В настоящее время во всей современной науке идет процесс кардинального обновления методологических основ научного познания, который не может не влиять на криминалистику. Как справедливо отмечается в литературе, «методология начинает волновать ученых именно в те эпохи, когда науки меняют предмет и начинают пересматривать представления о природе объектов своего исследования»[1] [2]. Процесс пересмотра методологии часто описывают в терминологии «смены парадигм».

Современное состояние криминалистики (как науки) настоятельно требует переосмысления ее методологических основ, принципов и методов познания. Исследование методологии науки криминалистики рассматривается в качестве ее важнейшей задачи[3].

Само понятие «методология», несмотря на то, что оно давно используется в науке, до сих пор остается без точного и однозначного определения. Методология тесно связана с философией, философскими методами познания и учениями о них, а также общенаучными и специально-научными методами.

Если до 70-х гг. прошлого столетия в нашей стране было принято считать, что философская теория познания и методология науки совпадают, то в дальнейшем стало ясно, что дело обстоит сложнее.

Разграничение философской и специально-научной методологии обусловило специфику отечественного понимания методологии, заключающейся в том, что в ее содержание включается не только обоснование конкретного исследования как системы методов, способов и приемов его проведения, но и как значительно более широкая система мировоззренческих принципов познавательной деятельности, общенаучных правил и форм научного исследования. Таким образом, распространено понимание методологии в широком толковании, как общенаучное учение о принципах и правилах научного познания и преобразования действительности, так и в узком понимании - как учение о методах, приемах и средствах проведения отдельного исследования.

В отечественной философии науки сформировалась традиция выделения четырех уровней методологии: 1) философского, 2) общенаучного, 3) конкретно-научного, 4) уровня отдельного (конкретного) исследования.

Особенности методологических основ научного познания современной криминалистики проявляются в том, что они по- прежнему, как и в советские годы, базируются преимущественно на марксизме-ленинизме, причем в его догматической версии. В советское время была одна философия и методология. При этом стержень методологии составлял ее философский уровень, а сам философский уровень отождествлялся с философией диалектического материализма.

А.М. Ларин обоснованно отмечал: «В нашей стране марксизм из философского учения был превращен в государственную религию со своим клиром, храмами, обрядами, предметами культа и жертвоприношениями. Любая кандидатская или докторская диссертация, будь то по морскому праву или гражданскому процессу, содержала во введении как некий пароль на вход в науку сакраментальную формулу: «методологической основой диссертации является диалектический и исторический материализм, учение марксизма-ленинизма». После чего соискатель уже мог перейти к изложению специальных проблем диссертационного исследования, ни разу не вспомнив о всепобеждающем учении»[4].

Казалось бы, что с отменой прежних идеологических запретов и принудительного единомыслия в криминалистике открывается доступ к широким отечественным и зарубежным источникам из философии науки. Однако это не привело в криминалистике к увеличению разнообразия методологических подходов, теорий и концепций, к существенному расширению методологической области криминалистических исследований.

Западная философия в советский период практически не воспринималась отечественной наукой, выступая лишь в качестве объекта идеологической критики. Многие ее плодотворные достижения остались невостребованными современной криминалистикой. Так, теорией отечественной криминалистики остались практически незамеченными концепция «научных революций» Т. Куна, «археологический» метод исследования науки Фуко, концепция конкуренции научно-исследовательских программ И. Лакатоса, концепция «личностного знания» М. По- лани и др. (П. Фейерабенд, Д. Деннет, Ч. Тэйлор, М. Брюнге, Дж. Райдер, К. Поппер, Р. Рорти, В. Куайн), в которых дается обоснованная критика прежних методологических стандартов науки.

В современной России работы таких крупных философов, как В.С. Степин, А.А. Гусейнов, В.А. Лекторский, Т.И. Ойзер- ман, А.А Ивин, Л.А. Микешина и др. оказали огромное влияние на развитие философской проблематики и внесли важнейший вклад в разработку основ философской методологии для естественных и гуманитарных наук. Однако они практически не оказали какого-либо заметного влияния на методологию современной криминалистики.

В настоящее время термины «марксизм-ленинизм», «марксистко-ленинская философия» и т.п. заменены в криминалистике на «материализм», «диалектический материализм» и т.п., однако фактическое содержание этих понятий не изменилось. Так, Р.С. Белкин указывал: «Отождествление методологии с системой методов означает, по нашему мнению, чисто прагматический подход к раскрытию данного понятия. При такой трактовке методологии отступает на второй план ее мировоззренческое значение, философский смысл, неизбежно принижается значение диалектического материализма, который является всеобщей научной методологией именно потому, что «диалектическая логика есть субъективное отражение всеобщих объективных законов движения и развития реального мира»[5].

Складывается впечатление, что профессиональная деятельность многих ученых-криминалистов представляет собой воспроизводство усвоенных с советского периода образцов (моделей) научного познания, основанных на традиционной теории познания того времени с ее верой в существование единственно верного метода решения всех проблем - материалистической диалектики; абсолютизацией субъект-объектного характера познавательного акта; натуралистическим подходом к познанию как отражению объективного мира; отказом от исследования социокультурного контекста познания; недооценкой антропологического измерения субъекта познания; исключения из познания языка и письма и т.д.

Драматическое крушение советского строя и связанной с ним идеологии поставило перед трудным выбором соответствующих методологий не только криминалистику, но и всю отечественную науку. Одного лишь декларативного отказа от идеологии марксизма-ленинизма в криминалистике явно недостаточно.

В кардинально изменившейся познавательной ситуации российская криминалистика по-прежнему опутана консервативными традициями, связана устаревшими интеллектуальными установками, препятствующими развитию свободы криминалистического мышления и криминалистической деятельности.

Внутри криминалистики должны существовать различные конкурентные научные школы, утверждающие полученное ими знание в борьбе, дискуссиях и компромиссах с другими научными группами. Криминалистика, как и любая другая наука, представляет собой продукт деятельности многих поколений исследователей, а «инакомыслие - не отклонение от истины, а важнейший путь к ее глубинам и новым граням»[6].

Изложенное подтверждает необходимость переосмысления традиционной гносеологии, положенной в основу отечественной криминалистики, ее природы, мировоззренческих позиций, статуса и понятийного аппарата с учетом современного социокультурного, философского и научного контекста.

Изменившаяся социокультурная и познавательная ситуации в России требует от ученых-криминалистов разработки новых методологии, методов и понятии, позволяющих адекватно исследовать постоянно меняющуюся практику.

