ГК РФ допускает оспаривание кабальной сделки. Пункт 3 ст. 179 ГК РФ гласит: «Сделка на крайне невыгодных условиях, которую лицо было вынуждено совершить вследствие стечения тяжелых обстоятельств, чем другая сторона воспользовалась (кабальная сделка), может быть признана судом недействительной по иску потерпевшего».

Какие условия оспаривания сделок по кабальности можно вывести из этой формулировки?

Во-первых, вынужденное заключение одной из сторон договора под давлением стечения тяжелых обстоятельств. Этот критерий фиксирует ситуацию явного неравенства переговорных возможностей из-за ситуативной рыночной власти одной из сторон, возникшей в связи с чрезвычайными для другой стороны обстоятельствами заключения договора (например, в условиях угрозы жизни).

Во-вторых, знание сильной стороной о стечении для контрагента тяжелых обстоятельств и использование этой ситуации.

Наконец, в-третьих, тот факт, что в результате стечения тяжелых обстоятельств заключенный договор содержит крайне несправедливые условия. Здесь следует сразу уточнить, что буквально ст. 179 ГК РФ говорит о невыгодности условий кабального договора. Для нас очевидно, что с содержательной точки зрения это терминологическая ошибка. Дело в том, что заключение любого кабального договора (например, приобретение умирающим от жажды в пустыне стакана воды по цене московской квартиры) влечет улучшение по Парето. Это означает взаимовыгодность договора. Продавец от исполнения такой сделки, безусловно, выигрывает, но сделка оказывается выгодной и покупателю: иначе бы он попросту ее не заключил. Отказ страдающего от жажды от покупки «золотого» стакана воды стоил бы ему жизни. Поэтому, как ни странно и цинично это может звучать на первый взгляд, такая покупка выгодна обеим сторонам. Слабое положение покупателя приводит к тому, что его резервная цена в силу стечения тяжелых обстоятельств оказывается нестандартно высокой, что открывает продавцу возможность продавить на переговорах цену, значительно отличающуюся от обычного, рыночного уровня. Таким образом, с точки зрения точности законодательного текста речь в данной статье должна идти о противодействии навязыванию не невыгодных, а явно несправедливых условий.

Следует также акцентировать внимание на том, что закон говорит о «крайней невыгодности» (читай — крайней несправедливости) договорных условий. Это ориентирует суды на осторожное отношение к применению данной статьи только в случаях грубого и существенного отступления цены договора от обычного, рыночного уровня. Частное право не может и не должно требовать от участников оборота альтруизма. Поэтому конечно же сам по себе факт эксплуатации сильной стороной своей переговорной силы не является морально порочным. И этот тезис верен даже тогда, когда речь идет о стечении тяжелых обстоятельств. Случайно образовавшуюся переговорную силу сильная сторона вполне может использовать таким образом, чтобы добиться более выгодного содержания договора, чем то, которое скорее всего было бы согласовано в обычных условиях. Тем не менее, как и у любой свободы, у свободы сильной стороны эксплуатировать слабые переговорные возможности своего контрагента имеется этический предел, за которым поведение сильной стороны может быть признано этически неприемлемым.

В основе доктрины кабальных сделок лежат конечно же прежде всего моральные соображения. В силу ценностей общественной солидарности многим могут показаться неэтичными использование бедственного положения ближнего и извлечение выгоды из его слабых переговорных возможностей. С точки зрения такого взгляда мораль предписывает как минимум не обогащаться на беде ближнего, а как максимум помочь ему. Добрый самаритянин, помогающий попавшему в тяжелое положение ближнему, — вот идеал, который видится многим в качестве этического оптимума. «Корыстный самаритянин» вызывает нередко этическое осуждение.

