Международное публичное право представляет собой систему юридических принципов и норм, регулирующих отношения между государствами путем определения их взаимных прав и обязанностей. Международное право - это, прежде всего, право договаривающихся государств, его принципиальной отличительной чертой считается процесс принятия той или иной международно-правовой «нормы»[1],

заключающийся в согласовании воль высоких договаривающихся сторон[2]. Само международное право - это сложный политико-правовой конгломерат, возникающий как итог взаимодействия, сотрудничества, а иногда конфликта и борьбы между государствами.

Международное право - особая правовая система, существенно отличающаяся от отраслей права национального. Главное отличие - в отсутствии «супер-государства», которое могло бы принуждать другие государства к выполнению тех или иных договорённостей. Это не означает, что санкций в международном праве нет, однако главный основополагающий столп международного права выражается в знаменитой латинской формуле - pacta sunt servanda (лат. договоры необходимо выполнять).

Еще одна черта международного права - в его согласительной природе. Иными словами, если национальное право носит субординационный характер, то международное - координационный.

Кроме того, традиционное международное право также выделяло в качестве своей черты межвластный характер международных отношений, так как государства рассматривались как единственный субъект международного права. Сегодня государства остаются основными, но не единственными субъектами международного права.

Вообще, в самом общем смысле субъектами международного

публичного права являются участники международных отношений, обладающие международными правами и обязанностями, осуществляющие их на основе международного права и несущие в необходимых случаях международно-правовую ответственность. А основной отличительной чертой субъектов международного права является юридическая способность к самостоятельным юридическим действиям, включая создание согласованных международно-правовых норм и независимому осуществлению прав и обязанностей, установленных этими нормами[3]. Классические теории международного права исходят из трёх базовых характеристик субъекта международного публичного права: самостоятельное и автономное осуществление юридически значимых действий (в т.ч. участие в создании международно-правовых согласованных норм); самостоятельное осуществление международных прав и обязанностей; самостоятельное несение международно-правовой ответственности.

Из приведенных характеристик следует, что лишь государства обладают «полным набором», необходимым для субъекта международного права. По этой причине их международную правосубъектность характеризуют как универсальную, а сами государства - как основные субъекты. Однако сегодня в мире существует множество участников международно-правовых отношений, которые не отвечают всем характеристикам субъектов в классическом понимании, но таковыми реально являются. Правосубъектность таких участников международных отношений определяют как специальную или функциональную, то есть они становятся участниками правоотношений только в той мере, в какой это предусматривается уставными документами или международными договорами. К таким субъектам относятся: международные

межправительственные организации, международные

неправительственные организации (например, Международный комитет Красного Креста), особые субъекты (Мальтийский Орден, Европейский Союз, Ватикан), а также ряд иных специфических субъектов (например, в отдельных случаях - народы, нации, борющиеся за самоопределение, повстанческие организации, национально-освободительные движения, правительства в изгнании и пр.). По общему правилу, граждане субъектами международного права не признаются, что, однако, не исключает возможности их обращения в международные органы (в т.ч. судебные) и

103

организации 3.

К основным источникам международного права относят международные договоры и обычаи. Международно-правовые нормы - это результат двусторонних и многосторонних межгосударственных соглашений, а также устоявшихся международных обычаев. С точки зрения теории, норма международного права — это правило поведения, которое признаётся государствами и другими субъектами международного права в качестве обязательного.

При этом, нормы международного права по своей обязательности могут также отличаться: нормы так называемого «жесткого права» обязательны для всех сторон, подписавших договор или же безотносительно факта подписания. В последнем случае речь идёт о так называемых ius cogens или императивных (сверхимперативных) нормах, понимаемых как нормы, которые принимаются и признаются международным сообществом государств в целом в качестве таковых, отклонение от которых недопустимо и которые могут быть изменены только последующей нормой общего международного права, носящей такой же характер[4] [5]. Императивные нормы обладают особой юридической силой, что означает невозможность отступления от них даже соглашением между государствами.

Ярким примером таких императивных норм служат принципы международного права, представляющие собой основополагающие принципы и нормы права, содержащиеся в международных и межгосударственных договорах, уставах международных организаций, в решениях международных судов, а также в международных обычаях, которые имеют всеобщую непротиворечивую практику применения всем мировым сообществом. Принципы международного права, как императивные положения, не могут быть отменены никакими другими установлениями специального характера или реформированы с учётом специальных обстоятельств. Однако вопрос толкования и применения, а также коллизии принципов является крайне дискуссионным. Наиболее фундаментальные и общепринятые принципы получили своё закрепление в Уставе Организации Объединённых Наций и Декларации о принципах международного права 1970 года.

