В криминалистике складывается следующая парадоксальная методологическая ситуация. В качестве философского (и методологического) основания современной отечественной криминалистики по-прежнему доминирующее положение занимает философия диалектического материализма с ее основной характеристикой познания (и сознания) как «отражения, воспроизведения характеристик предметов, существующих объективно - реально, независимо от сознания субъекта»1.

Теория отражения, по словам В.А. Лекторского, «была для нашей философии неоспоримой идеологической догмой, которую нельзя было атаковать в лоб»[1] [2]. Примечательный факт: в 1976 г. в Институте философии даже был создан сектор теории отражения[3].

После 1991 г. в отечественной философии теория отражения стала подвергаться критике, продолжающейся по настоящее время, нередко в резкой и уничижительной форме. При этом российские криминалисты не замечают этого (или делают вид, что не замечают).

Поскольку подавляющее большинство криминалистов, включая и самого автора, не являются философами, приведем имеющиеся в специальной литературе критические мнения (оценки) профессиональных философов в отношении теории отражения.

Наиболее развернутая и взвешенная критика теории отражения была предоставлена в работах выдающегося российского философа В.А. Лекторского, занимавшегося пересмотром нашего наследия в области теории познания в духе неклассической эпистемологии1.

К числу недостатков «ленинской теории отражения» В.А. Лекторский относил такие, как неясность понимания отражения В.И. Лениным; толкование им ощущения как «субъективного образа объективного мира» и как единственного источника знания, что выражало позицию наивного сенсуализма и окончательно стало анахронизмом к середине XX столетия; догматизация этой теории и обязательность использование ее терминологии, что затрудняло обсуждения ряда современных эпистемологических проблем[4] [5].

Наряду с критикой «догматических» и «наивных» идей «теории отражения» В.А. Лекторский отмечает свойственный ей эпистемологический реализм, хотя и выраженный в наивной и противоречивой форме[6].

Поскольку основной вывод Р.С. Белкина заключается в том, что концептуальная философская категория отражения составляет философский, теоретический и практический фундамент криминалистики и охватывает фактически все направления криминалистической науки[7], считаем необходимым ниже дословно (несмотря на большой объем цитируемого материала) привести критику В.А. Лекторского понимания познания как отражения (соответствия образа и внешней реальности), содержавшейся в его работе «Эпистемология классическая и неклассическая»[8].

«Отражение - основная характеристика познания и сознания с точки зрения философии диалектического материализма. Познание и сознание понимаются в рамках этой концепции в качестве отражения, воспроизведения характеристик предметов, существующих объективно - реально, независимо от сознания субъекта.

Понимание познания как отражения было сформулировано В.И. Лениным в работе «Материализм и эмпириокритицизм» в связи с критикой теоретико-познавательного феноменализма Э. Маха, Р. Авенариуса и их русских последователей (при этом В.И. Ленин ссылается на использование этого термина Ф. Энгельсом (Ленин, 1957)). В 30-е гг. XX века в советской философии идеи В.И. Ленина относительно познания как отражения, а также отражения как свойства всей материи были догматизированы и идеологизированы и получили наименование «ленинской теории отражения». Последняя была истолкована как единственно возможное понимание познания и сознания. Большую роль в этой догматизации сыграла вышедшая книга болгарского философа-марксиста Т. Павлова (Павлов, 1949), жившего в СССР.

В действительности, высказывания В.И. Ленина об отражении не составляют единой и последовательной концепции и допускают разную интерпретацию. Сам В.И. Ленин не отдавал себе отчета в тех трудностях, которые возникают в связи с трактовкой познания как отражения.

В ряде мест своей работы «Материализм и эмпириокритицизм» он подчеркивает непосредственную данность сознанию познаваемого предмета (материя, например, определяется как объективная реальность, «данная нам в ощущении»). Такой тезис означает принятие теоретико-познавательного реализма в его презентационистской версии - концепции, которая в начале XX века и в более поздние годы разрабатывалась рядом философов (в частности, англо-американскими неореалистами (The New Realism, 1912), русским философом Н. Лосским (Лосский, 1991) и др.). Но презентационистский реализм несовместим с признанием существования посредников в процессе получения знания - следов, образов, копий и т.д. Между тем, по В.И. Ленину, субъект получает знания о реальных предметах только с помощью образов как неких самостоятельных образований.

Поэтому возможна иная интерпретация понятия отражения у В.И. Ленина - в качестве соответствия идеального предмета (образа) реальному оригиналу. В.И. Ленин много раз уподобляет образ отпечатку, картине, копии предмета. В этой интерпретации отражение может понято как позиция теоретико-познавательного реализма в его репрезентационистской версии - позиции, весьма влиятельной в современной литературе по теории познания (критический реализм (Рассел, 1957; Popper, 1972)), когнитивной науке (проблема репрезентации (Dennett, 1987)) и философии науки (в последнем случае в виде так называемого научного реализма (Бунге, 1975; Seilars, 1963; Bhaskar, 1978; Harre, 1986)).

Первая интерпретация теории отражения не получила широкого распространения в советской философской литературе, хотя развивавшаяся Э.В. Ильенковым (Ильенков, 1960) и некоторыми другими авторами идея о тождестве бытия и мышления (осужденная официальной советской философией в качестве еретического отступления от марксизма) близка именно этому пониманию.

Зато вторая интерпретация получила широкое распространение. Отражение было истолковано как изоморфное или гомоморфное соответствие образа предмету. Такое понимание открыло возможность для широкого использования при исследовании проблематики отражения данных и идей теории информации, кибернетики, семиотики, теории моделирования и др. дисциплин. В определенной степени эти исследования предвосхитили современное обсуждение проблемы репрезентации в рамках когнитивной науки. Одновременно изучались особенности отражения «как всеобщего свойства материи» с опорой на теорию информации и теорию систем и в связи с процессами биологической эволюции. Подобное истолкование отражения по сути дела не противоречило пониманию отношения ощущения к реальности как отношению знака к оригиналу, т.е. той самой «теории иероглифов» Г. Гельмгольца, которую В.И. Ленин осудил как отступление от теории отражения и которая, естественно, официально не могла приниматься в советской философии.

В рамках изучения отражения советскими философами и психологами (в частности, С.Л. Рубинштейном (Рубинштейн, 1957), А.И. Леонтьевым (Леонтьев, 1979), Э.В. Ильенковым (Ильенков, 1974), В.П. Зинченко (Вергилес, Зинченко, 1967), В.С. Тюхтиным (Тюхтин, 1972), А.М. Коршуновым (Коршунов, 1968) и др.) были получены результаты, которые при соответствующей интерпретации могут быть использованы в современных исследованиях. Вместе с тем теория отражения сталкивается с рядом трудностей.

