Наконец, третий, еще более облегченный вариант теории рационального выбора позволяет объявить рациональным в том числе и альтруистичное поведение в чистом виде. Этот последний вариант интерпретации рациональности, пожалуй, наиболее близок к обыденному пониманию рационального поведения как любого действия, осуществляемого человеком осознанно в соответствии со своей субъективной шкалой предпочтений. В этом случае заключение сделки или принятие иного экономического решения считается рациональным даже тогда, когда человек делает это осознанно не для себя, а во благо других лиц, в целях наказания некорректного поведения других лиц или во имя каких-то иных этических ценностей1. Здесь человек также преследует свои интересы: просто в данном конкретном случае его интерес и воля состоят не в том, чтобы преследовать свою личную выгоду. Интересы третьих лиц или этические ценности «интернализируются» и с точки зрения субъективной шкалы предпочтений альтруиста оказываются выше, чем то, чем он для этого жертвует. При этом рациональный расчет имеет место и здесь. Благотворитель может быть готов потратить на дар миллион рублей, но воздержаться от доброго дела, если речь пойдет о сумме, в два раза большей. В конечном счете принятие решения даже альтруистом чаще всего осуществляется на основе того или иного сопоставления издержек и выгод.

Эта третья модель рационального выбора не вполне идентична простому осознанному поведению2. Альтруистическое поведение людей может быть охарактеризовано как рациональный выбор в экономической терминологии, только если это поведение носит максимизирующий характер и осуществляется на основе стремления к максимизации удовлетворения своей альтруистической цели (альтруистической «полезности») и минимизации сопряженных с этим издержек.

Истинно альтруистическое поведение может проявляться в том, что лицо жертвует своими эгоистическими интересами во имя интересов какого-то конкретного лица, группы, нации или всего человечества. Такого рода альтруизм в эволюционной психологии разделяется на родственный и парохиальный. Родственный альтруизм, свойственный многим видам фауны и, видимо, в определенной степени запрограммированный эволюционно и генетически, состоит в том, что жертва [1] приносится во имя блага потомков или иных сородичей, т.е. фактически направлена на сохранение и дальнейшую передачу своих генов. По мере снижения родственных связей снижается вероятность того, что бенефициар жертвы будет нести гены соответствующего жертвователя, и, соответственно, эта биологическая форма альтруизма пропорционально испаряется.

Парохиальный альтруизм, свойственный ряду социальных животных и человеку в том числе, направлен на защиту интересов своей семьи, общины, племени, нации и сохраняет силу даже тогда, когда бенефициары альтруизма не несут гены альтруиста. При исчезновении фактора близкой родственной связи этот вариант начинает закрепляться уже культурной надстройкой, обеспечивающей эффективную защиту группы от внешних угроз и ее выживание в условиях конкуренции с другими группами. В конечном счете те группы, которым удается запрограммировать своих членов на такое просоциальное альтруистическое поведение посредством воспитания, религии и идеологии в необходимой степени, на протяжении тысяч лет имели сильные конкурентные преимущества перед теми группами, в которых преобладали сугубо индивидуалистические и эгоистические паттерны поведения.

Но могут быть и иные формы альтруизма. Например, встречается поведение людей, которые готовы осознанно принести в жертву свои личные интересы, благосостояние и даже нередко жизнь во имя блага человечества в целом, отдельного индивида, не являющегося родственником и не относящегося к единой группе с альтруистом, а также, казалось бы, абстрактных ценностей и принципов, таких как справедливость, религия, национальная гордость, политическая независимость страны, посмертная слава и т.п. В частности, экспериментальным путем многократно подтверждено, что многие люди имеют достаточно прочно укорененные представления о справедливом распределении благ, коим они считают распределение благ согласно уровню заслуг. Подтверждением этого являются не только всем очевидные зависть и неприязнь к чужому незаслуженному богатству, которые мы наблюдаем повсеместно, но и склонность людей, получивших некое благо, которое не было заслужено, а «свалилось на голову» случайно, нередко испытывать неловкость. Эти эмоции становятся приводным ремнем для запускания альтруистического поведения.

