Как показал историко-правовой анализ отечественного и зарубежного законодательства, установление уголовной ответственности за предоставление ложной информации правоохранительным и судебным органам было осуществлено повсеместно на ранних стадиях развития государственности. Для современного законодателя отказ от криминализации таких деяний, как лжесвидетельство и ложный донос, также не является характерным явлением. Сказанное заставляет предположить наличие объективной потребности общества и государства на текущем этапе их развития в существовании соответствующих уголовно-правовых запретов.

Обоснование наличия названной потребности, как представляется, необходимо предварить характеристикой качества ложности информации и лежащего в его [качества] основе понятия «ложь». Последнее понятие интересовало еще мыслителей античных времен. Так, Аристотель описывал ложь в одном ряду с истиной. «Истину говорит тот, - утверждается в его «Метафизике», - кто считает разъединенное разъединенным, и связанное - связанным, а ложное тот, кто думает обратно тому, как дело обстоит с вещами»[1]. Не трудно заметить, что качество ложности приписывалось философом высказыванию, в основе которого лежит суждение, противоположное действительному положению вещей. Таким образом, по Аристотелю, ложное высказывание вовсе не отождествлялось с намеренным искажением фактов. А вот Августин Блаженный видел ложь в утверждении чего-то, что утверждающий считал ложным, если он это делал с намерением обмануть[2]. Иммануил Кант образно характеризовал ложь следующей фразой - «Одно скрывать в своем сердце, другое держать наготове на языке»[3].

В современных философских учениях также встречаются различные трактовки лжи. Так, для одних «лгать означает делать ложное заявление с целью обмануть»[4]. Для других - ложь «есть искаженное отражение действительности, такое познавательное содержание, которое не соответствует объективной природе вещей» [5] . Сторонники последней точки зрения особо выделяют сознательную ложь, выступающую «нарочитой дезинформацией» [6] . Следовательно, основное различие в существующих философских трактовках лжи заключается в том, что одни исследователи относят к ее [лжи] неотъемлемым признакам сознательное искажение действительности, в то время как другие не считают это свойство важным.

В словарях русского языка также не обнаруживается единообразие в толковании слова «ложь». В одних из них ложь есть то, что не соответствует действительности[7], а в других ложь определяется как намеренное искажение истины, неправда[8]. Последняя точка зрения в развернутом виде представлена в работе Н.Н. Панченко, который наделяет ложь следующими признаками:

искажение, противоречие истине; 2) несоответствие действительности; 3) намеренное введение в заблуждение; 4) высказывание, оформленное вербально[9].

Более единообразно интерпретируются филологами немецкое слово «Luge» и английская лексическая единица «Lie». Например, В.О. Радищева переводит содержащуюся в одном из немецких толковых словарей дефиницию лжи («absichtlich falsche Aussage, Aussage zur bewussten Tauschung anderer») следующим образом: «намеренное ложное высказывание, высказывание с целью намеренного введения в заблуждение»[10].

В свою очередь представленный В.А. Назаровой перевод концепта «ложь», обозначаемого словом «Lie», и толкование, даваемое ему в английских словарях («a statement made by sd knowing that it is not true; an intentionally false statement»), звучит следующим образом: «высказывание, сделанное кем-либо, кто знает, что это неправда; заведомо ложное утверждение»[11]. Следовательно, интерпретация филологами немецкого и английского аналогов лексической единицы «ложь» охватывает собой лишь такое вербальное действие по сообщению информации, несоответствующей объективной реальности, которое осознанно производящим его субъектом и направлено на введение в заблуждение иного лица.

Необходимо вместе с тем заметить, что разница в подходах к лексическому толкованию понятия «ложь» отечественными и зарубежными филологами редко находит отражение в нормативных актах. Ни российский, ни иностранный законодатели, как правило, не упускают из виду возможность различных трактовок понятия ложь и связанного с ним качества ложности показания или заявления. Не случайно в подавляющем большинстве нормативных актов, устанавливающих уголовную ответственность за предоставление ложной информации правоохранительным и судебным органам, присутствует уточнение субъективной стороны деяний в виде указаний на заведомость, осознанность, умысел, а иногда и цель введения в заблуждение. В подобном уточнении, как представляется, заложен прежде всего глубокий нравственный смысл, поскольку морально-этической категорией, видимо, следует считать вовсе не ложность, а лживость. О недопустимости смешения ложного и лживого писал, например, отечественный философ В.С. Соловьев. Мыслитель подчеркивал, что «формальная ложность чьих-нибудь слов сама по себе к нравственности не относится и осуждению подлежать не может. А лживость подлежит такому осуждению как выражение безнравственного в каком-либо смысле намерения»[12]. При этом философ признавал лживость нравственно предосудительным противоречием истине потому, что она означает, в отличие от заблуждения или ошибки, сознательное[13].

Представляется, что факт отсутствия морального осуждения членами общества предоставления правоохранительным и судебным органам информации, ложность которой не осознается субъектом, является одним из важных аргументов отрицания целесообразности установления за подобные деяния уголовной ответственности [14] . Напротив, отрицательная моральнонравственная оценка издавна сопровождала сознательную ложь в правосудии. Подтверждением тому является одна из библейских заповедей (девятая). Последняя гласит «Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего». Эта заповедь имеет самое непосредственное отношение к судопроизводству.

Не удивительно, что именно как правовую проблему освещает вопрос о праве на ложь, полемизируя с Констаном, Иммануил Кант в своей работе «О мнимом праве лгать из человеколюбия». Здесь немецкий философ, на наш взгляд, несколько абсолютизирует обязательность говорить правду[15]. Но в другой рукописи («Моральная философия Коллинза» им высказана иная, допускающая оправдание неправды, мысль о том, что ни в каком другом случае не следует прибегать ко лжи, кроме тех, когда признание получают вынужденным путем, причем в преступных целях[16]. Особо важно отметить тот факт, что Кант пишет не просто о лжи, а о лживости показаний, то есть о лжи в судопроизводстве, для которого правдивость информации имеет исключительно важное значение.

Обоснование социальной обусловленности установления уголовной ответственности за предоставление ложной информации в уголовном судопроизводстве предполагает, однако, выяснение потребности не просто в существовании правовых ограничений возможности лгать, а доказывание необходимости конструирования уголовно-правового запрета в отношении тех или иных форм введения в заблуждение. Рассмотрение этого вопроса невозможно без обращения к теории криминализации деяний. Изучив ряд научных работ соответствующего содержания и проанализировав высказанные в них суждения, касающиеся категориального аппарата, используемого в теории криминализации для обозначения обстоятельств, с которыми связана указанная законотворческая деятельность[17], мы пришли к следующим выводам.

