Большинство фундаментальных отечественных работ, посвященных культурно-специфическим лексическим единицам, начинается с обзора тех терминов, которые предложены различными авторами для обозначения данного понятия: реалии (С. Влахов, С. Флорин, Н.А. Фененко, А.А. Кретов и др.), экзотическая лексика (А.Е. Супрун, Т.Е. Никандрова), пробелы (лакуны) (И.И. Ревзин, В.Ю. Розенцвейг, И.Ю. Марковина, Ю.А. Сорокин), варваризмы

(А.А. Реформатский, Б.В. Томашевский), алиенизмы (В.П. Берков, П.А. Клубков, В.Ф. Лурье), культуронимы (В.В. Кабакчи) и т.д. Среди зарубежных исследователей также нет единства по данному вопросу, и можно встретить такие понятия, как culturema (L. Luque Nadal, Hans J. Vermeer), indicador cultural, punto rico (C. Nord), elemento cultural (L. Molina Martinez), referencia cultural (представители школы Гранады, например, Р. Майорал Асенсио (R. Mayoral Asensio), culture-bound words (A. Lefevere) и др. Подобная ситуация, как нам кажется, объясняется традицией употребления данного понятия в разных отраслях научного знания (лингвистике, культурологии, страноведении, переводоведении и др.).

Если рассматривать основные теории о сущности различных культурно­специфических лексических единиц, то их можно типологизировать следующим образом: теория лакунарности; теория культуронимов; теория прецедентности; теория прототипов; теория языковых реалий. В основе названия той или иной

группы лежит или уже существующая номинация, или та единица, на которую
31

опираются данные теории, относящиеся к указанному направлению.

Теория лакунарности. Данная теория опирается на понятие лакуны, под которой понимаются «пробелы, «белые пятна» на семантической карте языка, текста или культуры, являющиеся способами существования национального сознания» [Марковина, Сорокин, 2010: 4]. При широком подходе к данному термину лакуна рассматривается как феномен межкультурной коммуникации и представляет собой «скрытое расхождение, обусловленное различием национального сознания коммуникантов, приводящее к непониманию» [Дашидоржиева, 2011: 3].

Лакуны неоднородны по своей природе. Опираясь на точку зрения Д.М. Бекасова, можно выделить следующие типы лакун: лингвистические, к которым относятся лексические, грамматические и стилистические пробелы в языке; ментальные, среди которых выделяются психологические, поведенческие лакуны и др. [Бекасов 2012: 7].

Обе группы неразрывно связаны, поскольку отсутствие в культуре определенного явления (например, в русской культуре понятия siesta или ofrenda), как правило, приводит к отсутствию выражающей его лексемы. В рамках двух выше обозначенных групп необходимо выделить так называемые случайные лакуны, т.е. такие лексемы одного языка, которые по неизвестным причинам не имеют соответствий в лексическом составе другого языка [Бархударов, 1975: 95].

В рамках теории лакунарности используется также понятие лакунарной напряженности, под которой понимается количество реплик в коммуникации, выражающих несогласие, непонимание или неприятие (т. е. чужих реплик, показывающих недостаточную смысловую прозрачность поведения коммуниканта) [Марковина, Сорокин: 2010: 5].

Теория культуронимов. Культуроним представляет собой общее наименование элементов культуры. В зависимости от универсальности или

специфичности данных единиц, как правило, выделяются два типа:

а) полионимы - универсальные элементы земной цивилизации, которые

присутствуют в ряде культур. При взаимодействии двух языков складываются

бинарные полионимы (calle - улица). В зависимости от общности этимологии или ее отсутствия выделяются гомогенные бинары (revolution - революция) и гетерогенные бинары (пары слов, не имеющие общей этимологии, например, casa

- дом);

б) идиокультуронимы - специфические культуронимы. В рамках данного типа разграничивают два подтипа: иДионимы - первичные идиокультуронимы, специфические элементы своей культуры - и ксенонимы, лексемы, обозначающие специфические элементы чужих культур. «В традиционной лингвистике эта лексика фигурирует под различными терминами, но чаще всего такие слова называют языковыми реалиями» [Кабакчи, 2005: 166 - 167].

