Но даже если бы чиновники были теоретически способны принимать решения, которые оказываются лучшими, чем те, которые естественным образом вытекают из рыночных процессов, возникает проблема стимулов к преследованию общественного блага. Дело в том, что современные экономисты, политологи и юристы перестали верить в дескриптивную точность и принципиальную реализуемость концеп- 1 ции бюрократии как института, единственная цель существования которого состоит в обеспечении общественного блага.

Государство, как показывает современная теория публичного (общественного) выбора {public choice theory)1, не представляет собой некий единый мозговой центр, озабоченный национальным процветанием и справедливостью для всех и имеющий перед глазами всю релевантную информацию. Эти идеалистические представления опровергнуты печальным опытом существования государств под властью авторитарных и тоталитарных правителей, а также достаточно циничными реалиями функционирования более или менее демократических государств Нового времени. Современное государство, являющееся или объявляющее себя демократичным, преимущественно состоит из тысяч бюрократов, значительная часть которых либо коррумпирована и эгоистична, либо не имеет достаточных стимулов, чтобы искренне и всерьез просчитывать наиболее разумные решения, которые следовало бы принимать во имя общественного блага. Законотворчество находится под сильнейшим лоббистским давлением, а политические партии лавируют между лоббистами и «группами специальных интересов», чтобы не обмануть ожидания спонсоров, поддержавших их политические кампании или банально их коррумпировавших, и одновременно не сильно подорвать свой имидж в глазах избирателей и шансы быть переизбранными и продолжить максимизировать (или даже капитализировать) свой политический ресурс.

Насколько можно доверять выбору такого регулятора?

Мы далеки от абсолютизации тезиса о недобросовестности регулятора. Очевидно, что современные бюрократы ведущих стран сейчас в целом намного более профессиональны и честны, чем они были в XVIII в. В развитых странах коррупция не столь распространена и существуют некоторые стимулы к тому, чтобы на государственную службу шли не искатели коррупционной ренты и наиболее бестолковые и ленивые молодые люди, а талантливые карьеристы, а иногда и идеалисты. Соответственно, вышеотмеченные риски вряд ли жестко блокируют логику любых апелляций к государству как корректору сбоев рыночного механизма. В ряде случаев эффективность государственной бюрократии может быть достаточной для реализации ограниченного корректирующего или даже планирующего воздействия. Поэтому современное демократическое государство может в целом проводить осторожные меры по ограниченной коррекции тех или иных провалов рынка. Но игнорировать проблему недостаточности и иска- женности у бюрократов стимулов к продуманному и добросовестному правотворчеству ни в коем случае нельзя. Чем интенсивнее становится вторжение государства в сферу свободного оборота, тем выше риски того, что государственное регулирование будет использоваться не во имя общего блага, а во имя блага самих чиновников или узких «групп специальных интересов». Это особенно важно учитывать при развитии права в странах с крайне низкой бюрократической культурой и высоким уровнем коррупции (например, в России).

§ 3. Финальные ремарки

Сегодня подавляющее большинство экономистов, юристов и политиков пытается найти некий разумный компромисс между государством и рынком. Это стремление объединяет как сторонников широкой экономической свободы и laissez-faire, так и сторонников более активного вмешательства государства (например, последователей кейнсианства). Так, Милтон и Роуз Фридманы пишут, что «вопрос не в том, что вмешательство правительства не может быть оправданно, а в том, что бремя оправдания должно лежать на его сторонниках»1. Как замечал известный американский экономист Аарон Директор, «laissez-faire являлся лишь призывом в защиту того, что любое расширение государственной активности следует презюмировать ошибкой»[1] [2]. Для опровержения данной презумпции необходимо привести крайне веские основания, а любые попытки государства вторгаться в свободный оборот не могут исключаться в принципе, но должны рассматриваться с подозрением[3].

Похожую мысль высказывает и оппонент Фридмана, Нобелевский лауреат Джозеф Стиглиц, отмечающий, что реальная проблема сейчас состоит в нахождении между рынком и правительственным вмешательством разумного баланса, который, безусловно, будет различаться в разное время и в разных местах[4]. В общем и целом эта точка зрения разделяется сейчас подавляющим большинством экономистов, не считая разве что немногочисленных сторонников анархо-капитализма и плановой экономики, далеких от экономического мейнстрима.