Первый. Мы не видим смысла в противопоставлении понятий «основания криминализации» и «причина криминализации» как обстоятельств объективного и субъективного порядка. Ведь так называемая специфическая причина, с философских позиций, есть явление, которое с необходимостью, закономерно порождает другое явление, естественно, при наличии иных обстоятельств, при которых возможно действие причины[18]. Вряд ли поэтому можно согласиться с тем, что причины объективны не всегда. Скорее, такое качество характерно для поводов криминализации[19]. Не случайно в русском языке одно из значений слова «основания» иногда раскрывается через лексическую единицу «причина»[20]. В тоже время термин «основание» более точно передает суть обстоятельства, являющегося не просто необходимым условием криминализации, а позволяющего разумно объяснить, предопределить справедливость принятия законодателем соответствующего решения[21].

Второй. Вывод о единстве основания криминализации, если речь не идет об ошибочном правотворческом решении, представляется верным, ибо вряд ли можно найти иное разумное объяснение возведению деяния в ранг преступного, как наличие у соответствующих посягательств таких свойств, которые вызывают потребность в существовании уголовно-правового запрета на их совершение. Подобные свойства, думается, могут быть сведены к следующим качествам: 1) обладание деянием достаточной для возведения его в ранг преступного уровнем общественной опасности; 2) относительная распространенность подобных деяний в обществе; 3) неподверженность положительному воздействию соответствующего вида поведения иным, менее репрессивных средствам.

Третий. Наряду с основанием криминализации логично выделять также другие условия криминализации. В этом случае речь тоже идет об обстоятельствах, без которых не может состояться обоснованное законодательное решение о придании деянию статуса преступного. Однако в отличие от основания, эти обстоятельства не объясняют, не предопределяют такого рода решения. Но их совокупность свидетельствует о возможности последующей реализации этого решения. Думается, что именно в качестве условий криминализации должны рассматриваться такие обстоятельства, как: 1) возможность воздействовать на общественно опасное поведение с помощью уголовно-правового запрета; 2) наличие материальных и людских ресурсов для реализации уголовно-правовых средств; 3) возможность выявления и доказывания фактов подобных деяний; 4) допустимость введения уголовноправового запрета с точки зрения общепринятых норм международного права.

Четвертый. Как и всякая деятельность, криминализация деяний должна подчиняться определенным правилам, основные из которых могут именоваться принципами криминализации[22].

Только при соблюдении данных правил может быть гарантирован эффективный результат правотворческого процесса в рамках которого осуществляется криминализация деяний. Соответственно, только тогда и может быть создан уголовно-правовой запрет, содержание и форма которого способны служить выполнению стоящих перед уголовным законом задач.

Среди принципов криминализации, на наш взгляд, целесообразно выделить, во-первых, правила, обеспечивающие адекватность уголовноправового запрета потребностям современного общества, а во-вторых правила, обеспечивающие соответствие такового системе норм уголовного права и месту последнего в системе правовых и иных социальных норм.

В обобщенном виде принципы первой группы могут быть сведены к

правилам: 1) обоснованности криминализации, то есть необходимости учета при ее осуществлении оснований и других необходимых условий; 2) своевременности криминализации, т.е. недопустимости

запаздывания создания уголовно-правового запрета при наличии

обуславливающих его факторов; 3) недопустимости конструирования уголовноправового запрета в том случае, когда ожидаемые негативные последствия преобладают над позитивными.

Ко второй группе принципов, на наш взгляд, могут быть отнесены следующие требования: 1) следование при криминализации нравственным ориентирам, включая отказ от конструирования уголовно-правового запрета деяния при отсутствии морального осуждения такого поведения большинством членов общества; 2) исполнение международных обязательств и соблюдение при криминализации общепринятых норм и принципов международного права;

недопустимость установления ограничений в противоречии с положениями основного закона, а равно иных позитивных отраслей законодательства;

достижение соответствия вновь создаваемой нормы общим положениям уголовного законодательства и другим его нормам.

Шестой. Для оценки же результата криминализации вполне уместно использование термина «критерий», ибо именно с помощью этого понятия принято обозначать признак, на основании которого осуществляется оценивание[23]. На наш взгляд, решить вопрос о том, соответствует ли уголовноправовой запрет критериям криминализации означает выяснить, соблюдены ли принципы таковых.

Для положительного ответа на вопрос соответствует ли произведенная

отечественным и зарубежным законодателем криминализация ложных доносов, показаний различных участников процесса, заключений экспертов и специалистов, а также неправильного перевода критерию ее обоснованности, важное значение прежде всего имеет уяснение той роли, которую призвана играть в уголовном процессе облекаемая в соответствующую форму информация. Не следует, например, забывать о том, что именно в получении компетентным органом информации, служащей поводом к возбуждению уголовного дела, берет начало уголовный процесс. При этом заявление о совершении преступления названо в УПК РФ первым среди этих поводов (п.1 ст.140 УПК РФ).

Нетрудно догадаться, что заявление, содержащее ложные сведения, небезобидно хотя бы потому, что способно побудить органы, осуществляющие уголовное преследование, к бесполезной работе, поскольку в соответствии с уголовнопроцессуальным законом (п.1 ст.144 УПК РФ) ни одно из заявлений о совершении преступления не может быть проигнорировано. Между тем масштабность работы по рассмотрению заявлений и сообщений о совершении преступлений поражает. Например, по данным ГИАЦ МВД РФ в 2013 году органами внутренних дел было рассмотрено 11671978 заявлений (сообщений) о преступлении. Немногим меньше соответствующая цифра за 2014 год - 11 662 886 [24] . Впечатляющее количество заявлений (сообщений) пришлось рассмотреть и Следственному комитету РФ (соответственно 810 112 в 2013 году и 919 323 в 2014 году)[25]. Но указанные цифры могли бы оказаться на порядок больше, если бы в УК РФ не предусматривалась ответственность за заведомо ложный донос. А ведь каждое ложное заявление для его опровержения требует не только внимательного изучения, но и проверки, а также принятия мотивированного решения по ее результатам, следствием чего являются существенные потери времени и отвлечение от деятельности по раскрытию действительно совершенных преступных деяний. Следует также иметь в виду, что компетентным должностным лицам далеко не всегда удается установить факт ложности доноса в результате проверочных мероприятий. Специалисты отмечают, что итогом заведомо ложного доноса иногда оказывается возбуждение уголовного дела. Так, по данным С. Смолина это имело место в 7,1% случаев[26]. О неединичности случаев необоснованно возбужденных в результате поданных заведомо ложных заявлений писал ранее С. Юдушкин[27]. Встретились факты возбуждения уголовных дел, поводом для которых послужили ложные доносы, и нам (6,7 % от изученных фактов ложных доносов). Нетрудно предположить, что объем лишней работы органов, призванных осуществлять уголовное преследование, в подобных ситуациях значительно возрастает. Так, ознакомление с материалами подобных уголовных дел показывает, что до окончания их производства практическим работникам в среднем приходится проводить около 12-15 следственных действий различного характера (допросы, осмотры места совершения преступлений, очные ставки и др.). Между тем, как справедливо замечено в юридической литературе, «в условиях наблюдаемого высокого уровня преступности и, как следствие, высокой нагрузки на органы предварительного расследования, немаловажное значение приобретает принцип процессуальной экономии, быстроты и оперативности расследования преступлений, согласно которому необходимо исключить отвлечение сил и средств правоохранительных органов на расследование необоснованно возбужденных уголовных дел»[28].