Даже если наши некоторые моральные установки эволюционно детерминированы, то очевидно, что это можно сказать далеко не обо всех из них, и в любом случае они подкрепляются культурой, в том числе образованием, искусством и религией. Общество закладывает в своих членов определенные моральные установки, которые способствуют благу общества в целом даже в ущерб эгоистическим интересам самого индивида. Тут мы имеем самый древний, дешевый и эффективный регулятор общественных отношений, скрепляющий индивидов в общество и позволяющий построить рациональную и справедливую систему взаимного уважения и достижения общего блага. Основная часть наших представлений о справедливости, моральном и аморальном детерминирована тем, что эти представления, как минимум в ту эпоху, когда они закреплялись в культуре, обеспечивали достижение общественного блага. В те времена, когда право еще не было столь влиятельным и основная регуляторная нагрузка ложилась на плечи конвенциональной морали, общества, которые принимали набор моральных норм, который приносит вред общему благу, просто рано или поздно разваливались или оказывались достаточно слабыми перед лицом конкурентов. Те же общества, которые принимали в рамки господствующей культуры утилитарно-оправданные установки, процветали и выигрывали. Эти установки нередко осознанно рецепировали более отсталые общества, пытающиеся, скопировав культурные коды, достичь тех же успехов. Все это приводило к тому, что своего рода естественный отбор в значительной степени отсеивал вредные для общего блага моральные догмы и закреплял полезные.

Нередко утилитарный заряд моральных аксиом со временем терял актуальность, но эти нормы по закону инерции еще некоторое время продолжали разделяться в обществе. Например, дуэльная этика в среде дворянской элиты или жесткое табу на добрачные половые связи, в свое время детерминированные определенными утилитарными соображениями, после их отпадения еще некоторое время по инерции продолжали управлять человеческим поведением. Но рано или поздно отпадение утилитарного базиса приводило к снижению степени эмоциональной нагруженности данных моральных аксиом и их забвению.

Но как бы то ни было, нарушение эволюционно обусловленных и (или) интернализированных в процессе воспитания текущих моральных догм и представлений о добре и зле вызывает в индивиде страх перед осуждением со стороны других членов общества, а также чувство стыда и неловкости перед самим собой. Нежелание сталкиваться с этими внешними и внутренними санкциями подталкивает индивида к просоциальному, моральному поведению и воздержанию от сугубо эгоистического поведения. В этих условиях очень многие люди готовы жертвовать своими эгоистическими интересами ради следования разделяемой ими лично этике или из страха вызвать осуждение со стороны ближних.

Это подтверждают данные многочисленных социальных экспериментов таких, например, как «Ультиматум» и «Диктатор». Эксперимент «Ультиматум»1 многократно проводился в большом числе стран. Согласно его условиям двум случайно выбранным игрокам предлагается разделить некую вполне реальную сумму денег. Первый игрок получает, скажем, 100 долл. и по условиям эксперимента вправе оставить себе деньги только при условии, что он поделится частью из этой суммы с другим участником эксперимента. При этом у первого игрока (которому эти 100 долл. изначально вручены) есть возможность сделать лишь одно предложение второму игроку о разделе общей суммы. Если второй игрок примет предложенную ему часть данной суммы, каждый из них получает право оставить себе свою долю. Если второй игрок отвергнет предложение, то вся сумма изымается, и никто ничего не получает. Казалось бы, с точки зрения предположения о сугубо эгоистическом поведении людей первый игрок должен предложить, а второй игрок — принять любую, сколь угодно малую долю общей суммы. Какой смысл второму игроку отказываться от предложенных ему 10 долл., если в этом случае он не получит ничего? Но реальный опыт проведения таких экспериментов показал, что большинство людей на месте первого игрока предлагает второму 40—50% от общей суммы, а на месте второго игрока отказывается от принятия доли, значительно отклоняющейся от варианта распределения 50 на 50.

Эти показатели фиксируются практически у всех народов (хотя определенные различия наблюдаются). Тот факт, что первый игрок предлагает столь большую долю второму, можно при желании объяснить рациональным стратегическим расчетом: он боится получить отказ и лишиться всего и пытается предложить столько, чтобы гарантировать согласие второго игрока на распределение. Но вот тот факт, что второй игрок готов отказываться от денег только ради того, чтобы наказать первого игрока, и готов пожертвовать своим экономическим интересом только ради торжества справедливости и наказания того, кто предлагает несправедливое решение, уже достаточно трудно отнести к примерам эгоистического поведения. Обычно эволюционные психологи и социобиологи видят в этих результатах эксперимента эмпирические доказательства того, что представления о дистрибутивной справедливости заложены в нашем сознании[2] [3].

