Правосознание в публицистике и науке зачастую «отрывается» от сознания и психики личности и позиционируется наряду и параллельно с частным и публичным субъектом в виде относительно самостоятельного явления — элемента правовой системы общества. А как иначе истолковать формулировки «правосознание — форма общественного сознания», «правосознание народа», «правосознание молодежи»? Эти терминологические конструкции — разновидности научных мифологем, поскольку они не существуют как реальный феномен практики и не «работают» в ней, — по информативности и степени абстракции сопоставимые со средней температурой в больнице и средней зарплатой в стране, допустимо употреблять разве что в исследовании истории юридической науки конца XIX — середины XX вв. Тогда они возникли и стали активно применяться в научно-публицистических текстах и дискуссиях в качестве индикатора — показателя духовно-правового состояния той или иной социальной группы (класса) и общества в целом.

Сегодня, когда научно-обоснованное представление о сознании и психике (а оно является методологической и теоретической основой понимания правосознания), об их сугубо субъективной природе достаточно серьезно разработано в психологии, генетике, нейробиологии, других науках о человеке и когда появились более точные термины- маркеры, использование означенной пусть даже традиционной для обществознания терминологии в каких бы то ни было современных контекстах вряд ли корректно.

Духовно-правовое состояние общества и государства — сложный и противоречивый синтез социально-психологических явлений, отношений, тенденций, в конечном счете системный продукт (результат) взаимодействия в рамках социальных структур, правореализационных моно- и полиструктур множества людей с индивидуальным правосознанием и одновременно внешняя среда формирования и развития правосознания конкретного частного и публичного субъекта и факторпредпосылка формирования законности и правопорядка в правореализации. Они (духовно-правовое состояние социума и правосознание частного и публичного субъекта) генетически и функционально тесно связаны и взаимообусловлены. Однако между ними есть очевидные различия, следовательно, их надо в соответствии с принципом терминологической и практической определенности обозначать с помощью адекватных терминологических конструкций: например, для характеристики духовно-правового состояния общества целесообразнее использовать понятийные конструкции «правовой менталитет»[1], «правовое общественное мнение», «правовая культура социума» и т.п.

Ситуационно возникающим, противоречивым в процессе поиска правомерного и эффективного алгоритма поведения особенно в сложной жизненной ситуации и в то же время содержательно критически важным фактором-первопричиной формирования законности конкретного частного и публичного материального правоотношения (и любого иного конкретного правоотношения) является правосознание субъекта реализации норм права.

Предельно емкое для своего времени, точное по содержанию и вместе с тем образное определение роли и значения правосознания человека для права, порядка и структурно-функциональной стабильности общества и государства дал И.А. Ильин: «Без правосознания нет субъекта права, а есть лишь одно трагикомическое недоразумение — духовно пустой человек, которому напрасно предоставляются права живого духа. Тогда и право оказывается пустым словом и жизненным недоразумением; и правопорядок становится фиктивным, а государственная форма обречена на разложение и гибель»1.

Правосознание существует исключительно на уровне психически здоровой личности. Субъекты с психическими отклонениями, вызванными, например, заболеваниями головного мозга, едва ли способны быть носителями развитого полноценного правосознания. Неслучайно такие люди признаются недееспособными и ограниченно дееспособными, как следствие, они не могут быть активными участниками правореализации. Их интересы-потребности выражают и защищают такие публичные субъекты, как законные представители. В некоторых исключительных случаях больные, например, шизофренией могут выходить за границы существующего знания и создавать нетривиальные концепции правовых явлений, но это вне реализации норм права.

Оно (правосознание) неотделимо от психики и сознания и не функционирует само по себе «в чистом виде», в отрыве от материального носителя, каковым служит мозг. Поэтому у любого праводееспособного частного и публичного субъекта правосознание в чем-то уникально и неповторимо. Даже среди профессиональных юристов родственной специализации, например судей, прокуроров, несмотря на примерно одинаковое, но все-таки различающееся в деталях восприятие и понимание социально-резонансных правореализационных ситуаций и правоотношений, общепринятых принципов и норм, правореализационных стандартов, правовых аксиом и т.п., правосознание у каждого индивидуально. Не зря говорят: где два юриста — три мнения, у каждого — свое и общее — консолидированное, если, конечно, его удается выработать на основе консенсуса и права.

