Судебники 1497 и 1550 гг., Стоглав 1551 г. как основные источники светского и церковного законодательства периода становления единого централизованного Русского государства аналогично правовым актам предшествующей эпохи не конкретизировали меру ответственности за совершение преступления по половому признаку. Женщина в качестве субъекта совершаемого преступления упоминалась в них крайне редко1, по этой причине светские и церковные суды были вполне свободны в выборе наказаний.

Кроме того, утвердившаяся на Руси православная церковь, ставшая центром общественной жизни, взяла под свое особое попечение семью и женщину как ее главную представительницу. В памятниках церковного права и духовной литературы постепенно стал утверждаться образ идеальной жены - «тихой, смиренной, безмолвной», покорность которой мужу провозглашалась в качестве основного условия крепости семейного очага. Созданию образа «совершенной» супруги во многом способствовало усиление экономической зависимости жены от мужа, обусловленное сокращением в XVI в. прав собственности женщин с развитием поместного землевладения, ограничивавшим права вотчинников. Данные изменения в статусе женщины получили отражение в «Домострое» - своде советов и правил, определявших все стороны жизни русского человека XVI в. Эти «поучения и наказания всякому православному христианину», принадлежавшие перу Сильвестра, духовника Ивана IV, закрепили главенство мужа в семье, его ответственность за всех домочадцев, включая право наказания по Святому Писанию не только детей, но и супруги: «жену поучаи и наказуи такоже»2.

По собственному произволу в Московской Руси наказывали государи: «быти от государя в опале»3. По мнению В.Н. Татищева, «опала есть гнев государев»4, последствия которой касались лиц знатного происхождения и могли выражаться от запрещения им являться ко

Например, в гл. 50 Стоглава отдельно упомянуто наказание в отношении настоятельницы монастыря: «Или коя игумения от пострижения потому же истязует, а не бога ради постризают ниже по силе от них приемлют, таковых повелевают игуменей священная правила из монастырей изводити и в другии в монастырь под начало посы- лати» (см.: Российское законодательство X-XX веков. Т. 2. М., 1985. С. 326).

двору, лишения должностей и чинов до ссылки, заключения в тюрьму и смертной казни. Неопределенность данной санкции давала государю право выбора вида наказания в зависимости от личности виновного, исходя из расположения или враждебного отношения к нему. Угроза опалы могла также оказаться предупреждением о возможных репрессиях в дальнейшем. Обычно опале подвергались изменники, заговорщики и т.п. Сохранялась традиция наказания вместе с мужьями жен и других членов семей конкурентов, побежденных в политической борьбе. Например, в 1487 г. низвергнутого казанского «царя Алегама со царицею... Иван III послал в заточенье на Вологду, а матерь его и братью, и сестры послал князь великий в заточеньи на Белоозеро в Карголом»1. После присоединения Новгорода 17 февраля 1488 г. Иван III «Марфу Исакову со внуком повел на Москву»2. В результате вдова посадника Исака Борецкого боярыня Марфа («злохитрева жена», «латинская прелестница»), возглавлявшая антимосковскую оппозицию в Новгородской республике, оказалась в заточении, а ее огромные владения (около 23 тыс. га с 2250 дворами) отписаны на великого князя. Но Марфу-посадницу до Москвы не довезли, а казнили в селе Млеве Тверского княжества3. В январе 1498 г. Иван III обвинил в заговоре свою вторую супругу гречанку Софью (Зою) Палеолог, мечтавшую о престоле для своего старшего сына Василия: «И в то время опалу положил князь великий на жену свою, на великую княгиню Софию»4.

В 1525 г. великий князь Василий III после более 20 лет брака предъявил своей жене Соломонии Сабуровой «Иск о неплодстве». На основании показаний («сказки») ее брата Ивана, великая княгиня обвинялась в попытке с помощью ворожей («жонки Стефаниды резан- ки», «Машки кореленки» и др.) избавиться от «немочи», чтобы «князь великий любил, да и детей деля»5. Поскольку знахарство осуждалось тогда как колдовство, а врожденное бесплодие Соломонии являлось достаточно весомой причиной для расторжения брака, сразу же после окончания «Розыска о неплодстве» Василий III наложил опалу на супругу. 29 ноября 1525 г. она была пострижена в инокини под именем старицы Софии в монастыре Рожества пречистыя на Рве6. Несмотря на

то что официальной причиной пострига была объявлена болезнь первой супруги великого князя1, в летописных памятниках XVI в. встречаются две версии ее пострижения: добровольного и насильственного.