Преодоление методологического кризиса возможно посредством перехода к новой парадигме, способной объяснять возникающие проблемы (головоломки) и определять пути их решения. Как справедливо заметил Т. Кун, любой кризис начинается с сомнения в парадигме1.

Термин «парадигма» был введен в философскую методологию науки Т. Куном и включал в свое содержание «признанные всеми научные достижения, которые в течение определенного времени дают научному сообществу модель постановки проблем и их решений».

Несмотря на современные различные понимания парадигмы, под ней чаще всего понимают модель научной деятельности, совокупность теоретических стандартов, методологических норм, убеждений, ценностей, принятых научным сообществом, общепринятые образцы (схемы) решения научных задач. Наличие парадигмы является признаком сформировавшейся современной науки[7] [8], она обеспечивает базис, на котором выстраиваются все остальные построения и заключения, оформляет как представление и интерпретацию проблем, так и их решения[9]. Этим объясняется значение парадигмы в объединении членов научного сообщества.

Термин парадигма активно употребляется в последние годы и в криминалистике, причем значительно чаще, нежели такие «родственные» ему термины как исследовательская программа (И. Лакатос), исследовательская традиция (Л. Лаудан), научный дискурс (М. Фуко), темы (Дж. Холтон) и т.д.

О парадигме в криминалистике говорили Р.С. Белкин[10], Н И. Вытовтова[11], А.Е. Гучок[12], В.Д. Корма[13], И.Т. Кри- вошеин1, В.А. Образцов[14] [15] [16], В.Ю. Толстолуцкий[17], А.В. Шмонин[18], Е.Е. Центров[19] и многие другие. Важно отметить, что общую теорию криминалистики в ходе методологического анализа также часто называют ее парадигмой[20]. Р.С. Белкин определение предмета криминалистики рассматривал как «выражение принятой научной парадигмы»[21].

Е1роцесс смены парадигм характеризует завершение периода нормальной науки, ее нахождение в состоянии кризиса и научной революции. Как только старая парадигма перестает объяснять и решать новые проблемы (аномалии с ее позиции), число которых увеличивается, она становится тормозом развития науки. Е1ытаясь спасти старую парадигму, ее сторонники делают все большее количество фундаментальных поправок, дополнений и допущений, зачастую взаимопротиво- речащих. Это приводит к росту неудовлетворенности такой парадигмой, ее объяснительными и прогностическими возможностями.

Однако сами по себе кризисные явления (проблемы, аномалии, головоломки) и неудовлетворенность имеющейся парадигмой автоматически не приводят к отказу от нее. Необходимо наличие новой конкурентной парадигмы. Такая новая теория-парадигма не выводится из старой, а рождается из широкого контекста, образуемого культурой, философией, социальными, политическими, экономическими и т.п. обстоятельствами той или иной исторической эпохи1.

Конфликт парадигм - это, прежде всего, конфликт разных систем ценностей, разных способов решения задач-головоломок, разных способов измерения и наблюдения явлений, разных практик, а не только разных картин мира[22] [23]. Переход от старой парадигмы к новой («научная революция») приводит к ломке старых понятий, представлений, теоретических схем и т. д.[24] Замена парадигм существенным образом затрагивает и социальную структуру науки, профессиональные карьеры авторитетов науки, их дальнейшее положение в научной иерархии и т.п.

В современной криминалистике имеет место недооценка выяснения методологических установок исследователя при анализе его позиции по тому или иному вопросу, при интерпретации полученных им результатов исследования. Так, по мнению А.Г. Филиппова, в криминалистических дискуссиях «излагать ... методологическую позицию автора в принципе нет необходимости»[25].

Выбор ученым методологической позиции носит свободный (личностный) характер и опирается на его потребности, цели, ценности, нормы поведения в обществе, представления о природе исследуемого объекта, сложившиеся образцы, традиции, стереотипы, моду и т.п. Любые методологические подходы в познании действительности являются отображением его культурно-исторической позиции.

Однако выбранные исследователем методологические установки оказывают существенное влияние на процесс и результат его познания, на способы постановки и решения им научных проблем.

Н.И. Вытовтова совершенно верно отмечает, что «рассмотрение одного и того же объекта с разных методологических позиций дает различное знание о нем. Без знания методологической парадигмы автора невозможно правильно понять его позицию, теорию, оценить ее логичность и обоснованность»1 .

В теории познания даже введен термин «когнитивная система отсчета», в содержание которого включаются характеристики познающего субъекта[26] [27]. Субъект научного познания играет активную роль не только в формировании определенной конфигурации условий познания, но и в решении вопроса о том, что познается (содержания предмета познания), что является результатом определенного когнитивного решения субъекта[28].

Любое исследование осуществляется в рамках конкретной парадигмы, направления, школы, с применением определенного понятийного аппарата, системы неявно или явно принятых конвенций, способов репрезентации, моделирования, а также принципов интерпретации, понимания и объяснения[29]. Избранная методология исследования выступает важнейшей предпосылкой дальнейших результатов. Многообразие различных познавательных позиций обусловливает многообразие результатов познавательной деятельности.

Как и все остальное человечество, ученые придерживаются определенных взглядов, образующих их мировоззренческую систему, и эти взгляды привносятся в каждую исследовательскую ситуацию[30]. Философские посылки или политические взгляды могут существенно искажать интерпретацию наблюдаемых фактов[31].

Отражением кризиса современной отечественной криминалистики является противостояние между естественно-научной и гуманитарной (гуманистической) методологиями. Дело в том, что криминалистика состоит из относительно самостоятельных компонентов различного знания (естественнонаучного и общественно-гуманитарного) вследствие чего она занимает особое место в научном ландшафте - на стыке естественных и общественно-гуманитарных наук. Такое положение криминалистической науки порождает ряд ее проблем, прежде всего связанных с определением ее природы, предмета, объектов исследования, методов исследования, взаимосвязей и взаимоотношений с другими науками и т.п.

Двойственная природа отечественной криминалистики - естественно-научная и общественно-гуманитарная - накладывает отпечаток на противоречивость ее методологии.

Как справедливо отмечает Л.А. Микешина, «существует два основных вида (типа) когнитивных практик: первый - по образу и подобию естественных, «строгих» наук; второй берет за образцы гуманитарные и художественные формы мышления, все богатство практик экзистенциально-антропологической традиции»1.