В то же время с точки зрения экономического анализа ситуация выглядит несколько более сложной. Как уже не раз отмечалось, экономический взгляд анализирует то, какие стимулы то или иное правовое решение создает. Если право однозначно аннулирует сделки, совершенные лицом, оказавшимся в тяжелом положении, на условиях, значительно отличающихся от стандартных, рыночных условий, оно дестимулирует контрагента вступать в контрактное взаимодействие с бедствующим лицом. Безусловно, не все такие контрагенты откажутся от заключения договора под угрозой его оспаривания. Некоторые просто ограничат свои «аппетиты» и заключат сделку не на столь вопиюще несправедливых условиях, не воспользовавшись в полной мере своей переговорной властью. Но вполне очевидно, что определенная часть контрагентов в отсутствие возможности извлечь сверхприбыль просто воздержалась бы от заключения договора с бедствующим лицом. Соответственно, шансы лица, оказавшегося в тяжелом положении, на заключение договора снижаются. Выигрывает ли это лицо от такого изменения? Представляется, что нет.

Как уже отмечалось, если сделка заключена добровольно, то сколь ни была бы тяжелой ситуация для одного из контрагентов и сколь ни была бы несправедливой цена договора, сам факт заключения договора означает, что слабая сторона от этого выигрывает. Для нее заключение такого несправедливого договора лучше, чем его незаключение. Соответственно, аннулирование кабальных сделок снижает на будущее шансы лица, оказавшегося в тяжелом положении, на то, чтобы это положение хоть сколько-то улучшить за счет совершения сделки. Иначе говоря, блокируется возможность для улучшения по Парето. Из альтруистических соображений такому лицу, к сожалению, мало кто поможет, и снижение шансов найти контрагента, готового вступить с ним в контрактное взаимодействие, обрекает несчастного на сохранение своего бедственного положения.

Например, если право будет однозначно блокировать договор займа под необычно высокий процент, который заемщик готов заключить с неким корыстным займодавцем в ситуации, когда заемщику срочно нужны деньги на операцию, от которой зависит его жизнь, то такому заемщику будет намного сложнее найти готового к сотрудничеству займодавца. Отсутствие адекватного обеспечения блокирует для такого заемщика доступ к банковскому кредиту, а найти родственника или знакомого, имеющего такую сумму и готового ссудить ее беспроцентно, под низкий или хотя бы обычный процент, не всегда реально. В таких условиях единственный шанс для такого человека — это найти корыстного ростовщика, готового ссудить ему эту сумму и заработать необычно высокий процент за счет эксплуатации бедственного положения заемщика. Блокирование правом и такой возможности обрекает человека на смерть.

В качестве еще одной иллюстрации можно привести кейс, включенный в Информационное письмо Президиума Высшего Арбитражного Суда РФ от 10 декабря 2013 г. № 162 (п. 11):

«Индивидуальный предприниматель (далее — предприниматель), осуществляющий деятельность по перевозке грузов на принадлежащем ему грузовом автомобиле, обратился в арбитражный суд с иском к обществу о признании заключенного им договора займа недействительным на основании статьи 179 ГК РФ. Как следовало из материалов дела, предприниматель заключил с обществом договор займа с целью покупки нового грузового автомобиля взамен утраченного им в результате дорожно-транспортного происшествия. Ответчик не оспаривал, что при заключении договора истец сообщил о данном обстоятельстве, как и о том, что последний был вынужден заключить договор в максимально короткий срок и готов был согласиться на любые условия во избежание собственного банкротства, ввиду которого он фактически лишился бы возможности осуществлять дальнейшую предпринимательскую деятельность. В результате между сторонами был заключен договор займа сроком на 1 год, процентная ставка по которому составляла 100 процентов годовых...

Удовлетворяя исковое требование, суд исходил из того, что представленные истцом доказательства подтверждают факт стечения тяжелых обстоятельств на стороне истца. При этом судом было отмечено, что в совокупности размер процентов по спорному договору займа, чрезмерно отличающийся от процентных ставок по заключаемым договорам того же типа, и его срок свидетельствуют об установлении крайне невыгодных условий данного договора для истца (заемщика). Более того, размер процентной ставки по спорному договору настолько превышал среднюю процентную ставку, сложившуюся на рынке кредитования для договоров займа с аналогичными условиями (не более 30—40 процентов годовых), что совокупность названных обстоятельств в достаточной степени свидетельствует о кабальности указанного договора. Суд также принял во внимание, что ответчик не представил доказательств того, что условие о чрезмерно высокой процентной ставке было предопределено особенностями конкретной сделки, в частности, отсутствием обеспечения по займу. Суд подчеркнул, что наличие у истца статуса индивидуального предпринимателя не означает, что на него не распространяются установленные законом гарантии защиты имущественных интересов участников гражданского оборота, в том числе и при совершении сделок на крайне невыгодных условиях. Спорный договор займа был признан судом недействительным на основании статьи 179 ГК РФ».

