Яркие страницы казачьей славы связаны с их родными краями. В конце июля 1942 г. немцы захватили Ростов и совершили стреми­тельный бросок на Кубань. 17-му казачьему кавалерийскому корпусу, в составе которого были 12-я и 13-я Кубанские, а также 15-я и 116-я Донские казачьи кавалерийские дивизии, была поставлена задача держать оборону по левому берегу Дона и далее до побережья Азов­ского моря.

Командиром корпуса был назначен генерал-майор Н.Я. Ки­риченко, который к этому времени был уже достаточно зрелым, состоявшимся командиром, имевшим немалый опыт руководства различными кавалерийскими и стрелковыми частями и соедине­ниями в годы Гражданской войны и межвоенный период, шесть боевых ранений, правительственные награды. В составе Северо­Кавказского фронта корпус участвовал в битве за Кавказ, в том числе Армавиро-Майкопской оборонительной операции, обороне дальних подступов к Туапсе.

Первой боевой задачей 17-го корпуса стала оборона левого берега Дона и восточного побережья Азовского моря на случай возможных десантов врага. Но настоящим боевым крещением для казаков ока­зались ожесточенные бои с противником, прорвавшимся с севера на территорию Кубани в конце июля — начале августа 1942 г.

Для того чтобы восстановить положение, командующий Северо­Кавказским фронтом Маршал Советского Союза С.М. Буденный приказал 17-му казачьему кавалерийскому корпусу 30 июля занять оборону по южному берегу реки Ея на рубеже станиц Кущевской, Шкуринской, Канеловской, Старощербиновской.

Утром 31 июля пехота вермахта начала наступление на позиции 12-й Кубанской и 116-й Донской кавалерийских дивизий, оборонявших станицы Шкуринскую и Канеловскую. Казаки перешли в контратаки и сумели отбросить противника, но соседняя 18-я армия продолжала отступать. 31 июля входившая в ее состав 216-я стрелковая дивизия оставила Кущевскую. С наступлением ночи 15-я кавалерийская дивизия попыталась выбить противника из станицы, но не смогла, не получив поддержки пехоты. В ходе боя выяснилось, что немцы собираются перейти в наступление и подтягивают резервы. Ко­мандование корпуса решило упредить противника и ввести в бой находившуюся во втором эшелоне 13-ю дивизию при поддержке танковой бригады, сформированной из курсантов Орловского танкового училища им. М.В. Фрунзе и 267-го отдельного конно­артиллерийского дивизиона.

В ночь на 2 августа 13-я дивизия совершила 45-километровый переход под Кущевскую. Продвигаясь по пересеченной местности, 29-й Адыгейский и 32-й Курганинский полки вышли на указанное место только в 10 часов утра, и планировавшаяся ночная атака со­рвалась.

Провести кавалерийскую атаку не ночью, а днем, на открытом пространстве, утратив момент внезапности, было гораздо сложнее, но командир корпуса не отменил своего решения. Атакующие полки 13-й кавалерийской дивизии оказались под сильным ружейно-пулемет­ным, артиллерийским и минометным огнем противника. Согласно опу­бликованным воспоминаниям, казаки яростно рубили вражеских сол­дат шашками, на галопе подлетали к бронетранспортерам и поджигали их бутылками с горючей смесью, неся при этом значительные потери. В бою погибли командир 29-го кавалерийского полка И.В. Соколов, начальник штаба полка Г.И. Яворовский. В ходе напряженных боев Кущевская несколько раз переходила из рук в руки, и только подтянув крупные силы мотопехоты и танки, при полном господстве в воздухе, противник удержал станицу. Не имея поддержки соседних частей, казаки отошли на исходные рубежи.