Весьма убедительно «благочестие Соломонии, нудившей великого князя отпустить ее в монастырь, чтобы он мог вступить во второй брак для блага государства»2, описано в Типографской летописи: «в лето 7034 благовернаа великаа княгини Соломанида, видя неплодство чрева своего... начат молити государя великого князя, да повелит ей облещися в иноческий образ»3.

Вторая версия изложена в Первой Софийской летописи, где под 7031 годом значится, что у великого князя «быстъ кручина о своей великой княгине». О ее «неплодстве» Василий III «начать думати со своими бояры» и «с плачем» обратился к ним с вопросом: «Кому по мне царствовати на Руской земли?». Бояре ответили ему библейской притчей: «неплодную смоковницу посекаютъ и измещутъ изъ винограда». После чего государь «повелелъ ю пострищи въ черницы»4. Нежелание Соломонии принимать постриг подтверждают сведения о месте и времени ссылки великой княгини, содержащиеся в Вологодско-Пермской летописи5. Этой же версии придерживался А. Курбский, писавший о том, что Василий III «живши со женою своею первою, Соломониею, два- десять и шесть лет, остриг ея во мнишество, не хотящу и не мыслящу ею о том»6. Более детально данные события изложены С. Герберштейном. Соломония активно сопротивлялась постригу: рыдала и свое монашеское одеяние «бросив на землю, топтала ногами». За такое поведение великой княгини Иван Шигона, один из советников Василия III, «не только жестоко укорял ее, но бил». Лишь узнав от Шигоны, что пострижение производится по «повелению государя», Соломония смирилась со своей участью и «с сокрушенным сердцем объявила пред всеми, что надевает куколь неволею и по принуждению»7.

Различны точки зрения и на место заточения Соломонии. Так,

С. Герберштейн упоминает «некоторый монастырь во Суздальском княжестве»8, а А. Курбский - «далечайш монастырь, от Москвы боль-

ши двухсот миль, в земли Каргапольскии лежаща»1. Причину такого расхождения мнений разъясняет частный Постниковский летописец конца 1550-х гг.: «И не по мнозе отпустил ея князь великий в Каргополе, и велел ей устроити в лесу келью, отыня тыном. А была в Каргеполе пять лет и оттоле переведена бысть в девичь манастырь в Суздаль к Покрову пречистые»2. В этом монастыре Соломония и скончалась 16 декабря 1642 г. За свое мученичество в XVII в. она была причислена к числу местночтимых святых и чудотвориц.

Практика насильного пострига не прекращалась в период боярского правления при Иване IV. Так, в 1538 г. «на седьмой день по кончине» его матери Е. Глинской князь В.В. Шуйский приказал «схватить любезнейшихъ юному Иоанну особъ: его, надзирательницу боярыню Агриппину, и брата ея - князя Телепнева, - оковать цепями, заключить въ темницу»3. Телепнева «уморили голодом», а Агриппину (Аграфену) Федоровну Челяднину «сослали в Каргополь и постригли в монахини»4.

Иван Грозный, обладавший неограниченной властью над своими подданными, по собственному произволу распоряжался их жизнью и имуществом, безо всякого сопротивления со стороны последних, признававших волю государя за волю Божью и оправдывавших этим любые его действия. Например, «великий князь Московии», как именовал его итальянский географ А. Гваньини, «собственноручно отдал на поругание своим приспешникам» жен и дочерей знатных бояр, проживавших на землях ложно обвиненного в заговоре московского воеводы Ивана Петровича, после этого «приказал изрубить их на куски. А с жен крестьян и людей незнатного сословия... содрать платье и гнать их... в лес; в лесу же скрывались его приспешники, которые. накинулись на несчастных женщин. нанося им увечья и удары. когда все владения упомянутого Ивана Петровича. были опустошены и. уничтожены, он заточил его жену в монастырь, а всю... семью. искоренил»5.

По приказу Ивана IV была заточена в монастырь жена казненного Ивана Висковатого, «главного советника» царя. Безжалостно расправился государь не только со знатными боярами, поддержавшими «преступника», но и их женами. По данным А. Г ваньини, царь повелел «вывести к реке и утопить восемьдесят благородных жен этих бояр;

невинные жертвы напрасно стонали и молили его: свирепые приспешники сталкивали их в воду и губили»1.