1. Ряд из них относится к теоретико-познавательному реализму в целом. Если понимать познание как репрезентацию, то возникает ряд проблем. Во-первых, не ясно, кто может воспринимать эти репрезентации (для теории отражения они выступают как образы). В случае обычного восприятия предметов реального мира субъект использует свои органы чувств, доставляющие ему сенсорную информацию. Однако, как можно воспринимать «внутренние предметы» (образы), обитающие только в мире сознания? Какие органы чувств можно использовать в этом случае? И кому принадлежат эти органы? Современные сторонники теоретико-познавательного реализма (в частности, Дж. Гибсон (Гибсон, 1988), X. Патнэм (Putnam, 1990), в нашей литературе Э.В. Ильенков (Ильенков, 1974) и др.) находят выход из этой трудности, предлагая новое понимание восприятия, представления, интенциональности как отношения сознания к внешнему ему предмету. Во-вторых, не вполне очевидно, как можно совместить тезис теоретико-познавательного реализма с фактом культурно-исторической обусловленности норм и идеалов познания вообще и научного познания в частности. Между тем, культурно-исторический подход к пониманию познания весьма влиятелен в современной мировой философии и получил оригинальную реализацию в работах отечественных авторов, исходивших из ряда идей К. Маркса. В принципе и эта трудность преодолима, как показывают, например, работы Р. Харре (Нагге, 1986), X. Патнэма (Putnam, 1990), а в нашей литературе Э.В. Ильенкова (Ильенков, 1962), В.А. Лекторского (Лекторский, 1980) и др.

Сам термин отражение является весьма неудачным, ибо вызывает представление о познании как о следствии причинного воздействия реального предмета на пассивно воспринимающего это воздействие субъекта. В действительности, познание даже на уровне восприятия - это активный процесс сбора информации о внешнем мире, предполагающий использование перцептивных гипотез, когнитивных карт, некоторые из которых могут быть врожденными. В процессе мышления применяются разнообразные знаковые средства. Познание может относиться к тем предметам, которых еще нет (познание будущего) или которых уже нет (познание прошлого). Следует заметить, что отечественные авторы, разрабатывавшие проблематику теории отражения, понимали познание как активный процесс и в большинстве случаев вкладывали в термин отражение такое содержание, которое позволяло преодолеть механистические ассоциации, связанные с этим термином.

Сами исходные положения теории отражения, сформулированные В.И. Лениным, как уже сказано, являются противоречивыми и допускают разное понимание. Хотя отечественные авторы, исследовавшие данную тематику, в ряде случаев давали на практике свою интерпретацию этих идей, по сути дела отходящую от ленинских формулировок, официально отказаться от последних в советские годы было невозможно. В частности, в отечественной философской литературе было распространено некритическое принятие положения В.И. Ленина об ощущении как «субъективном образе объективного мира» (в действительности, даже если принять тезис о существовании ощущений, в чем сегодня сомневаются многие философы и психологи, ощущение не может рассматриваться как знание, а значит, как образ). Догматизация «ленинской теории отражения» затрудняла исследование ряда проблем теории познания, в том числе и потому, что не позволяла сопоставлять это понимание познания с другими теоретикопознавательными концепциями: феноменализмом, инструментализмом, трансцендентализмом и т.д. (Ойзерман, 1994; Ой- зерман, 2000).

Реальное содержание исследований познания как отражения, осуществленных в отечественной философии, можно более адекватно интерпретировать в понятиях теоретико-познавательного реализма (в его разных вариантах). В то же время было бы неверным перечеркивать результаты этих исследований. Еще более неверным является мнение о том, что теоретико-познавательный феноменализм и инструментализм заведомо имеют преимущества перед реализмом (а подобное мнение иногда высказывается в нашей современной литературе в связи с критикой теории отражения)»1.

Указанные положения В.А. Лекторского в отношении отражения почти дословно вошли в 2010 г. в содержание «Новой философской Энциклопедии»[9] [10].

В.А. Лекторский является сторонником эпистемологической позиции, которую он (вслед за некоторыми философами) называет конструктивным реализмом[11]. По его словам, «в действительности конструирование и реальность не исключают, а необходимо предполагают друг друга. Это и есть позиция конструктивного реализма, которую я разделяю»1. В.А. Лекторский приходит к следующему выводу: «Познаваемая реальность не «непосредственно даётся» познающему и не конструируется им, а извлекается посредством деятельности. Познаётся не вся реальность, а лишь то, что познающее существо может освоить в формах своей деятельности»[12] [13].

«Реальность многообразна и многослойна, и познающее существо имеет дело только с некоторыми её характеристиками. Так, например, человек, сидящий и работающий за столом, собака, подбежавшая к хозяину и улегшаяся под столом, и таракан, огибающий ножку стола, воспринимают один и тот же предмет - стол. Но воспринимают они его по-разному[14]. Для собаки стол не существует как то, что может использоваться для еды или написания текстов, таракан, по-видимому, не может воспринять стол в его целостности. Все эти существа живут в мире, в котором существует стол, но они воспринимают его в соответствии со своими онтологическими схемами и, как сказали бы когнитивные психологи, «когнитивными картами». Если существуют инопланетные разумные существа, то можно полагать, что они будут воспринимать и постигать мир, в том числе и наше земное окружение, иным образом, чем мы. Если бы были существа, размеры которых сопоставимы с размерами элементарных частиц, они смогли бы непосредственно воспринимать эти частицы, что невозможно для человека»[15].

Л.А. Микешина справедливо отмечает, что «фундаментальное положение «познание есть отражение» понималось не столько диалектико-материалистически, сколько с позиций материалистического сенсуализма. Это положение в значительной мере трактовалось мировоззренчески, в контексте основного вопроса философии, имело четко выраженную идеологическую окраску. Однако сегодня со всей очевидностью проявились неполнота и проблематичность трактовки познания как непосредственного получения «копии», образа реального мира.

Достаточно обобщенное, метафорическое понятие «отражение» фиксирует скорее конечный результат, нежели операционную сторону познавательной деятельности, «спрямляя» многие этапы познавательного процесса. Этот процесс далеко не всегда имеет отражательную природу, но скорее реализует творчески-созидательные, гипотетико-проблемные подходы, основанные на продуктивном воображении, социокультурных предпосылках, индивидуальном и коллективном жизненном опыте»1.

«Теория познания как отражения тяготеет к буквальной трактовке отражения, причиной чего является идущая от обыденного сознания и здравого смысла привычность зеркальной визуальной метафоры, а не какие-либо подтверждающие отражение свидетельства. Закрепленная в языке «зеркальность» обусловливает и лингвистическую невозможность отказа от метафоры отражения. Тесно увязанные друг с другом метафора познания как отражение и метафорическое понимание мира как механико-машинной структуры, а человека - как машины-животного-зеркала составили сердцевину традиционной гносеологии. Основанная на метафоре зеркала теория отражения увязывается с ошибочными представлениями о возможности исчерпывающих репрезентаций и «чистых данных» или восприятий, из которых как из кирпичиков строится здание человеческого знания. Эти представления закрепились также в психологии и искусствознании, в значительной степени опирающихся на визуальное мышление и обобщения зрительного восприятия в различных сферах деятельности. Необходимо различать разные способы решения проблемы внутри самой теории отражения и через метафору зеркала»[16] [17].