Такой на первый взгляд категоричный (с точки зрения сложившейся традиции непривычный?) вывод о неразрывной связи сознания и психики человека с его правосознанием базируется на анализе правореализации. Именно здесь сначала в процессе частного или публично индивидуального нормативного правового регулирования (сложная правореализация) или социально-правового саморегулирования (простая правореализация), а затем в рамках конкретного правового отношения правосознание его участников наполняется индивидуальным содержанием, структурируется и становится специфической производительной силой формирования или деформирования режима законности, а не просто духовной субстанцией, абстрактно-отвлеченно рефлексирующей правовую действительность. Здесь при переходе объективного права в когнитивное и формализованное ситуационное право оно возникает и развивается в процессе интеллектуально-эмоционально-волевого освоения частным и публичным субъектом конкретного социально-правового казуса, юридизации своего интереса и потребности, постановки цели, мотивации, составления необходимых юридически значимых документов, разработки плана действий и контроля за его реализацией.

Как только этот оценочно-аналитико-познавательно-преобразующий процесс завершается и начинается восприятие, например, спортивного события (спортивное сознание), правосознание конкретного частного и публичного правореализатора перестает быть актуально значимым, уходит в глубины памяти в виде полного или поверхностного, истинного или ложного знания-опыта о конкретной правореализационной ситуации и возникшем в ее пределе конкретном правоотношении, в конечном счете в виде социально-правовой духовной практики. Чем больше и чем многообразнее эта практика, чем в большее количество конкретных частных и публичных материальных и иных правоотношений вступает частный и публичный субъект и чем большие позитивные результаты в режиме законности он получает, тем выше по общему правилу уровень его правосознания, тем более оно устойчиво к факторам, дестабилизирующим правореализацию, и тем более конструктивно в своей правообразующе-производительной духовной деятельности, создающей социально-правовое пространство и качество жизни человека.

Таким образом, правосознание правореализатора выступает стороной или моментом сознания и психики прежде всего в реализации норм права и особенно в той ее части, где создается формализованное ситуационное право и затем реализуется. Оно активируется и актуализируется, следовательно, реально функционирует тогда, когда субъект-правореализатор в меру своих психофизиологических параметров генерирует, образно говоря, некую интеллектуально-эмоциональноволевую энергию и вырабатывает для себя когнитивное и формализованное, например, в частном договоре ситуационное право, определяет алгоритм правомерного и эффективного поведения с учетом своих материальных и иных возможностей — запросов и особенностей конкретной социально-правовой ситуации. Это осуществляется либо самим субъектом (законным представителем), либо с помощью, например, юриста-консультанта.

Правосознание человека проявляет себя не только в правореализации, но и в сфере правового нормотворчества, науки, публицистики, образования и т.д. Однако именно в реализации права, подчеркнем еще раз, оно наиболее востребовано, значимо и конкретно. Поскольку одно дело, когда человек осмысливает социально-правовые явления, ситуации и отношения в тиши кабинета (пусть даже с использованием современных средств и технологий виртуальной имитации конкретной правореализационной ситуации и развивающегося в ее пределе правоотношения), его правосознание абстрактно, т.е. не наполнено конкретным жизненным содержанием, и поэтому во многом совпадает (но при этом все равно остается индивидуально неповторимым) с правосознанием других людей. Типичный пример — форум в Интернете по той или иной социальноправовой проблеме. Но положение принципиально меняется, если в рамках ситуационного права и возникающего на его основе конкретного правового отношения затрагиваются жизненно важные для частного и публичного правореализатора интересы, права, обязанности, устанавливаются вид и мера юридической ответственности. В этом случае происходит переоценка многих правовых ценностей и правосознание, особенно неразвитое, резко индивидуализируется и структурируется.

С этой точки зрения правосознание есть не только теоретические и практически-прикладные знания, которые человек плохо или хорошо усвоил и сохранил в памяти в течение (правовой) социализации; правосознание — это живо пульсирующее в сознании умение мыслить (правовое мышление) с помощью общенаучных и правовых понятий, категорий, других понятийно-смысловых структур. Поэтому правосознание правореализатора — комплексная проблематика на стыке юриспруденции, психологии, генетики, нейробиологии, этики.

Вместе с тем в схематически-упрощенной форме, в виде отдельной научной проблемы, точнее, стороны комплексной проблемы сознания и психики человека, данный феномен можно представить в качестве относительно самостоятельной подсистемы и рассматривать как объект теоретико-правового исследования. Но это весьма специфический объект. Он относится к классу так называемых закрытых, трудно познаваемых и трудно прогнозируемых объектов, т.е. его невозможно увидеть на поверхности правореализационной практики и даже представить, а тем более понять в полном объеме, нельзя потрогать и на сегодняшнем уровне развития науки поэкспериментировать над ним.

Правосознание как духовный социально-правовой микромир частного и публичного субъекта проявляется отдельными гранями в государственной и общественной практике, особенно правореализационной практике. По неумолимым законам психики оно не приспособлено существовать «само по себе и для себя»: оно стремится рационально, а при некоторых условиях и иррационально реализовать свой потенциал. Можно выделить несколько видов социально целесообразной, не говоря о социально девиантной, тем более противоправной деятельности, по которым исследователь определяет правосознание.