И.Т. Кривошеин обоснованно заявляет, что, «начиная с Г. Гросса, в ряду проблем, определяющих научно-мировоззренческий профиль криминалистики, особо важной являлась задача задействования и обустройства взаимосвязи с естественноприродной и гуманитарной методологией. В результате преобладания в криминалистике естественно-природной методологии и неразвитости гуманитарной методологии знание о субъект-субъектных отношениях и связях, о внутреннем мире человека оставляли желать лучшего. Этот огромный пласт криминалистически значимых потенциальных знаний до настоящего времени еще ждет своего Ганса Гросса»[32] [33].

По справедливому замечанию С.И Дудника и В.М. Кам- нева, «в силу своей сциентистской природы советский марксизм старательно игнорировал принятое в европейской науке разделение наук “о природе” и “наук о духе”»[34]. «Привычная для «наук о природе» формально-логическая схема, согласно которой сознание отражает смыслы и значения, принадлежащие самому предмету, в области «наук о духе» работает далеко не всегда. Более того, проекция этой схемы в область гуманитарного познания дает самые печальные результаты, так как в перспективе приводит к полному уничтожению всего многообразия феноменов культуры, постепенно сводя их к соответствующим материальным субстратам»1.

С момента возникновения криминалистики как самостоятельной области научного знания в ней получила главное развитие линия, ориентированная на естественные, а не общественные науки. Как верно отмечает Г. Малевски, «криминалистика зарождалась как дисциплина, привлекающая и адаптирующая достижения (методы и средства) естественных и технических наук для потребностей процесса раскрытия и расследования преступлений»[35] [36]. В то время именно методы естественных и технических наук объявлялись единственно научными.

Проблема становления естественно-научной парадигмы криминалистики особенно четко отражена в работах Г. Гросса, для которого характерна ориентация на естественные науки как на образец «научности».

Г. Гросс, в частности, утверждал, что «криминалистика должна идти своей собственной дорогой, и соответственно ее природе этот путь носит характер естественнонаучный»[37], «естественнонаучно и только естественнонаучно нужно подходить к образованию отдельных доказательств»[38]. Говоря о связи криминалистики с уголовным правом, Г. Гросс отмечал: «Если рассматривать криминалистику как составную часть уголовного права, то криминалистика свои естественнонаучные методы должна внести и в уголовное право, другой вопрос, будут ли ей это на пользу или в ущерб. Но если криминалистика не входит в уголовное право, как интегрирующая часть, то оно должно предоставить ее собственным методам развития и те выводы, которые добыты криминалистикой, и ценность их не могут быть отрицаемы уголовной юриспруденцией»[39].

Именно благодаря союзу с естественными науками криминалистика в конце XIX столетия вышла в центр общественного внимания, а естественно-научная парадигма была исторически первой в криминалистике. Взяв за образец естественнонаучный эксперимент, криминалисты конца XIX - начала XX вв. перенесли основные требования к экспериментальному методу в криминалистику, оттеснив казуистику.

Таким образом, нацеленная на применение строгих и точных научных методов к исследованию познавательных процессов, криминалистика на первоначальном этапе своего развития строилась по образу и подобию естественных наук, на основе гипотетико-дедуктивной модели, обеспечивающей возможность экспериментальной проверки гипотез относительно криминалистической деятельности.

На тот период времени естественно-научная парадигма позволила обосновать самостоятельность криминалистики как науки, отвоевать ей собственное место среди других наук, сформулировать методологические установки, обобщить накопленные знания, сформировать собственную научную доктрину и категориальный аппарат, определить задачи исследований, описывать наблюдаемые процессы и т.п.

I. Fejes отмечает: «Одна из главных причин, почему криминалистика появилась, была потребность применять достижения естественных и технических наук в уголовном процессе. Использование естественных наук также влияло на внутреннюю структуру криминалистики. Подразделение криминалистики на тактику и технику главным образом основано на факте, что тактика преимущественно опирается на общественные науки, в то время как техника опирается на естественные и технические науки»1.

Г.Ю. Манне писал в 1921 г.: «В виду теснейшей связи криминалистики с уголовным судопроизводством, необходимости знания преподавателем норм материального уголовного права и отдельных вопросов, изучаемых уголовной социологией, желательно преподавание криминалистики юристами»[40] [41]. «Но это, разумеется, не значит, что им должна принадлежать монополия преподавания этого предмета. Вся литература по криминалистике свидетельствует о том, какие большие заслу-

ги принадлежат медикам и естественникам по разработке вопросов техники расследования преступлений»1. «Ввиду большого разнообразия вопросов, составляющих содержание криминалистики, преподавание ее с успехом может быть разделено между двумя преподавателями - юристом и медиком или юристом и естественником. Такое деление следует признать даже желательным»[42] [43]. Г.Ю. Манне отмечал в 1921 г., что «не следует также забывать того, что при разработке вопросов криминалистики приходится пользоваться методами естественных наук»[44].

Понимание криминалистики А.М. Кайтером также во многом было обусловлено его ярко выраженным естественно-научным подходом к ней[45]. В 1959 г. А.М. Кайтер издал статью о том, что следует понимать под криминалистикой[46]. А.М. Кайтер отмечал, что «криминалистическая техника характеризует современное расследование преступлений, представляя собой собственно научную часть расследования преступления, которая посредством исследовательской работы непрерывно развивается, тогда как криминалистическая тактика содержит преимущественно познание, основанное на опыте, связанное с «правильным использованием» имеющихся в распоряжении средств[47].

Отмечая тесную связь с уголовно-процессуальной теорией, Г.Ю. Манне[48] и Е.У. Зицер[49] подчеркивали естественно-научный характер криминалистики[50], а также ее тесную связь с уголовно-процессуальной теорией[51].

В 50-х годах представление о природе криминалистики начало меняться коренным образом. Она стала рассматриваться как правовая наука, что сразу отразилось и на ее методологических воззрениях1. С обоснованием этой концепции выступили А.И. Винберг, С.П. Митричев[52] [53], В.Г. Танасевич[54] и другие ученые.