Принципиальным является то, что «познание не является «копированием» действительности, оно осуществляется как выдвижение субъектом предположений, т.е. принципиально иная процедура, фундаментальным условием которой становится «структура человека» - система биологических свойств, а также личностных, культурно-исторических, предметно-практических предпосылок, установок, в целом ценностных ориентации субъекта»[18].

Л.А. Микешина обоснованно предлагает в целях преодоления расширительного толкования отражения и сведения к нему всей познавательной деятельности разграничить понимание отражения как свойства всей материи и как одной из возможных познавательной операции (наряду с репрезентацией, интерпретацией, конвенцией и т.п.)1.

В.С. Степин отмечает, что, критикуя позитивистскую гносеологию в книге «Материализм и эмпириокритицизм» в 1909 г., В.И. Ленин противопоставлял ей теорию отражения, интерпретированную в духе созерцательного материализма[19] [20]. «Лишь в более поздних работах Ленин изменяет эту трактовку, подчеркивая деятельностно-практическую природу познания и принципиальную значимость для разработки гносеологии идеи К. Маркса о том, что объект дан познающему субъекту не в форме созерцания, а в форме практики. Однако в период написания своей книги, посвященной критике эмпириокритицизма, он отстаивал идею познания как копирования, фотографирования, зеркального отражения внешних вещей»[21]. «Канонизация ленинской книги «Материализм и эмпириокритицизм» в советское время осложняла разработку методологических проблем науки с позиций деятельностного подхода. Приходилось апеллировать к высказываниям последних работ Ленина и интерпретировать теорию отражения как теорию деятельности, при этом всячески маскируя несовпадение такой интерпретации с многими положениями «Материализма и эмпириокритицизма»»[22].

«Адаптация человека и высших животных к окружающей среде связана со способностью нервной системы моделировать внешнюю среду, получать и обрабатывать идущие из нее информационные сигналы»[23]. «Восприятие как образ такого объекта оказывается не копией и зеркальным отражением, а определенной схематизацией реальности. Информация о внешней реальности здесь соотнесена с особенностями приспособительной активности организма и особенностями историчес- кои эволюции, породившей определенное строение органов чувств и динамику нервной системы»1.

М.А. Розов подчеркивает, что в конце 50-х и начале 60-х годов прошлого столетия настольной книгой большинства философов был «печально знаменитый» «Материализм и эмпириокритицизм» В.И Ленина и в литературе господствовала «пошлая «ленинская теория отражения»»[24] [25]. «Сколько тогда было понаписано о познании как об отражении мира в сознании человека! Неясно было одно, что собой это отражение представляет и как его изучать»[26].

М.А. Розов отмечает: «Часто говорят, что познание - это отражение мира в сознании человека. Я думаю иначе. Познание - это не отражение, а в первую очередь - строительство, строительство новых видов деятельности, реальной или на уровне мысленных экспериментов. В частности, любую теорию можно представить как мысленный эксперимент или как совокупность таких экспериментов. Конечно, все это должно найти свое отражение в централизованной памяти социума. Но сам термин «отражение» приобретает здесь несколько иное значение: отражение как описание деятельности, которую мы сами творим в соавторстве с окружающим нас миром»[27].

Другой российский философ Н.С. Розов называет «ленинскую теорию отражения» полузабытой, но все еще скрыто доминирующей у нас[28]. По мнению Н.С. Розова, «пагубность теории отражения состоит именно в этой обманчивой простоте, провоцирующей считать познавательный процесс прямым и пассивным, тогда как он является опосредованным и активным. Между суждениями и изучаемым фрагментом реальности всегда стоит третье, невидимое звено - модель, составленная из идеализированных объектов [Степин, 2003; Розов, 2002, гл. 2]. Такая модель создается активным образом, именно к элементам модели относятся все теоретические суждения, хотя сознание исследователя может оставаться вполне наивным и натуралистичным - отождествляющим модель с реальностью»[29].

И.Т. Касавин подчеркивает: «Знание с точки зрения социальной эпистемологии - не столько отражение внешнего мира, сколько функция культурных архетипов и социального порядка»1.

Б.И. Пружинин отмечает, что в адрес теории отражения, сводившей все содержание духовной жизни человека к «презентации» объективной реальности, произносится много гневных филиппик, тогда как «теория отражения, даже в том виде, как ее сформулировал В.И. Ленин, есть лишь один из возможных вариантов осознания соответствующих характеристик знания. Вариант этот весьма уязвим с точки зрения современной эпистемологии, но тем не менее конституирующую характеристику знания схватывает зачастую лучше, чем многие нынешние «продвинутые» концепции»[30] [31].

В. Ильин замечает, что «реальность находит репрезентацию в множестве символических реконструкций. Сказанное, разумеется, дезавуирует вульгарную (зеркальную) теорию отражения»[32].

А. Лебедев отмечает, что материалистическая трактовка научного познания (теория отражения) оказалась «неуниверсальной» при сравнении с реальной наукой и ее историей[33].

В.В. Миронов и А.В. Иванов говорят о недостатках гносеологического реализма в виде идеи отражения мира[34]. По их словам, «все результаты «отражения» объективного мира человеком на поверку подтвердили факт неустранимой проекции вовне наших собственных человеческих «образов мира», в значительной степени определяемых смыслами языка и культурными предрассудками эпохи. Это со всей остротой поставило проблему онтологии языка и онтологии культурных смыслов, производной от которых во многом является и познавательная деятельность человека»[35].

В теории отражения роль языка игнорируется или существенно принижается, поскольку полагается, что язык выступает в качестве средства репрезентации реальности.

Вместе с тем, еще А.Р. Лурия обращал внимание на то, что слово «удваивает мир», наряду с внешним порождая мир внутренний, субъективный, переживаемый1.

Л.А. Микешина справедливо отмечает, что классическая теория познания практически «обходилась без языка и предельно ограничивала его функции, не обращалась к смыслам и значениям, к выявлению роли языковых феноменов в чувственном и абстрактно-логическом познании, что сегодня представляется невозможным»[36] [37].

В.Е. Буденкова подчеркивает, что «проблема заключается в том, что реальность (внешняя), как бы ее ни понимали, не дана нам непосредственно. Связующим звеном между человеком и реальностью выступает язык»[38]. «Но если рассматривать «посредническую» роль языка с эпистемологической точки зрения, вопрос о реальности, точнее о соответствии ей нашего образа, остается открытым. Как убедиться в том, что объект, «стоящий» за именем, или мир, скрытый за «завесой» слов и выражений, именно таков, каким мы его видим и представляем? Многослойность реальности, с которой мы имеем (или можем иметь) дело в онтологии «от объекта», не позволяет однозначно ответить на этот вопрос»[39].