Этим же автором воспроизведена сцена расправы Грозного с супругой казненного казначея Михаила (сестрой князя А. Вяземского). Ее, оплакивавшую смерть мужа, государь нашел дома и приказал «схватить, а затем протянуть от одной стены до другой самую жесткую веревку; эту женщину посадили голыми ягодицами на веревку, которая сдирала с нее очень много кожи и мяса, и стали таскать из стороны в сторону, чтобы она открыла сокровища мужа... измученную страшными пытками и столь великим позором эту почтенную женщину... он отправил в монастырь. Там она недолго прожила из-за ран и мучений, перенесенных во время таскания по веревке»2.

По версии Дж. Горсея, мучительной казни в 1575 г. была подвергнута Анна Тулупова, мать князя Б. Тулупова, уличенного в «измене против царя и сношениях с недовольным дворянством»3. Князь был посажен на кол. Во время казни, длившейся 15 часов, он говорил со своей матерью, которую «нарочно привели смотреть на это ужасное зрелище»4. Потом «эта достойная и почтенная женщина. была отдана целой сотне телохранителей, которые изнасиловали ее до смерти»5. На тело княгини, лежавшее на площади, «псарям приказано было. напустить голодных собак, которые разнесли по кускам мясо и кости». Царь, видевший все это, сказал: «Вот такой почести я удостоил их и вот что я делаю с изменниками»6.

Также не оставались безнаказанными боярыни и жены горожан, позволявшие неугодные Ивану IV высказывания. Обвиненные по доносам женщины немедленно доставлялись к царю, допрашивались и спустя некоторое время возвращались домой. Однако в случаях, когда от этих женщин государь узнавал о серьезных «преступлениях» их мужей, наказание виновных ужесточалось. По сведениям А. Гваньини, царь повелевал таких жен «зарезать или утопить, что уже многих постигло»7. В качестве доказательств жестокости государя он приводит следующие факты. У главного писца царя Мясоедовского была «насильно похищена жена вместе со служанкой и задержана на несколько недель. Потом он приказал повесить ее и служанку в дверях мужнина дома, где они и провисели две недели, пока не были сняты по приказу

государя. И ее муж был вынужден выходить и входить через эти двери под трупом жены. Еще более ужасную вещь сделал он с другим своим писцом: он похитил и обесчестил его жену, а потом повесил ее в той комнате в доме писца, где тот обычно принимал пищу, прямо над столом; и писец был вынужден совершать свою горчайшую трапезу за столом, над которым висела задушенная жена, до тех пор, пока не унесли ее тело по приказу государя»1.

факте расправы над оклеветанной «чаровницей и Алексеевой согласницей» (последовательницей А. Адашева) упоминает А.М. Курбский: по приказанию Ивана Грозного «была убиенна Мария преподобная, нарицаемая Магдалиною, с пятью сынами своими... родом Ляховица ... великая и превосходная постница»2.

Во всем видевший измену Иван IV был не менее жесток и по отношению к своим родственникам. Так, незаслуженно обвиненный его двоюродный брат князь В. Старицкий был умервщлен вместе с большей частью семьи в 1569 г. Сообщение об этом приводится в летописном своде конца XVI в.: «Князь Владимира Андреевича и с материю и со княгинею его и з дочерью нужной смерти предаша, оставиша сына его князя Василиа, да дочь меньшую и даша ея за королевича»3. Подобную информацию содержит Пискаревский летописец начала XVII в.: «И заехал князь велики на ям на Богону и тут его опоил зелием и со княгинею и з дочерию большею. А сына князя Василия и меньшую дочь пощадил»4. Сходные сведения о данной расправе приводит в своих «Записках о Московии» Г. Штаден: «После того великий князь открыто опоил отравой князя Володимира Андреевича; а женщин велел раздеть донага и позорно расстрелять стрельцам»5. Весьма ярко и эмоционально эти события описаны А.М. Курбским: «Тогда же убил Владимера, стричнаго брата своего. с матерью того Ефросиньею, княжною Хованскою, яже быша от роду князя великого Литовского Алгерда... и воистину святую, и постницу великую, во святом вдовстве и в мнишестве провоссиявшую. Тогда же расстреляти с ручниц повелел жену брата своего Евдокию, княжну Одоевскую, тако же воис- тинну святую и зело кроткую»6.