В 1951 г. П.И. Тарасов-Родионов сформулировал позицию о правовой природе криминалистики, но обратил особое внимание на наличие у нее «второго направления», которое носит технический, а не правовой характер. Он, в частности, указал следующее: «Продолжающийся еще и в настоящее время спор о природе науки советской криминалистики объясняется в известной мере наличием в этой науке двух направлений, что игнорируют не только процессуалисты, но и часть криминалистов. Первым и основным в науке советской криминалистики является направление о раскрытии и расследовании преступлений. В этой своей основной части советская криминалистика является правовой наукой, вооружающей следователя в его почетной и ответственной работе по борьбе с преступностью. Но в советской криминалистике есть и второе направление - о методах исследования отдельных видов вещественных доказательств, причем эти исследования производятся на основе переработанных и приспособленных в этих целях данных естественных и технических наук. Это второе направление науки советской криминалистики носит технический, а не правовой характер, поскольку оно связано не с непосредственной деятельностью следователя, носящей правовой характер, а с деятельностью эксперта-специалиста, дающего заключение по тем или иным поставленным перед ним следователем или судом вопросам, требующим для своего разрешения специальных познаний в области переработанных в целях борьбы с преступностью данных естественных и технических наук. Второе направление советской криминалистики чрезвычайно тесно связано с первым, основным направлением науки советской криминалистики, но оно носит подсобный характер»[55]. Однако его точка зрения была подвергнута критике.

Примечательно, что взгляды Р.С. Белкина на природу криминалистики претерпевали существенное развитие: от ее рассмотрения как юридической (правовой) науки1 до признания ее интегральной[56] [57] и синтетической природы[58]. Это изменение взглядов происходило в результате переосмысления Р.С. Белкиным качественной характеристики «знаний из области естественных и технических наук», «их инородности» и т.п.[59] К слову, Р.С. Белкин также отмечал, что криминалистика и особенно такие ее разделы, как тактика и методика расследования, в сущности своей есть не что иное, как правила научной организации труда следователя в специфических условиях производства расследования по уголовным делам[60].

В.Я. Колдин считает, что наука криминалистика имеет «сложный естественно-гуманитарный профиль и в силу своей природы призвана служить проводником естественно-технических знаний в правоприменении и быть базовой наукой, обеспечивающей его технологический уровень»[61].

Вопрос о том, какова природа криминалистики долгое время оставался и продолжает оставаться одним из самых дискуссионных в теории отечественной криминалистики[62].

В разные периоды времени криминалистика трактовалась как техническая (естественно-научная), дуалистическая (технико-юридическая), сугубо юридическая или синтетическая наука. Господствующим в современной отечественной криминалистике является мнение о ее правовой (юридической) природе. Важно отметить, что, признавая криминалистику юридической наукой, криминалисты признают, что существенная часть криминалистических знаний «формируется с использованием данных естественных и технических наук, что находит довольно яркое отражение в самостоятельном разделе этой науки - «криминалистическая техника»1.

Если отбросить устаревшие идеолого-политические декларации (или заклинания) о применении в криминалистике диалектического материализма, становится очевидным следующий парадокс отечественной криминалистики.

Позиционируя себя в качестве социогуманитарной (общественной) науки юридического профиля, включающей в свой состав существенную часть естественно-научного знания, российская криминалистика всегда стремилась быть похожей на естественные науки с их четкими и общепризнанными стандартами научности. Это проявлялось в частности в том, что даже в криминалистической тактике и методике использовались преимущественно такие элементы естественно-научной парадигмы как нацеленность на познание законов (закономерностей), количественный анализ, эксперименты, опросы и т.п.

Изложенное и предоставило повод А.С. Александрову обвинить современную криминалистику в том, что «она навязала специальности 12.00.09 чуждое юристам естественно-научное мировоззрение»[63] [64].

Декларируя стремление преодолеть позитивизм буржуазной науки, советская криминалистика использовала для этого господствующую в стране идеологию диалектического материализма. Диалектический метод широко применялся для обоснования прогрессивного развития советской криминалистики, а также для формирования ее общей теории.

Однако, по словам К. Поппера, диалектика настолько расплывчата и растяжима, что может истолковать и разъяснить любое развитие, не опасаясь опровержения будущим опытом[65]. Отмежевываясь от позитивизма и декларируя приверженность диалектическому материализму, советская и постсоветская криминалистики при проведении конкретных исследований во многом оставались под влиянием научных стандартов позитивистской парадигмы.

Хотя естествознание и обществознание рассматриваются как две ветви «единого древа познания», между ними отмечается наличие глубоких различий.

Широко известны заявления представителей естествознания о том, что есть только одна наука - физика, а все остальное - собирание марок (Э. Резерфорд), что науки бывают естественные, неестественные и противоестественные (П. Ландау), что существует только то, что можно измерить (М. Планк) и т.п.

Противопоставление наук о культуре (обществознание) и наук о природе (естествознание) обострилось с конца XIX века (В. Дильтей, Г. Риккерт. В. Виндельбанд, М. Вебер, А. Щюц и др.). Исследователями обосновывалась принципиальная специфика объекта естественных наук (природная реальность) в отличие от объекта познания обществоведения (социокультурная реальность). В частности, отмечалось, что естественные науки направлены на установление общего закона, тогда как общественные науки - на познание частного (индивидуального); естественные науки относятся к номотетическим, а гуманитарные - к идеографическим наукам; естественные науки призваны давать объяснение изучаемой природной реальности, а общественно-гуманитарные науки направлены на постижение смысла в актах понимания, переживания, истолкования и т.п.

Как отмечает Е.В. Пахонина, «современное эпистемологическое осмысление гуманитарного типа научного познания показывает, что оно имеет собственную структуру, методологию, специфику. Гуманитарный тип научного познания связан с ценностно-мировоззренческими установками, убеждениями, предпочтениями познающего субъекта и принципиально до конца не подлежит стандартизации без нанесения вреда, разрушения изучаемого объекта. Основными принципами гуманитарного научного мышления можно считать историзм, целостность, диалогизм, контекстуальность, зависимость способа представления и объяснения изучаемого явления от позиции и ценностей познающего субъекта»[66].

По словам Л.А. Микешиной, «современная эпистемология предполагает обращение к изучению опыта гуманитарных наук, открывающих иные, чем в естествознании, когнитивные структуры, «позволяющие упорядочивать знания о мире, не обращаясь к предельной степени абстракциям и формализованным построениям, сохраняя тесную связь с миром, языком, культурой и познающим человеком»2.

Т.Д. Марцинковская и А.В. Юревич, обсуждая достоинства гуманитарной парадигмы, отмечали, что она позволяет рассмотреть духовное начало, посмотреть на человека не только как на продукт природы, но и как результат воздействия культуры, жизни в обществе1.

Между представителями естествознания и обществозна- ния перманентно продолжается спор относительно возможности или недопустимости использования естественнонаучных методов в сфере обществознания, который не завершен до настоящего времени.