По мнению Ю.В. Петрова, «внимание к языку и его структуре, позволил сделать вывод, что язык, обладая собственной внутренней структурой, не отражает внешний мир, но его конституирует и замещает. Невозможно получить адекватную картину реальной действительности в своём «истинном» содержании; субъект в процессе познания объекта зависит от возможностей языка»[40].

Л.А. Мардиева приходит к следующему заключению: «Познание - это в первую очередь процесс производства знаний об окружающем мире, средством познания является мышление, а способом закрепления результатов познавательной деятельности сознания (мышления) выступает язык, основной функцией которого является коммуникативная функция»1.

Трактовка субъекта познания как пассивного регистратора внешних воздействий, с той или иной степенью адекватности отражающего объект, «не учитывает активный и конструктивный характер поведения субъекта, то, что последний способен не только отражать, но и формировать объект познания»[41] [42].

«Более того, знание всеобщего и необходимого характера, что особенно зримо наличествует в логике и математике, нельзя вывести, исходя из теории отражения объекта и представлений о субъекте как психологическом индивиде. Поскольку не совсем понятно, что отражают в мире математические понятия и теории (например, мнимые числа), и еще более непонятно, как математики-индивиды, обладающие принципиально разными индивидуально-психологическими, национальнокультурными и историческими особенностями, способны одинаково осуществлять всеобщие и необходимые математические доказательства, то гораздо логичнее предположить следующее: субъект познания вопреки очевидности сверхпсихологичен и сверхиндивидуален. Во многих индивидуальных психологических субъектах, независимо от их эмпирических особенностей, есть нечто одинаковое и доопытное (априорное), благодаря чему они единообразно формируют объект познания и познают его»[43].

«По-видимому, мы все же отражаем нечто большее, чем сугубо материальные вещи и процессы, и конструктивно оперируем в идеально-информационном плане чем-то большим, нежели смысловыми продуктами нашей сугубо человеческой субъективности!»[44]

В.Ф. Петренко исходит из представления о том, что «знания не являются калькой («отражением») реальности, а конструируются субъектом на основе опыта взаимодействия с миром и зависят от мотивации субъекта познания, языка описания, операциональных средств и т.п., что определяется в конечном итоге культурой общества и личностными особенностями субъекта познания, его «картиной мира»»1.

Т. Грипп, опираясь на исследования в области физиологии человека, психологии и неврологии, утверждает: «Мы привыкли верить, что видим реальность такой, какая она есть. Но все, что мы видим, весь этот великолепный красочный мир - только лишь световые волны, воспринимаемые нашим зрением. И даже хуже того. Свет, который достигает наших глаз, не эквивалентен тому, что мы при этом испытываем»[45] [46].

«Нет чистого восприятия - объекты влияют друг на друга и картина формируется заново каждый раз, когда мы что-либо испытываем. Там нет цветов, запахов, форм и текстур. Это просто удобный способ для обработки информации нашим мозгом. Таким же образом работает наше самоосознание себя»[47].

«Что делает окружающий нас мир реальностью, а не галлюцинацией? Обратный отклик от предметов, которые мы видим. Если я пну камень (хоть это и довольно глупый поступок), моя нога прекратит движение и я почувствую боль. Вероятно, камень существует, и боль, которую я ощущаю, не мнимая. Но как мы видели в эксперименте с резиновой рукой, это может быть обманчивым. Информация, полученная нашими органами восприятия, бывает неполной и наш мозг делает все возможное чтобы составить целостную картину из того, что дано»[48].

П.И. Яничев подчеркивает: «Но всякий раз молчаливо подразумевается, что первичным все-таки является отражение внешнего воздействия, и это представляется абсолютно правильным, иначе нечего было бы преобразовывать, трансформировать. Но вместе с тем, психическое отражение несет в себе «субъективность», т. е. в психический образ привносится «нечто» отличное от формы и содержания самого внешнего объекта. И это субъективное «нечто» может в большей или в меньшей степени изменять психическую презентацию объекта»[49].

В. Молчанов считает, что «теория отражения как теория функциональных квазипредметностей (образов) может быть применима в сфере регуляции поведения и предметной деятельности. Однако в этой теории отсутствует анализ опыта сознания, и по простой причине: сам этот опыт даже не предполагается. Сознание предстает только как «субъективный образ объективного мира»1.

Н.И. Кузнецова отмечает: «Познание - это не отражение, а творение, человечество само создает тот мир, который познает»[50] [51].

Е.А. Мамчур подчеркивает: «Между познаваемыми объектами ... и познающим субъектом стоят мировоззренческие, культурные и ценностные предпосылки познавательной деятельности, несомненно влияющие на интерпретацию и истолкование фактов и даже на содержание теоретических принципов и постулатов научных теорий»[52].

О.Н. Ятоян констатирует: «С точки зрения постнеклассической науки, сознание не отражает объективную реальность, а существует в рамках интерсубъективной реальности, составляя её часть. Реальность может быть и объективной, и субъективной, и интерсубъективной, и символической, и трансцендентной»[53].

Е.Н. Князева констатирует: «Жизнь, которая тождественна познанию, - это не отражение мира, а извлечение смысла. В качестве ключевого выступает понятие опыта. Мир опыта создается в нашем взаимодействии с миром, в диалоге с ним, в структурном сопряжении с системами окружения. Восприятие понимается как непосредственно соединенное с действием. Отвергается репрезентационизм»[54].

Польский исследователь Т. Кубалица, ссылаясь на Г. Рик- керта, отмечает, что «теория отражения будет достаточной для тех, кого не интересует, что происходит из содержания познания, а что из вне его»1 Как замечает Т. Кубалица, «если мы отождествляем познавание с отражением, то познание заключается в соотношении двух объектов: оригинального объекта наблюдения, а также скопированного объекта представления. В определении познания как отражения нет места для субъекта»[55] [56].

Доктор философии из Великобритании С. Кувелакис приходит к следующему выводу: «Проблема ленинской “теории отражения” лежит в ее скрытом идеализме: <...> сознание само по себе неявно позиционируется за пределами реальности, которое оно “отражает” <...> Лишь сознание, наблюдающее за реальностью из внешнего мира, способно увидеть всю реальность, “какой она действительно является” <...> подобно тому, как зеркало может совершенно отражать объект, только если оно вне его. <...> Суть не в том, что существует независимая реальность вне меня; суть в том, что я сам “здесь”, часть этой реальности»[57].

Э. Гуссерль также выступал с критикой «теории отражения»[58]. В частности, он указывал на то, что образ, чтобы стать образом, нуждается еще в чем-то ином, а именно в том, чтобы ему был придан смысл образа[59].