Включив данный пример в Обзор, Президиум Высшего Арбитражного Суда РФ явным образом поддержал логику судебного решения. Нам же представляется она достаточно спорной. Безусловно, договор займа был заключен по ставке, в несколько раз превышающей обычные ставки по кредитам. Но тот факт, что заемщик обратился не в банк, а к другому предпринимателю, означает, что для него заключение договора на таких условиях влекло улучшение по Парето. Если бы он не получил срочно указанную сумму и не купил транспортное средство, ему бы, возможно, пришлось обанкротиться.

Можно представить, как проходили переговоры по данному договору займа. Некий индивидуальный предприниматель приходит на порог, скажем, торговой компании и просит дать взаймы солидную сумму, срочно, без обеспечения и под обычный банковский процент. Какой он получит ответ, достаточно очевидно. Далее заемщик упорствует и начинает поднимать ставку, по которой он готов обслуживать долг. На каком-то этапе он делает такое предложение, которое соблазняет торговую компанию, и она решается отвлечь средства из оборота и ссудить их этому предпринимателю. Каково же было ее удивление, когда последний, уладив все свои проблемы за счет полученных средств, решает заявить в суде о кабальности. И каково должно быть наше отношение к поведению такого предпринимателя. Недобросовестность — вот то, как нам представляется логичным его обозначить.

Если потенциальные займодавцы будут уверены в том, что такие сделки будут аннулированы, они теряют стимулы протягивать руку помощи попавшему в сложное экономическое положение предпринимателю. Допустим, что суды не признали бы сделку недействительной, только если ставка процента была бы сопоставима с обычными ставками по банковским кредитам или незначительно выше. Это означает, что на предоставление займа с учетом отсутствия обеспечения и нетипичности такой деятельности решилось бы намного меньше компаний. В итоге круг возможных займодавцев, готовых выдать срочный необеспеченный заем предпринимателю, резко бы сузился. С учетом нашего понимания реалий бизнеса вряд ли бы кто-то из коммерческих компаний ссудил такому предпринимателю деньги, и он был бы обречен на банкротство. В итоге, пытаясь оградить конкретного заемщика от принятия кабальных условий, мы лишаем других предпринимателей, попавших в аналогичное положение, шансов на спасение.

Особенно опасная ситуация возникает тогда, когда «корыстный спаситель» профессионально занимается таким «спасением» и инвестирует средства в такую деятельность в расчете на то, что он столкнется с такими индивидами, оказывающимися в тяжелом положении. Для таких «профессиональных спасителей» извлечение выгоды из тяжелого положения ближних — их основной бизнес. Они осуществляют значительные инвестиции в обеспечение своей готовности оказывать помощь потерпевшим. Для тех же, кто попадает в тяжелое положение, наличие таких «профессиональных спасителей» — залог того, что они будут спасены. Аннулирование кабальных сделок подрывает стимулы к ведению такого бизнеса и блокирует соответствующую рыночную нишу, лишая людей шансов получить помощь. Представим себе, что право блокировало бы сделки частной медицинской клиники, обладающей уникальной методикой лечения, с пациентами, которым срочно нужна соответствующая операция, если такие сделки заключены по очень высоким ценам. Столь высокие цены связаны с тем, что переговорные позиции пациента, нередко находящегося в состоянии угрозы жизни, очень слабы. Их резервная цена приближается к максимуму, обусловленному доступными им средствами. Это позволяет клинике, выступающей в связи с обладанием уникальной методикой лечения в качестве ситуативного монополиста, назначать очень высокие цены и эксплуатировать тяжелое положение пациента. Блокирование такой практики снижает стимулы для инвестиций в приобретение таких уникальных методик, в инновационные разработки и в построение бизнеса, готового удовлетворить соответствующий спрос.