Классическая доктрина знает десять универсальных и общепринятых

принципов международного права:

Принцип неприменения силы и угрозы силой;

Принцип разрешения международных споров мирными средствами;

Принцип невмешательства во внутренние дела государств;

Принцип обязанности государств сотрудничать друг с другом;

Принцип равноправия и самоопределения народов;

Принцип суверенного равенства государств;

Принцип добросовестного выполнения обязательств по международному праву;

Принцип нерушимости государственных границ;

Принцип территориальной целостности государств;

Принцип уважения прав человека и основных свобод.

Несмотря на общепризнанность этих принципов их наполнение и

содержание остаются дискуссионными.

Принципиально иными с точки зрения обязательности для государств являются так называемые нормы «мягкого права» (soft law). Этим термином охватывают те правила, которые пока находятся на стадии обсуждения. Мягкое право является альтернативой обязательным международным договорам, когда подписание договора видится невозможным. Такие нормы остаются рекомендательными, их несоблюдение не влечёт наложения санкций, но их соблюдение - своего рода правила хорошего тона, которым государства следуют или не следуют в зависимости от собственной политической воли. К мягкому праву относятся и рекомендации (и иные аналогичные документы) международных организаций. Яркими примерами подобных рекомендаций является деятельность Венецианской Комиссии[6], а также рекомендации Европейского Союза своим членам. Посредством таких документов государства получают некие инструкции для регламентации собственных действий, которые необходимо предпринять для того, чтобы достичь определенных желательных результатов. Несоблюдение (как и соблюдение) таких рекомендаций не влечёт никаких правовых последствий.

В контексте международного права термин «мягкое право» обычно включает в себя: большинство резолюций и деклараций ООН (прежде всего, Генеральной Ассамблеи), например, Всеобщую декларацию прав человека; различные программы действий (например, Программный план (программа) действий «Повестка дня на XXI век»; рекомендации неправительственных организаций и т.д.

Очевидно, что процесс создания международно-правовой нормы существенно отличается от процесса создания нормы в национальном (внутреннем) праве. Принятие решений без участия самих субъектов международного права невозможно, так как именно они делают нормы обязательными для себя, признавая за собой обязанности и соответствующие права.

При этом можно выделить два способа выражения согласия государств на обязательность тех или иных норм. Оно может быть явно выраженным (в международных договорах) или молчаливым (по отношению к международным обычаям). При этом нормы международного права не являются раз и навсегда определенными, они могут быть весьма консервативными и выражать общий консенсус (например, Устав ООН) или, наоборот, быть подвержены постоянным корректировкам (например, европейская Конвенция о защите прав человека и основных свобод и протоколы к ней). Таким образом, можно говорить, что международно - правовые нормы создаются и изменяются постоянно с течением времени.

С учётом вышеизложенного, наиболее сложным и неоднозначным является вопрос взаимодействия внутреннего национального права и международного права. Его разрешение определяется множеством факторов: характером международно -правовой нормы, наличием и характером обязательства государства, толкованием существа обязательства.

В данном вопросе принципиальным является положение о недопустимости ссылки государства на внутренние нормы в обоснование неисполнения или ненадлежащего исполнения, взятого на себя международного обязательства. Подобная отсылка является столь же нелепой как несогласие покупателя выплатить продавцу деньги за товар после его получения с указанием на то, что у покупателя есть правило не платить никому по нечетным дням или после 12:00. Данный запрет на отсылку к национальному законодательству составляет важнейшее требование Венской конвенции о праве международных договоров, участниками которой являются 114 государств.

При этом нужно понимать, что обязательными для государства являются либо ius cogens, либо подписанные и ратифицированные государством международные договоры. Те договоры, которые государство, даже подписав, не ратифицировало в установленном порядке, не обязательно к исполнению.

Вообще, в вопросе соотношения национального и международного права существует две классические концепции: монизм и дуализм.