Иная версия гибели Е. Старицкой изложена в «Сведениях о Горицком женском монастыре»1. К моменту расправы над сыном и его семьей Ефросинья, постриженная в инокини в период царской опалы в 1563 г. под именем Евдокии, находилась в основанной ею в 1544 г. Горицкой обители. 11 октября 1569 г., на третий день после гибели князя Владимира, его супруги и их детей, по повелению Грозного «княгиня-инокиня» Евдокия была потоплена в реке Шексне. Ее участь разделили игуменья Анна, монахини Мария и Александра (последняя - в миру княгиня Иулиания Дмитриевна). Согласно местному преданию, «страдалицы их злыми мучителями были посажены в богато украшенное судно, которое, будучи нагружено камнями, быстро пошло ко дну, вместе со страдалицами, лишь только отвалив от крутого берега, недалеко от монастыря»2. Их тела были извлечены из воды и погребены в стенах обители. Княгиня Ефросинья, названная одним из современников «воистинно святою и постницею великою, во святом вдовстве и в монашестве просиявшею»3, почитается местночтимой Вологодской святой.

Безжалостно обошелся Иван Грозный и со своими супругами. Его четвертая и пятая жены (Анна Колтовская и Анна Васильчикова) были подвергнуты царской опале и насильно пострижены в монахини.

А. Колтовская была обвинена в заговоре против государя по инициативе князя М.И. Воротынского, считавшего ее виновницей гибели сына. По мнению Р.Г. Скрынникова, «красоты и свежести Анны оказалось недостаточно, чтобы усидеть на троне среди бурь, сопровождавших отмену опричнины»4. Ее брак с Иваном IV, заключенный в 1572 г., продолжался недолго. «По догадкам» в 1574 г. опальная царица «под именем Дарии была пострижена в монашество в Воскресенском Горицком монастыре»5, откуда «из-за мятежа горицких стариц» перебралась во Введенскую Тихвинскую обитель. 16 мая 1596 г. бывшая царица значилась игуменьей этого монастыря. Скончалась она в схиме 5 апреля 1626 г.6 Всего А. Колтовская провела в монастырях свыше 50 лет. Царская опала на А. Васильчикову была связана с казнью ее покровителя боярина В. Умного-Колычева. Как писал Р.Г. Скрынников, «Анне

поневоле пришлось удалиться в монастырь»1. Васильчикова по приказу Ивана Грозного спустя всего год после свадьбы с ним, датируемой 1575 г.2, «неволею» была пострижена в Суздальском Покровском монастыре. В этой обители Анна и скончалась не позднее января 1577 г. Данный факт подтверждается тем, что «6 января 1577 г. Иван IV сделал вклад на помин ее души в Симонов монастырь»3.

В одном из хронографов середины XVII в. содержатся сведения о том, что царь заточил в тюрьму свою шестую (невенчанную) «жени- ще», Василису Мелентьеву, «чтя ю зрящу яро на оружничьего Ивана Деветелева князя, коего и казни»4. По мнению Н.И. Костомарова, она была сослана в монастырь5. Этот же историк упоминает о расправе Грозного еще над одной «невенчанной» женой - Марией Долгорукой, женившись на которой «1573 г. ноября 11», царь узнал, что она «еще прежде потеряла свое девство, и на другой день после свадьбы приказал затиснуть ее в колымагу, повезти на борзых конях и опрокинуть в воду»6.

Царицей-инокиней стала и Мария Нагая, последняя жена Г розного. Замуж за царя она вышла в 1580 г., но вскоре стала государю неугодной. После его смерти в 1584 г. Марию с сыном Димитрием отправили на житье в Углич. Обвиненная в гибели царевича, в 1591 г. она «с нуж- дею и безчестием» была пострижена в монахини под именем Марфы в Николо-Выксинской пустыни и вскоре переведена в Воскресенский Горицкий монастырь. Из этой обители в 1604 г. Нагая вызывалась Б. Годуновым в столицу по случаю слухов о Лжедмитрии I, но ничего не открыла и была возвращена обратно7. Сам самозванец, заняв в 1605 г. Москву, направил к «царице иноке Марфе» уговаривать ее «постельничего своего Семена Шапкина... чтоб ево назвала сыном своим царевичем Дмитреем... да и грозить ей велел - не скажет и быть ей убитой»8. Марфа вынуждена была пойти на это унижение. Из Гориц ее доставили в столицу на встречу с Лжедмитрием I, и старица «при всем народе признала его своим сыном»9. После убийства самозванца Марфа