Уже сказанное позволяет говорить о достаточном для криминализации уровне общественной опасности заведомо ложных доносов. Таковая [криминализация] должна «способствовать установлению баланса между активным обращением граждан в правоохранительные органы для защиты действительно нарушенных прав и использованием средств и методов

уголовного процесса для достижения своих собственных корыстных целей»[29].

Вред от заведомо ложных доносов претерпевают не только сотрудники судебных и следственных органов, но и обычные граждане, поскольку последние без необходимости вовлекаются в уголовное судопроизводство [30] . Особую опасность для общества и личности представляет такая разновидность заведомо ложного доноса, как ложное заявление о совершении преступления конкретным лицом. Именно ее имел в виду Конституционный суд Российской Федерации, отмечая в своем решении от 16 июля 2013 года «Об утверждении обзора практики Конституционного суда Российской Федерации за II квартал 2013 года», что в случае заведомо ложного доноса о совершении преступления виновный посягает не только на интересы правосудия, но и на права личности, умаляя ее достоинство ...»[31]. Соответственно, здесь можно с уверенностью говорить о нарушении не одного, а двух объектов уголовно-правовой охраны. Полагаем, однако, что повышенный уровень общественной опасности указанной разновидности заведомо ложного доноса объясняется не только двуобъектностью посягательства, но и возрастанием объема возможного вреда для основного объекта. В таком заведомо ложном доносе скрыта угроза необоснованного обвинения и даже осуждения оклеветанного человека, незаконного ограничения его прав и свобод с помощью средств процессуального принуждения. Следовательно, подобного рода деяния способны создать серьезные препятствия для реализации уголовным судопроизводством своего назначения. «Уголовное судопроизводство имеет своим назначением: 1) защиту прав и законных интересов лиц и организаций, потерпевших от преступлений; 2) защиту личности от незаконного и необоснованного обвинения, осуждения, ограничения

ее прав и свобод.

Уголовное преследование и назначение виновным справедливого наказания в той же мере отвечают назначению уголовного судопроизводства, что и отказ от уголовного преследования невиновных, освобождение их от наказания, реабилитация каждого, кто необоснованно подвергся уголовному преследованию» - гласит ст. 6 УПК РФ.

Не следует упускать из виду, что «донос нередко применяется как средство достижения определенных целей (устранение конкурентов, затруднение их коммерческой деятельности, сведение личных счетов)»[32]. Это в свою очередь говорит о возможности причинения вреда не только достоинству личности, но и наступления общественно-опасных последствий для дополнительного объекта уголовно-правовой охраны иного плана (скажем, имущественного, вреда интересам семьи, отношениям в сфере экономической деятельности и др.).

Общественная опасность лжесвидетельства связана прежде всего со значимостью доказательственной информации, облекаемой в форму показаний различных субъектов уголовного процесса, заключений экспертов и специалистов. Вряд ли кто будет оспаривать тот факт, что свидетельские показания, а равно показания потерпевших являются одним из самых распространенных доказательств, используемых в правоприменительной практике, «как потому, что события уголовных дел обыкновенно наблюдаемы лишь случайно, так и потому, что при этом виде доказательств в наибольшей мере обеспечивается непосредственность судебного разбора»[33]. Я.В. Малышев обращает внимание еще на одну особенность данного вида доказательств. «Они, - подчеркивает автор, - связуют воедино все значимые факты и позволяют в полном объеме установить обстоятельства, подлежащие доказыванию»[34].

Сообщение же свидетелем либо потерпевшим не соответствующей действительности информации отнюдь небезобидно. Их ложь способна не только породить бесполезную работу должностных лиц правоохранительных органов и тем самым отвлечь их от выполнения стоящих перед ними задач, решение которых во многом зависит от достоверности получаемых сведений, в том числе и облекаемых в форму доказательств. Она может привести к принятию незаконных процессуальных актов, причинить незаслуженные страдания невиновным гражданам, стать причиной непоправимой судебной ошибки[35]. Приводимые в печати данные выборочных криминологических исследований показывают, что последствия лжесвидетельства опасны для личности, общества, государства и отличаются при этом разнообразием.

Красноречивы в указанном отношении итоги диссертационной работы В.А. Блинникова. Автором отмечено, что в 25% случаев, рассмотренных им, лжесвидетельство влекло нарушение сроков предварительного расследования, в 42% - разрешение дела спустя лишь 3-4 месяца с момента их возбуждения; в 7% ситуаций без достаточных оснований возбуждались уголовные дела, осуществлялся арест и предание суду. Кроме того, нередко ложные показания обуславливали принятие несправедливых судебных актов, как-то: 1) осуждение невиновного и усиление ответственности, назначение чрезмерно сурового наказания (4%); 2) неосновательное смягчение наказания (5%); 3) оправдание виновного (6%); 4) возвращение дела на доследование или новое судебное разбирательство[36].

Как и заведомо ложный донос, лжесвидетельство способно причинять вред не только интересам правосудия, но и отдельным гражданам. При этом речь идет не только о ситуациях оговора невиновных лиц дающими показания свидетелями, потерпевшими. Ведь и дача ложных оправдывающих обвиняемого, подсудимого показаний в этом отношении опасна. Под угрозой оказывается защита прав и законных интересов лиц, пострадавших от совершения преступлений.

Повышенный уровень общественной опасности предоставления ложной информации, опасной для уголовного судопроизводства, отмечается и в зарубежной юридической прессе. Так, в работе Джона МакДовелла (McDowell John), опубликованной еще в 1825 году, было написано: «Это преступление крайне опасно для интересов общества. На основании ложных показаний невиновный может быть лишен имущества и жизни. Учитывая, что решение суда может основываться на показаниях, данных под присягой, в случае, когда такие показания являются ложными или содержат не всю правду, суд может вынести неправильное решение: и, таким образом, невиновный будет осужден, в то время как виновные будут оправданы»[37]. Современный исследователь Брюсс Веллс (Wells Bruce) в свою очередь подчеркивает: «Одной из опасностей, с которой сталкиваются все судебные системы, является наличие ложных показаний в суде и их способность помешать исполнению правосудия»[38]. Ему вторит Тимоти Перрин (L. Timothy Perrin): «Более шестидесяти лет назад Верховный суд [США] отметил тяжелые последствия, которые вытекают из допуска ложных показаний в судебный процесс. Ложные свидетельские показания, имеющие отношение к делу, находятся в состоянии войны со справедливостью, так как могут привести к вынесению судебного решения, которое будет опираться не на истину. Поэтому нельзя отрицать, что они [ложные показания] стремятся победить единственную конечную цель судебного процесса»[39].