Монистские концепции исходят из единства национального и международного права. В рамках такого подхода международное и национальное право рассматриваются как части единой системы права. При этом, такой подход делает проблему выбора приоритетной нормы при коллизии практически нерешаемой. Одни авторы исходят из примата внутригосударственного права над международным (например, немецкая юридическая литература второй половины XIX - начала ХХ вв.). Другие авторы полагают, что приоритет должен быть всегда за международным правом (например, Г. Кельзен). Отождествляя государство с корпорацией, Г. Кельзен отмечал, что государство должно рассматриваться только как правовое явление, как юридическое лицо. В такой ситуации вопрос соотношения между международным правопорядком и национальными правопорядками должен напоминать соотношение национального правопорядка и внутренних норм корпорации.

Дуалистическая модель подразумевает определённую автономию национального и международного права, разделяя их сферы действия и влияния, при этом учитывая разнонаправленное влияние одного на другое. Эта концепция кажется более жизнеспособной и адекватно отражающей сегодняшние правовые реалии.

В данном вопросе ключевой является проблема государственного суверенитета, а вернее - передачи части этого суверенитета на уровень наднациональный. Если классические доктрины исходили из абсолюта государственного суверенитета на его территории в отношении всех лиц, находящихся под его юрисдикцией и невозможности деления суверенитета, то современные концепции исходят из принципиально иных подходов, которые в упрощенном виде можно трактовать как уровни суверенитета. Иными словами, государства-участники тех или иных международных договоров передают часть своих полномочий (фактически - часть суверенитета) наднациональным образованиям. Не следует трактовать это как покушение на национальный суверенитет или как отказ от суверенитета. Государство, возлагая на себя такого рода обязательства, преследует, прежде всего, свои национальные интересы, передача полномочий осуществляется с учётом стратегических интересов государства.

Одним из самых ярких примеров такой передачи суверенитета является участие Российской Федерации в деятельности Совета Европы и создаваемых в его рамках органов в связи с ратификацией европейской конвенции прав человека и основных свобод. Данный международный договор не только закрепляет ряд основных прав и свобод личности, но и предусматривает механизмы защиты нарушенных прав на наднациональном уровне. Однако такая защита возможна только исходя из

принципа субсидиарности, что подразумевает обязательность исчерпания всех эффективных внутригосударственных механизмов защиты. Европейская конвенция de facto возлагает на создаваемый ей Европейский суд по правам человека полномочия по её толкованию. Решения Суда в отношении данного государства являются обязательными для данного государства (а не для всех участников конвенции). Своим решением Суд либо не признает нарушения государством-ответчиком положений конвенции, либо признает таковые, иногда ограничиваясь таким формальным признанием, чаще - присуждая разумную компенсацию гражданину-заявителю. В этой ситуации совершенно неважно, какой именно орган нарушил право, гарантированное конвенцией, ответчиком всегда выступает государство в целом. Вступившее в силу решение Европейского Суда, признающее нарушение конвенции, является основанием для пересмотра дела в национальных судах[7].

Выделяя черты, отличающие международное право от национального, отметим следующие:

Международное право регулирует отношения, возникающие только между специфическими субъектами в то время, как внутригосударственное право регулирует весь спектр общественных отношений, возникающих внутри государства и не затрагивающих интересы других государств, за исключением возникающих коллизий между правовыми системами различных государств.

Международное право регулирует отношения преимущественно между государствами, возлагая на них и только на них соответствующие права и обязанности.

Международное право - продукт согласования воль договаривающихся сторон, а не односторонний акт суверена.

Если приоритет международного права над законами (в том числе федеральными конституционными) неоспорим, то вопрос соотношения Конституции Российской Федерации и международных договоров не столь однозначен. До недавнего времени вопрос носил, скорее, теоретический характер, а Конституционный Суд Российской Федерации неоднократно подчеркивал, что и Конституция, и ратифицированные Россией международные договоры[8] устанавливают идентичные правовые стандарты, в особенности в вопросах защиты прав человека. Однако декабрь 2015 года стал в значительной мере переломным. Пакет поправок в Федеральный конституционный закон «О Конституционном Суде Российской Федерации»[9] сделал возможным не исполнять решения международных судов при их противоречии Конституции Российской Федерации.

Первым делом, в котором Конституционный Суд столкнулся с такой проблемой, стало дело Анчугова и Гладкова. 19 апреля 2016 года Конституционный Суд определил пределы реализации решения Европейского суда по правам человека об избирательных правах осужденных. Речь шла о рассмотрении запроса Министерства юстиции Российской Федерации о возможности исполнения постановления Европейского Суда по делу «Анчугов и Гладков против России».