отказалась от своего признания, а 3 июня 1606 г. встречала в Москве мощи царевича Димитрия, перенесенные из Углича. Возвращенная из заточения она «водворилась в московской кремлевской обители Вознесения»1, где и скончалась 28 июня 1611 г.2

Насильному постригу были подвержены также невестки Ивана IV, жены его сына Ивана. Первая супруга царевича, Евдокия Сабурова, была пострижена в 1572 г. под именем инокини Александры3 «в Суздале, въ Покровскомъ девичемъ монастыре», а «постригъ ея Иван Васильевич... роскручинился»4. В этой обители она умерла в 1620 г., но была погребена в Московском Вознесенском монастыре «со царицами вместе»5. В том же году скончалась вторая жена Ивана Ивановича, Парасковья (Пелагея) Соловая, которая в 1579 г. по инициативе Грозного (за бездетность) была «пострижена на Белоозере въ Девичий монастырь»6 под именем Параскевы7. Из Горицкого монастыря она была переведена «во Володимеръ, в Девичей монастырь» (Суздальскую Покровскую обитель), откуда в 1605 г., после смерти царя Б. Годунова, перевезена в Москву в Ивановский монастырь, где и представилась. Похоронена царица Парасковья также в Вознесенской обители8.

Ряд наказаний именитых особ женского пола, подвергнутых государевой опале, не прерывался и в XVII столетии. Так, после подавления «крамолы» бояр Романовых, обвиненных в намерении «извести» Б. Годунова при помощи «колдовских корений», члены их семей, ближние и дальние родственники, представлявшие потенциальную угрозу выборному царю, были удалены из столицы. В 1601 г. в Заонежье была сослана насильно постриженная в монашество Ксения Романова (в девичестве Шестова), супруга Федора Романова (патриарха Филарета), мать царя Михаила. Ей, в иночестве Марфе, пришлось провести 5 лет заточения в «Обонежской пятине, в Выгозерском стану, на Толву»9.

Как сообщалось в Соловецком хронографе С. Шелонина XVIII в., «по- садиша ее в тюрьму и мориша голодом». Однако «поп Ермолай сделал турик с двумя днами, поверх наливал в него молоко, а в средине между днами передавал письма и гостинцы, посланные из Москвы»1. Из ссылки она была освобождена в 1606 г. по приказу Лжедмитрия I, и, воссоединившись с сыном, поселилась в Ростове, а затем в Москве. Покинув осенью 1612 г. столицу, царица-инокиня с наследником уехали под Кострому (вначале в родовую вотчину село Домнино, а потом в Ипатьевскую обитель). С избрания в 1613 г. Михаила на царство и до возвращения в 1619 г. Филарета из польского плена Марфа оказывала сильное влияние на сына. Скончалась царица-инокиня в 1631 г., погребена в усыпальнице Романовых - в Новоспасском монастыре.

Государевой опале подверглась также боярыня Мария Шестова (по другой версии Шестунова), мать Ксении Романовой. По приказу Б. Годунова она была сослана в Чебоксарский Николаевский женский монастырь, пострижена там 2 августа 1601 г. и вскоре после пострига скончалась2.

Летом 1601 г. в ссылку на Белоозеро в сопровождении приставов были доставлены члены семей знатных московских бояр, связанных родственными узами с Романовыми. В числе сосланных оказались представительницы трех именитых родов: жена князя Бориса Камбулатовича Черкасского Марфа Никитична (тетка будущего царя) с их дочерью Ириной, супруга боярина Александра Никитича Романова Ульяна Семеновна с детьми, восьмилетняя дочь Татьяна боярина Федора Никитича Романова и его младшая сестра Анастасия3. Эта ссылка стала суровым испытанием для каждого из членов опального боярского семейства. По прибытию на Белоозеро их «посади- ша... в тюрму». Местом размещения узников стала опальная тюрьма в центре Белозерского посада. Условия заточения были весьма суровы. Опальные находились под постоянной охраной двух приставов («сторожей») во главе с верным Годунову Д. Жеребцовым, не имели возможности покидать пределы тюремного двора и общаться с местным населением. Содержание их было скудным, несмотря на указание царя