Как мы видим, тут этические соображения, основанные на возмущении корыстным и циничным поведением займодавца, медицинской клиники или иного «корыстного спасителя», вступают в явный конфликт с соображениями экономическими, основанными на оценке стимулов и долгосрочных последствий введения ограничений свободы договора.

Можно ли этот конфликт примирить? Думается, можно предложить следующее решение.

Во-первых, в особо вопиющих случаях, когда суду очевидно, что «корыстный спаситель» вынудил «спасаемого» заключить сделку на условиях, во много раз отличающихся от обычного рыночного уровня, и поведение «спасителя» представляется явно недобросовестным и нарушающим основы нравственности, суд из этических соображений может ограничить свободу договора, скорректировав цену. Судебная коррекция цены является намного более адекватным ответом на проблему, чем аннуляция всего договора[1]. В контексте российского права суд может применить правила ст. 180 ГК РФ и признать сделку недействительной в отношении части ценового «излишка». Но при этом такая коррекция не должна приводить цену к рыночному уровню, так как это может подорвать стимулы к «спасению» в будущем. Итоговая цена должна быть такой, чтобы «спаситель» мог извлечь достаточную «сверхвыгоду» и иные на его месте не потеряли бы стимулы вступать в контрактные взаимодействия с лицами, оказавшимися в тяжелом положении.

Во-вторых, если мы сталкиваемся не со «случайным спасителем», неожиданно и незаслуженно получившим возможность извлечь выгоду из бедственного положения ближнего, а со «спасителем профессиональным», чей бизнес построен на таком «спасении», вторжение судов должно быть особенно осторожным и допускаться только в самых экстремальных случаях. Глубина же коррекции цены в случае с «профессиональным спасителем» должна быть меньше, чем в ситуации со «спасителем случайным»[2].

В-третьих, применение правил о кабальности сделки для защиты лица, заключившего договор в ходе своей предпринимательской деятельности, за исключением, возможно, каких-то абсолютно вопиющих случаев, допускаться не должно. Коммерческая деятельность осуществляется на свой страх и риск, и жалобы предпринимателя на стечение тяжелых обстоятельств с попытками избавиться от принятых на себя добровольно контрактных обязательств не могут поощряться судебной системой. Вышеизложенный пример с предпринимателем и договором займа под 100% годовых это достаточно наглядно демонстрирует. Распространение практики оспаривания коммерческих сделок на основании правил о кабальности может существенно дестабилизировать оборот за счет избыточного и неоправданного патернализма, подорвать доверие к заключаемым контрактам и блокировать многие улучшающие по Парето сделки с крайне неприятными для общего благосостояния последствиями.

В-четвертых, представляется абсолютным недоразумением то, что п. 4 ст. 179 ГК РФ обязывает «спасителя», совершившего кабальную сделку с потерпевшим, компенсировать ему все убытки, а также то, что в силу той же нормы он несет риск случайной гибели вещи. Такие санкции вполне оправданны в отношении случаев обмана, насилия, угрозы, но никак не соразмерны ситуации, когда некто помог ближнему «выкрутиться» из тяжелого положения, заключив с ним добровольный договор, пусть и по явно нерыночной цене. Если право желает пресечь случаи заключения кабальных сделок, вполне достаточно права суда скорректировать цену. Применение столь драконовских мер к лицу, чья единственная вина состояла в том, что он повел себя корыстно и использовал свои переговорные преимущества, ничем не может быть оправдано.

[1] Cserne P Duress // Contract Law and Economics / Ed. by G. De Geest. 2nd ed. Edward Elgar, 2011. P. 72.

[2] Cooter R., Ulen T. Law and Economics. 5th ed. Boston, MA: Pearson Addison, 2008. P. 285-286.