С позиции учета уровня общественной опасности вполне закономерным представляется тот факт, что и в Уголовном кодексе РФ, и большинством законодательных систем зарубежных государств устанавливается уголовная ответственность за те или иные варианты ложного доноса и лжесвидетельства. Не меняет дела и то, что в некоторых государствах предусмотрена ответственность не за ложные показания как таковые в судебном процессе, а за ложную присягу. Ведь это объясняется вовсе не отсутствием осознания законодателем общественной опасности самих ложных показаний, а особенностями процессуальной формы последних. В соответствующих странах юридическая сила придается лишь показаниям, подкрепленным присягой.

Не приходится сомневаться и в относительной распространенности облекаемого в различные формы предоставления заведомо ложной информации, опасной для уголовного судопроизводства, хотя ни официальная статистика, ни наука не располагают точными данными о количестве фактов соответствующих деяний. Тем не менее, некоторые доступные для нас данные указывают на то, что заведомо ложные доносы и лжесвидетельство в РФ выступают отнюдь не редким явлением. Так, по нашим подсчетам, произведенным на основании Сводных статистических сведений о состоянии судимости в России за 2009-2015 гг., за указанный период судебные акты по уголовным делам о преступлениях, предусмотренных ст.306 и 307 УК РФ, вынесены в отношении 29 054 лиц[40]. Данные выборочных исследований, проведенных учеными в различные хронологические периоды, позволяют утверждать, что рассматриваемые нами преступления всегда занимали значительное место среди преступлений против правосудия. Например, М.Х. Хабибуллин отмечал в своей монографии, что заведомо ложный донос и заведомо ложные показания в совокупности составляют 1/3 в указанной группе преступлений[41]. Еще более красноречивые данные (за 2010 год) приводит С.Смолин. По его подсчетам доля заведомо ложных доносов от числа всех зарегистрированных преступлений против правосудия составила 34%, а доля преступления, предусмотренного ст.307 УК РФ, - 14,8 % [42] . Как видим, приведенные цифры говорят о том, что предоставление заведомо ложной информации, опасной для уголовного судопроизводства, выступает чуть ли не каждым вторым преступлением против правосудия из числа зарегистрированных. Аналогичный вывод может быть получен и на основании уже приведенных во введении диссертации данных Судебного департамента при Верховном Суде РФ.

В научной среде наблюдается редкое единодушие относительно того, что данные о фактах зарегистрированных преступлений, квалифицированных по ст.306 и 307 УК РФ, вряд ли показывают действительную картину состояния соответствующей части преступности. Специалисты обращают внимание на высокий уровень латентности преступлений данных видов. Особенно это касается скрытого характера лжесвидетельства. Так, по мнению А.И.Коробеева и Ю.И. Кулешова, уровень латентности преступлений данного вида, совершенных при производстве по уголовным делам, достигает 50%[43]. Скрытый характер «львиной доли» фактов лжесвидетельства подтверждается и данными, полученными при опросе практических работников, проведенном Л.В. Лобановой. Согласно таковым, 99,01% респондентов заявили, что известные им факты лжесвидетельства почти никогда не влекли возбуждение уголовного дела [44] . На высокий уровень латентности указывают также данные осуществленного нами анкетирования сотрудников правоохранительных и судебных органов. Так, на вопрос: «Считаете ли Вы, что лжесвидетельство действительно обладает высокой степенью латентности?», положительно ответили 135 опрошенных из 180, т.е. 75% респондентов. Сведения о распространенности в зарубежных странах рассматриваемых нами преступлений более скромные. Так, в соответствии с данными Департамента Юстиции США в 2007-2008 годах было зафиксировано 202 случая лжесвидетельства в указанном государстве [45] . Вместе с тем, следует обратить внимание, что цифры, приводимые в научных трудах, написанных американскими учеными, вполне сопоставимы с количественными данными, полученными отечественными исследователями. Так, Гарри Хибсчмен (Harry Hibschman) в своем труде, посвященном лжеприсяге, утверждал, что лжесвидетельство имело место в 75% всех уголовных дел[46].

При подобной криминологической картине, касающейся предоставления ложной информации, опасной для уголовного судопроизводства, вряд ли следует рассчитывать, что успешное противодействие соответствующим деяниям может осуществляться с помощью иных, менее репрессивных, правовых средств. Несмотря на относительную оперативность, ни гражданско-правовые, ни административные меры не способны повлиять на лиц, являющихся потенциальными лжецами. Так же полагают и большинство опрошенных нами практических работников. Так, на вопрос: «Считаете ли Вы, что успеха в предупреждении преступления, предусмотренного ст.306 УК РФ, можно добиться, не прибегая к уголовной ответственности, с помощью средств иных отраслей права?», положительно ответили лишь 13 респондентов (7,2 %), в то время как отрицательный ответ дали 167 опрошенных (92,7 %). Большинство юристов-практиков (125 опрошенных, т.е. 69,4%) отрицают возможность перехода к более щадящим мерам воздействия в противодействии лжесвидетельству. Положительно на соответствующий вопрос ответили лишь 15 респондентов (8,3%). В то же время следует отметить, что значительная часть опрошенных (40 человек, т.е. 22,2%) выбрали вариант ответа «Другое», комментируя это в основном тем, что в отношении деяния, ныне предусмотренного ч.1 ст.307 УК РФ, эффект может достигаться и при использовании средств других отраслей права, в то время, как ответственность за квалифицированные составы должна закрепляться исключительно в уголовном праве. В то же время подобного пессимизма работники правоохранительных органов не проявили по отношению к возможности предупреждать ложные доносы и факты лжесвидетельства с помощью средств уголовного закона. Например, объясняя причины высокой латентности рассматриваемых преступлений, лишь 39 опрошенных (22 %) выразили убежденность в невозможности добиться соразмерного общественной опасности деяния наказания. О том, что уголовно-правовые средства действенны в борьбе с лжесвидетельством и ложными доносами, говорят и данные опроса обычных граждан. Так, на вопрос: «Способны ли они солгать суду, если бы за это не предусматривалась уголовная ответственность?», положительно ответили 125 граждан РФ (т.е. 50% опрошенных россиян) и 14 граждан других государств (14% иностранных респондентов). Однако, на вопрос «Дали ли бы вы ложные показания, обратились бы вы с ложным заявлением в правоохранительные органы, хорошо зная, что за это предусмотрена уголовная ответственность», положительно ответили 63 россиянина (25,2 % от респондентов из РФ) и 5 граждан европейских стран и США (5% от 100 опрошенных иностранных граждан). Представляется нелишним, однако, сделать несколько оговорок. Во- первых, с позиции рассматриваемого критерия вряд ли целесообразно установление уголовной ответственности за неосторожное заявление о совершении преступления либо за т.н. неосторожное лжесвидетельство. Вместе с тем, следует заметить, что в некоторых зарубежных государствах до сих пор сохранились некоторые нормы, предусматривающие или допускающие неосторожную форму вины в составах предоставления ложной информации правоохранительным и судебным органам [47] . По приведенным выше

соображениям к подобным нормам следует относиться критически.