«...чтоб им всем в естве и в питье и в платье никоторыя нужи не было»1. Косвенными свидетельствами полуголодного существования узников являлись болезнь «камчюг в животе» княгини Черкасской, задержка роста и рахитизм дочери Ф.Н. Романова Татьяны. В период заключения не лучшим образом обеспечивались они и одеждой. По указанию царя пристав «допрашивал» ссыльных, имеется ли у них «нужа в платье и в рубашках и в сапогах». На что княгиня Черкасская отвечала, что «у нее... и у всех тех, которыя с нею живут, сапоги и телогреи поизносилися»2. После этого Жеребцов лично «им сапоги и телогреи холодныя поделал»3. Но вскоре княгиня вновь «била челом» государю, «что у них у всех рубашки поизносилися». И пристав, помня прежние указания царя, «выдал опальному боярскому семейству 96 аршин новина»4. К лету 1602 г., когда основные противники Годунова из рода Романовых выбыли из политической борьбы, он ослабил репрессии в отношении семей большинства из них. «Царскую милость» получили и белозерские узники. По указу Б. Годунова от 5 сентября 1602 г. их перевели в село Клин Юрьев-Польского уезда, в вотчину Ф. Романова5. Перевод не означал окончания ссылки, но условия их содержания в родных местах были значительно лучше, чем на Белоозере. Полностью опала в отношении ссыльных из рода Романовых была прекращена в 1605 г. со смертью Б. Годунова. Им было разрешено вернуться в столицу. Дальнейшая судьба «белозерских узниц» сложилась по-разному. Марфа Черкасская умерла в 1610 г. и захоронена Новоспасском монастыре, родовой обители Романовых. Ее дочь Ирина, в замужестве Шереметева, скончавшаяся 1 марта 1616 г., погребена там же. Ульяна Романова приняла монашеский постриг, а затем схиму (с именем Юлия), скончалась 5 декабря 1624 г. и похоронена в той же обители. Анастасия Романова вышла замуж за князя Б.М. Лыкова. Перед смертью приняла схиму с именем Анисия, скончалась 9 октября 1655 г., похоронена в Пафнутьево-Боровском монастыре. Ссылка крайне тяжело отразилась на здоровье Татьяны Романовой. Она, отданная замуж за князя И.М. Катырева-Ростовского, умерла 21 июля 1611 г. в возрасте примерно 16-18 лет и похоронена также в фамильной усыпальнице6.

С приходом к власти Лжедмитрия I печальная участь ожидала семью Б. Годунова. 10 июля 1605 г. его жена Мария Григорьевна вме-

сте с сыном Федором были убиты, а дочь Ксению самозванец сделал своей наложницей. Как писал князь И.М. Катырев-Ростовский, «царевну же Ксению, дщерь царя Борисову, девицу сущу, срамотне счи- ниша над нею и девство ее блудом оскверниша, а потом пострищи ея повелел и отослати ея в дальнюю пустыню... на Белозеро»7. Постриг Ксении (Оксиньи) был совершен в ноябре 1605 г. накануне обручения Лжедмитрия I с Мариной Мнишек по настоянию отца невесты. При пострижении Ксения была наречена Ольгой8. По данным «Нового летописца», она была «сослаша в Володимер в Девичь монастырь»9. О том, что «несчастную девушку отвезли во Владимир и постригли в монахини под именем Ольги» упоминает также Н.И. Костомаров10. Однако по поводу места ссылки Ксении более убедительной представляется версия И.М. Катырева-Ростовского. Подтверждение тому, что она в 1605-1606 гг. находилась в заточении в Горицкой обители, содержится в Летописи Горицкого монастыря11. Положение инокини-княжны изменилось с воцарением В. Шуйского. Сначала ее перевели в Успенский Княгинин монастырь во Владимире, а затем - в Подосеновскую обитель недалеко от Троице-Сергиевого монастыря. В 1611 г. она находилась в Новодевичьем монастыре, а последние годы жизни провела в Княгининой обители, где и скончалась 30 августа 1622 г.12