Теория прецеДентности. Под прецеДентными феноменами понимаются «феномены, значимые для той или иной личности в познавательном и эмоциональном отношениях, имеющие сверхличностный характер, т.е. хорошо известные и окружению данной личности, включая и предшественников, и современников, и наконец такие, обращение к которым возобновляется неоднократно в дискурсе данной языковой личности» [Караулов, 1987: 216]. Прецедентные феномены, как правило, подразделяют на прецедентные имена, прецедентные названия, прецедентные высказывания, прецедентные тексты. Так, прецедентные имена «используются в тексте не столько для обозначения конкретного человека (ситуации, города, организации и др.), сколько в качестве своего рода культурного знака, символа определенных качеств, событий, судеб» [Нахимова, 2007: URL].

Теория прототипов была выдвинута американской исследовательницей Э. Рош (Е. Rosch) и разрабатывалась в рамках когнитивной психологии, где распознавание стимула описывается как соотнесение его с неким прототипом, который хранится в памяти и представляет собой абстрактную репрезентацию набора стимулов, образованных множеством сходных форм одной и той же модели. В разных культурах и языках не совпадают критерии выбора качества

предмета или явления, влияющие на определение прототипа. Это объясняется тем, что представители разных лингвокультур (то есть носители разных

коммуникативных стилей) опираются на различный общественный опыт,

привычки, традиции и как следствие оценки [Rosch, 1983: 73 - 86].

В рамках настоящей работы наибольший интерес представляет теория языковых реалий. Отметим, что, несмотря на то, что термин реалия крайне редко встречается в работах зарубежных исследователей, он широко используется отечественными исследователями. При широком подходе вышеуказанный термин включает в себя как предметы, процессы, явления, так и паралингвистическую составляющую: особенности жестикуляции, проявление эмоций, элементы быта, ситуации и др.

Помимо того, некоторые современные авторы включают в число реалий также коннотативные слова, «исходя из национального характера ассоциаций, сопряженных с определенными предметами реальной действительности и не имеющих аналогичных ассоциаций в сопоставляемой культуре» [Симакова, 2011: 51]. Так, например, Г.Д. Томахин, А.В. Симакова и др. предлагают разграничить денотативные и коннотативные реалии. К первой категории относятся «лексические единицы, семантическая структура которых целиком заполнена фоновой лексической информацией» [Симакова, 2011: 49]; ко второй - «слова, обозначающие предметы, ничем не отличающиеся от аналогичных предметов сопоставляемых культур, но получившие в данной культуре и языке особые дополнительные значения, основанные на культурно-исторических ассоциациях, присущих только данной культуре» [Томахин, 1988: 220 - 221].

Подобная классификация реалий соотносится с делением культурно­маркированных слов В.Н. Телия. Согласно её подходу, к первому типу относятся лексические единицы, в которых культурно-значимая информация заключена в денотативном аспекте значения; у единиц второго типа культурно-значимая информация связана с их коннотативным аспектом значения» [Телия, 1996: 235].

Помимо двух указанных выше групп, выделяют ассоциативные реалии, 34

которые «находят свое материализованное выражение в компонентах значений слов, в оттенках слов, в эмоционально-экспрессивных обертонах, во внутренней словесной форме и т. п., обнаруживая информационные несовпадения понятийно сходных слов в сравниваемых языках» [Виноградов, 2001: 37]. В зависимости от типа культурного компонента и от его объема в структуре общего значения слова можно говорить о более или менее культурно-маркированных лексических единицах.

Таким образом, несмотря на то, что ученые выделили основные признаки, характеризующие слова-реалии (национально-культурная маркированность; уникальность, специфичность для одной страны, ее культуры; принадлежность к апеллятивной лексике, к нарицательным существительным [Алексеева, 2009: URL]), вопрос объема понятия реалия остается дискуссионным. В нашем исследовании данная проблема решена путем уточнения: по отношению к лексической единице мы оперируем понятием слово-реалия. Однако в свете исследования слов-реалий мексиканской культуры возникает ряд дополнительных вопросов:

Являются ли словами-реалиями регионализмы, в частности латиноамериканизмы и мексиканизмы?