Еще одним доказательством являются результаты также многократно проведенного во всех частях света эксперимента «Диктатор», условия которого похожи на условия игры «Ультиматум», с тем отличием, что здесь у второго игрока нет возможности отказаться от получения своей доли и тем самым наказать первого игрока. В игре «Диктатор» первый игрок в любом случае получит все то, что посчитает разумным оставить себе. В такой ситуации доля, которую первый игрок отдает второму, обычно ниже, чем то, что он предложил бы в рамках игры «Ультиматум», но тем не менее этот подарок чистой воды оказывается намного больше той мизерной суммы, которую можно было бы предложить на основе теории сугубо эгоистической модели рациональности1.

Более того, результаты таких экспериментов показывают, что даже анонимность хотя и снижает степень альтруизма, но не устраняет его вовсе2. Это говорит о том, что альтруистическое поведение частично детерминируется страхом столкнуться с осуждением других людей (внешними санкциями), а частично собственными интернализированными (а возможно, и генетически запрограммированными) эти-

ческими представлениями и нежеланием испытывать чувство стыда перед самим собой (внутренними санкциями).

Все эти данные в полной мере соответствуют нашему жизненному опыту и всей истории человечества. Соответственно, если соблюдение моральных принципов есть элемент системы предпочтений индивида, то мы не можем признать поведение, мотивированное такими принципами, нарушающим критерии рационального выбора. Индивид, который осознанно жертвует своей личной выгодой из-за того, что считает, что иначе он будет виновником несправедливости или нарушит иной моральный принцип, осуществляет вполне рациональный выбор. Соответственно, такой выбор нельзя считать выходящим за рамки экономической логики. Преследование альтруистических целей не должно вызывать удивление у экономистов.

Правда, на практике многие экономисты почему-то под человеком экономическим (homo economicus) понимают индивида исключительно эгоистического и в своих моделях учитывают только такую форму человеческой рациональности. Некоторых экономистов иногда удивляет и сбивает с толку моральный неэгоистический выбор, так как они почему-то склонны считать рациональным исключительно эгоистическое поведение. Но тем хуже для таких экономистов. Такой подход абсолютно нелогичен с точки зрения самих экономических принципов и рисует крайне упрощенную, редукционистскую картину человеческого поведения.

Часто ли участники оборота, заключая сделки или принимая иные экономические решения, преследуют сугубо альтруистические или иные неэгоистические цели? Думается, что в деятельности коммерческих организаций это происходит крайне редко. В то же время многие некоммерческие организации в принципе имеют альтруистические цели своего существования и поэтому ряд своих сделок совершают, преследуя не свою выгоду, а обеспечивая интересы третьих лиц. Достаточно характерно такое поведение и в отношениях с участием физических лиц. Например, в парадигме сугубо эгоистического поведения трудно объяснить, почему люди реализуют свое активное избирательное право, а не поголовно следуют логике «безбилетника» (free rider), надеясь на то, что выгода от появления в государстве избранного парламента или президента будет обеспечена усилиями других, «сознательных» сограждан. От голоса конкретного индивида почти никогда ничего не зависит, так почему же люди миллионами ходят на выборы?1 Почему люди оставляют чаевые, точно зная, что больше в этот ресторан

не вернутся? Почему многие воздерживаются от причинения вреда ближнему даже тогда, когда абсолютно уверены в безнаказанности? Почему многие жертвуют огромные средства на благотворительность абсолютно анонимно и т.п.? Люди совершают такие поступки, так как считают это своим моральным долгом перед обществом, перед другими людьми и перед своей совестью. И никакого парадокса тут нет. Просто люди таким образом реализуют этот альтруистический элемент своей системы предпочтений и потребностей1.

Правда, не стоит впадать и в обратную иллюзию. Далеко не все индивиды следуют даже самым базовым моральным догмам, разделяемым обществом в целом в данный исторический момент времени. Кроме того, по мере роста ставок и издержек альтруистического, просоциального поведения вероятность такового снижается, а вероятность возникновения доминирования эгоистических паттернов рационального выбора возрастает2.

Тем не менее мы ни в коем случае не должны забывать, что человек — существо социальное и его поведение во многом предопределяется не только эгоистическим расчетом, но и моральными интуициями, инстинктивными или рационально контролируемыми самоограничениями, он способен на любовь и ненависть, преданность и самоотречение. Абсолютно эгоистический тип человека, если таковой в принципе может существовать в природе, — это тип, которого психиатры идентифицировали бы как страдающего психическим расстройством и опасного для общества социопата.

