Мало кто сейчас спорит с тем, что плановая экономика, указывающая на то, какие и в каком количестве блага должны производиться, на каких ценовых и неценовых условиях и по каким каналам реализовываться, как правило, приводит к экономическому краху из-за разрушения спонтанного порядка балансирования спроса и предложения, подавления конкуренции, стимулов к росту производительности труда и других причин. В основе несрабатывания большинства государственных интервенций в рыночные процессы — непредсказуемые побочные последствия разрушения спонтанного порядка.

Чтобы понять причины такого вывода, следует ответить на вопрос: «а судьи кто»? Насколько бюрократы способны обрабатывать всю необходимую информацию и координировать работу миллионов граждан и компаний таким образом, чтобы балансировать спрос и предложение? Многие экономисты считают, что у бюрократов имеются определенные возможности заменить свободный рынок, хотя они и носят ограниченный характер. Это, на их взгляд, предопределяет допустимость осторожного государственного вмешательства в рыночные процессы как минимум в ситуации провала рынка1. Но достаточно очевидно, что эти возможности бюрократов довольно ограничены.

И действительно, как уже отмечалось, рынок способен интегрировать и перерабатывать колоссальный объем информации (о запасах, динамике издержек, колебаниях спроса, субъективной ценности благ и т.п.)[1] [2] [3], причем информации, которая не централизована, а распылена среди миллиардов людей. Каждый человек наблюдает лишь ту крупицу этой общей информационной картины, которая характеризует его потребности и возможности. Свободный рынок создает такую систему стимулов, при которой эта распыленность информации и отсутствие единого центра управления не препятствуют, а наоборот, формируют основания для координации экономического взаимодействия людей. Как справедливо отмечается, «система рыночных цен реагирует на эту децентрализацию информации децентрализацией власти по принятию экономических решений... и передает игрокам рынка именно ту информацию... которая нужна им для принятия разумных решений»3. Кто лучше самих участников оборота может знать, что им нужно, в какое время, в каком объеме и на каких условиях? С учетом того, что ценность благ чисто субъективна и раскрывается только при совершении индивидами свободных сделок, никто, кроме самих таких индивидов, сколько-нибудь эффективно и приемлемо спланировать сложнейшую систему координации, нацеленную на удовлетворение таких субъективных предпочтений, не в состоянии.

Попытка же организовать командно-административный формат экономического взаимодействия индивидов попросту обречена в силу естественных эпистемологических ограничений. Никакой Госплан не способен справиться с задачей по обработке необходимого объема информации о предпочтениях, ценности благ, об издержках, о дефиците, рисках, шансах, об ожиданиях и о других обстоятельствах и более или менее активно выбирать обоюдно выгодные условия миллиардов совершаемых в обороте сделок лучше, чем сами участники оборота, имеющие реальные стимулы к наиболее рациональному поведению.

В силу этих естественных информационных ограничений попытки государства административно навязывать участникам оборота ассортимент и объемы продукции и услуг, цены и параметры обмена часто приводят к дефициту и очередям, низкой эффективности и падению производительности труда, производству массы невостребованных обществом экономических благ, снижению инвестиционной и инновационной активности, росту коррупции и в конечном счете к стагнации, что на своем примере почувствовали миллиарды жителей земли, вольно или невольно оказавшихся участниками коммунистического эксперимента. Возврат большинства бывших советских государств к рыночной парадигме и принципу свободного экономического обмена был неизбежен и предопределен. При прочих равных свободный обмен позволяет обеспечить значительно более эффективное распределение ограниченных экономических ресурсов, чем любые иные альтернативы.

Так, например, экономисты давно заметили, что введение максимальных цен искажает работу механизма балансирования спроса и предложения и провоцирует формирование устойчивого дефицита и очередей. Если спрос превышает предложение, а продавцы не могут поднять цены настолько, чтобы блага попали в руки тех, кто ценит их и готов заплатить за них больше, имеющийся объем предложения поглощается, а остальная часть спроса остается неудовлетворенной. Поднятие цены послало бы четкий и чувствительный сигнал покупателям сократить потребление дефицитного блага и искать субституты, продавцам — сигнал о необходимости оперативного роста производства для извлечения максимального обогащения из создавшегося положения, а владельцам капитала — сигнал о том, что инвестиции в производство этого блага сейчас могут принести некие сверхдоходы. В результате возникший разрыв спроса и предложения был бы сравнительно быстро устранен невидимой рукой рынка за счет создания стимулов к росту предложения и снижению потребления. Фиксация же цен нарушает эту систему спонтанного координирования, сигналов и стимулов и консервирует дефицит.

