Комиссия международного права ООН (далее — КМП) указала на возникновение специализированных и (соответственно) автономных норм или комплексов норм, правовых институтов в системе международного права. К таким специализированным автономным комплексам норм КМП отнесла торговое право и указала на наличие в нем собственных принципов и институтов[1]. КМП характеризует такие комплексы норм как «замкнутые» режимы и определяет их как группу норм и принципов, связанных специальным предметом регулирования и рассматривает их как lex specialis[2].

В соответствии со ст. 1 Договоренности о разрешении споров ВТО (далее — ДРС), Орган по рассмотрению споров ВТО (далее — ОРС) при разрешении споров применяет только «охваченные соглашения», т.е. соглашения ВТО. Однако в соответствии со ст. 3.2. ДРС, «члены [ВТО] признают, что система урегулирования споров имеет целью ... вносить ясность в отношении действующих положений этих соглашений в соответствии с обычными правилами толкования международного публичного права» (курсив наш). Толкуя данное положение, Апелляционный орган ОРС ВТО указал, что обычные нормы

международного права о толковании международных договоров, о которых речь идет в ст. 3.2. ДРС, закреплены в ст. 31 Венской конвенции ООН о праве международных договоров (1969) (далее — ВКПМД) и что «... Генеральное соглашение не может быть прочтено объективно изолированно от публичного международного права»[3]. Как пишет Г. Марсо, «третейские группы и Апелляционный орган обязаны толковать нормы ВТО, принимая во внимание все соответствующие нормы международного права, действующие между членами ВТО»[4]. Более того, члены ВТО вправе ссылаться при рассмотрении между ними спора на положения действующего между ними соглашения, не входящего в «пакет» ВТО для формирования защитной позиции[5]. Однако Апелляционный орган подчеркнул, что «в соответствии с ДРС у Апелляционного органа и третейских групп нет оснований рассматривать споры, вытекающие из соглашений, за рамками ВТО»[6] [7].

Таким образом, международное торговое право, включая право ВТО, рассматривается как неотъемлемая часть международного права11. Право ВТО не является закрытой, замкнутой, изолированной от международного права системой[8]. «Абсолютный характер замкнутости права ВТО, отделенность от других договорных режимов не прослеживается ни в одном из дел, рассмотренных ОРС. На самом деле существующие договорные режимы не могут и не должны быть действительно замкнутыми»[9]. Право ВТО не представляет собой отдельную «систему», оно является «подсистемой» международного права[10].

Следовательно, нормы права ВТО и права ЕАЭС, регулирующие международные торговые отношения можно отнести к «(относительно) автономным ... комплексам норм», таких как «торговое право» в понимании КМП[11]. Однако они не изолированы от системы международного права и должны толковаться и применяться на основе принципа гармонизации с учетом цели системной интеграции. КМП указывает, что «торговое право» развивается как средство реагирования на возможности, создаваемые сравнительными преимуществами в международных отношениях»[12]. На наш взгляд, возникновение РТС, к которым относится Договор о ЕАЭС, является именно такой реакцией.

Необходимо отметить, что нормы права ЕАЭС, так же как и нормы соглашений ВТО, преимущественно регулирует международные торговые и связанные с ними отношения. Сферы отношений, регулируемых правом ВТО и правом ЕАЭС, зачастую совпадают. Более того, большинство региональных торговых соглашений, включая Договор о ЕАЭС, содержат отсылки к соглашениям ВТО. По мнению КМП, «когда несколько норм касаются одного вопроса, они должны в максимально возможной степени толковаться таким образом, чтобы устанавливать единый ряд совместимых обязательств»[13]. Указанное положение именуется принципом гармонизации. Таким образом, принцип гармонизации должен лежать в основе многосторонней торговой системы, которая «состоит как из норм, действующих на универсальном уровне ВТО, так и из норм преференциальных торговых соглашений, как двусторонних, так и многосторонних. Вместе они формируют глобальную систему»[14].

В связи с этим встает вопрос: можно ли Договор о ЕАЭС и соглашения ВТО отнести к договорам, заключенным по одному и тому же вопросу, в понимании ст. 30 ВКПМД? И если да, то какие нормы должны иметь приоритет при возникновении противоречия: нормы Договора о ЕАЭС или нормы соглашений ВТО? Также встает вопрос, является ли Договор о ЕАЭС «соглашением об изменении многостороннего договора (т.е. соглашений ВТО) только во взаимоотношениях между отдельными участниками» (т.е. членами ЕАЭС) в контексте ст. 41 ВКПМД?