Во-вторых, представляется ограниченным потенциал уголовного закона в части предупреждения заведомо ложных показаний лиц, подозреваемых или обвиняемых в совершении преступления, поскольку вопрос именно об их уголовной ответственности рассматривается в ходе уголовного судопроизводства. «Опыт показывает, - отмечал в одной из своих защитительных речей Л.Е. Владимиров, - что и невиновный человек, при первом к нему прикосновении страшного аппарата уголовной юстиции, может прибегать к самым предосудительным средствам для своего спасения... Что делать, никто не хочет погибать: люди, спасаясь, лгут, запутываются в своей лжи и неповинно гибнут»[48]. Соглашаясь с суждением названного дореволюционного адвоката и ученого, Л.В. Лобанова пишет: «Зададим себе также следующий вопрос. Привело ли бы к ожидаемому эффекту установление уголовной ответственности за заведомо ложные показания обвиняемого? В большинстве случаев ложные показания обвиняемых, отрицающих свою вину, касаются отнюдь не преступлений небольшой тяжести, а тяжких и особо тяжких преступлений. Вряд ли что-то изменилось бы, если бы обвиняемым грозила при этом уголовная ответственность за преступление небольшой тяжести, каковым в настоящее время признается простое лжесвидетельство»[49].

Небезразмерность штатного состава правоохранительных и судебных органов, а равно сложность выявления и доказывания фактов заведомо ложных доносов и лжесвидетельства также не являются, на наш взгляд, аргументом в пользу отказа от уголовной ответственности за такого рода деяния. Существование практики реализации соответствующих уголовно-правовых норм как в России, так и в зарубежных странах служит подтверждением тому, что и заведомо ложный донос, и заведомо ложные показания либо заключения, в принципе доказуемы. В научной же литературе имеется немало трудов, содержащих рекомендации по преодолению трудностей соответствующего характера[50]. Не опровергают сказанного и данные проведенного нами опроса практических работников. Так, вовсе не подавляющее большинство опрошенных, а всего лишь 35,5% (64 человека), объясняя высокую латентность преступления, предусмотренного ст. 307 УК РФ, указывали на чрезмерную загруженность правоохранительных органов расследованием более серьезных преступлений. Напротив, большее количество опрошенных объясняли это субъективными факторами, связанными со злоупотреблениями или недобросовестностью отдельных сотрудников правоохранительных органов (в совокупности 82 человека, т.е. 45,5%). Не так уж много оказалось среди опрошенных и лиц, указавших в качестве причины латентности названного преступления изобретательность и тщательную конспирацию совершаемых преступлений (37 опрошенных, т.е. 20,5%).

Установление уголовной ответственности за изучаемые нами общественноопасные деяния не нарушает никаких международно-правовых стандартов. «Это вопрос национального закона - наложение какого-либо штрафа за ложные показания», - справедливо подчеркивается в зарубежной юридической литературе»[51]. К преступлениям против отправления правосудия относит дачу ложных показаний после принятия обязательств давать правдивые показания и Римский статут международного уголовного суда (п. «а» ст.70)[52]. Данному выводу не противоречит наличие в международном праве ограничений, призванных служить гарантией от недопустимого с точки зрения международного законодательства принуждения к свидетельству, закрепленному в п. “g” ч.3 ст.13 Международного пакта о гражданских и политических правах. Право каждого не быть принуждаемым к даче показаний против себя или к признанию себя виновным [53] обеспечивается в России, большинстве европейских государств и США посредством его закрепления на конституционном уровне или в процессуальном законе, а также путем исключения из круга субъектов отказа от дачи показаний соответствующих лиц (см., например, примечание к ст. 308 УК РФ). На практике же из положений подобного рода нормативных актов делается справедливый вывод о том, что лицо не может быть осуждено за лжесвидетельство, если оно в установленном законом порядке не было предупреждено о своем праве не изобличать себя самого, супруга или близких родственников[54]. Особое внимание привлекают те зарубежные уголовные кодексы, в которых подобного рода изъятия оговариваются непосредственно в статьях, посвященных уголовной ответственности за лжесвидетельство (См.: ч.3 ст.233 УК Республики Польша[55], ч.1 ст.292 УК Болгарии[56], и др.). Не трудно заметить, что при такого рода регламентации ответственности за лжесвидетельство правовые гарантии названного права выглядят более убедительно, а противоречия между уголовно - правовыми и конституционными законами нивелируются.

Произведенный нами анализ ст.306 и 307 УК РФ показал, что указанные статьи в целом логично вписываются в систему отечественного уголовного законодательства, обеспечивая охрану соответствующих процессуальных отношений, защита которых требует вмешательства уголовного закона. В статьях процессуального закона мы обнаруживаем стремление российского законодателя осуществить регламентацию обязанности тех или иных субъектов предоставлять доброкачественную доказательственную информацию или качественно

обеспечивать коммуникативный процесс, а также обязанности компетентных органов по разъяснению субъектам процесса этих обязанностей и

предупреждению последних об ответственности за нарушение таковых (п.2 ч.6 ст.56, п.4.ч.4 ст.57, п.1 ч.4 ст.59, ч.6 ст.141, ч.10 ст.166, ч.2 ст.168, ч.2 ст.169 УПК РФ и др.). При этом, руководствуясь требованием своевременности криминализации, законодатель старается в случаях существенного изменения уголовно-процессуального закона в части регулирования доказывания оперативно вносить коррективы и в Уголовный кодекс, если нарушение новых процессуальных норм обладает повышенной опасностью. Так, например, в УПК РФ было предусмотрено в качестве нового доказательства показание специалиста [57] , а спустя 5 месяцев законодатель осознал необходимость установления уголовной ответственности за дачу специалистом заведомо ложного показания [58] . То же самое можно сказать и о законодательстве большинства зарубежных стран, при этом особенности реализации уголовной ответственности за рассматриваемые нами преступления, как правило, предопределены спецификой процессуального регулирования соответствующих вопросов. Так, УК ФРГ предусматривает ответственность за дачу ложных показаний как под присягой (ст.154), так и без нее (ст.153), а в УПК ФРГ содержится норма (§57), предписывающая предупреждать свидетеля о необходимости говорить правду, а также о том, что они должны будут давать показания под присягой [59] . Подробно регламентируются в уголовнопроцессуальном законе ФРГ и случаи, когда суд обязан или вправе отказаться от приведения субъекта процесса к присяге.