Х.И. Зандкюлер констатировал: «Мы подвергаем сомнению не то, что репрезентации являются образами. Сомнительно лишь то, что эти образы представляют собой слепки, репродукции, отражения. На деле мы сами, создавая образы мира, присутствуем в этих образах; все репрезентации несут на себе наш почерк»[60].

Н.Д. Линде замечает, что теория «отражения отрицает существование индивидуального «Я». Меня нет - я являюсь лишь отражением переменчивого внешнего мира»1, слово «отражение» «тем и было ценно, что благодаря ему исчезал и сам субъект познания, так сказать «отражатель»[61] [62], «если сама психика является отражением, то я отражаю мир в отражении - парадокс»[63]. «Если есть только мозг (ссылка на целостное животное или человека ничего не меняет, а В.И. Ленин прямо указывал на мозг как орган отражения), отражающий внешнюю реальность, то я никак не могу понять, как мой внутренний мир возникает из электромагнитных процессов в мозгу»[64]. «Психика порождает образы, используя мозг, а не мозг порождает психику и образы, как хочет доказать теория отражения»[65].

«Даже в рамках одной реальности, как известно, можно выделять совершенно разные гештальты, видеть по-разному. Как в анекдоте: гуляют муж с женой, навстречу им идет молоденькая девушка, - жена видит платье без девушки, а муж - девушку без платья. Для одного мир - нечто ужасное и враждебное, для другого - прекрасное и комфортное место. Для одного смерть - конец существования, для другого - переход в новую форму жизни. Таким образом, наше «отражение» реальности определяется нашими потребностями и нашими особенностями»[66].

«Субъект всегда осуществляет поиск некоторой информации, он активно отражает именно то, что ему надо. Юрист и повар отражают совершенно разные куски реальности и их представления о мире могут не совпадать в принципиальных пунктах. Когда теория отражения настаивает на объективности отражения, она тем самым утверждает, что отражение у всех одинаково, но это не так. Именно поэтому так трудно установить иногда истину при разногласиях, поэтому общество выработало сложные процедуры согласования противоречивых отражений»[67].

«Теперь повторим главное: теория отражения нужна была только для того, чтобы примирить психологию с материалистическим марксистско-ленинским мировоззрением. Она должна была объяснить: как это - психика существует, а души нет!»1

Мы исходим из объективного существования объективной действительности, «но факт существования объективной реальности не доказывает теории отражения»[68] [69]. Существуют различные научные теории познания, в основе которых отсутствует концепция отражения. В частности, Л.А. Микешина отмечает: «Наряду с классическими познавательными практиками - сенсуалистической локковской и «отражательной» марксистской, кантовским единством практического и теоретического разума, неокантианской «систематической», поппе- рианским критическим рационализмом, а также аналитической философией - наиболее значимые сегодня, по моему убеждению, - это герменевтическая и феноменологическая когнитивные практики»[70].

Например, теория критического рационализма Карла Поппера и его учеников противопоставила пассивно-отражательному подходу к человеческому познанию «модель человека, активно порождающего догадки об окружающем мире и перерабатывающего знания, получаемые в ходе поисковой деятельности, для коррекции этих догадок»[71].

К. Поппер признает существование объективной реальности, реализм составляет сердцевину его философии науки, однако он настаивает на важности принципа фальсификации (в отличие от верификации), смысл которого сводится к фальсификации (опровержении) теоретических утверждений эмпирическим опытом.

Отмечая, что главная задача науки - решать имеющиеся проблемы, К. Поппер видит смысл, ценность и прогрессивность новой теории, сменяющую старую, в ее проблеморазрешающей способности. Если новая теория способна ставить и решать новые проблемы, она признается прогрессивной. Как пишет К. Поппер, «наиболее весомый вклад в рост научного знания, который может сделать теория, состоит из новых проблем, порождаемых ею»1. «Метод, с помощью которого пытаются решить все проблемы, обычно один и тот же, - это метод проб и ошибок. Этот же метод, по сути дела, используется и организмами в процессе адаптации. Ясно, что его успешность в огромной степени зависит от количества и разнообразия проб: чем больше мы делаем попыток, тем более вероятно, что одна из них окажется удачной»[72] [73]. Таким образом, К. Поппер «провозглашает первенство дедуктивного подхода и двух основных механизмов познания: отбора догадок и критического устранения ошибок»[74].

Неудовлетворенность теорией отражения, пересмотр традиционных подходов к познанию и потребность в их «обновлении» вызвали к жизни с 70-х годов прошлого столетия такое направление современной неклассической эпистемологии науки как конструктивистский подход (конструктивистская парадигма) к познанию и знанию. Конструктивизм рассматривается как альтернатива пониманию познания как отражения, утверждает активность субъекта познания, языковую и культурно-историческую обусловленность познания и знания.

В литературе отмечается, что «конструктивистские идеи влиятельны сегодня как у философов, так и среди представителей разных наук о человеке - и за рубежом, и в нашей стране»[75].

И.Т. Касавин отмечает, что под наименованием «конструктивизм» объединяются разные философские концепции, подчеркивающие «активный конструктивный смысл восприятия, познания и самой реальности»[76], в которых «понятие конструкции играет главную роль в изображении процессов порождения предметов»[77]. «Познание не есть копирование некоторой внешней познаваемой реальности, но внесение смысла в реальность, создание идеальных моделей, позволяющих направлять деятельность и общение и приводить в систему состояния сознания»[78].

В основе конструктивистского направления в эпистемологии и философии науки «лежит представление об активности познающего субъекта, который использует специальные рефлексивные процедуры при построении или конструировании образов, понятий, рассуждений. Из этого следует, что в рамках философии вообще конструктивизм подчеркивает конструктивность всякой познавательной деятельности. И в этом смысле он выступает как альтернатива любой метафизической онтологии и эпистемологического реализма»1.

И.П. Фарман указывает: «Если под реализмом понимать воспроизведение действительности в форме самой жизни, внимание к фактам объективной действительности, то конструктивизм отдавал явное предпочтение созданию моделей, идеальных конструктов, ориентации на будущее, демонстрируя решительный отказ от натурализма, реализма фотографического и др.»[79] [80].

Е.Н. Князева утверждает: «Жизнь, которая тождественна познанию, - это не отражение мира, а извлечение смысла. В качестве ключевого выступает понятие опыта. Мир опыта создается в нашем взаимодействии с миром, в диалоге с ним, в структурном сопряжении с системами окружения. Восприятие понимается как непосредственно соединенное с действием. Отвергается репрезентационизм»[81]. «Когнитивная деятельность является деятельностью конструирующей. Иными словами, познание есть конструирование, созидание, даже порождение мира»[82].

Н.В. Даниелян полагает: «Конструктивизм в теории познания в самом общем смысле - это такой подход, в рамках которого считается, что человек в своих процессах восприятия и мышления не столько отражает окружающий мир, сколько активно творит, конструирует его»[83]. «Знание как результат процесса познания не есть отражение в смысле открытия внешней действительности, а скорее, конструкция действительности»1 .