В нынешней криминалистической технике господствует естественно-научная парадигма, характеризующаяся четкими и общеобязательными моделями (образцами) постановки и решения проблем. Тогда как в криминалистической тактике и криминалистической методике, представляющих собой преимущественно социально-гуманитарные области знания, отсутствует какая-либо единая парадигма, сосуществуют различные конкурирующие парадигмы, а также вненаучные и псевдонаучные практики на основе «здравого смысла», которые могут быть отнесены к гуманитарной парадигме.

Ю.С. Любимов, подчеркивая, что «судебная экспертиза» среди научных специальностей отнесена в России к юридическим наукам, отмечает трудности в работе у тех юристов, которые переквалифицируются в судебных экспертов, поскольку юристы «не имеют базовых знаний в различных отраслях науки и техники, которые приобретаются ими только через несколько лет практической работы. Однако и в этом случае даже в традиционных криминалистических экспертизах объекты вещной обстановки места преступления, изготовленные, например, с помощью нанотехнологий, недоступны им для изучения в связи с отсутствием систематического базового профильного образования[67] [68].

Если в отечественной криминалистике эти различия замалчивались или маскировались диалектической фразеологией, то естественно-научный характер криминалистической техники всегда четко и однозначно подчеркивался, например, немецкими криминалистами.

Современные немецкие исследователи признают гуманитарный характер криминалистики, однако отмечают наличие у нее высокой интегрированной доли естественно-технических познаний1, что свидетельствует о гетерогенности криминалистики[69] [70] и затрудняет ее однозначное распределение в классификации наук[71].

Для немецких криминалистов наибольшее значение имеет не спор о правовой природе криминалистики, а ее наличие в составе многослойной системы «уголовных наук (Kriminalwis- senschafiten)», в которую входят те дисциплины, которые последовательно концентрируются на преступлениях и борьбе с ними[72], в той или иной форме занимаются криминальной деятельностью человека[73], преступным поведением людей[74], причинами и формами проявления преступлений, а также борьбой с ними[75], объяснением, расследованием, предупреждением и репрессией криминального человеческого поведения[76].

Подавляющее большинство немецких исследователей относят криминалистику к числу неюридических (nichtjuristische) уголовных наук[77].

Хотя отдельные исследователи признают криминалистику правовой (юридической) наукой1.

Критикуя эту точку зрения, Р. Бертель указывает, что фокусирование на юриспруденции для криминалистической практики является неправильным шагом, поскольку ни криминалистика в целом, ни какая-либо из ее частей не могут быть сведены только к применению права; криминалистика есть нечто большее, чем применение права[78] [79] [80]. В связи с этим Р. Бертель даже ставит под сомнение возможность занятия профессорско-преподавательских должностей по криминалистике в Немецком институте полиции только юристами[81].

М. Клинк и С. Кордус также отмечают, что в уголовном процессе перед юридической задачей всегда стоит криминалистическая задача, вид и способ исполнения которой решающим образом определяют исход дела[82].

Р. Аккерманы, К. Користка, Р. Леонхардт, Р. Ниссе и И. Вирт считают, что классификация уголовных наук на юридические и неюридические хотя и является не вредной, но слишком безапелляционной и неадекватной, а потому признается ими излишней[83].

Интерес представляет то обстоятельство, что большинство немецких криминалистов вместо слов «криминалистическая техника» чаще используют такие термины как «естественно-научно-техническая криминалистика» или «естественно-научная криминалистика», которые более точно отражают содержание этой части криминалистики.

Р. Аккерманы, К. Користка, Р. Леонхардт, Р. Ниссе и И. Вирт под криминалистической техникой (естественно-научно-технической криминалистикой) понимают совокупность естественно-научных и технических средств, методов и способов, применяемых для представления доказательств в ходе раскрытия, расследования и предотвращения преступлений и других криминалистически релевантных событий1. В рамках характеристики криминалистики как гуманитарной науки естественно- научно-техническая криминалистика выполняет вспомогательную, посредническую функцию между первичной задачей раскрытия и предотвращения преступлений и вторичными естественно-научно и технически ориентированными вспомогательными средствами выполнения этой задачи[84] [85].

В широком понимании к предмету криминалистической техники названные исследователи относят совокупность естественно-научно-технических выводов и методов, а также базирующихся на них технических средств и приемов, направленных на поиск, обеспечение сохранности и использование следов, которые применяются для представления доказательств в целях выявления, раскрытия и предупреждения преступлений и других криминалистически релевантных событий.

Р. Аккерманн, К. Користка, Р. Леонхардт, Р. Ниссе и И. Вирт отмечают, что криминалистическая техника как первая специальная область криминалистики должна иметь собственную теорию и методологию - «Теоретические основы криминалистической техники». Эта система знаний должна основываться на теории и методологии Общей криминалистики с углублением этих знаний с естественно-научной точки зрения[86].

В свою очередь, тактический способ действия описывается немецкими криминалистами с использованием таких слов как «правильный и целесообразный», «психологический и процессосберегающий», «планомерный», «рациональный, логический, продуманный и последовательный», «достаточно обоснованный и рациональный», «упорядоченный» и т.п. Так, В.-Д. Бро- даг под криминалистической тактикой (тактико-логической криминалистикой) понимает умелые, логически верные и последовательные действия (образ действий) в борьбе с преступлениями[87].

По мнению Р. Вайманна, криминалистическая тактика - это планомерные и ориентированные на отдельный случай действия криминалиста при конкретных преступлениях. Это результат размышлений (о том), каким должен быть тактический подход1.

X. Клагес полагает, что криминалистическая тактика есть учение о рациональном, экономичном, психологически целесообразном применении методов и средств, а также использовании знаний (накопленного опыта) с целью эффективной борьбы с преступностью[88] [89].

X. Мейер, Л. Вольф и Р. Мюллер под криминалистической тактикой понимают плановый, целесообразный, ориентированный на цель (целенаправленный) образ действий[90].

Р. Аккерманы отмечает, что под криминалистической тактикой следует понимать не просто тактически умные (продуманные) и целесообразные действия при расследовании преступлений, но и задачи, методы и способы действий при выполнении криминалистической или полицейской задачи[91]. Криминалистическая тактика - это раздел криминалистики, который представляет собой учение о теоретических основах и практическом воплощении накопленного опыта (научных выводов), методов и приемов подготовки, проведения и использования открытых и скрытых следственных действий и мероприятий для получения, прежде всего, вытекающих из процессов восприятия следственных и относящихся к получению доказательств познаний. Она определяет допустимые законом, целесообразные и последовательные способы действий с учетом своеобразия обстоятельств дела, использует накопленный опыт выявления, раскрытия и предотвращения преступлений и развивает его дальше[92].