Примерно в то же время части вермахта нанесли удар в стык между 15-й и 12-й кавалерийскими дивизиями и, прорвав оборону, вышли в тылы корпуса. 12-я дивизия была вынуждена занять круговую оборону в станице Шкуринской. 2 августа противник снова перешел в атаку в районе Шкуринской, но казаки встретили ее организованным огнем. После небольшой паузы натиск повторился и в очередной раз был от­бит. В этот момент два кавалерийских полка, поддержанные танками, контратаковали отступавшую немецкую пехоту.

Против двух сабельных казачьих полков за подготовленной ранее линией обороны располагались 101-я горно-стрелковая дивизия «Зеле­ная роза» и два полка СС. Против одного артиллерийского дивизиона были выставлены 12 пушек и 15 батарей немцев.

Бесценные воспоминания участников и свидетелей боя под ст. Ку­щевской отражены в книге «Легендарная Кущевская атака»[1], авторы А.А. Дрига и Л.В. Рогочая. Вот как описывает атаку бывший командир 1-го эскадрона 32-го Курганинского кавалерийского полка старший лейтенант И.И. Сердцов:

«... В ночь с 1-го на 2-е августа 1942 года наша 13-я дивизия под командованием полковника Миллерова совершила ночной марш из ст. Ленинградской в направлении ст. Кущевской. До восхода солнца дивизия достигла исходного рубежа для конной атаки — лесопосад­ки в 6—7 км южнее ст. Кущевской. Через некоторое время командир 32-го кавполка майор Полеводов вызвал командиров подразделений и зачитал приказ. Он потом сказал — передайте казакам, что сейчас мы пойдем в атаку, двигаться только вперед. Биться будем насмерть. Успех будет зависеть только от нашей смелости, дерзости и бесстра­шия. Перед эскадроном с горячей и вдохновляющей речью выступил политрук эскадрона Довженко Степан Васильевич. Он призвал казаков сражаться с кубанской казачьей удалью.

Артиллерийский огонь стал стихать, в воздух взвились одна за другой три красных ракеты. Командир полка подает команду: «По­эскадронно! Развернутым фронтом! Для атаки! Шагом марш!»

Когда полки дивизии развернулись и приняли строгий боевой порядок, и стали проходить поле с неубранным ячменем и подошли к летной площадке аэродрома, комдив полковник Миллеров, выхва­тив из ножен шашку, сделав над головой три круга, выбросил вперед шашку и перешел на аллюр-рысь. Заблестело море казачьих сабель. Противник открыл ураганный огонь из всех видов оружия. Казаки переводят своих лошадей в полный галоп. Раздается громовое «Ура!» Когда летное поле уже закончилось, фашисты перед лавиной казаков вздрогнули, выскакивая из лесопосадки, начали в панике убегать в сторону станицы по направлению элеватора и ж.д. станции. Вот здесь и началась «работа» — сечь.

Мой 1-й эскадрон 32-го кп шел в атаке направляющим. И когда мы достигли ж.д. полотна, проходящего, по-моему, в сторону Ейска, мы повернули вправо по направлению элеватора. В это время, так внезапно, накрыл нас ливень, что в 7—10 метрах даже ничего не видно. И через 5 минут опять светило яркое солнце, но лошади по колено погрузились в грязь и перестали галопировать. Когда до элеватора оставалось не более 250—300 метров, мы получили сигнал о выходе из атаки и повернули вправо по направлению исходной позиции. Ливне­вая полоса была, видимо, совсем узкой и мы быстро из нее выбрались, и лошади вновь прибавили аллюр. Враг заметил, что мы выходим из атаки, опомнился и усилил по нас огонь — из всех видов оружия. Свист пуль просто обжигал лицо. Я в это время сказался на левом фланге эскадрона. На полном галопе мой любимый друг «Казбек» замертво падает, сраженный разрывной пулей и под силой инерции перевер­нулся раза два. Я так же по инерции кубарем перевернулся несколько раз, сильно ушиб голову и плечо и сразу не мог встать.