О.В. Молокова констатирует: «Суть парадигмы социального конструктивизма заключается в том, что значение и содержание знания не может быть установлено без принятия во внимание условий, при которых это знание было произведено. В парадигме социального конструктивизма социокультурные, политические, институциональные, коммуникативные аспекты научно-познавательной деятельности не только получают углубленное развитие, но и учитываются как ключевые факторы научного производства»[84] [85].

По словам О.В. Молоковой, «конструктивизм исходит из того, что информация не содержится в объекте, как это понимается в классической эпистемологии, и не извлекается из него с помощью рациональных приемов в ходе познания, а является продуктом специфических субъект-объектных отношений, включающих в себя в качестве своих составляющих позицию наблюдателя, средства познания и практическую деятельность субъекта, в результате которой знания активно выстраиваются человеком в виде разного рода ментальных конструктов, моделирующих и предопределяющих его опыт. Здесь важно подчеркнуть, что с точки зрения рассматриваемой концепции всякая познавательная деятельность является конструированием. Последнее утверждение представляет собой главный методологический принцип конструктивизма как в философии, так и в социально-гуманитарных науках, суть которого сводится к следующему положению: знания не являются фактом объективной действительности, из которой они извлекаются в процессе познавательной деятельности, а строятся (конструируются) познающим субъектом в виде различного рода схем»[86].

Т.Д. Марцинковская приходит к следующему выводу: «По- видимому, в современной психологии также пора перейти от концепции отражения к концепции построения, конструирования образа мира и себя. Конструируемый образ мира не только субъективен, но и представляет собой сложную разноуровневую систему, полностью проанализировать содержание которой можно только исходя из разных дискурсов. Таким образом, помимо иерархического строения в создаваемых человеком представлениях о себе и мире, можно констатировать и их отнесенность к разным областям, то есть это уже скорее не образ, но коллаж»1.

М. Улановский к числу отличительных признаков конструктивистской парадигмы относит следующие: 1) признание научного знания о мире не как конечной цели исследования и самоценности, а лишь в качестве инструментально ценного, как средства преобразования и улучшения тех или иных аспектов жизни человека или социальных институтов[87] [88]; 2) оправдание множества перспектив рассмотрения, способов описания и интерпретации явлений[89]; 3) признание культурно-исторической локальности, контекстуальности и ситуативности любых формулируемых истин[90]; 4) утверждение, что основания наших знаний следует искать не в «объективном мире», а в языке, культуре, социальных отношениях, нормах и конвенциях, принятых в конкретном сообществе[91] и т.д.

Ф. Петренко высказывает во многом подобные взгляды, выделяя в конструктивизме такие базисные составляющие, как «идею познания - как построения («познавать значит динамически воспроизводить объект, но для того, чтобы воспроизводить, нужно уметь производить. (Ж. Пиаже, 1960); идею модельности в познании как понимания того, что наличные теории не копируют, а моделируют реальность («карта это не есть территория» (см. Гриндер, Бэндлер, 1994), идею плюрализма истинности как понимания правомочности множества конкурирующих моделей, адекватность которых может определять не наличным, а еще «не ставшим» (находящимся в развитии бытием); и собственно идею конструктивизма, заключающуюся в том, что познание не только описывает, но и творит реальность, и теоретические модели по принципу кольцевой причинности участвуют в созидании мира, (познания как конструирование, внесение в мир нового)»1.

Важные результаты для понимания познания, а также основных механизмов человеческого мышления получены в последние годы когнитивной наукой.

Когнитивный психолог Р. Солсо констатирует: «Наиболее очевидно то, что наши представления о мире не обязательно идентичны его действительной сущности. Конечно, репрезентация информации связана с теми стимулами, которые получает наш сенсорный аппарат, но она также подвергается значительным изменениям. Эти модификации, очевидно, связаны с нашим прошлым опытом, результатом которого явилась богатая и сложная сеть наших знаний. Таким образом, поступающая информация абстрагируется (и до некоторой степени искажается) и затем хранится в системе памяти человека. Такой взгляд отнюдь не отрицает, что некоторые сенсорные события непосредственно аналогичны своим внутренним репрезентациям, но предполагает, что сенсорные стимулы могут при хранении подвергаться (и часто это так и есть) абстрагированию и модификации, являющимся функцией богатого и сложно переплетенного знания, структурированного ранее»[92] [93].

Примером того, как сознание (разум) может искажать сигналы (результаты) сенсорной системы, являются различного рода иллюзии (слуховые, зрительные и т.д.). «Интересная особенность человеческого зрения - способность “видеть” в физическом мире вещи, которых не существует. Эти иллюзии - не только результат ощущений, поступающих из внешнего мира, но и предрасположенности зрительной/когнитивной системы к искажению того, что действительно существует в реальном мире; эти искажения называются иллюзиями. Иллюзия - ошибочное восприятие действительности, свойственное всем людям»[94].

Многочисленные эксперименты подтверждают, что на восприятие влияют не только сенсорные сигналы, но и предшествующее знание, имеющиеся гипотезы и мнения[95]. Так, хорошо известны картинки «Утка-Кролик», «Старуха-Молодая женщина» и т.п., проекция которых на сетчатку глаза наблюдателя остается неизменной, однако он может видеть утку или кролика (старуху или молодую женщину) в зависимости от того, какое именно значение придает воспринятому сознание наблюдателя.

В когнитивной психологии восприятие, воображение и галлюцинация рассматриваются в качестве внутренних конструкций, а различные формы памяти не сводятся к сохранению некоторого единого, более или менее прочного «следа»1.

Среди когнитивных психологов наибольшее распространение получили две основные теории восприятия мира человеком: теория прямого восприятия (ее частный случай - теория отражения) и теория конструктивного восприятия. Согласно первой теории, восприятие заключается в прямом приобретении информации из окружающей среды, тогда как согласно второй теории, люди «конструируют» воспринимаемые образы, активно отбирая стимулы и объединяя ощущения с воспоминаниями[96] [97].

«Согласно теории прямого восприятия, содержащаяся в стимулах информация - важный элемент в восприятии, а научение и другие когнитивные процессы необходимы при восприятии. Ведущим сторонником этой теории был Джеймс Гибсон (Gibson, 1966, 1979) и его последователи в Корнеллс- ком университете, включая Джеймса Каттинга (Cutting, 1986, 1993), который утверждал, что «прямое восприятие предполагает, что богатство оптической матрицы лишь отражает богатство мира». Идея, получившая поддержку среди экологически ориентированных психологов, состоит в том, что стимул содержит достаточно информации для правильного восприятия и не требует внутренних репрезентаций. Воспринимающий в процессе восприятия делает минимальную работу, потому что мир предлагает достаточно информации и ему остается лишь конструировать образы восприятия и делать умозаключения. Восприятие заключается в прямом получении информации из окружения. Рассмотрим пример, относящийся не к зрению, а к слуху. Если вы слушали пьесу, исполняемую на фортепьяно в тональности «соль», и затем ту же самую пьесу, исполняемую в тональности «до», вы, вероятно, заметите, что эти пьесы похожи, а если бы между первым и вторым исполнением прошло достаточно времени, вы могли бы заключить, что они идентичны. Даже при том, что ноты в одной пьесе отличались от нот в другой пьесе, отношения между ними будут постоянные или инвариантные. Подобные инварианты можно найти и в зрительном восприятии1.