В Соединенных Штатах Америки в соответствии с Федеральными правилами о доказательствах для судов и магистратов США 1995 г. свидетелем в

уголовном процессе может быть любое лицо, то есть любое лицо является компетентным и обязанным давать свидетельские показания, где под компетентностью понимается способность лица правильно воспринимать, запоминать и излагать события и явления окружающей действительности [60]. Исключением из правила о компетентности свидетеля является случаи предоставления свидетелю тех или иных привилегий, когда свидетель может, но не обязан давать показания, - отмечает Т.А. Лоскутова. Основными признаваемыми привилегиями, - поясняет она, - являются, привилегия против самообвинения, элементом которой является право на молчание у обвиняемого (подсудимого); привилегия супругов, привилегия адвоката. Суть привилегий заключается не обязательно в освобождении лица от свидетельствования, а чаще всего в возможности отказаться отвечать на вопросы относительно определенной информации[61].

Сказанное не означает, что законодатель всегда последователен в достижении цели обеспечить логику правотворческого материала. В последнем в связи с этим обнаруживаются несоответствия, преодолимые в процессе систематического толкования закона, а в некоторых случаях и пробелы, восполнение которых возможно лишь посредством внесения изменений в УК, либо в УПК. Например, установление в УПК РФ такого вида доказательства, как заключение специалиста по необъяснимым, на наш взгляд, причинам почему-то не повлекло за собой ни закрепления в ст.58 положения о том, что специалист не вправе давать ложное заключение, аналогичное положению п.4 ч.4 ст.57 УПК РФ, касающегося эксперта, ни отражения такого рода деяния в диспозиции ч. 1 ст.307 УК РФ. И это при том, что «по буквальному толкованию нового названия ст.307 УК РФ специалист, также, как эксперт, подлежит уголовной ответственности как за дачу заведомо ложного показания, так и заключения»[62].

Определенные вопросы вызывает также отсутствие в ст. 142 УПК РФ указания на необходимость предупреждения явившегося с повинной об уголовной ответственности за заведомо ложный донос.

Установление уголовной ответственности за определенные деяния и применение репрессивных мер уголовного права всегда влечет за собой негативные последствия для лица, которое подвергается такой ответственности: разрыв межличностных отношений, осуждение со стороны общества, нарушение нормальной деятельности лица во всех сферах жизни. Однако, эффективное противодействие предоставлению заведомо ложной информации правоохранительным и судебным органам, значимой для разрешения дела, позволяет не только гораздо более эффективно бороться с нарушениями прав и свобод человека, но и обеспечивает справедливость правосудия. Исследуемые деяния влекут за собой вред не только для отдельной личности, которая может пострадать от ложного доноса или лжесвидетельства, но наносят вред целой системе отношений, охраняемых уголовным правом, в связи с чем, положительные и отрицательные критерии криминализации данных деяний можно назвать соразмерными. Немаловажен и предупредительный эффект от самого факта существования уголовно-правовых норм, закрепляющих ответственность за исследуемые деяния.

Согласие с озвученным выводом выражают и сотрудники правоохранительных и судебных органов. Так, на вопрос: «Считаете ли вы, что положительные социальные результаты применения уголовного права существенно превосходят неизбежные отрицательные последствия криминализации деяния, предусмотренного ст.306 УК РФ?», положительный ответ дали 175 респондентов (97 % всех опрошенных лиц). Убежденность в превосходстве положительных последствий над отрицательными в отношении криминализации деяний, предусмотренных ст.307 УК РФ, несколько ниже, но тем не менее подавляющее большинство сотрудников правоохранительных и судебных органов, а именно 166 человек (92%) также ответили положительно на вопрос: «Считаете ли вы, что положительные социальные результаты применения уголовного права существенно превосходят неизбежные отрицательные последствия криминализации деяния, предусмотренного ст.307 УК РФ?».

В ходе освещения вопросов, относящихся к теме настоящего параграфа, мы пришли к следующим выводам.

В философской и филологической науках наблюдается

двойственность толкования понятия «ложь» и определения, связанного с этим понятием качества ложности информации. Различие подходов к этому заключается в признании либо непризнании обязательным свойством лжи (ложности) осознания субъектом несоответствия действительности выражаемого во вне суждения. С учетом подобной двойственности следует одобрить стремление российского законодателя, а равно законодателей ряда зарубежных государств заострить внимание адресата уголовно-правовой нормы на том, что уголовная ответственность за предоставление ложной информации

правоохранительным и судебным органам невозможна при неосознании лицом ложности делаемых заявлений или даваемых показаний.

Вместе с тем та же двойственность должна напоминать исследователю либо правоприменителю, что отсутствие такого акцентирования, как правило, не означает допущение законом неосторожной формы вины в преступном предоставлении правоохранительным либо судебным органам информации, не соответствующей действительности.

Факт отсутствия морального осуждения членами общества предоставления правоохранительным и судебным органам информации, ложность которой не осознается субъектом, является одним из важных аргументов отрицания целесообразности установления за подобные деяния уголовной ответственности. Напротив, противодействие уголовно-правовыми средствами подобным деяния, совершаемым умышленно, с нравственных позиций вполне оправдано.

Произведенная в УК РФ и во многих уголовных законах зарубежных стран криминализация заведомо ложного доноса и деяний, обозначаемых в настоящей работе понятием «лжесвидетельство», в целом соответствуют тем критериям, при наличии которых таковая может быть сочтена успешной, поскольку в ходе ее было соблюдено большинство принципов установления уголовно-правового запрета. Вместе с тем наблюдаются и отступления от соблюдения некоторых из этих принципов. Это выражается в установлении отдельными зарубежными кодексами уголовной ответственности за сделанные по неосторожности ложные заявления и данные по ошибке показания; ненадежности закрепленных в УК РФ гарантий конституционного права гражданина не быть принуждаемым к даче показаний против своего супруга либо близких родственников; явном запаздывании с криминализацией дачи специалистом ложного заключения; отсутствии в ст.142 УПК РФ указания на необходимость предупреждать явившегося с повинной об уголовной ответственности за заведомо ложный донос.

Взаимный обмен положительным правотворческим опытом мог бы оказаться полезным в преодолении подобного рода недостатков. В частности, российскому законодателю необходимо обратить внимание на те зарубежные уголовные кодексы, которые содержат прямой запрет на привлечение к ответственности за лжесвидетельство лиц, в отношении которых названное право было проигнорировано.

[1]Аристотель. Метафизика // Сочинения: В 4 т. Т.1 / Аристотель. М.: «Мысль», 1976. С.250.

См., например: Аи§ш1ше. (1952 [395]). "Lying." Pp. 53-120 in Treatises on Various

Subjects, Deferrari, R. J. (ed.). New York: Catholic University of America. Austin, J. L. (1956).

[3]Кант И. Критика практического разума. СПб.: Изд. фирма РАН, 1995. С.453.