Рядом со мной бежал мой заместитель л-т Дегтярев Илья Ионович, и он посчитал, что я убит. Через некоторое мгновение я попытался встать, но сразу не смог. Затем я увидел, что ко мне бегут семь фрицев и совсем недалеко от меня. Напрягаю последние силы, подползаю к своему «Казбеку» — а на луке седла висел мой автомат. Я его выхватил и лег за лошадь, а немцы уже были совсем рядом. Положил автомат на седло, дал длинную очередь, два фрица упало, один схватился за ногу, а остальные пришли в замешательство. Дал я еще очередь, еще два упало наповал. Трое стали убегать, здесь я уже совсем пришел в себя, прибодрился и еще дал две очереди и сразил остальных ... Затем вижу, что ко мне бегут уже человек десять. Но и для этих, пожалуй, хватило бы боеприпасов — в сумах на лошади было еще один диск к автомату и три гранаты «лимонки», а в автомате оставалось еще патрона четыре — это, думаю, для себя.

Но в это время подбежал ко мне мой казак Забиякин Михаил За­харович. Я схватился за хвост его лошади и на галопе стали уходить, Когда мы отбежали с полкилометра, нам попалась лошадь, на которую я сел, но и она была убита. Опять пришлось бежать за хвостом. Когда мы выбежали на летное поле аэродрома и зашли за лесопосадку, мы уже были в безопасной зоне. Остальные три километра до места сбора и сосредоточения дивизии пришлось идти пешком. Когда мы явились, наш полк уже вытягивался в походную колонну. Но, а нас уже занесли в списки погибших.

Атака была смелой и дерзкой. В моем эскадроне особо отличились, кроме Грачева и Каменева, зам. комэска Дегтярев Илья Ионович, Бершадов Василий Иванович — парторг полка, Забиякин Михаил За­харович — рядовой казак, Лукьянченко Данил Моисеевич — командир взвода, казак Хомченко Василий Иванович и ряд других. В этой атаке эскадрон потерял убитыми 10 человек, в том числе политрук эскадрона Довженко Степан Васильевич. Ранено было 17 человек. За этот бой награждено орденом Ленина — 2 чел., Орденом Красного Знамени — 12 чел., и много — медалями»[2].

Вот еще воспоминания участников боя. Атакующие полки 13-й кавалерийской дивизии оказались под сильным ружейно-пулеметным и артиллерийско-минометным огнем противника, главным образом, его пехоты. «.13-я кд была вынуждена прокладывать себе дорогу для атаки самостоятельно, без активной помощи танков»[3].

Бывший командир саперно-подрывного эскадрона 29-го кавале­рийского полка Михаил Ильич Пекло вспоминает[4]. «.Головащенко[5] повернулся к колонне, лицо его горело, светились удалью широко открытые глаза, шапка-кубанка немного набекрень. Набрав воздух, зычным голосом он подал команду, которая запомнилась на всю жизнь: Шашки к бою!.. Двумя эшелонами!.. Уступом влево!.. Дистан­ция триста метров!.. За Родину!.. За Сталина!... В атаку марш-ма-а--а- рш!.. И ринулись казаки — первый эшелон за танками немного левее их, а второй — немного сзади по кукурузе с задачей «прочесать» ее. И тогда вдруг впереди танков, на всем бахчевом поле, появились сперва редкие султанчики взрывов, а затем сразу возник огненный смерч — сплошная завеса рвущихся снарядов и мин. И произошло непонятное: танки, наши танки, остановились перед этой завесой, потом развер­нулись и стали уходить назад. Творилось что-то непонятное. Никогда ничего подобного я потом не видел за всю войну. У танкистов, как и у летчиков всегда действовал закон: «Сам погибай, а товарища выручай!»

Но в это время по всему полю ни один казак не остановился и не повернул вспять за танками. Казаки, молча, сцепив зубы, шли в этот огненный смерч. Казалось, что ничто живое не в состоянии проскочить через эту огненную завесу... Но казаки шли, проскочили эту завесу и добрались до бугра, где была построена наскоро оборона противника и за которым была уже Кущевка. И тогда огонь немцев сразу сник. Началась рубка...