Во-первых, интеллектуально-эмоциональное моделирование и мотивация правомерного и эффективного поведения в конкретной правореализационной ситуации, в том числе составление ситуационного права в форме текста индивидуального правореализационного акта. При этом правосознание, бесспорно, богаче и многообразнее всей суммы правореализующего поведения человека. Это очевидно даже с учетом того, что какая-то часть поведения не обусловлена правосознанием: например, маргинальное поведение по принципу «как все», поведение при форс-мажорных обстоятельствах, в состоянии аффекта и т.п.

Во-вторых, деятельность субъекта-нормотворца по созданию нормативно-правового акта и сам текст такого акта.

В-третьих, научные, научно-публицистические тексты на бумажных и электронных носителях.

В-четвертых, вербальные формы — лекции, устные консультации, собеседования и т.п.

В-пятых, актуальные сейчас и особенно в перспективе данные научно-технических исследований деятельности психики, генома, физиологии и мозга человека.

В-шестых, собственные ощущения исследователя в ходе анализа своего правосознания (правовой самоанализ).

В правореализации действуют различные частные и публичные субъекты — правореализаторы: праводееспособные физические лица, представители юридических лиц и публично-правовых образований, государственные чиновники и служащие, в том числе правоприменители, муниципальные чиновники и служащие, практикующие юристы. У каждого из них, но особенно у публичного субъекта в идеале должно быть развитое полноценное правосознание, т.е. содержащее в своей структуре все необходимые элементы-подсистемы, и эти элементы, а также взаимодействие между ними должны быть достаточно результативными (развитыми). От этого во многом зависит качество реализации норм права: будет она функционировать в режиме законности и правопорядка с минимально допустимым количеством правонарушений и выстраиваться как целостная система или в ней будут занимать значительное место и даже доминировать практики с недопустимым для современного государства и общества уровнем правонарушений.

Что из себя представляет такое правосознание? В общем плане ясно — это основанная на знании и опыте способность человека верить в торжество и справедливость права, в его созидательные возможности в противостоянии бесправию (хаосу), это стойкое убеждение-установка1 или даже инстинкт-привычка, своеобразный категорический правовой императив поступать в той или иной, прежде всего сложной, жизненной ситуации в соответствии с требованиями правовых норм. Как сформировать в сознании и психике человека категорический правовой императив, о котором в несколько иной интерпретации мечтал великий Кант?2

Ответить на этот и многие другие принципиально важные вопросы поможет теоретическая модель развитого полноценного правосознания, какое должно быть в идеале у каждого правореализатора и особенно у таких публичных субъектов, как: а) государственный и муниципальный чиновник и служащий; б) представитель юридического лица и публично-правового образования и в) высококлассный профессиональный юрист. Создание означенной модели как минимум включает:

анализ структуры развитого полноценного правосознания правореализатора;

выявление и описание его основных признаков (свойств, характеристик, принципов) или аксиом (И.А. Ильин) развитого полноценного правосознания правореализатора.

Эта модель не только имеет теоретико-правовое значение, в частности, для глубокого понимания природы правомерного поведения и поведения в целом, формирования законности и правопорядка в правореализации, выстраивания ее в качестве системы, но и может содействовать решению ряда остро насущных практически-приклад- ных задач:

стать ориентиром для студентов-юристов в процессе профессиональной подготовки: ведь перед каждым из них стоит стратегическая цель — развить в себе высокопрофессиональное, т.е. развитое полноценное, правосознание. Не имея формализованного идеала в виде теоретической модели, сделать это непросто;

наличие такой модели позволит уполномоченным представителям государственных органов, органов местного самоуправления и институтов гражданского общества более целенаправленно и последовательно, качественно и эффективно строить подсистему правового просвещения и воспитания граждан в системе факторов формирования правореализации как целостной системы; [2] [3]

теоретическая модель развитого полноценного правосознания правореализатора может служить управляющему субъекту методологическим основанием для тестирования правосознания конкретного юриста, государственного и муниципального чиновника и служащего на предмет служебной пригодности и прогнозирования уровня законности их поведения;

наконец, эта модель необходима частному и публичному социально ответственному правореализатору в процессе целенаправленного самообразования и самовоспитания.

[1] О правовом менталитете см.: БайниязовР.С. Правосознание и правовой менталитет в России: Автореф. дис. ... докт. юрид. наук. Саратов, 2006. С. 32-33.

Теория государства и права: Хрестоматия. Т. 2. С. 255.

[2] Щербакова Н.В. Проблемы правовой установки личности. Ярославль, 1993; Узнадзе Д.Н. Экспериментальные основы психологии установки. Тбилиси, 1961.

Юнг К.Г. Психологические типы. М.: Университетская книга; Аст, 1996.