При этом тот факт, что цена сделки ограничена, отнюдь не означает, что покупатель платит именно столько, сколько предписано законом. В ответ на ограничение естественного роста цен, обуслов-

ленного превышением объема спроса над объемом предложения, как правило, неминуемо возникают черные рынки, на которых сделки совершаются по рыночной, равновесной цене, превосходящей законодательный максимум. При этом сама нелегальность данной сделки создает риски, которые конвертируются в дополнительную прибавку к цене. В итоге сделки на черном рынке заключаются часто по ценам, превосходящим тот уровень, на котором они бы остановились при отсутствии законодательного максимума.

Кроме того, даже если исключить проблему черного рынка, издержки покупателя все равно превышают ценовой максимум. Эти дополнительные издержки обременяют покупателя не напрямую в виде дополнительной доплаты к прежней цене, а в виде трансакционных издержек стояния в очереди, поиска дефицитного товара и т.п. При этом такие издержки становятся достаточно значительными, если мы примем в расчет не только явные издержки в виде фактически понесенных затрат, но и альтернативные издержки в виде упущенной выгоды от иного использования сил и времени, потраченных на стояние в очереди и поиск дефицита.

Если бы продавец из-за превышения спроса над предложением мог поднять цену, то дефицитное благо было бы распределено в руки тех, кто готов заплатить больше. Другие бы просто отказались от покупки, либо ограничив свои желания, либо найдя субституты. Очередь бы не образовывалась. Но если введен ценовой максимум, распределение ограниченного ресурса происходит не в пользу тех, кто больше готов заплатить за само благо, а в пользу тех, кто готов тратить больше усилий на его поиск, стояние в очередях и попытки достать дефицит. Альтернативные издержки в виде упущенной возможности потратить это время на полезную производственную деятельность могут быть в ряде случаев куда выше издержек покупателя от необходимости приобретать товар по рыночной цене. Но это происходит далеко не всегда, так как потраченное «в очереди» время разных людей имеет разную альтернативную стоимость. Когда общество выбирает «принцип очереди» и вводит максимальные цены, оно уравнивает бедных и богатых, лишая последних своих материальных преимуществ.

Мы, в свою очередь, допускаем, что, возможно, в некоторых случаях подобная дистрибутивная стратегия и исключение преимуществ богатых за счет ограничения рыночного механизма могут быть оправданы этически. Тем не менее следует признать, что эта мера часто оказывается в долгосрочном плане достаточно неэффективной. Альтернативные издержки, вызванные стоянием в очереди, и иные издержки, которые покупатели несут для приобретения дефицитного блага, в отличие от прироста цены не посылают нужных сигналов производителям.

Эти затраты отражают высокую заинтересованность покупателя в этом благе. Покупатель, простаивая в очереди несколько часов, посылает четкий сигнал о своей готовности потратить на этот товар больше, чем он официально стоит. Но эта доплата уходит не продавцу, а распыляется (в форме дополнительных положительных трансакционных и альтернативных издержек). В итоге сигнальный и стимулирующий эффект, который подталкивал бы продавца к более оперативному наращиванию объема производства и продаж ставшего дефицитным блага, поступай этот излишек именно ему, сбивается, и тем менее оперативно он реагирует на рост величины спроса. В результате фиксация максимальных цен приводит к консервации дефицита на куда более длительный срок, чем если бы цены были свободными.

Все эти закономерности достаточно очевидны. Если речь идет о конкурентной среде и отсутствуют иные провалы рынка, свободные цены куда более эффективно обеспечивают саморегуляцию экономического обмена, и государство по общему правилу должно воздерживаться от прямого ограничения ценовой свободы. Многие экономисты считают, что в случае особенно болезненных всплесков цен на жизненно важные блага куда более разумная регулятивная стратегия — прямые трансферты из бюджета тем, кто действительно нуждается в средствах для их приобретения. Вполне очевидно, что избыточное и систематическое вмешательство в работу «невидимой руки» и договорной свободы с целью коррекции динамики цен под влиянием колебаний спроса и предложения приводит к дисфункции рынка и крайне неприятным побочным эффектам. Как справедливо писал великий русский дореволюционный правовед Б.Н. Чичерин, прекрасно осознававший тесную связь экономики и права, «против чрезмерно высоких цен есть только одно средство — конкуренция»1.