Я видел, как казаки кончали рубку, как кони на всем скаку копытами сбивали пытавшихся спастись бегством фашистов, как рубили, как падали наши и продолжали скакать вперед кони без седоков... Все это я увидел, выскочив на бугор, но самому мне рубить уже не пришлось.

По сигналу, поданному майором Соколовым[6] (вращательное дви­жение клинком вокруг головы) полк повернул обратно, как и другие подразделения. Немецкая оборона перед Кущевкой была уничтожена и только справа из кукурузы немцы вели пулеметный огонь, и били из бронетранспортеров мелкокалиберные автоматические пушки «эрликоны».

Ветеран корпуса Старков Д.Т., отвечая в 2000 году на вопрос кор­респондента газеты «Кубанские новости» о Кущевской атаке, сказал следующее: «.Самое страшное было, когда танки нашего прикрытия вдруг пошли влево, оголив конницу».

А сутками позже, 3 августа, такую же атаку под станицей Шку- ринской повторила 12-я Кубанская дивизия. И еще больше тысячи немцев из горно-стрелковой дивизии и полка СС «Белая лилия» на­всегда остались в русской земле. В дневнике убитого фашистского офицера-итальянца была найдена такая запись: «Перед нами встали какие-то казаки. Это черти, а не солдаты. И кони у них стальные. Живым отсюда не выбраться».

Местные жители тоже запомнили этот бой. Вот, например, житель­ница станицы Кущевской Лидия Емельяновна Пономарева (Липова) рассказала следующее: «.Когда начали бомбить Кущевскую, — в ос­новном вокзал и нефтебазу, — то наша семья и соседи в поле, далеко за кирпичным заводом, выкопали окоп и укрыли его. В один из дней мы перебрались в этот окоп. Но нас обнаружили подъехавшие на мотоцикле немецкие солдаты и, угрожая оружием, выгнали из окопа. Увидев детей, стали жестами показывать, чтобы мы уходили, так как сейчас будет бой. А потом немцы увидели на дяде Андрее Цеповязе солдатские галифе и с криками «Партизан! Солдат!» стали его автома­тами подталкивать к стоявшей рядом тягалке (колесная арба для пере­возки сена, соломы. — Авт.) на расстрел. Но мы все, и особенно дети Цеповяза, стали кричать и всячески препятствовали немцам. В этот момент начали рваться снаряды, и немцы быстро уехали, оставив дядю Андрея в живых. А мы все, 12 человек, забрались в вырытый взрослыми окоп. Снаряды рвались с такой частотой и так близко, что иной раз подпрыгивала крыша, а стены окопа ходили ходуном. Сколько это про­должалось, я уже и не помню, но долго. Когда наверху все утихло, мы все выбрались наружу. Кругом были воронки от снарядов — они еще дымились. Сколько хватало моего взгляда — кругом были убитые люди и лошади. Много лошадей бегало по полю без всадников. Взрослые и мы, дети, побежали в сторону Третьего Интера (бывшая коммуна «Третий Интернационал». — Авт.) — Ея была с правой стороны. Мама держала на руках годовалую сестру Зою, а я бежала, держась за подол маминого платья. Мы бежали прямо среди убитых и раненых людей, лошадей. Кругом раздавались стоны, ржание. Я отчетливо помню лошадь вороной масти — на ней было седло, а задняя часть была вся разорвана. Лошадь тяжело, с протягом, дышала, издавая при этом жалобные стоны. Так же я помню, как мы пробегали мимо казака в кубанке, и он просил пить. Но нам было очень страшно — ведь кругом, ну, как капуста в поле, лежали убитые и раненые казаки и немецкие солдаты, лошади, валялось разное оружие, седла, куски веревки, раз­битые мотоциклы. Мы добежали до какого-то сарая и долго в нем отсиживались... Как мы пережили тот бой, который прошелся прямо по нашему окопу, я не знаю. Наверное, Бог помог.»[7]