Профессор криминалистики из Словении Д. Мавер отмечает увеличивающийся раскол между антропологически-ори- ентируемым уголовным расследованием (anthropologically- oriented criminal investigation), куда входит тактика и методика, и криминалистикой (criminalistics, кримтехникой), которая, в качестве судебной науки становится все более и более автономной1.

Позитивизм англо-американской науки привел к тому, что для англо-американской криминалистики характерно «раздвоение» в российком понимании единой криминалистики на две самостоятельные полукриминалистики: 1) естественно-научную криминалистику (criminalistics) в составе судебной науки (аналог российской криминалистической техники и судебной экспертологии) и 2) социогуманитарный вариант криминалистики в виде такой дисциплины как «уголовное расследование (criminal investigation), напоминающий российскую криминалистическую тактику и методику.

Как отмечает Американская Академия судебных наук (American Academy of Forensic Sciences, AAFS), хотя термин криминалистика часто используется в литературе как синоним термина судебная наука (forensic science), криминалистика является отдельной дисциплиной, существующей наряду с другими дисциплинами под патронажем судебной науки.

Согласно американскому Правлению криминалистики (American Board of Criminalistics[93] [94]), криминалистика - это наука и профессиональная деятельность, связанная с выявлением, собиранием, идентификацией, индивидуализацией и интерпретацией вещественных доказательств и использованием научных методов (методов технических и естественных наук) к вопросам права, в том числе и в уголовных делах.

Термин «forensic science (судебная наука)» охватывает широкий диапазон дисциплин, каждая из которых имеет собственную практику, методы, методологии, надежность (достоверность), коэффициент погрешности и т.п.[95] Общее, что их объединяет в рамках «судебной науки» - это следование научному методу (scientific method), приверженность основным научным принципам (наблюдение, эксперимент, научная теория и ее проверка, репликация (повторное исследование) и т.п.)1, хотя уровень научного развития отдельных отраслей судебной науки сильно отличается.

Соответственно, парадигма американской судебной науки, включающей в свой состав и criminalistics, отождествляется с естественно-научной парадигмой, a criminal investigation - с гуманитарной (антропологической) парадигмой.

К числу основных характеристик естественно-научной парадигмы в криминалистике могут быть отнесены следующие: 1) определение предмета и границ криминалистики по образу и подобию естественных наук; 2) субъектно-объектное видение мира и его познания; 3) цель познания - установление законов (закономерностей), ориентация на объяснение изучаемых феноменов; 4) приоритет количественных и экспериментальных методов исследования; 5) преимущественно казуальное объяснение предмета криминалистики и изучаемых ею феноменов; 6) нацеленность на получение знания, отвечающего критериям объективности, универсальности и воспроизводимости и т.п.

Как отмечает Р.А. Зобов, сила и слабость науки заключается в том, что она концентрирует внимание на законах и закономерностях, т.е. на совокупностях всеобщих, необходимых, устойчивых и повторяющихся связей и отношений, тогда как все, что лежит за их пределами, т.е. явления неповторимые, уникальные, не воспроизводимые интересуют ученых в гораздо меньшей степени[96] [97]. Соответственно, чем более общий характер носят установленные наукой законы, тем более упрощенные модели действительных зависимостей (закономерностей) они представляют.

Получается, что наука работает не с реальностью как таковой, а с трансформированной реальностью, удерживающей одну или несколько граней действительности[98], тогда как стремление выработать более адекватное представление о действительности предполагает учет и других ее граней, от которых ранее выгодно было отказаться1.

Несложно проследить влияние естественно-научной парадигмы на формирование Р.С. Белкиным определения криминалистики. Так, в 1967 г. Р.С. Белкиным и Ю.И. Краснобаевым было предложено «принципиально новое» определение криминалистики как науки о закономерностях возникновения судебных доказательств и закономерностях их обнаружения, исследования, оценки и использования[99] [100].

Указанные авторы опирались на положения тогдашнего науковедения о том, что предмет криминалистики, как и любой другой науки, должен указывать на изучаемые данной наукой свойственные ей специфические закономерности, тогда как средства, приемы и методы работы с доказательствами являются результатом проявления изучаемых криминалистикой закономерностей[101].

Как признавал сам Р.С. Белкин, одно из первых определений предмета криминалистики, сформулированное им на основе новых представлений о предмете науки вообще, не содержало указания на средства и методы судебного исследования, как на элемент предмета криминалистики[102].

В результате проведенных дискуссий и анализа ранее данных им определений предмета криминалистики Р.С. Белкин в 1997 г. сформулировал следующее определение: «Криминалистика - наука о закономерностях механизма преступления, возникновения информации о преступлении и его участниках, собирания, исследования, оценки и использования доказательств и основанных на познании этих закономерностей специальных средствах и методах судебного исследования и предотвращения преступлений”[103].

По словам Н.П. Яблокова, основная идея определения Р.С. Белкина сводилась к тому, что криминалистика - это наука, изучающая специфические закономерности и на этой основе разрабатывающая методы, приемы и средства расследования преступлений, что было положительно воспринято большинством криминалистов1.

Как отмечал Р.С. Белкин, на базе познания закономерностей объективной действительности осуществляется служебная функция криминалистики - разработка этой наукой средств и методов судебного исследования и предотвращения преступлений. Эти криминалистические средства и методы борьбы с преступностью представляют собой вторую часть предмета криминалистической науки и выступают как объект познания и результат криминалистических научных изысканий[104] [105].

Логика рассуждений Р.С. Белкина следующая: криминалистические приемы и средства вторичны по отношению к законам криминалистики, а последние вторичны по отношению к объективным закономерностям действительности. Соответственно «указание на приемы и средства не может занимать первое место в определении предмета науки, которое должно обязательно конструироваться по принципу структурного соответствия отображения отображаемому»[106]. «С точки зрения субординации, на первом месте стоят законы науки, которые обусловливают приемы, методы и средства, а не наоборот, и это совершенно правильно»[107].

