Дороги возникают, когда люди их протопчут; вещи возникают, когда люди их назовут» («Чжуан-цзы»).

Возьмем, например, Вторую мировую войну. Принято считать, что она началась 1 сентября 1939 г. и закончилась 2 сентября 1945 г. Ученый-историк может обнаружить «подлинное» начало войны или ее окончание раньше или позже указанных дат. События разделя­ются и сливаются, как шарики ртути. Это зависит от изменчивой историографической моды. Границы событий скорее условны, чем естественны, и это хорошо видно, когда, например, юристы рассуждают о человеческой жизни. Жизнь человека у юристов отсчитывается с момента обрезания пуповины, а можно было бы отсчитывать ее с момента зачатия или с момента отнятия ребенка от груди.

Выделение отдельных «предметов» из слитной плывущей

реальности — эта деятельность носит условный, конвенциональ­ный характер. Обычно человек понимается как единое целое, хотя,

с точки зрения физиологии, человек — это система, в которой

столько же элементов, сколько в человеке органов. И, наоборот,

с точки зрения социологии, человек — это всего лишь элемент системы, которая называется «социальная группа» или «класс». 22

В реальности имеются и поверхности, и линии. Одни фрагменты реальности плотные, другие пустые. Мы пользуемся этим, чтобы проводить границы между предметами. Но учение о майе гласит, что эти облики, отблески, образы, «формы» (рупа) лишены «само­бытия» — свабхавы[1]. Эти образы не существуют сами по себе. Они существуют только по отношению к чему-либо другому.

Твердое тело не может быть определено без соотнесения с пустым пространством. Твердое тело и пустое пространство, звук и тишина, существующий и несуществующий, силуэт и фон неот­делимы друг от друга, взаимосвязаны, они взаимно порождают друг друга. Только из-за майи (условного деления мира на части) они воспринимаются нами по отдельности.

Эти отблески, облики, образы (рупа) суть майя, потому что они непостоянны. Когда индуист или буддист говорит об иллюзорном характере видимого мира, он имеет в виду именно его непостоян­ство, текучесть. Реальность «плывет». Отблески текучи, и поэтому они являются проявлениями майи еще в одном смысле: отблеск нельзя зафиксировать и удержать. Отблеск — это майя, когда ум пытается постичь его и подчинить себе, заключить в жесткие кате­гории мысли, то есть обозначить именами, названиями и словами (нама). Это существительные и глаголы естественного языка. Они создают некие абстрактные «предметы» (кто? что?) и «действия» (что делать? что сделать?).

Чтобы соответствовать своему назначению, названия и тер­мины должны быть четкими и определенными, как любые другие единицы измерения. Но они так «хорошо» справляются со своей задачей, что человек подвергается постоянному искушению сме­шать эти единицы измерения с измеряемым миром, отождествить деньги с богатством, фотографию девушки на страничке в социаль­ной сети — с самой девушкой, затвердевшую и застывшую конвен­цию — с меняющейся реальностью. Покуда человек отождествляет себя чужими ожиданиями, он обречен на разочарование, как тот, кто планирует наносить воды решетом.

Тщетно охотиться за вещами. Тщетно требовать постоянства от людей. Реальность ничего нам не должна. Разум ослепляет нас призраками — воспоминаниями и надеждами.

Майя, таким образом, приравнивается к понятиям нама — рупа («имя» — «образ»). Это только наш разум стремится разложить текучие события по жестким ячейкам классификации. Как только ты понимаешь, что «образ» пуст — неуловим и неизмерим, так пелена майи слетает, а мир становится Брахманом. «Формальный» (рупа) мир становится реальным в тот самый момент, когда мы перестаем его удерживать, когда мы перестаем сопротивляться его изменчивости. Божественность мира и состоит в том, что он изменчивый и текучий. Поэтому мир тождествен с неопределимым и неизмеримым Брахманом.

Изменчивость угнетает только тот ум, который упорно стре­мится управлять миром и контролировать события. Однако ум, отпущенный на волю, ум, который несется в потоке перемен, как шарик от пинг-понга в горном потоке, такой ум испытывает от перемен восторг. Этот мир — бренный, тленный, преходящий. Тема бренного бытия всегда вдохновляла поэтов. Даже там, где сам поэт больше всего страдает от перемен, величие этих перемен проступает во всем блеске:

.завтра, завтра, завтра, -

А дни ползут, и вот уж в книге жизни Читаем мы последний слог и видим,

Что все вчера лишь озаряли путь К могиле пыльной. Догорай, огарок!

Жизнь — это только тень, комедиант,

Паясничавший полчаса на сцене И тут же позабытый; это повесть,

Которую пересказал дурак:

В ней много слов и страсти, нет лишь смысла

(У. Шекспир. «Макбет»).

Учение о майе подчеркивает, что, во-первых, невозможно поймать реальный мир в ячейки слов и понятий, и, во-вторых, что сами эти ячейки — отблески и имена — текучи. Человеческий мир бытийствующего бытия и со-бытийствующих со-бытий — это нама, отвлеченные, абстрактные названия, и рупа, текучие,

ускользающие «образы» и «формы». Мир ускользает и от аскета, и от искателя наслаждений. «Брахман есть вечная реальность, кото­рая стоит за пеленой изменений». Даже это утверждение ускользает от искателя смысла. Даже эта формула не поможет «поймать» мир:

в понятии «Брахман», как и в любом другом понятии, присутствует

нечто обманчивое.

***

Все то, что написано выше, относится к брахманистской фило­софии. Изначально она, вероятно, была переработкой сырых

психологических переживаний йогов, которые любили экспери­ментировать с собственным сознанием. В этом ее психологическая достоверность. Затем на протяжении столетий в брахманистской философии была разработана утонченная эпистемология и логика, создана собственная силлогистика. Но заниматься ею мы не станем.

Разумеется, индийская мысль не исчерпывается брахманист- ской философией. В Индии возникли самые разные философские системы, соответствующие всем типам европейской философии: и идеализм, и материализм, и даже дуализм. Но брахманистская философия, по моему убеждению, самая яркая страница индийской философии.

[1] См. Парибок А. В. Нама-рупа // Философия буддизма : энциклопедия [пор­тал]. URL: http: //www.fshq.ru /ENCYCLOPEDIA_OF_BUDDHIST_PHILOSOPHY / ENCYCLOPEDIA_OF_BUDDHIST_PHILOSOPHY_Nama_rupa.html (дата обращения: 18.09.2017).