Авторы книги сумели найти и участников боя с немецкой стороны, которые вспоминают, что уже после первых боев немцы узнали силу казачьего удара. Приводятся слова из письма убитого офицера, гово­рящие о том, кем стали казаки для врага: «Все, что я слыхал о казаках времен войны 1914 года, бледнеет перед теми ужасами, которые мы испытываем при встрече с казаками теперь. Одно воспоминание о казачьей атаке повергает меня в ужас и заставляет дрожать. По ночам меня преследуют кошмары». Немецкий солдат Альфред Курц, позже зарубленный казаками в письме домой писал: «Казаки — это вихрь, который сметает на своем пути все препятствия и преграды. Мы бо­имся казаков, как возмездия всевышнего». «.передо мной — казаки. Они нагнали на моих солдат такой смертельный страх, что я не могу продвигаться дальше», — сообщал своему начальнику фашистский полковник, участник боев под станицей Шкуринской. Эти цитаты характеризуют состояние немецких солдат после первых же встреч в бою с казаками.

В районе станицы Канеловской казаки 116-й кавалерийской диви­зии четверо суток вели тяжелые оборонительные бои и решительными контратаками разгромили полк 198-й немецкой пехотной дивизии. Не добившись успеха в районе станиц Шкуринской и Канеловской, немецкое командование было вынуждено повернуть свои войска в обход 17-го кавалерийского корпуса, сосредоточив усилия против малочисленных 18-й и 12-й армий. Немецкие историки отдали долж­ное упорству казаков, особенно заметному на фоне почти полного отсутствия сопротивления частей Северо-Кавказского фронта. Однако ожесточенные оборонительные бои 17-го кубанского кавалерийского корпуса хотя и замедлили немецкое наступление, но остановить его не смогли.

Бои корпуса в конце июля — начале августа 1942 г. получили высокую оценку советского командования. Военный совет Севе­ро-Кавказского фронта 5 августа 1942 г. направил 17-му казачьему кавалерийскому корпусу приветственную телеграмму, поздравляя «со славной победой, одержанной в бою с фашистскими гадами в станицах Кущевской, Шкуринской и Канеловской». В телеграмме отмечалось, что доблесть и отвага бойцов корпуса должны служить образцом честного выполнения боевого приказа для всех войск Северо-Кавказского фронта, который переживает трудные дни, но при помощи таких доблестных бойцов одержит победу над врагами. Член Военного совета фронта Л.М. Каганович в августе докладывал И.В. Сталину, что войска «до сих пор еще неустойчивы и подвержены отступательским, паникерским настроениям... за исключением [17-го] конного корпуса и 47-й армии»1.

За проявленную отвагу в боях с немецко-фашистскими захватчика­ми, за стойкость, мужество, дисциплину, организованность и героизм личного состава 17-й кавкорпус был преобразован в 4-й гвардейский казачий кавалерийский корпус, а дивизии корпуса преобразованы в «казачьи кавалерийские дивизии».

22 августа 1942 г. газета «Красная звезда» опубликовала передови­цу под заголовком «Воевать, как воюют казаки под командованием генерала Кириченко». В ней есть такие строки: «...Сыны славного Дона и Кубани беззаветно защищают каждую пядь земли. Так долж­ны вести войну с немцами все части Красной Армии. Остановить немцев на юге можно! Их можно бить и разбить! Это доказали казаки, которые в трудные дни покрыли себя славой смелых, бес­страшных бойцов за Родину и стали грозой для немецких захват­чиков...» В стремительной атаке казаками было уничтожено до

Командир 17-го кавалерийского корпуса генерал-майор Н.Я. Кириченко

Казаки Н.Я. Кириченко.

Фото из газеты «Красная Звезда», 1942 г.