Правда, здесь следует оговориться, что далеко не все редкие блага с точки зрения общественной этики и практической реализуемости можно распределять путем свободных цен (например, органы, необходимые для трансплантации, или такие общественные блага, как дневное освещение в городах или дороги). Кроме того, далеко не везде и всегда имеется конкурентная среда. В условиях монополии стимулы к росту объема предложения значительно ниже, и монополии могут достаточно долго поддерживать искусственный дефицит. Соответственно, в таких случаях иногда может потребоваться вмешательство государства или иного координирующего органа, устанавливающего максимальные цены или вовсе отменяющего рыночный принцип ценообразования[4] [5].

В то же время современные экономики практически всех стран мира и, безусловно, всех развитых и цивилизованных стран считаются рыночными именно потому, что описанные выше примеры, когда те или иные блага распределяются не посредством договорной и ценовой свободы, являются скорее исключениями. Большинство всех дефицитных благ распределяется именно путем свободного ценообразования и согласования иных договорных условий, переходя в руки тех, кто готов заплатить больше. Именно такая система посылает те сигналы, которые стимулируют пропорциональный рост предложения и оперативную ликвидацию разрыва между спросом и предложением. В общем и целом вся система рыночной экономики работает именно на этом двигателе. Впервые выпущенные на рынок «прорывные» лекарства или технологии обычно вначале стоят дорого и достаются богатым, что может показаться несправедливым в краткосрочном периоде. Но в долгосрочном периоде жажда сверхприбыли стимулирует наращивание производства и усиление конкуренции производителей, удовлетворение спроса и снижение цен, делающее данное благо или его заменители доступными любому. Достаточно сравнить стоимость и доступность мобильной связи в 1990-е и 2000-е годы в России. В отсутствие государственного регулирования цен конкуренция провайдеров сотовой связи привела к тому, что мобильный телефон сейчас может позволить себе практически любой россиянин.

Аналогичная картина наблюдается и при попытке государства реагировать на падение цен на те или иные блага путем установления минимальных цен (как в случае установления минимального уровня заработной платы). Такое вмешательство государства в сферу свободного ценообразования в сфере трудовых отношений, в частности, приводит к тому, что блокируется возможность заключения добровольной сделки по цене ниже законодательно предписанной, даже если работник был бы готов работать за такой небольшой оклад. В итоге работодатель, который был бы согласен взять человека на работу только на зарплату ниже минимально предписанной, отказывается от найма. В конечном счете это способствует росту безработицы, особенно в среде молодых и неопытных работников и чернорабочих[6]. Как категорически заявлял Нобелевский лауреат Гэри Беккер, «повысив минимальную заработную плату, вы лишите работы тысячи людей»[7]. Согласно некоторым исследованиям 10%-ное повышение нормативно установленного уровня минимальной оплаты труда приводит к росту безработицы среди этих категорий граждан на 1%2. Является ли это последствие желательным? Вряд ли. Введение ограничения ценовой свободы путем установления ценовых минимумов блокирует естественное балансирование спроса и предложения труда и формирует избыток нереализованного предложения (в данном случае безработицу).

Принципиален и спорен здесь вопрос степени этого негативного влияния на занятость, но само наличие этого побочного эффекта, видимо, нельзя недооценивать. Когда минимальный уровень заработной платы оказывается ниже равновесного, он не оказывает фактически никакого влияния на рыночные процессы. Когда МРОТ отсекает лишь совсем маргинально низкие оклады, его влияние на свободное ценообразование будет в целом не столь значительным или вовсе незаметным. Но как только популизм толкает политиков к поднятию этого минимума на уровень, существенно превышающий равновесную, рыночную стоимость труда значительной части работников, это оказывает на рынок и занятость достаточно деструктивное воздействие.