Иначе говоря, большинство современных экономистов согласно с тем, что рыночная свобода должна рассматриваться как базовая презумпция, споря по сути лишь о количестве исключений. Презумпция рыночной свободы основана на значительном эмпирическом опыте, подтверждающем то, что в большинстве случаев на теорию рационального выбора и невидимую руку рынка можно в целом полагаться. Раз в большинстве случаев такая модель срабатывает лучше, чем иные альтернативы, с точки зрения экономии интеллектуальных усилий проще принять ее в качестве презумпции, опровергаемой лишь при наличии убедительных аргументов в пользу того, что в данном конкретном случае презумпция несостоятельна.

В условиях двухвекового доминирования этого базового экономического консенсуса идея рыночной свободы как опровержимой презумпции стала краеугольным камнем в фундаменте правового регулирования современной экономики развитых и активно развивающихся стран. Аккуратное отступление от данной презумпции оправданно только при наличии очевидных провалов рынка или убедительных неэкономических (например, моральных) аргументов против рыночного принципа с опорой на внимательный просчет всех возможных политико-правовых ставок и регуляторных последствий.

В итоге нельзя сказать, что ограничения рыночной свободы в условиях провалов рынка или наличия весомых неэкономических (например, этических) возражений против свободного рынка не могут быть допущены. Просто следует более четко просчитывать последствия принимаемых мер, трезво оценивать возможности бюрократов и осознавать, что для преодоления презумпции рационального выбора и вытекающей из нее производной презумпции неприкосновенности рыночной свободы должны быть приведены достаточно весомые политико-правовые аргументы и по возможности учтены все краткосрочные и долгосрочные издержки «плановой» альтернативы.

При этом тут стоит сделать одно важное уточнение. Когда мы говорим о прорыночной ориентации государства, о желательности более осторожного отношения государства и права к свободному рыночному процессу, мы не имеем в виду, что государство должно активировать свою деятельность только в случаях провала рынков, при необходимости обеспечения публичных благ или наличии каких-то убедительных неэкономических причин ограничить свободную экономику. У права имеется колоссальный объем задач в деле стимулирования и формирования свободных рынков. Более того, без государства и права свободные рынки в современных условиях в принципе обречены влачить крайне жалкое существование. С этим, возможно, не согласятся некоторые анархо-капиталисты. Но нам этот тезис представляется самоочевидным. Как справедливо отмечается некоторыми авторами, государственное регулирование, поддерживающее функционирование свободных рынков, является sine qua non нормальной и динамично развивающейся рыночной экономики. Без участия государства в формировании и защите прав собственности, обеспечении судебной защиты договорных прав, личной безопасности и правопорядка, борьбе с ограничениями конкуренции интенсивное рыночное развитие вряд ли было бы возможно[5].

Основная функция государства состоит не в непосредственном участии в экономической жизни, не в управлении экономическими процессами за счет декретирования параметров производства и обмена и введения тех или иных ограничений экономической свободы, а в формировании институциональных условий и поддержании стабильных «правил игры», по которым должен развиваться свободный оборот. Государство должно не подменять рынок, пытаясь производить и распределять экономические блага или интенсивно ограничивать экономическую свободу, а помогать рыночной экономике, поддерживать конкуренцию, снижать трансакционные издержки, осуществлять налоговые и иные формы стимулирования тех видов экономической деятельности, которые в долгосрочной перспективе могут обеспечить более интенсивный и устойчивый экономический рост, формировать благоприятную институциональную среду или осуществлять политическое покровительство национального бизнеса в рамках мировой экономической конкуренции, а также обеспечивать публичные блага, без которых нормальное и интенсивное развитие общества и экономики будет невозможным (например, финансировать фундаментальную науку, образование, оборону и т.п.).

[1] Фридман М., Фридман Р Свобода выбирать. М., 2007. С. 47.

[2] Director A. Parity of the Economic Market Place // Journal of Law and Economics. 1964. Vol. 7. P. 2.

[3] Подробнее см.: Mayer D.N. The Myth of «Laissez-Faire Constitutionalism»: Liberty of Contract During the Lochner Era // Hastings Constitutional Law Quarterly. 2008-2009. Vol. 36. P. 242-243, 258-259.

[4] Интервью Дж. Стиглица см.: http://economistsview.typepad.com/economistsview/ 2006/10/joseph_stiglitz.html.

[5] Hutchinson A.C. Beyond the Law-and-Economics Approach: From Dismal to Democratic // Law and Economics: Philosophical Issues and Fundamental Questions / Ed. by A.N. Hatzis and N. Mercuro. London; New York: Routledge, 2015. P. 96-97.