Формы и способы реализации международно-правовых основ борьбы с преступностью в первую очередь определяются юридической природой и статусом соответствующих источников международного права. Особое место среди последних занимают общепризнанные принципы и нормы международного права и ратифицированные международные договоры Российской Федерации. Они, как указано в ч. 4 ст. 15 Конституции РФ, «являются составной частью ее правовой системы. Если международным договором Российской Федерации установлены иные правила, чем предусмотренные законом, то применяются правила международного договора».

Понятие общепризнанных принципов и норм международного права дается в Постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 10 октября 2003 г. № 10 «О применении судами общей юрисдикции общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Российской Федерации». Как отмечено в Постановлении, содержание указанных принципов и норм может раскрываться, в частности, в документах Организации Объединенных Наций и ее специализированных учреждений. Например, - во Всеобщей декларации прав человека 1948 г., которая по ее правовой природе не нуждалась в ратификации в качестве международного договора.

Международные договоры Российской Федерации, а также заключенные ранее СССР действующие международные договоры также выступают частью правовой системы России. В данном случае имеются в виду ратифицированные Россией (ранее - СССР) соглашения (договоры, пакты, конвенции), независимо от того, содержится такое соглашение в одном документе либо в нескольких[1].

В теории международного права все обязательные международные акты (договоры, пакты, конвенции) делят на две группы: «самоисполнимые» и «несамоисполнимые». Первые для непосредственной их реализации не требуют изменения национального законодательства, а вторые содержат обязательства государств их провести. В соответствии с ч. 3 ст. 10 Федерального закона от 15 июля 1995 г. № 101-ФЗ «О международных договорах Российской Федерации» положения официально опубликованных международных договоров Российской Федерации, не требующие издания внутригосударственных актов для применения, действуют в России непосредственно. Для осуществления иных положений международных договоров должны приниматься соответствующие акты. К признакам, свидетельствующим о невозможности непосредственного применения положений международного договора РФ, относятся, в частности, имеющиеся в договоре указания на обязательства государств-участников по внесению изменений в действующее зако-

1

нодательство .

В сфере уголовной юрисдикции непосредственно применяются такие вступившие в силу международные договоры, которые стали обязательными для РФ, положения которых не требуют издания внутригосударственных актов для их применения и способны порождать конкретные права и обязанности. В этом случае нередко используются прямые отсылки к международным договорам. Так, в ч. 2 ст. 13 УК («Выдача лиц, совершивших преступление») говорится, что «иностранные граждане и лица без гражданства, совершившие преступление вне пределов Российской Федерации и находящиеся на территории Российской Федерации, могут быть выданы иностранному государству для привлечения к уголовной ответственности или отбывания наказания в соответствии с международным договором Российской Федерации». Статья 355 УК РФ предусматривает уголовную ответственность за разработку, производство, накопление, приобретение или сбыт химического, биологического, токсического, а также другого вида оружия массового поражения, «запрещенного международным договором Российской Федерации».

В соответствии с ч. 12 ст. 97 Уголовно-исполнительного кодекса РФ «выезд осужденных на территорию другого государства разрешается в порядке и в случаях, предусмотренных соглашениями с соответствующими государствами».

В то же время международные договоры, нормы которых предусматривают признаки составов уголовного наказуемых деяний, не могут применяться судами непосредственно, поскольку такими договорами прямо предусматривается обязанность государств обеспечить выполнение установленных договором обязательств путем введения нака- [2] зуемости определенных преступлений внутренним (национальным) законом. К примеру, в ст. 2 Конвенции Совета Европы об уголовной ответственности за коррупцию 1999 г. говорится: «Каждая сторона принимает такие законодательные... меры, которые могут потребоваться для того, чтобы квалифицировать в качестве уголовных преступлений. обещание, предложение или предоставление каким-либо лицом, прямо или косвенно какого-либо неправомерного преимущества любому из ее государственных должностных лиц для самого этого лица или любого иного лица с тем, чтобы оно совершило действия или воздержалось от них при осуществлении своих функций».

Проблемы адекватности отражения в национальных законах взятых на себя международных обязательств значимы для любой страны вообще и для России в частности. В этом плане интересно сравнить общие позиции законодателя по отношению к международным актам применительно к трем российским кодексам - Уголовному, Уголовнопроцессуальному и Уголовно-исполнительному.