Таким образом, именно закономерности объявлялись в криминалистике основой разработки криминалистических рекомендаций, адресованных практике. Тем самым у части исследователей складывалось мнение о том, что итогом (результатом) познания предмета криминалистики выступают закономерности ее предмета, а не криминалистические рекомендации (методы, приемы, средства). Соответственно, оправдывалась активная разработка преимущественно теоретических проблем криминалистики, обусловивших определенный отход криминалистических исследований от сугубо прагматичных целей.

Однако не все ученые-криминалисты относили закономерности к предмету криминалистики. Так, А.Н. Васильев считал, что определение Р.С. Белкина не раскрывает природы криминалистики, базирующейся на творческом использовании естественных и технических наук, а также не упоминает о конкретном назначении криминалистики. А.И. Винберг, признавая, что некоторые закономерности объективной действительности являются предметом криминалистики, возражал против их упоминания в определении предмета криминалистической науки1. В.Я. Колдин обосновано подвергал критике теоретическую модель отечественной криминалистики, в которой в отличие от сугубо прагматических европейских моделей, успешно обслуживающих деятельность по раскрытию, расследованию преступлений, наиболее интенсивное развитие получили атрибуты науковедения и фундаментальной науки[108] [109].

А.В. Дулов справедливо обращает внимание на то, что криминалистика должна изучать не только закономерности, но и различные зависимости, случайные, спонтанные явления[110]. Г.А Зорин к предмету криминалистики также относит и парадоксы[111].

Произошедший в последние годы в отечественной науке сдвиг в изменении норм и идеалов современного научного исследования, не мог не отразиться на изменении представлений о предмете отечественной криминалистики. Прежде всего, речь идет о распространении в криминалистике (как и в любой другой сфере научного познания) идеи неизбежности плюрализма истин. Поскольку любое событие, явление, любой предмет имеют много сторон, граней, аспектов, то соответственно в познании мы можем подойти к предмету исследования, взяв его в том или ином аспекте[112]. Любой интересующий предмет допускает множество разных подходов, а разным подходам соответствуют не только разные схемы исследования и «логики», но и суждения по поводу «основ» тоже приобретают множественный характер[113].

Кроме того, наука окончательно превращается в совокупность передовых технологий, позволяющих проводить исследования, направленные на решение актуальных задач1. Е.В. Балац- кий справедливо отмечает, что «сегодня мир отторгает «пассивное», абстрактное знание, и все больше требует технологического знания и конкретных навыков, которые могут быть использованы для дальнейшей созидательной деятельности[114] [115].

Происходит изменение статуса знания: старый идеал - служение знанию ради истины - теряет свою значимость, определяющим становится утилитарно-прагматический подход[116]. С этих позиций главное в криминалистике - это то, что непосредственно востребовано и используется практикой, т.е. криминалистические методы, приемы и средства. При этом речь должна идти не только об их разработке, но и обеспечении их внедрения в практическую деятельность правоохранительных органов.

Способность криминалистики, как науки, успешно решать возникающие практические и теоретические проблемы характеризует её эвристический потенциал, творческую роль и интеллектуальную продуктивность, тогда как способность криминалистики обеспечивать внедрение ее «продуктов» в практическую деятельность правоохранительных органов выступает необходимым условием эффективных изменений практики раскрытия и расследования преступлений.

Важно наконец-то осознать, что теоретические знания должны рассматриваться не как основа, а как средство, обеспечивающее дальнейшее решение прикладных проблем практики. Таким образом, познание закономерностей криминалистики не может рассматриваться как конечный результат криминалистических исследований, а лишь как средство, обеспечивающее решение возникающих задач практики, как способ, обеспечивающий научную разработку эффективного криминалистического арсенала в условиях отсутствия ранее известных средств решения практических криминалистических задач.

Соответственно, криминалистическое знание, отражающее закономерности предмета криминалистики, изменяет свой статус: вместо основы оно обретает статус знания, обеспечивающего разработку и совершенствование криминалистического арсенала средств борьбы с преступностью. Исследователи должны выйти из тупика созерцательного подхода к криминалистике, выводя ее на путь жесткой прагматической (предметно-технологической) ориентации, проявляющейся в требовании от криминалистики быть источником эффективных изменений практики раскрытия и расследования преступлений.

Очевидно, что практических работников, занимающихся раскрытием и расследованием преступлений, в большей степени интересует не объективное представление о мире, знание его законов и закономерностей, а технологическое решение возникающих в их повседневной деятельности практических криминалистических задач. Поэтому криминалистические методы, приемы и средства приобретают в настоящее время статус фундаментального знания, непосредственное использование которого способно целенаправленно изменять содержание практической деятельности по раскрытию, расследованию и предупреждению преступлений. Неслучайно в качестве неизменной цели криминалистики Г. Гросс всегда называл «практическую» цель[117].

В свою очередь, к признакам гуманитарной (герменевтической) парадигмы могут быть отнесены такие как 1) постоянная включенность субъекта (человека) в предмет социально-гуманитарного познания, доминирование субъект-субъект- ных отношений; 2) отказ от культа эмпирических методов; 3) ориентация на понимание изучаемых феноменов; 4) нацеленность на познание частного, индивидуального; 5) признание важности интуиции и «здравого смысла» исследователя; 6) возможность обобщений и типизаций на основе изучения частных случаев; 7) изучение культурного и другого «жизненного» контекста исследуемой личности; 8) особое внимание к проблеме языка, смысла, значения, коммуникации и т.п.; 9) распространение качественных методов изучения и т.д.

Так, герменевтический метод рассматривается как универсальный метод гуманитарного познания, а понимание и интерпретация - основные понятия герменевтики.

Немецкие криминалисты Э. Кубе и М. Шрайбер отмечают необходимость использования герменевтики для развития криминалистического учения о преступном деянии, толкования различных компонентов в процессе следственной деятельности, распознания специфической смысловой формы (расшифровки) «текста следов»1. В свою очередь, А. Форкер в качестве самостоятельного раздела криминалистики выделяет «Криминалистическую герменевтику»[118] [119].

В отличие от естествознания в социогуманитарных дисциплинах теории проявляют себя не как однозначные объяснении реальности, а как ее интерпретации (что показано К. Поппером и др.), которые могут быть более или менее удачными, но неверными быть не могут[120]. Изложенное должно стимулировать разработку как можно большего числа криминалистических теорий в криминалистике, относящихся к его социогу- манитарному знанию.