Кроме того, как уже отмечалось, государство в ряде случаев может более или менее отчетливо представить себе, как экономика отреагирует на принимаемые им меры по ограничению рыночной свободы в краткосрочной перспективе. Но возможности бюрократов предугадать долгосрочные последствия, как правило, невелики. Для просчета долгосрочного эффекта принимаемых мер требуются очень высокая экспертиза и анализ множества взаимовлияющих факторов. Во многих случаях абсолютно точно просчитать такие последствия крайне сложно. При этом часто на коротком шаге эффект от принимаемых ограничительных мер может вполне удовлетворить регулятора, в то время как долгосрочные последствия могут оказаться крайне нежелательными. Пытаясь бороться с негативными экстерналиями частного оборота, правительства часто невольно провоцируют возникновение негативных экстерналий от своего вмешательства3. Более того, опыт показывает, что в долгосрочной перспективе ограничительные меры часто ущемляют как раз те интересы, которые регулятор пытался защитить. Во многих случаях от введения тех или иных ограничений рыночной экономики либо вовсе нет никакого эффекта с точки зрения тех целей, которые были перед такой мерой поставлены, либо «вол- [8] [9] [10] ны» непреднамеренных негативных последствий расходятся крайне широко, деформируя сложные взаимосвязи и провоцируя негативные внешние эффекты далеко за пределами того, что могло предвидеть государство.

Последствия регуляторной ошибки для экономики могут быть в разы серьезнее, чем ущерб, причиняемый каким-то конкретным провалом рынка. Соответственно, риск допустить такую ошибку должен учитываться рациональным правотворцем на соответствующих весах «за» и «против» принятия соответствующего проекта реформы.

С учетом этого стоит согласиться с английским философом и экономистом Генри Сиджвиком, который писал, что «вовсе не очевидно, что в тех случаях, когда не работает принцип laissez-faire, целесообразно государственное вмешательство, поскольку неизбежные отрицательные стороны последнего могут в любом конкретном случае перевешивать недостатки частного предпринимательства»1. Как мы видим, государство испытывает не меньше сложностей при попытке эффективного и справедливого распределения благ, чем рыночный механизм даже в случаях его провалов. Это еще раз подчеркивает, что если мы имеем некоторые несовершенства рыночного процесса, то это отнюдь не означает, что попытки государства скорректировать эти сбои могут улучшить положение. Любое решение об ограничении рыночной свободы и опровержении данной базовой презумпции может быть принято только с учетом оценки реальных возможностей государственных институтов и сравнительной эффективности государственного вмешательства в качестве «лекарства» от «болезней» рынка.

Для нас вполне очевидно, что отрицать полностью способности государственной бюрократии исправлять сбои в работе свободного оборота в современных условиях достаточно сложно. В то же время здесь следует проявлять повышенную осторожность.

[1] PigouA.C. The Economics ofWelfare. London: Macmillan and Co., 1920. P. 296.

[2] См.: Хайек Ф.А. фон. Дорога к рабству. М., 2005. С. 236-237; Hayek F.A. The Use of Knowledge in Society // American Economic Review. 1945. Vol. 35. P. 526 ff. (перевод на русский язык см.: Хайек Ф.А. Использование знания в обществе // http://www.liberar- ium.ru/10062).

[3] Zwolinski M. Price Gouging and Market Failure // New Essays on Philosophy, Politics and Economics: Integration and Common Research Projects / Ed. by G. Gaus and C. Favor. Stanford University Press, 2010. P. 333 ff. (перевод на русский язык доступен в Интернете по адресу: http://www.inliberty.ru/library/study/2538).

[4] Чичерин Б.Н. Философия права / Чичерин Б.Н. Избранные труды. СПб., 1998. С. 99.

[5] Хейне П. Экономический образ мышления. М., 1991. С. 111-112.

[6] Сейчас негативное влияние законодательства о минимальной оплате труда на занятость признается большинством экономистов (см.: PaulE.F. Freedom of Contract and the «Political Economy» of Lochner v. New York // New York University Journal of Law and Liberty. 2005. Vol. 1. P. 553), хотя, как показывают некоторые исследования, этот негативный эффект сказывается только при значительном превышении минимального уровня оплаты труда над его рыночным значением.

[7] Sidgwick H. Principles of Political Economy. 2nd ed. London, 1887 (цит. по: Zwolinski M. Price Gouging and Market Failure // New Essays on Philosophy, Politics and Economics: Integration and Common Research Projects / Ed. by G. Gaus and C. Favor. Stanford University Press, 2010. P. 333 ff.).

См. подробнее: Мюллер Д. Общественный выбор III. М., 2007.

[8] Цит. по: Самуэльсон П.Э., Нордхаус В.Д. Экономика. 18-е изд. М., 2010. С. 173.

[9] Mackaay E. Law and Economics for Civil Law Systems. Edward Elgar Publishing, 2013. P. 2.

[10] Таллок Г. Общественные блага: перераспределение и поиск ренты. М., 2011. С. 36.