Отвечая на первый вопрос, отметим, что ст. 30 ВКПМД относится к «наиболее сложным положениям Конвенции, и ее предмет остается неясным аспектом права международных договоров»[15]. В международно-правовой доктрине высказываются две противоположные точки зрения, являются ли РТС и соглашения ВТО договорами, относящимися к одному и тому же вопросу в контексте ст. 30 ВКПМД[16]. В комментариях КМП к данной статье указывается, что «. ..заключение последующего договора абсолютно правомерно в случае, если является развитием или дополнением к ранее заключенному договору»[17]. На наш взгляд, положения Договора о ЕАЭС не представляют собой «развитие и дополнение» соглашений ВТО. Соответствующие положения Договора о ЕАЭС представляют собой lex specialis по отношению к соответствующим положениям соглашений ВТО, а значит «находятся за рамками действия ст. 30 ВКПМД»[18].

Вместе с тем даже если рассматривать Договор о ЕАЭС как относящийся к тому же вопросу, что и соглашения ВТО, необходимо подчеркнуть, что в соответствии со ст. 30.2 ВКПМД, «если в договоре устанавливается, что он обусловлен предыдущим или последующим договором или что он не должен считаться несовместимым с таким договором, то преимущественную силу имеют положения этого другого договора». Именно такое по смыслу положение устанавливается в Договоре о ЕАЭС в Приложении № 31, кодифицировавшем Договор о функционировании Таможенного Союза в рамках многосторонней торговой системы (2011; далее — ДФТС). В соответствии со ст. 2 ДФТС «Стороны примут меры для приведения правовой системы Таможенного союза и решений его органов в соответствие с Соглашением ВТО... До того, как эти меры приняты, положения Соглашения ВТО . имеют приоритет над соответствующими положениями международных договоров, заключенных в рамках Таможенного союза, и решений, принятых его органами».

Следовательно, независимо от того, являются ли Договор о ЕАЭС и соглашения ВТО договорами «относящимися к одному и тому же предмету» в понимании ст. 30 ВКПМД, в случае противоречия нормы соглашения ВТО и нормы Договора о ЕАЭС должна применяться норма соглашения ВТО.

Отвечая на второй вопрос, необходимо отметить, что в соответствии с ст. 41 ВКПМД «два или несколько участников многостороннего договора могут заключить соглашение об изменении договора только во взаимоотношениях между собой». В комментариях КМП отмечается, что «изменение» означает отклонение от положений договора только между определенными участниками, что отличает изменение от внесения поправок, которое согласовывается всеми государствами-участниками договора[19]. Изменение в широком смысле может осуществляться в форме отдельного договора, заключение которого меняет правоотношения между государствами-членами ВТО[20].

Однако, на наш взгляд, РТС не являются «соглашениями об изменении» многосторонних соглашений ВТО между участниками таких РТС. В поддержку тезиса о применении ст. 41 ВКПМД эксперты ссылаются на ст. XXIV Генерального соглашения о тарифах и торговле (далее — ГАТТ) и ст. V Генерального соглашения о торговле услугами (далее — ГАТС), допускающие создание зон свободной торговли и таможенных союзов[21]. На наш взгляд, указанные статьи ГАТТ и ГАТС не рассматривают РТС как изменяющие соглашения ВТО. В данных статьях речь идет о допустимых, правомерных исключениях, т.е. случаях, когда государства-члены ВТО имеют право отступать от положений ГАТТ и ГАТС, причем при соблюдении определенных, обозначенных в ГАТТ и ГАТС условий.