Статья 1 УК РФ предельно лаконична. В ее первой части указано: «Уголовное законодательство Российской Федерации состоит из настоящего Кодекса. Новые законы, предусматривающие уголовную ответственность, подлежат включению в настоящий Кодекс». Вместе с тем признается значение международных актов: «Настоящий Кодекс основывается на Конституции Российской Федерации и общепризнанных принципах и нормах международного права (ч. 2 ст. 1 УК)».

Исходя из ст. 54 Конституции РФ, а также из ст. 8 УК РФ, уголовной ответственности в Российской Федерации подлежат лица, совершившие деяния, содержащие все признаки составов преступлений, предусмотренных Уголовным кодексом РФ.

В этой связи несостоятельны высказываемые нередко суждения, что отдельные виды международных актов (и прежде всего - упомянутые в ч. 4 ст. 15 Конституции РФ) являются источниками российского уголовного права. Они в какой-то мере справедливы, если под термином «источник» понимать «источник развития», то есть фактор, обуславливающий появление, дополнение, изменение, отмену норм действующего УК РФ. Так, в результате ратификации Россией в 2001 г. Конвенции Совета Европы 1990 г. «Об отмывании, выявлении, изъятии и конфискации доходов от преступной деятельности» были внесены соответствующие законодательные новеллы в Уголовный кодекс (ст.ст. 1741741). В то же время данное обстоятельство требует внесения дополнения в ч. 2 ст. 1 УК РФ о том, что Кодекс основывается также и на международных договорах Российской Федерации.

Как отмечалось выше, в исключительных случаях в области уголовно-правового правоприменения прямое действие международных актов тоже возможно, но лишь в случаях прямой отсылки к ним в нормах УК (ст.ст. 13, 355, 356 и др.) и когда данными договорами непосредственно не устанавливается преступность и наказуемость деяний.

Иную позицию по соотношению национального законодательства и международных актов занимает законодатель применительно к уголовному судопроизводству. Статья 1 УПК РФ озаглавлена «Законы, определяющие порядок уголовного судопроизводства». В ч. 1 данной статьи указано: «Порядок уголовного судопроизводства на территории Российской Федерации устанавливается настоящим Кодексом, основанным на Конституции Российской Федерации». Однако обратим внимание на ч. 3 ст. 1: «Общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации являются составной частью законодательства Российской Федерации, регулирующего уголовное судопроизводство. Если международным договором Российской Федерации установлены иные правила, чем предусмотренные настоящим Кодексом, то применяются правила международного договора».

Логика законодателя здесь противоречива. С одной стороны, как это следует из ч. 1 ст. 1 УПК, единственный источник правового регулирования уголовного судопроизводства - это Уголовно-процессуальный кодекс РФ. Это подчеркивается и предписанием ч. 2 ст. 1: «Порядок уголовного судопроизводства, установленный настоящим Кодексом, является обязательным для судов, органов прокураторы, органов предварительного следствия и органов дознания, а также иных участников уголовного судопроизводства».

С другой стороны, в ч. 3 ст. 1 УПК появляется новый круг источников уголовного судопроизводства. Это «законодательство Российской Федерации, регулирующее уголовное судопроизводство», составной частью которого являются «общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации». Если термины «Уголовно-процессуальный кодекс РФ» и «законодательство Российской Федерации об уголовном судопроизводстве» здесь различны по объему, то это противоречит ч. 1 и ч. 2 ст. 1 УПК. Если они идентичны, то международные принципы, нормы и договоры никак не могут быть составной частью Уголовно-процессуального кодекса.

Более того, они не могут и выступать частью законодательства, если последнее шире Кодекса. Законодательство, независимо от его понимания в узком (как совокупность законов) либо в широком смысле (как система всех нормативных актов), - категория внутригосударственная. Как уже отмечалось, нет и не может быть «международного» законодательства. Ссылка на ч. 4 ст. 15 Конституции РФ здесь ничего не доказывает, ибо Конституция в данном контексте упоминает о составной части «правовой системы» России, а не о составной части ее законодательства.