[4]Mahon, James Edwin. The Definition of Lying and Deception. - The Stanford Encyclopedia of Philosophy (Spring 2015 Edition), Edward N. Zalta (ed.) [Электронный ресурс]. URL:http://plato.stanford.edu/archives/spr2015/entries/lying-definition (дата обращения 15.04.2015).

[5]Философский словарь / Под ред. И.Т. Фролова. - 4-е изд., перераб, и доп. М.: Политиздат, 1981. С.295.

[6]Там же. С.295.

[7]Краткий толковый словарь русского языка. М.: Русский язык, 1989. С. 92.

[8] Ожегов С.И. Словарь русского языка. Издание 16-е, испр. М.: Русский язык. 1984. С.282.

"Радищева В.О. Концепт «Luge» (ложь) в немецком публицистическом дискурсе // Вестник ЧелГУ. 2015. №10 (365). С.147.

[10]Радищева В.О. Концепт «Luge» (ложь) в немецком публицистическом дискурсе // Вестник ЧелГУ. 2015. №10 (365). С.147.

[11]Назарова В. А. Концепт «Ложь» в русской и английской лингвокультурах // Международный журнал экспериментального образования. 2014. № 6-2. С.79.

[12] Приводится по: Козулева А.А. Эволюция понимания и определения истины и лжи в историко-философском познании // Сибирский юридический вестник. 2007. №3. С.71.

[13]Там же. С.71.

[14] Так, по данным проведенного нами социологического опроса граждан Российской Федерации и граждан зарубежных государств (США, европейские страны) 274 респондента из 350 на вопрос: «Считаете ли Вы, что ложь должна быть наказуема» ответили положительно (78,2% от общего числа опрошенных). В то же время 339 (96,8%) респондентов отрицательно ответили на вопрос: «Считаете ли Вы, что неосознанное введение в заблуждение должно быть наказуемо?».

[15]См. об этом: Штольценберг Ю. Кант и право на ложь // Кантовский сборник. 2010. №2. С.10.; Анализ данной работы И.Канта также см.: Козулева А.А. Указ.соч. С.71.

[16] См.: Штольценберг Ю. Кант и право на ложь // Кантовский сборник. 2010. №2. С.10.

[17] Беккариа Чезаре. О преступлениях и наказаниях. М.: Юриздат, 1939. С.41; Кенни К. Основы уголовного права. М.: Изд-во иностр.лит., 1949. С.27-29; Фефелов П.А. Критерии установления уголовной наказуемости деяний // Сов. государство и право. 1970. №11. С.101- 103; Гальперин И.М. Уголовная политика и уголовное законодательство // Основные направления борьбы с преступностью. М.: Юрид, лит., 1975. С.58; Курляндский В.И. Уголовная политика: дифференциация и индивидуализация уголовной ответственности // Основные направления борьбы с преступностью. М.: Юрид. лит., 1975. С.81; Дагель П.С. Условия установления уголовной наказуемости // Правоведение. 1975. №4. С.67-74; Основания уголовного-правового запрета (криминализация и декриминализация) / Отв. ред. В.Н. Кудрявцев, А.М. Яковлев. М.: Наука, 1982. С.195, 198-202, 204-240; Антонов А.Д. Теоретические основы криминализации и декриминализации: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М., 2001. С.17-18; Курс российского уголовного права. Общая часть / Под ред. В.Н. Кудрявцева, А.В. Наумова. М., 2001. С.22; Уголовная политика / Н.А. Лопашенко. М.: Волтерс Клувер, 2009. С. 96-97, 101-102, 108; Прозументов Л.М. Общественная опасность как основание криминализации (декриминализации) деяния // Вестник ВИ МВД России. 2009. №4. с.23; Прозументов Л.М. Криминологические условия криминализации и декриминализации деяний // Вестн. Том. гос. ун-та. Право. 2012. №4 (6). С.56; Радошнова Н.В. Криминализация (декриминализация) в уголовном праве России: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Санкт- Петербург, 2015. С.26.

[18]Философский словарь / Под ред. И.Т. Фролова. - 4-е изд., перераб, и доп. М.: Политиздат, 1981. С.95, 380-381.

[19]В одном из философских словарей отмечается, что повод есть внешнее, часто случайное событие, обстоятельство, дающее побудительный толчок для наступления других событий. Здесь также подчеркивается, что повод следует отличать от причины, т.к. им могут быть самые разнообразные факторы, не связанные необходимо с наступлением других событий, действий (Философский словарь ... С.284).

[20] Толковый словарь С.И. Ожегова [Электронный ресурс]. URL: ’^^^вокабула.рф/словари/толковый-словарь-ожегова/ (дата обращения 15.08.2014); Толковый словарь Д.Н. Ушакова [Электронный ресурс]. URL: ’^^^вокабула.рф/словари/толковый- словарь-ушакова/ (дата обращения 15.08.2014); Толковый словарь Т.Ф. Ефремовой [Электронный ресурс]. URL: www.вокабула.рф/словари/толковый-словарь-ефремовой/ (дата обращения 15.08.2014).

[21]«Основание, - как отмечается в одном из философских словарей, - необходимое условие, являющееся предпосылкой существования к.-л. явлений» (Философский словарь ... С.95).

[22]Принцип [лат. рппариш - основа, первоначало] - основоположение, исходная, руководящая идея, основное правило поведения, деятельности (Краткий словарь иностранных слов / под ред. И.В. Лёхина и Ф.Н. Петрова. М.: Государственное издательство иностранных и национальных словарей. 1952. С.315).

[23] Большой толковый словарь русского языка [Электронный ресурс]. URL: www. вокабула.рф/словари/бтс/ (дата обращения: 01.09.2015 г.);Толковый словарь Т.Ф. Ефремовой [Электронный ресурс]- URL: www.вокабула.рф/словари/толковый-словарь-ефремовой/(дата

обращения: 01.09.2015 г.); Русский толковый словарь В.В.Лопатина [Электронный ресурс]- URL: www.вокабула.рф/словари/русский-толковый-словарь-лопатина/ (дата обращения:

01.09.2015 г.); Толковый словарь Д.Н.Ушакова [Электронный ресурс]-

URL: www.вокабула.рф/словари/толковый-словарь-ушакова/ (дата обращения: 01.09.2015 г.); Толковый словарь С.И.Ожегова [Электронный ресурс]-

URL: www.вокабула.рф/словари/толковый-словарь-ожегова/ (дата обращения: 01.09.2015 г.).

[24]Данные о состоянии преступности в России за 2013-2014 гг. [Электронный ресурс]- URL: ’^^^мвд.рф (дата обращения: 01.06.2016 г.).

[25] Сведения о деятельности Следственного комитета РФ за январь-декабрь 2013-2014 гг. Электронный ресурс]. URL: www.sledcom.ru (дата обращения: 01.06.2016 г.).