Например, такие лексемы, как cuate, которая согласно словарю

мексиканизмов имеет значение amigo (друг), gemelo (близнец), mellizo (двойняшка)

[Macazaga Ordono: 1999, 28], не обозначают уникальные для Мексики понятия или явления. Тем не менее их присутствие в речи говорящего маркирует его как носителя определенной лингвокультуры. К этому же случаю относятся и такие междометия-мексиканизмы, как orale (призыв, побуждение и др.) и hijole/jijole (удивление, разочарование и др.).

Правомерно ли считать словами-реалиями лексемы испанского языка, употребляемые в речи не носителей испаноязычной лингвокультуры? Например, в тех случаях, когда они рассказывают о данной стране или имитируют речь её жителей.

Следует отметить, что один из анализируемых нами романов, «The power of the dog», написан на английском языке, однако в нём встречаются отдельные слова и даже предложения на испанском. Вопрос о статусе лексемы не возникает, когда

она обозначает уникальное понятие мексиканской культуры (например, pan de

muertos, ofrenda). Однако и общеиспанские слова (tio, pan, agua), обозначающие универсальные понятия, создают определенный колорит, который за счет общего контекста сужается до мексиканского.

Опираясь на определение слов-реалий, предложенное С. Влаховым, С. Флориным, Э.А. Левиной, в настоящей работе под словами-реалиями

понимаются слова и словосочетания, называющие предметы, явления и абстрактные понятия, характерные для жизни (быта, культуры, социального и исторического развития) того или иного этноса (в частности, мексиканцев) и полностью или частично отсутствующие у других народов. К категории слов-реалий мы относим и регионализмы (мексиканизмы, латиноамериканизмы) и т. д., также испанские лексемы, функционирующие в художественных текстах на любом языке, кроме испанского.

Что касается вопроса классификации слов-реалий, то он также является дискуссионным. Одной из причин такого положения дел является разное понимание самого термина в работах ученых. В настоящее время существует несколько классификаций, рассматривающих данное явление в зависимости от признака, положенного в основу.

В первую очередь необходимо упомянуть уже ставшую хрестоматийной комплексную классификацию болгарских учёных С. Влахова и С. Флорина, которые выделили группы реалий по предметному, местному (в зависимости от национальной и языковой принадлежности), временному (по признаку «знакомости») и переводческому делению, а позднее добавили дополнительные параметры: степень освоенности, распространенность, приемы передачи и формы реалий. Достоинство данной классификации состоит в её детальности и системности [Влахов, Флорин, 1980: 59 - 88].

О.А. Корнилов, утверждая, что особенности внешней среды, воздействующей на сознание, и различная работа национального языкового сознания обусловливают национальную специфичность лексики, разделил реалии по характеру детерминированности внешними качествами на две группы (реалии типа А и типа Б):

Лексические реалии типа А - это культурно-специфические реалии жизни и быта народа, которые не имеют соответствий на уровне концептов и лексических соответствий в других языках. В рамках данной группы выделяются две подгруппы: лексемы типа А1, обозначающие специфические концепты, которые отсутствуют в других языках; слова типа А2, к которым относятся обозначения неспецифических, универсальных концептов, имеющих специфические прототипы.

Лексика типа Б представляет собой наименования абстрактных понятий. Сложность в понимании слов этой группы состоит в том, что в исходном языке функционируют псевдокорреляты, что «затрудняет попытки проникнуть в суть подобных понятий, поскольку проблема как бы снимается» [Корнилов, 2003: 149].

Представленные в работе О.А. Корнилова национально-специфические типы лексики свидетельствуют о том, что лексическая единица, отражающая фрагмент национальной картины мира, независимо от того, называет она конкретный факт (концепт) реальной действительности или обозначает абстрактное понятие, всегда выступает как национально окрашенная.

Взяв за основу классификацию О.А. Корнилова, Ю.С. Гумен разработала собственную типологию культурно-специфических слов, исходя из трёх параметров:

Параметр пространственного ограничения. Под данным критерием понимается степень специфичности обозначаемых концептов. В рамках этого параметра лексика делится на абсолютно специфическую и ограниченно специфическую. Под первой категорией слов понимаются лексические единицы,

называющие «уникально-специфические для локальной культуры референты,

вызывающие специфические ассоциации у модальной личности данной

локальной культуры и не вызывающие такие ассоциации у модальной личности

другой локальной культуры», а под второй - «референты, характерно специфические для группы локальных культур, вызывающие специфические ассоциации у модальной личности каждой культуры, входящих в выделенную группу» [Гумен, 2004: 37 - 43].