Более оптимально, на наш взгляд, определено соотношение российского законодательства о борьбе с преступностью и международных актов в сфере уголовно-исполнительного правового регулирования. Часть 1 ст. 3 УИК РФ «Уголовно-исполнительное законодательство Российской Федерации и международно-правовые акты» гласит, что «уголовно-исполнительное законодательство Российской Федерации и практика его применения основываются на Конституции Российской Федерации, общепризнанных принципах и нормах международного права и международных договорах Российской Федерации, являющихся составной частью гарантий защиты от пыток, насилия и другого жестокого или унижающего человеческое достоинство обращения с осужденными».

Если международным договором Российской Федерации установлены иные правила исполнения наказаний и обращения с осужденными, чем предусмотренные уголовно-исполнительным законодательством Российской Федерации, то применяются правила международного договора (ч. 2 ст. 3 УИК).

Согласно ч. 4 рассматриваемой статьи, «рекомендации (декларации) международных организаций по вопросам исполнения наказаний и обращения с осужденными реализуются в уголовно-исполнительном законодательстве Российской Федерации при наличии необходимых экономических и социальных возможностей».

Как видно из содержания ст. 3 УИК, законодатель исходит из следующих обстоятельств:

- Кодекс - не единственный источник уголовно-исполнительного законодательства, в круг которого входят и другие федеральные законы (ч. 1 ст. 2 УИК);

- в отличие от Уголовного кодекса РФ в сфере исполнения наказаний допускается прямое действие общепризнанных принципов и норм международного права и ратифицированных договоров РФ, причем не

1

только в случаях прямых отсылок к ним в законе :

- специфический статус имеют международные акты рекомендательного характера. Последние, несмотря на отсутствие обязательности, также не должны игнорироваться.

Согласно ст. 27 Венской конвенции о праве международных договоров от 23 мая 1969 г., государства-участники «не могут ссылаться на положения своего внутреннего права для невыполнения ими договора». В Постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 10 октября 2003 г. (п. 8) данное положение трактуется таким образом, что правила действующего международного договора Российской Федерации, согласие на обязательность которого было принято в форме федерального закона, имеют приоритет в применении в отношении законов Российской Федерации. При этом, согласно п. «в» ч. 3 ст. 31 Венской конвенции о праве международных договоров от 23 мая 1969 г., при толковании международного договора наряду с его контекстом должна учитываться последующая практика применения данного договора.

Российская Федерация как участник Конвенции о защите прав человека и основных свобод при ратификации Конвенции признала юрисдикцию Европейского суда по правам человека обязательной при толковании Конвенции и протоколов к ней, если предполагаемое нарушение Россией положений этих актов имело место после вступления их в силу в отношении Российской Федерации (1998 г.).

С учетом отмеченных выше положений следует остановиться на проблеме исполнимости решений ЕСПЧ в тех случаях, когда толкование Судом норм Конвенции 1950 г. противоречит Конституции России. Эта проблема обострилась и вызвала оживленные, в том числе политические дискуссии в связи с известным решением ЕСПЧ от 4 июля 2013 г. по делу «Анчугов и Гладков против России».

Суть жалобы заявителей состояла в необходимости признания нарушения российскими властями ст. 3 Протокола № 1 к Конвенции о защите прав человека и основных свобод, гарантирующей право на сво- [3] бодные выборы, поскольку, отбывая наказание в виде лишения свободы, они были лишены активного избирательного права.

По мнению Страсбургского суда, закрепленное ч. 3 ст. 32 Конституции РФ ограничение избирательного права лиц, отбывающих наказание в виде лишения свободы, противоречит Конвенции и Протоколу № 1, поскольку носит «абсолютный, автоматический и недифференцированный характер». В связи с этим ЕСПЧ предложил России обеспечить участие заключенных в выборах.

В июле 2015 г. Конституционный Суд постановил, что отдельные спорные решения ЕСПЧ могут в России не исполняться, если они противоречат Конституции. При этом он исходил из того, что международные договоры, в отношении которых наша страна оформила свое участие, обладают приоритетом только над законами, но не над самой Конституцией России. Как видно, правовая позиция Конституционного Суда была сходна с приведенной выше трактовкой приоритета международных договоров Верховным Судом Российской Федерации в 2003 г.