«Теория конструктивного восприятия основана на представлении, что в процессе восприятия мы формулируем и проверяем гипотезы о воспринимаемых объектах на основе того, что ощущаем и что уже знаем. Таким образом, восприятие - это общий результат того, что поступает через нашу сенсорную систему и что мы уже знаем о мире благодаря опыту. Когда вы издалека видите направляющегося в вашу сторону друга, вы узнаете его, потому что вы воспринимаете через зрение его внешний вид, его нос, глаза, волосы и т. д., а также потому, что вы знаете, что его обычно можно увидеть в это время в этом месте. Вы сможете узнать его, даже несмотря на то, что он, возможно, недавно отрастил усы, или изменил прическу, или надел солнечные очки. По мнению конструктивистов, эти изменения в паттерне первоначальных стимулов все же позволяют вам правильно узнать его из-за подсознательного умозаключения, процесса, посредством которого мы спонтанно объединяем информацию из нескольких источников для конструирования восприятия. По мнению конструктивистов, мы видим в равной степени благодаря мозгу с его богатым запасом знаний о мире и глазам (и другим органам чувств), которые обеспечивают нас новой сенсорной информацией. Эта теория близка к представлению о сенсорной обработке «сверху вниз» (которое рассматривается в следующем разделе) и согласуется с точкой зрения многих когнитивных психологов, работающих над проблемой распознавания зрительных паттернов, например Джерома Брунера, Ричарда Грегори и Ирвина Рока. Она ведет начало от классических исследований Германа фон Гельмгольца, проведенных им в конце XIX века»[98] [99].

Р. Солсо рассматривает теорию прямого восприятия и теорию конструктивного восприятия как взаимно дополняющие друг друга. «Теория конструктивного восприятия интуитивно привлекательна, так как, читая слова на этой странице, вы в конце концов понимаете их смысл, потому что обладаете семантическим знанием их значений; когда вы смотрите на художественное произведение, вы понимаете его смысл, располагая информацией о художнике, используемых материалах и контексте. «Восприятие» в этих примерах, по-видимому, зависит от знаний и опыта, которые направляют наше внимание к внутренним репрезентациям. С другой стороны, что может быть более естественным, чем точка зрения, которая подчеркивает важность полноты информации в рецепторах и предлагает, что восприятие происходит просто и без сложных внутренних репрезентаций и дополнительных процедур обработки информации? На мой взгляд, обе теории хорошо объясняют восприятие, но они сосредоточиваются на различных стадиях этого процесса. Теория прямого восприятия важна для нашего понимания восприятия по двум причинам: она обращает внимание на значение сенсорных стимулов, предполагая, что их обработка является простой и прямой, а также что познание и восприятие являются естественными, основанными на экологии феноменами ... В то время как теория прямого восприятия может помочь нам понять ранние этапы восприятия, теория конструктивного восприятия полезна для понимания того, как мыслящий разум понимает сенсорные впечатления. Способность людей (и животных) к дедукции при восприятии действительности не только полезна для понимания стимулов, которые неполны (например, когда вы видите вашего друга без привычных усов), но и необходима для выживания видов: мы используем ее после того, как обилие стимулов реального мира на пару сотен миллисекунд заполняет наше сознание»1.

В западных странах систему правосудия нередко сравнивают с древней моделью гладиаторов, в которой адвокаты и эксперты используют бумагу и убеждение вместо мечей и брони[100] [101].

Возможно, что после прочтения критических положений об абстрактности, неполноте, ограниченности и приблизительности классической ленинской теории отражения и ее использовании при формировании общей теории отечественной криминалистики у многих криминалистов произойдет переоценка (переосмысление) догматически принимающегося в криминалистике понятия отражения и его действительного значения для этой науки.

Однако не очень просто, а порой и болезненно, приходится расставаться с привычными, удобными, но устаревшими стереотипами. Такой выбор - личное дело каждого исследователя. Как справедливо замечает Т.И. Ойзерман, «каяться никогда не поздно, и никогда не поздно продолжать свои заблуждения»1 .

[1] Лекторский В.А. Эпистемология классическая и неклассическая. М.: Эдиториал УРСС, 2001. С. 151.

[2] Митрохин Л.Н., Лекторский В.А. О прошлом и настоящем (беседа) / / Субъект, познание, деятельность. М.: Канон+ОИ «Реабилитация», 2002. С. 43.

[3] Там же. С. 61.

[4] Лекторский В.А. Эпистемология классическая и неклассическая. С. 9.

[5] Там же. С. 8.

[6] Там же.

[7] Белкин Р.С. Криминалистика: проблемы сегодняшнего дня. С. 48-49.

[8] Лекторский В.А. Эпистемология классическая и неклассическая. С. 151-154.

[9] Лекторский В.А. Эпистемология классическая и неклассическая. С. 151 154.

[10] Новая философская Энциклопедия. Т. 3. Н-С. М.: Мысль, 2010. С. 178- 180.

[11] Лекторский В.А. Можно ли совместить конструктивизм и реализм в эпистемологии? // Конструктивизм в теории познания / Российская академия наук, Ин-т философии; Отв. ред. В.А. Лекторский. М.: ИФРАН, 2008. С. 31.

[12] Лекторский В.А. Можно ли совместить конструктивизм и реализм в эпистемологии? С. 36.

[13] Там же. С. 36-37.

[14] Там же.

[15] Там же. С. 38.

[16] Микешина Л.А. Философия науки: Современная эпистемология. Научное знание в динамике культуры. Методология научного исследования: учеб, пособие. М.: Прогресс-Традиция: МПСИ: Флинта, 2005. С. 88.

[17] Там же. С. 89.

[18] Там же. С. 49.

[19] Микешина Л.А. Философия науки: Современная эпистемология. Научное знание в динамике культуры. Методология научного исследования. С. 89.

[20] Степин В.С. Философия науки. Общие проблемы: учебник для аспирантов и соискателей ученой степени кандидата наук / В.С. Степин. М.: Гардарики, 2006. С. 33.

[21] Там же. С. 34.

[22] Там же. С. 40.

[23] Там же. С. 34.

[24] Степин В.С. Философия науки. Общие проблемы: учебник для аспирантов и соискателей ученой степени кандидата наук. С. 35.

[25] Розов М.А. Философия науки в новом видении. М.: Новый хронограф, 2012. С. 256.