1800 вражеских солдат и офицеров, взято 300 пленных, захвачено 18 орудий и 25 минометов. 5-я и 9-я румынские кавдивизии в панике бежали, а 198-я пехотная немецкая дивизия, неся большие потери, поспешно отошла на левый берег реки Еи.

В общей сложности за четыре дня боевых действий 17-й казачий кавалерийский корпус уничтожил более 4 тыс. гитлеровцев, свыше 100 автомашин и много другой техники противника. Задача была выполнена, но и потери в казачьем корпусе убитыми и ранеными со­ставили 2163 человека[8].

По-видимому, высокий уровень потерь в операции под Кущевской и в некоторых других рейдах кавалерии в тыл группировки против­ника привели Н.Я. Кириченко к выводу: «Время оперативных рейдов миновало. Такие рейды опасны и ведут к гибели кавалерийских со­единений. Знаю я, как в таких рейдах погибали корпуса»[9].

Н.Я. Кириченко, как и некоторые другие кавалерийские команди­ры, предлагал преобразовать кавкорпуса в легкие конно-стрелковые соединения. Однако возобладала точка зрения военачальников, вы­ступавших за массированное применение конницы в составе конно­механизированных групп, куда входили бы кавалерийские, танковые и механизированные корпуса, поддерживаемые авиацией.

После анализа действий кавалерии при освобождении Северного Кавказа в 1942 — начале 1943 г. было решено объединить 4-й и 5-й гвардейские кавалерийские корпуса и танковую группу и использовать ее для действий в тылу на коммуникациях противника.

В мае 1944 г. Ставка ВГК приняла решение изъять кавалерийские корпуса из подчинения командующих армиями и впредь использовать как средство фронтового командования для развития успеха, ввода конно-механизированных групп в прорыв линии фронта и удара по тылам противника на оперативно важных направлениях.

Опыт операций начального периода войны и последующих на­ступательных операций Красной армии 1943—1944 гг. показал, что там, где кавалерийские соединения используются массированно, где они усиливаются механизированными и танковыми соединениями и поддерживаются авиацией, там, где они применяются на открытых флангах противника для удара по его тылам или для преследования отходящего противника на направлениях, обеспечивающих свободу маневра, кавалерийские соединения всегда дают хороший боевой эффект и приводят к успешному завершению операции.

[1] Дрига А.А., Рогочая Л.В. Легендарная Кущевская атака. — Кущевская, 2014. С. 24.

[2] Воспоминания бывшего командира 1-го эскадрона 32-го кавалерийского полка И.И.

Сердцова. Хранятся в Районном историческом музее в ст. Кущевской. Орфография сохранена.

[3] Там же, л. 27 об.

[4] Пекло М.И. - на момент атаки младший лейтенант. В январе 1943 г. получил ранение и после излечения в полк уже не вернулся. Войну закончил в 14-й гвардейской мех. бригаде. Кандидат технических наук. До своей смерти в 2002 г. проживал в Клинском районе Московской области. Воспоминания хранятся в историческом музее станицы Кущевской.

[5] Капитан И.И. Головащенко — заместитель командира 29-го кавалерийского полка. В атаке получил тяжелое ранение в грудь и после излечения вернулся в полк. За атаку награжден орденом Красное Знамя. Умер от ран в госпитале 3.07.1944 в Слуцке, буду­чи командиром 40-го гвардейского кавалерийского полка в звании - подполковник.

[6] Майор И.В. Соколов — командир 29-го Адыгейского кавалерийского полка. Погиб во время выхода полка из атаки. Посмертно награжден орденом Ленина.

[7] Дрига А.А., Рогочая Л.В. Легендарная Кущевская атака. Кущевская, 2014. С. 41.

Безугольный А.Ю., Кринко Е.Ф. Во главе Кубанского корпуса. Гвардии гене­рал-лейтенант казачьих войск Николай Кириченко. URL: http://www.gipanis. ru/?level=1321&type=page

[8] ЦАМО, ф. 3470, оп. 1, л. 73.

[9] Плиев И.А. Указ. соч.