Постановлением Конституционного Суда Российской Федерации от 19 апреля 2016 г. «По делу о разрешении вопроса о возможности исполнения в соответствии с Конституцией Российской Федерации Постановления Европейского суда по правам человека от 4 июля 2013 г. по делу «Анчугов и Гладков против России» в связи с запросом Министерства юстиции Российской Федерации» требования ЕСПЧ о представлении права голоса всем заключенным, отбывающим наказание, были признаны неисполнимыми как противоречащие ст. 32 Конституции Российской Федерации.

Такое решение не было беспрецедентным. Конституционное право многих стран исходит из того, что положения международных договоров могут иметь преимущество перед национальным законом, но не должны противоречить Конституции (ст. 5 Конституции Болгарии, ст. 25 Конституции Германии, ст. 91 Конституции Польши и др.).

Важной чертой международно-правовых основ борьбы с преступностью является наличие в нем международных норм, не обладающих обязательной юридической силой. Такие положения носят рекомендательный характер. В теории они именуются нормами «мягкого права» и находят отражение в «образцах», «стандартах» поведения, воплощенных в решениях международных организаций и их органов, межправительственных конференций.

Международное «мягкое право» может выступать средством конкретизации и толкования обязательных норм, по мере возможности оно учитывается при формировании текущего законодательства о борьбе с преступностью (см. ч. 4 ст. 3 УИК РФ), используется в судебной и административной практике при аргументации решений, наконец, определяет главные направления развития законодательства и системы уголовной юстиции. В качестве иллюстрации сошлемся на Преамбулу Минимальных стандартных правил обращения с заключенными 1955 г.: «Принимая во внимание разнообразие юридических, социальных, экономических и географических условий, ясно, что не все эти правила можно применять повсеместно и одновременно. Они должны, однако, вызывать к жизни постоянное стремление к преодолению практических трудностей, стоящих на пути к их осуществлению, поскольку в общем и целом они отражают те минимальные условия, которые Организация Объединенных Наций считает приемлемыми».

Здесь очевидна и еще одна важная роль рекомендательных норм. Стремление к их реализации выступает своеобразным критерием «цивилизованности» национальных систем уголовной юстиции или их отдельных звеньев.

Отдельные нормы рекомендательного характера существуют и в международных актах, обладающих обязательной юридической силой. Например, когда соответствующая норма обязывает не непосредственно криминализировать деяние, а лишь «рассмотреть возможность» такой криминализации.

Наконец, особое место среди рекомендательных актов занимают «типовые договоры» как модели (алгоритмы, образцы) соответствующих возможных двух- и многосторонних договоров. Например, Типовой договор о выдаче (резолюция 45/116 ГА ООН от 14 декабря 1990 г.); Типовой договор о взаимной помощи в области уголовного правосудия (резолюция ГА ООН 45/117 от 14 декабря 1990 г.); Типовой договор о передаче надзора за правонарушителями, которые были условно осуждены или условно освобождены (резолюция 45/119 ГА ООН от 14 декабря 1990 г.) и другие.

[1] Исключением обычно являются дополнительные протоколы (приложения) к договорам, которые нуждаются в самостоятельном подписании и ратификации. Например, Протокол № 6, 1983 г. «Относительно отмены смертной казни» как приложение к Европейской конвенции 1950 г.

[2] В отдельных случаях некоторые положения международных актов обязательного характера не столь категоричны, выступая, по сути, скорее рекомендациями. К примеру, в п. 8 ст. 33 Конвенции ООН против коррупции указано, что «государства-участники могут рассмотреть возможность установления требования о том, чтобы лицо, совершившее преступление, доказало законное происхождение таких предполагаемых доходов от преступления или другого имущества, подлежащего конфискации, в той мере, в какой такое требование соответствует основополагающим принципам их внутреннего законодательства и характеру судебного и иного разбирательства». В этой части несостоятельны упреки в адрес государственной власти в том, что она нарушает положения ратифицированного договора.

[3] В качестве примера можно привести ст. 73 УИК о правилах определения места отбывания лишения свободы (в территориальном плане). Среди обстоятельств, учитываемых при направлении осужденных к месту отбывания наказания, не указано иностранное гражданство осужденного при наличии у России договора о передаче осужденных-иностранцев для отбывания наказания в страну, гражданами которой они являются (см. подробнее главу 7).