Этот наиболее широкий вариант теории рационального выбора, подразумевающий под рациональным поведением по сути любое осознанное и целенаправленное действие, совершаемое в целях удовлетворения своих предпочтений (в том числе сугубо альтруистических и моральных), можно представить в виде следующих основных принципов. Во-первых, в силу ограниченности экономических и иных ресурсов и невозможности удовлетворения всех своих чаяний индивид вынужден делать выбор, взвешивая издержки и выгоды разных альтернатив. Во-вторых, осуществляя этот выбор, человек ориентируется на свою субъективную систему предпочтений, но принимает во внимание и имеющиеся ограничения (например, величину собственных доходов и цены на желаемое благо). В-третьих, оценивая различные альтернативы, человек стремится реализовать свою цель наиболее рациональным образом и пытается сделать такой выбор, который [4] [5]

в наибольшей степени отвечает его жизненным приоритетам и минимизирует издержки. В-четвертых, информация для верного выбора ограничена, а поиск дополнительной информации влечет рост издержек. Соответственно, эти издержки составляют одну из форм ограничений, влияющих на совершаемый выбор1.

[1] Ричард Познер пишет, что счастье другого человека может вполне являться частью рациональных предпочтений человека (Posner R.A. Economic Analysis of Law. 5th ed. New York: Aspen Law and Business, 1998. P. 4). См. также: Хейне П. Экономический образ мышления. М., 1991. С. 23-24.

Posner R.A. Economic Analysis of Law. 8th еd. New York: Aspen Publishers, 2010. P. 4.

[2] Behavioral Law and Economics / Ed. by C.R. Sunstein. Cambridge University Press, 2000. P. 21 ff.; Korobkin R.B., Ulen T.S. Law and Behavioral Science: Removing the Rationality Assumption from Law and Economics // California Law Review. 2000. Vol. 88. P. 1135 ff.

[3] Насколько чувство справедливости детерминировано эволюционно-генетически, а насколько является результатом развития культуры и воспитания, вопрос дискуссионный. Некоторые громкие открытия этологов в последние годы дают основания предполагать, что как минимум некая значимая эволюционная составляющая здесь имеется. Готовность жертвовать своей личной выгодой только ради того, чтобы продемонстрировать свое неприятие несправедливого распределения, была зафиксирована у представителей некоторых других видов, в частности у обезьян-капуцинов и собак. Так, например, если кормить одних членов группы капуцинов более ценимым у этого животного сладким виноградом, а других — менее ценимыми огурцами, эта социальная несправедливость воспринимается капуцинами абсолютно нормально. Но если эти различия будут проявляться как разная оплата за одну и ту же работу, то ситуация кардинально меняется. Экспериментатор приучает капуцинов торговать, платя им огурцами за однотипную работу. Но как только он начинает платить одному из членов этой группы приматов за ту же работу виноград, другие немедленно начинают бурно протестовать и отказываются от дальнейшей работы, предпочитая голод продолжению совместной работы на таких несправедливых условиях. Более того, некоторые исследования показывают наличие у высших приматов (а именно у шимпанзе) зачатков еще более высоких представлений о справедливости, близких тому, что фиксируются у людей в рамках игры «Диктатор». Шимпанзе не только ведут себя так же, как и капуцины в вышеописанных экспериментах, и отказываются от своей выгоды, оказываясь жертвой дискриминации при оплате, но, судя по некоторым экспериментальным данным, готовы из чувства справедливости отказываться от выгоды и тогда, когда они оказываются бенефициарами дискриминации. Когда над группами шимпанзе проводили эксперименты, аналогичные тем, которые ранее проводились над капуцинами, было зафиксировано, что многие шимпанзе, получая виноград вместо распределяемой среди других членов их группы за ту же работу моркови, отказывались от дальнейшей работы, солидаризируясь с протестом против несправедливости. См.: Де Вааль Ф. Истоки морали: в поисках человеческого у приматов. М., 2014. С. 327-332.

Подробнее см.: The Oxford Handbook of Behavioral Economics and the Law / Ed. by E. Zamir, D. Teichman. Oxford University Press, 2014. P. 31-33, 177-178.

Behavioral Law and Economics / Ed. by C.R. Sunstein. Cambridge University Press, 2000. P. 23.

[4] Behavioral Law and Economics / Ed. by C.R. Sunstein. Cambridge University Press, 2000. P. 24.

[5] The Oxford Handbook of Behavioral Economics and the Law / Ed. by E. Zamir, D. Tei- chman. Oxford University Press, 2014. P. 202.