Однако отечественная криминалистика была и продолжает оставаться нацеленной на распространение преимущественно естественно-научных стандартов проведения исследований на область межличностных взаимоотношений, которые не привели, однако, к получению таких же точных, однозначных и воспроизводимых в последующем результатам как, например, в криминалистической технике. Да и в той существует немало проблем, связанных с определением степени точности и погрешности (возможной ошибочности) сравнительных методов, источников потенциальной субъективной предвзятости экспертов при интерпретации и т.п.

Классические естественно-научные методы познания имеют существенные ограничения при исследовании человеческих проблем, олицетворяя собой традиции абстрактно-гносеологической, рассудочно-рациональной деятельности, в которой реальный целостный (эмпирический) субъект заменен неким гносеологическим субъектом. Как подчеркивал Диль- тей, «в жилах познающего субъекта, какого конструируют Локк, Юм и Кант, течет не настоящая кровь, а разжиженный сок разума в виде чисто мыслительной деятельности»1. Кроме того, познание не сводится к «холодной рациональности», а характеризуется аффектами и эмоциями, иррациональным поведением[121] [122].

Как обоснованно констатирует В.В. Знаков, «решения моральных дилемм, конфликтов, спорных политических вопросов чаще основываются на чувствах, переживаниях, социальных представлениях, на опыте людей, чем на достоверных научных знаниях»[123]. Герменевтическая (антропологическая) парадигма позволяет рассматривать человека в целостности и единстве его когнитивных, социальных и культурно-нравственных аспектов бытия, мышления и деятельности, учитывать цели, ценности, нормы и чувства, разделяемые отдельными личностями и различными социальными группами.

Обнаружив ограниченность использования жестких естественно-научных (позитивистских) процедур, отечественная криминалистика, тем не менее, не встала на путь активного освоения качественных методов (процедур и методик), а также интеграции в криминалистические исследования качественного и количественного подходов. В ней по-прежнему отдается предпочтение экспериментальным, опросным и т.п. количественным стратегиям исследования. При этом попытки использования репрезентативных выборок, вычисления коэффициентов корреляции, применения математических процедур и т.п. к исследованию межличностных (субъект-субъектных) отношений в криминалистике часто выглядят как имитация исследовательской деятельности, характерной для естествознания.

Освоение криминалистами принципов гуманитарной парадигмы и избавление от представлений об исключительной ценности познания закономерностей способно восстановить доверие отечественной криминалистики и к так называемому казуистически-прагматическому методу, заключающемуся в качественной оценке единичных случаев1. В современных условиях эта исследовательская стратегия (методология) также называется «case study» и основана на детальном изучении одного или нескольких случаев посредством множественной интерпретации, что позволяет раскрывать содержание глубинных процессов и учитывать новые тенденции развития[124] [125].

Метод case-study исходит из предположения, что знание о каком-либо феномене можно получить посредством интенсивного (детального) исследования различных аспектов единичного (отдельного) случая и их объяснения. Изучение максимально возможного для данного случая круга источников, сбор всех существующих фактов и доказательств и их научное объяснение в историческом контексте позволяет получить более глубокую информацию о латентных процессах, скрытых механизмах социальных отношений, реконструировать сферу неформальных отношений и ценностного сознания, оказывающего влияние на познавательную деятельность, понять уникальность каждого объекта, выделив, в то же время, общие черты для дальнейшего обобщения[126]. Указанный метод на основе подробной и всесторонней информации способен обеспечить целостное представление об изучаемом объекте. При таком исследовании методы причинного, факторного или статистического объяснения, как и споры о возможности выдвижения общих законов и подведения отдельных случаев под этот закон, выносятся за скобку методологии, поскольку не считаются релевантными[127].

Для российской криминалистики использование метода case-study не является привычным делом. «Кущевская трагедия» и ее расследование не стали предметом тщательного научного криминалистического изучения в нашей стране, впрочем, как и десятки (возможно, сотни и тысячи) других «резонансных» уголовных дел, совершенных по всей стране в последние годы. Это также подтверждает неблагополучное состояние нашей отечественной криминалистики, избирательно и политкорректно относящейся к изучению материалов российской следственной практики.

Тогда как для зарубежной криминалистики характерно тщательное изучение материалов расследованных уголовных дел, имевших повышенное общественное внимание, а также их последующая публикация для ознакомления общественности.

До сих пор многие ученые-криминалисты продолжают ориентироваться при проведении криминалистических исследований в тактике и методике только на естественно-научные стандарты (принципы) познания. Хотя социальные психологи уже убедительно доказали, что «познавательные процессы, включенные в восприятие, мышление, формулирование выводов, запоминание, суждение и обмен социальной информацией, отличаются от процессов познания физического мира»[128].

С учетом изложенного, перед современной отечественной криминалистикой стоит неотложная задача разрешения пара- дигмального противостояния естественно-научной парадигмы и герменевтической (или антропологической) парадигмы, олицетворяющих разные стандарты научности. По нашему мнению, разрешение этого противоречия между парадигмами возможно только на основе четкого понимания возможностей и ограничений каждой из них, а также обоснования мультипа- радигмальности (или полипарадигмальности) криминалистики, т.е. существования у нее различных парадигм.

Применение в криминалистике гуманитарной парадигмы порождает в ней новые «проблемные поля», которые ранее не замечались криминалистами, однако в современных условиях настоятельно требуют исследования. К их числу относятся проблемы целостности субъекта криминалистического познания, языка, значения, смысла и интерпретаций, типов и способов коммуникации, восприятия суждений и т.п.

Современная криминалистика фактически игнорирует проблему языка, который так и не стал одним из основных предметов анализа в отечественной криминалистике. Вся проблематика языка сводится преимущественно к языку криминалистики (т.е. научному языку криминалистики1), под которым понимается «система ее общих и частных понятий, выражаемых определениями и обозначениями (знаками, терминами)»[129] [130], и речеведческим экспертизам (судебному речеведению)[131]. Тогда как язык является фундаментальным аспектом познания[132].

В целом отечественные криминалисты оставались достаточно равнодушными к языку, мысли, тексту, представлению мысли в тексте, знакам, символам и т.д. Практически не исследуются возможности применения в криминалистике герменевтики и деконструкции в интересах понимания значения текстов следственных и иных документов; выяснения первоначального смысла, вкладываемого в текст автором и его исполнителем; особенностей процесса интерпретации текста, учета его контекста и т.д. «Языковой анализ, осуществленный в постмодернизме, показал, что не существует жесткой связи между словами языка и предметной действительностью, выступающей референтом по отношению к слову»[133].