[26] Там же. С. 343.

[27] Там же. С. 107.

[28] Розов Н.С. Идеи и интеллектуалы в потоке истории... С. 92.

[29] Там же. С. 26.

[30] Касавин И.Т. Критерии знания: собственно эмпирические или социальные? // Эпистемология: перспективы развития / Отв. ред. В.А. Лекторский; отв. ред. Е.О. Труфанова. М.: «Канон+» РООИ «Реабилитация», 2012. С. 60.

[31] Пружинин Б.И. Ratio serviens? Контуры культурно-исторической эпистемологии. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2009. С. 44.

[32] Ильин В.В. Теория познания. Симвология. Теория символических форм / В.В. Ильин. М.: Изд-во Московского ун-та, 2013. С. 92.

[33] Лебедев С.А. Пересборка эпистемологического // Вопросы философии. 2015. № 6. С. 62.

[34] Миронов В.В., Иванов А.В. Онтология и теория познания: учеб. М.: Гардарики, 2005. С. 268.

[35] Там же. С. 277

[36] Лурия А.Р. Язык и сознание. М.: Изд-во Московского ун-та, 1979. С. 37.

[37] Микешина Л.А. Философия познания: диалог и синтез подходов // Вопросы философии. 2001. № 4. С. 70-84.

[38] Буденкова В.Е. Два способа построения онтологии и перспективы неклассической эпистемологии // Вестник Томского государственного ун-та. 2007. Вып. 298. С. 70.

[39] Там же.

[40] Петров Ю.В. Семиотический ренессанс и его истоки в современной философии постмодернизма // Вестник Томского государственного ун-та. 2009. № 327. С. 63.

[41] Мардиева Л.А. Коммуникативная модель познания мира // Вестник Татарского государственного гуманитарно-педагогического ун-та. 2011. №

[42] (24). С. 106.

2 Миронов В.В., Иванов А.В. Онтология и теория познания: учебник. М.: Гардарики, 2005. С. 287.

[43] Там же. С. 287.

[44] Там же. С. 357-358.

[45] Петренко В.Ф. Методологические аспекты исторической психологии (поиск парадигмы) // Сетевой научно-практический журнал «Научный результат». Серия «Педагогика и психология образования». 2014. № 1. С. 82.

[46] Сознание, вовлечение, история - часть вторая. Доклад Томаса Грипа. URL: empathybox.me/ru/archives/472 (дата обращения 27.03.2017).

[47] Там же.

[48] Там же.

[49] Яничев П.И. Психология отражения и переживания времени: актуальные проблемы // Известия Российского государственного педагогического унта им. А.И. Герцена. 2007. Вып. 42. Т. 9. С. 9.

[50] Молчанов В. Аналитическая феноменология в Логических исследованиях Эдмунда Гуссерля // Гуссерль Э. Логические исследования. Т. II. Ч. 1: Исследования по феноменологии и теории познания / Пер. с нем. В.И. Молчанова. М.: Академический Проект, 2011. С. 474.

[51] Кузнецова Н.И. Предисловие // Розов М.А. Философия науки в новом видении. М.: Новый хронограф, 2012. С. 9.

[52] Мамчур Е.А. Объективизм науки и релятивизм: (К дискуссиям в современной эпистемологии). М: ИФРАН, 2004. С. 33.

[53] Ятоян О.Н. Правовая реальность в контексте истории или история в контексте правовой реальности? Правова полыика i правова реальшсть // В1сник Луганського державного ушверситету внутршшх справ iMem Е.О. Дщоренка. Луганськ, 2010. Спещальний випуск. № 7. С. 5.

[54] Князева Е.Н. Телесное и энактивное познание: новая исследовательская программа в эпистемологии // Эпистемология: перспективы развития / Отв. ред. В.А. Лекторский; отв. ред. Е.О. Труфанова. М.: «Канон+» РООИ «Реабилитация», 2012. С. 349.

[55] Кубалица Т. Относительная истинность теории отражения в интерпретации Генриха Риккерта // Кантовский сборник. 2010. Вып. № 2 (32). С. 72.

[56] Там же.

[57] Кувелакис С. Ленинское прочтение Гегеля: гипотезы для изучения «Философских тетрадей» // Русский марксизм: Г.В. Плеханов, В.И. Ульянов (Ленин). М.: РОССПЭН, 2013. С. 547.

[58] Гуссерль Э. Логические исследования. Т. II. Ч. 1: Исследования по феноменологии и теории познания / Пер. с нем. В.И. Молчанова. М.: Академический Проект, 2011. С. 171-172.

[59] Молчанов В. Аналитическая феноменология в Логических исследованиях Эдмунда Гуссерля // Гуссерль Э. Логические исследования. Т. II. Ч. 1: Исследования по феноменологии и теории познания / Пер. с нем. В.И. Молчанова. М.: Академический Проект, 2011. С. 474.

[60] Зандкюлер Х.И. Репрезентация, или как реальность может быть понята философски // Субъект, познание, деятельность. М.: Канон+ОИ «Реабилитация», 2002. С. 503.

[61] Линде Н.Д. О теории отражения // Психология в вузе. 2005. № 1. С. 119.

[62] Там же. С. 121.

[63] Там же.

[64] Там же. С. 121-122.

[65] Там же. С. 125.

[66] Там же.

[67] Там же. С. 125-126.

[68] Линде Н.Д. О теории отражения // Психология в вузе. 2005. № 1. С. 128.

[69] Линде Н.Д. POST SCRIPTUM к статье «О теории отражения» // Психология в вузе. 2005. № 3. С. 114.

[70] Микешина Л.А. Введение // Философия познания. Проблемы эпистемологии гуманитарного знания. Издание 2-е, доп.-ое. М., 2008. С. 2.

[71] Когнитивная психология. Учебник для вузов / Под ред. В.Н. Дружинина, Д.В. Ушакова. М.: ПЕРСЭ, 2002. С. 5.

[72] Поппер К. Логика и рост научного знания. М.: Прогресс, 1983. С. 336.

[73] Поппер К. Что такое диалектика? // Вопросы философии. 1995. № 1. С. 118-138.

[74] Когнитивная психология: учебник для вузов / Под ред. В.Н. Дружинина, Д.В. Ушакова. С. 5.

[75] Конструктивизм в теории познания / Российская академия наук, Ин-т философии; Отв. ред. В.А. Лекторский. М.: ИФРАН, 2008. С. 3.

[76] Касавин И.Т. Конструктивизм как идея и направление // Конструктивизм в теории познания / Российская академия наук, Ин-т философии; Отв. ред. В.А. Лекторский. М.: ИФРАН, 2008. С. 65.

[77] Там же. С. 65-66.

[78] Касавин И.Т. Традиции и интерпретации. Санкт-Петербург: РХГИ, 2000. С. 21.

[79] Касавин И.Т. Конструктивизм как идея и направление. С. 65.