Апелляционный орган в докладе по делу «Турция-текстиль» указал, что «вводная часть ст. XXIV ГАТТ позволяет, при наличии соответствующих условий, оправдать принятие меры [курсивмой — Д. Б.], не соответствующей некоторым положениям ГАТТ...»[22]. Кроме того, в деле «Гватемала — сельскохозяйственные товары» Апелляционный орган подчеркнул, что «соглашения ВТО содержат специальные положения об изъятиях региональных торговых соглашений, которые имеют преимущественную силу по отношению к общим положениям Венской конвенции, таким как статья 41»[23]. Следовательно, с точки зрения Апелляционного органа РТС по своей природе являются исключениями из правового режима ГАТТ и ГАТС, а не соглашениями об изменении многосторонних соглашений ВТО. Т.е. заключение РТС не является изменением соглашений ВТО. Данный вывод также подтверждается мнением Апелляционного органа о возможности использовать положения РТС для толкования нормы соглашения ВТО в деле «Гватемала — сельскохозяйственные товары».

Хотя Апелляционный орган подчеркнул, что не отвечает на вопрос, является ли РТС «нормами международного права» в контексте ст. 31 ВКПМД[24], он указал, что ст. 31 ВКПМД «нацелена на определение обычного значения терминов договора, отражающего общее намерение сторон договора, а не только намерение некоторых сторон [курсив мой. — Д.Б.]. Несмотря на то, что толкование договора может на практике осуществляться в отношении сторон спора, оно должно устанавливать общие намерения сторон толкуемого договора [курсив мой. — Д.Б.]»[25]. В международно-правовой доктрине мы можем найти еще более радикальную точку зрения о том, что РТС «не могут использоваться для толкования права ВТО»[26].

Таким образом, хотя мы, руководствуясь подходом КМП, определили право ВТО и право ЕАЭС как часть международного права, составные части автономного комплекса норм, регулирующих международные торговые отношения в рамках многосторонней торговой системы, в рамках ВТО нормы РТС рассматриваются не как нормы права, а как меры, принимаемые государствами-участниками таких соглашений.

[1] Fragmentation of International Law: Difficulties Arising from the Diversification and Expansion of International Law. Yearbook of International Law Commission. 2006. Vol. II. Part II. Chapter XII, para 243.

[2] Ibid. Рara 247, 251 (11).

[3] Appellate Body Report, Us-Gasoline (1996), para 16.

[4] Marceau G. Conflicts of Norms of Jurisdictions: The Relationship between the WTO Agreement and MEAs and Other Treaties // Journal of World Trade. 2001. № 6. P. 1129.

[5] Pauwelyn J. Conflict of Norms in Public International Law: How WTO Law Relates to Other Norms of International Law. Cambridge, 2003. P. 473, 491.

[6] Appellate Body Report, Mexico-Soft Drinks (2006), para 56.

[7] Van den Bossche P., Zdouc W. Op. cit. P. 60.

[8] Ibid. P. 61.

[9] Право ВТО: теория и практика применения:/ под. ред. Л.П. Ануфриевой. М., 2016. С. 328.

[10] Pauwelyn J. Op. cit. P. 38.

[11] Fragmentation of International Law: Difficulties., Chapter XII, para 243.

[12] Ibid. Para 247.

[13] Ibid. Para 253.

[14] Cottier T., Foltea M. Constitutional Functions of the WTO and Regional Trade Agreements / Bartels L., Ortino F. (eds.) Regional Trade Agreements and the WTO Legal System. Oxford, 2010. P. 46-47.

[15] Villiger M. Commentary on the 1969 Vienna Convention on the Law of Treaties. The Hague, 2009. P. 411.

[16] См.: McRae D. The WTO in International Law: Tradition Continued or New Frontier? // JIEL. 2000. № 3. P. 21-47; Cottier T., Foltea M. Op. cit. P. 43-76.

[17] Draft Articles on the Law of Treaties with Commentaries 1966 / Yearbook of the International Law Commission. 1966. Vol. II. P. 217.

[18] Villiger M. Op. cit. P. 403.

[19] Draft Articles on the Law of Treaties with Commentaries 1966 / Yearbook of the International Law Commission, 1966. Vol. II. P. 232; Villiger M. Op. cit. P. 533.

[20] Pauwelyn J. Op. cit. P 316.

[21] См.: Cottier T., Foltea M. Op. cit. P 46-47.

[22] Appellate Body Report, Turkey-Textiles (1999), para 45.

[23] Appellate Body Report, Peru-Agricultural products (2015), para 5.112.

[24] Ibid. Para 5.99.

[25] Appellate Body Report, Peru-Agricultural products (2015), para 5.95.

[26] Qureshi A. Interpreting WTO Agreements. Cambridge, 2015. P. 349.