В данном деле Европейский Суд пришел к выводу о нарушении российскими властями статьи 3 Протокола № 1 к Конвенции о защите прав человека и основных свобод, гарантирующей право на свободные выборы. По мнению Страсбургского суда, закрепленное частью 3 статьи 32 Конституции РФ ограничение права голоса носит абсолютный, автоматический и недифференцированный характер. Оно касается всех лиц, отбывающих по приговору суда наказание в виде лишения свободы, распространяется на весь период отбывания такого наказания вне зависимости от тяжести и вида совершенного преступления, срока назначенного наказания и иных индивидуальных обстоятельств. Исходя из этого, ЕСПЧ предложил Российской Федерации обеспечить участие заключенных в выборах посредством политического процесса или путем толкования норм Конституции компетентными органами (в первую очередь - Конституционным Судом РФ) в гармонии с положениями Конвенции.

Рассмотрев дело, Конституционный Суд Российской Федерации пришел к выводу противоречии данного решения Конституции в той части, в которой Европейский Суд признал необходимость принятия общих мер, предполагающих внесение в российскую правовую систему изменений, которые позволяли бы ограничивать в избирательных правах не всех осужденных, содержащихся в местах лишения свободы, так как предписание статьи 32 (часть 3) Конституции Российской Федерации носит императивный характер и распространяется на всех таких осужденных. Аналогичную позицию Суд принял и в отношении исполнимости решения в отношении заявителей. При этом Суд признал необходимым дифференцировать применение ограничений избирательных прав,

осужденных в текущем законодательстве.

Таким образом, на примере данного дела можно рассмотреть механизм рассмотрения вопроса о соотношении международного права (точнее - решения международного суда) и Конституции Российской Федерации:

Решение наднационального органа презюмируется

обязательным и исполнимым, а также не противоречащим Конституции Российской Федерации до тех пор, пока иное не постановил Конституционный Суд Российской Федерации.

По обращению уполномоченных законом органов Конституционный Суд оценивает не соответствие решения Конституции Российской Федерации, а исполнимость такого решения. То есть Суд не подменяет юрисдикцию международного суда, не становится некой квази - апелляционной инстанцией. Суд оценивает лишь исполнимость решения, то есть реальную возможность исполнения решения с учётом норм Конституции Российской Федерации.

Принимая решение, Суд рассматривает вопрос об

исполнимости каждой отдельной меры, предусмотренной решением наднационального суда. В случае признания той или иной меры неисполнимой в связи с противоречием требования Конституции Российской Федерации такая мера не подлежит исполнению.

Данный алгоритм входит в некое логическое противоречие с устоявшимися международно-правовыми концепциями, но видится обоснованным с позиций обеспечения национального суверенитета. Кроме того, речи не идёт о неисполнении международных договоров, имеются ввиду лишь решения наднациональных судов.

[1] Строго говоря, термин «норма международного права» является не совсем корректным, так как речь идет о международных договорах, но термин вошел не только в юридический лексикон, но и в действующую Конституцию Российской Федерации, поэтому его использование в целях упрощения считаем обоснованным.

[2] Теорию согласования воль впервые разработал профессор Московского университета Г.В. Тункин.

[3] См., например, Международное право / Отв. ред. Г.В. Игнатенко и О.В. Тиунов. — 5-е изд., перераб. и доп. — М.: Норма: ИНФРА-М, 2010.

[4] Интересным также представляется Римский Статут Международного уголовного суда (не ратифицирован Российской Федерацией). Данный документ позволяет осуществлять уголовное преследование за международные преступления граждан государств-участников Статута.

[5] Такое определение закреплено статьёй 53 Венской конвенции о праве международных договоров 1969 г.

[6] Официальное наименование - Европейская комиссия за демократию через право.

[7] Данное правило прямо вытекает из Европейской конвенции и закреплено в гражданском и уголовно-процессуальном законодательстве Российской Федерации.

[8] Конституционный Суд Российской Федерации имеет полномочие оценивать ещё не ратифицированные международные договоры на предмет соответствия Конституции Российской Федерации.

[9] См. Федеральный конституционный закон от 14 декабря 2015 № 7-ФКЗ "О внесении изменений в Федеральный конституционный закон "О Конституционном Суде Российской Федерации".