[26]Смолин С. Практика применения уголовной ответственности за заведомо ложный донос // Уголовное право. 2012. №1. С.78.

[27]Юдушкин С. Ответственность за ложный донос // Советская юстиция. 1974. №2. С.12.

[28]Смолин С.В. Уголовная ответственность за заведомо ложный донос: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М., 2012. С.3.

[29]Анучина А.И. Заведомо ложный донос: некоторые вопросы квалификации и доказывания // Вестник Санкт-Петербургского университета МВД России. 2013. №2 (58). С.73.

[30]Закатов А.А., Шматов М.А., Замылин Е.И. Заведомо недостоверная информация в ходе расследования и проблемы борьбы с нею (исторический экскурс) // Вестн. Волгоград. Академии МВД России. 2012. №1. С.104.

[31] Решение Конституционного Суда РФ от 16.07.2013 "Об утверждении обзора практики Конституционного Суда Российской Федерации за второй квартал 2013 года" // СПС Консультант Плюс.

[32]Бриллиантов А. Заведомо ложный донос: вопросы квалификации // Уголовное право. 2014. N 3. С.14.

[33] Фойницкий И.Я. Курс уголовного судопроизводства. В 2 т. Т.2. СПб.: Изд-во «Альфа», 1996. С.272-273.

[34]Малышев Я.В. Лжесвидетельство: некоторые аспекты уголовно-правовой ответственности // Вестник Томского государственного университета. 2010. N 330. С. 102.

[35]См.: Лобанова Л.В. Уголовная ответственность за ложную информацию и понуждение к нарушению обязанности содействовать правосудию: Учебное пособие // Волгоград: Изд-во ВолГУ, 1997. С.3.

[36]См.: Блинников, В.А. Уголовно-правовые и криминологические аспекты лжесвидетельства: автореф. дисс. ... канд. юрид. наук. Нижний Новгород, 1998. С.10. Об общественной опасности лжесвидетельства см.: Лобанова Л.В., Тесленко А.В. Специальные основания уголовно-правового поощрения, применяемого к лицам, добровольно заявившим о ложности ранее данных ими свидетельских показаний: вопросы теории и практики // Актуальные проблемы юридической теории и практики. Коллективная монография. Волгоград: Волгоградское научное издательство, 2016. С. 73-74.

[37]McDowell John. Theology: in a series of sermons in the order of the Westminster shorter catechism. Vol.2. // Mervin Hale, 1825. P.145-146.

[38] Wells Bruce. The law of testimony in the Pentateuchal Codes // Otto Harrassowitz Verlag, 2004. P. 133.

[39]L. Timothy Perrin, The Perplexing Problem of Client Perjury, 76 Fordham L. Rev. 1707 (2007). [Электронный ресурс] - URL: http://ir.lawnet.fordham.edu/flr/vol76/iss3/15 (дата обращения 15.07.2016).

[40] URL: http://www.cdep.ru.

[41]Хабибуллин М.Х. Ответственность за заведомо ложный донос и заведомо ложное показание по советскому уголовному праву ... С. 5.

[42]Смолин С. Практика применения уголовной ответственности за заведомо ложный донос ... С.76.

[43]См.: Коробеев А.И. Лжесвидетельство: наболевшие проблемы правовой ответственности // Российский судья. 2005. №7. С.8.

[44]Подробнее о результатах исследования и его эмпирической базе см.: Лобанова Л.В. Преступления против правосудия: проблемы классификации посягательств, регламентации и дифференциации ответственности: дисс... д-ра. юрид. наук. Волгоград, 2000. С.7,16.

[45] Federal justice statistics, 2008 - statistical tables. Bureau of Justice Statistics, November 2010. [Электронный ресурс] - URL: http://www.bjs.gov/content/pub/html/fjsst/2008/fjs08st.pdf(дата обращения 15.07.2016).

[46]Harry Hibschman, You Do Solemnly Swear or that Perjury Problem ... P.901.

[47] Уголовный кодекс Голландии / Науч. ред. Б.В. Волженкин. 2-е изд. СПб.: Юридический центр Пресс, 2001. С.266-268; Уголовный кодекс Испании / Науч. ред. Н.Ф. Кузнецова, Ф.М. Решетников. М.:Зерцало-М, 1998. С. 142.

[48]Владимиров Л.Е. Защитительные речи и публичные лекции. М., 1892. С.222.

[49]Лобанова Л.В. Преступления против правосудия: теоретические проблемы классификации и законодательной регламентации ... С. 148.

[50]См., например: Карнаухова О.Г. Тактика преодоления противодействия расследованию со стороны свидетелей и потерпевших: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. СПб., 2015; Закатов А.А. Ложь и борьба с нею. Волгоград, 1984. С.78; Тямкин А.В., Цыкова Г.Е. Тактические приемы разоблачения ложных показаний при допросе // Вестник ВИ МВД России. 2012. №2. С.115-120; др.

[51] The law and practice of the International Court, 1920-2005 / Shabtai Rosenne, Уаё1 Ronen. Martinus Nijhoff Publishers, 2005. P.1308-1309.

[52] Римский статут, распространенный в качестве документа A/CONF.183/9 от 17 июля 1998 года [Электронный ресурс] - URL: http://www.un.org/ru/1aw/icc/rome_statute(r).pdf(дата обращения 15.07.2016).

[53] Международный пакт о гражданских и политических правах. [Электронный ресурс] - URL: http://www.un.org/ru/documents/decl_conv/conventions/pactpol.shtml(дата обращения 15.12.2015).

[54]Подробнее об этом смотри гл. II.

[55]См.: Уголовный кодекс Республики Польша / Науч.ред. А. И. Лукашов. СПб.: Юридический центр Пресс, 2001. С. 121.

[56] См.: Уголовный кодекс Республики Болгария / Науч.ред. А.И.Лукашов. СПб: Юридический центр Пресс, 2001. С.144.

[57] Федеральный закон "О внесении изменений и дополнений в Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации" от 04.07.2003 N 92-ФЗ // СПС КонсультантПлюс.

[58] Федеральный закон "О внесении изменений и дополнений в Уголовный кодекс Российской Федерации" от 08.12.2003 N 162-ФЗ // СПС КонсультантПлюс.

[59]Головненков П., Спица Н. Уголовно-процессуальный кодекс Федеративной Республики Германия: Научно практический комментарий и перевод текста закона. М.: МГЮА, 2012. - С.113.

[60] URL: http://federalevidence.com/downloads/rules.of.evidence.pdf.

[61] См.:Лоскутова Т. А. Свидетель и его показания в уголовном процессе Англии и США: автореф. дисс...канд. юрид. наук. М., 2005. С.9.

[62]Бельский А. И. Пробелы правовой регламентации уголовной ответственности специалиста // Вестник БелЮИ МВД России. 2012. №1. C.55.