Когнитивный параметр, т.е. характер специфичности лексемы. В рамках этого параметра выделяется референт-специфическая лексика, именующая уникальные референты, и концепт-специфическая лексика, вызывающая культурно обусловленные ассоциации у носителей языка вследствие специфичности прототипов и коннотаций.

Сигматический параметр. В зависимости от вида обозначаемого референта в экстралингвистической реальности выделяются шесть основных пластов, которые обладают наиболее ярко выраженными этнодифференциальными характеристиками и являются формообразующими для определенной локальной культуры:

природно-географическая среда, в рамках которой можно говорить о нескольких группах слов:

— обозначения реально существующих в данном для локальной культуры пространственном континууме населенных пунктов и географических образований. В сознании носителей эти географические маркеры обычно не

ассоциируются с общественно-значимыми событиями;

— обозначения, вызывающие устойчивые культурно-специфические ассоциации с теми или иными общественными, культурными и/или

историческими событиями;

персоналии. По степени авторизации, под которой понимается «степень обработки данного материала и характер связи номинации с денотатом» [Бешкарева 1999, 8 - 9 цит. по Гумен, 2004: 42], антропонимы подразделяются на

три группы: антропонимы нулевой авторизации, к которым относятся имена
38

собственные реальных людей и/или персонажей прецедентных вербальных или невербальных текстов, закрепленные в фоновых знаниях лингвокультурной общности; собственно авторизованные антропонимы, включающие в себя окказиональные имена собственные или имена собственные, взятые из реальной действительности; косвенно авторизованные антропонимы: имена собственные с намеренно измененной автором фонетической оболочкой, степень и характер трансформации которой не позволяет потерять таким антропонимам свойств десигнаторов;

исторические и общественно-политические события, политическая структура общества (включая административное деление), экономическая и хозяйственная деятельность;

быт (включая непосредственное бытовое окружение, предметы обихода, единицы измерения), традиции и обычаи (включая мифы, поверья, фольклор и игры);

национальный характер, ментальность;

«культурный фонд», произведения литературы и искусства

[Гумен, 2004: 37 - 43].

Как мы видим, подобные типологии не затрагивают вопрос о способе передачи той или иной реалии в языке перевода, поэтому появляются также классификации, рассматривающие реалии с этой точки зрения. Так, например, Н.А. Фененко и А.А. Кретов на материале французского языка и культуры создали классификацию реалий, учитывающую наличие реальных артефактов и натурфактов, составляющих среду обитания этноса, их отражение в сознании индивидов и номинацию отраженной реальности в языке [Фененко, Кретов, 1999: URL]. Авторы, сохранив термин реалия в качестве родового, разработали трехчастную типологию:

1. R-реалии обозначают явления внеязыковой действительности и служат для установления связи слов с новыми значениями, расширяя «номинативные возможности и денотативное пространство языка перевода».

2. С-реалии, представляющие собой культурные эквиваленты (концепты) явлений внеязыковой действительности, обогащают концептосферу языка

перевода за счет создания новых понятий.

L-реалии, под которыми понимаются средства номинации культурного концепта в языке [Фененко, 2001: 85 - 86].

А.А. Кретов и Н.А. Фененко полагают, что, будучи культурно­специфичными языковыми единицами, реалии позволют выявить особенности отражения своей и специфику освоения чужой действительности в языке [Кретов, Фененко, 2011: URL].

Принимая за основу вышеописанную типологию, И.В. Чарычанская предлагает при переводе оригинального текста выделять фактуальные реалии, которые передают исключительно содержательно-фактуальную информацию, и ассоциативные реалии, которые передают содержательно-концептуальную информацию. Если проводить параллель с типологией Н.А. Фененко и А.А. Кретова, то фактуальные реалии «соответствуют R-реалиям, поскольку их основная функция состоит в обозначении явлений внеязыковой действительности, а ассоциативные реалии, являющиеся носителями концепта, - С-реалиям» [Чарычанская, 2003: 74]. Данная классификация ориентирована на выбор оптимального способа передачи реалий на другой язык.

Таким образом, существует несколько различных подходов к определению и типологии термина реалия. Это многообразие вызвано комплексным характером явления и целями, которые ставят перед собой исследователи при изучении реалий.