Жертвой боярского заговора стала Мария Буйносова-Ростовская (Екатерина13 Шуйская), вторая жена царя Василия Шуйского. О ее насильном постриге14 после свержения мужа с престола А. Палицын в своем «Сказании» писал: «В лето 7118 (1610 г.), июля в 19 день Рязанец дворянин Захарей Ляпунов да князь Петр Засекин. царя Василиа силою постригошя в чернеческий чин. И потом вскоре и царицу его Марию постригошя силою же и отдашя в Ывановской монастырь»15. Н.М. Карамзин об этом событии сообщал следующее: «.постригли и несчастную Царицу, Марию, также безмолвную въ обетахъ, но крас-

норечивую въ изъявлении любви къ супругу: она рвалась къ нему, стенала, называла его своимъ Государемъ милымъ, Царемъ Великимъ народа недостойнаго, ея супругомъ законнымъ и въ рясе Инока»1. Кроме того, Шуйскую (в иночестве Елену), заточенную в московский Ивано- Предтеченский монастырь, обвинили в растрате государственной казны: «сколко княжъ Васильева княгиня Шуйского Государевы казны покрала»2.

Дело инициировали сторонники Лжедмитрия I - митрополит Сарский и Подонский Пафнутий, бояре И.С. Куракин и

В.М. Мосальский. На расспросы судей бывшая царица отвечала, что она не может помнить, кого они с мужем «жаловали», и уверяла, что все деньги и драгоценности из казны потрачены на жалованье служилым людям и придворным. Царица-инокиня упрекала бояр за свой позор и ограбление, даже выразила надежду на дальнейшую совместную жизнь с супругом, но получила ответ, что «слово она говорит непригожее, муж ея и она пострижены»3. К «расспросу» привлекались родственники и приближенные бывшей царицы (княгиня Соломонида Бахтеярова, постельница Марья Зевякина и др.). С особым пристрастием допрашивались казначеи Анна Шестакова и Ульяна Орлова, поскольку к делу были приобщены изъятые у них приходные и расходные книги бывшей государыни4. Из материалов следствия видно, что часть вещей («рухляди»), пожалованных царицей, были конфискованы у их владельцев. Как писал Л.М. Савелов, «документы не дают нам окончания этого дела... как далеко зашли в своей мести Куракин и Мосальский с Пафнутием мы не знаем, во всяком же случае, если же они хотели унизить царицу Марию Петровну, то они этого, конечно, достигли вполне»5. В ноябре 1610 г. бывшую государыню отправили в Суздальский Покровский монастырь6. С воцарением Михаила Романова ее положение улучшилось. Марфа, мать нового царя, сама насильно постриженная, дружила с Еленой, которая, в бытность царицей, помогала их семье. Инокине Елене были пожалованы «поместья в Белогороде и в Городце, два дома в нижегородском кремле»7.

Скончалась она в Москве в начале 1626 г., погребена «в Вознесенском монастыре, что в Кремле»1.

Борьба за престол царевны Софьи, правившей страной в 16821689 гг. на правах регентства при малолетних братьях Иване и Петре, завершилась ее низложением. По приказу Петра в сентябре 1689 г. Софью перевели в Новодевичий монастырь. Там, по сведениям Н.И. Костомарова, ей выделили просторное помещение, «царицамъ и царевнамъ позволено было посещать ево всякое время»2. Она могла свободно передвигаться по территории обители, но у ворот «постоянно стояли караулы изъ солдатъ из полковъ Семеновскаго и Преображенскаго»3. 21 сентября 1698 г. после подавления бунта стрельцов, намеревавшихся, по данным следствия, вернуть ее на царство, Софья «по приказанию Петра была пострижена подъ именемъ Сусанны в томъ же Новодевичьемъ монастыре»4. Ее сестра царевна Марфа была пострижена под именем Маргариты и отправлена в Успенский монастырь в Александровской слободе. «Несчастная Софья въ своемъ заключении томилась еще пять летъ подъ самымъ строгимъ надзоромъ и умерла в 1704 году»5.

В сентябре 1698 г. была сослана в Суздальский Покровский монастырь Евдокия Лопухина - первая супруга Петра I. По мнению Г.В Есипова, желание избавиться от нелюбимой и благочестивой жены у царя возникло значительно раньше. Охлаждение между супругами началось после рождения в 1690 г. сына Алексея, но резкого разногласия не было, пока отношения между ними сглаживала царица Наталья Кирилловна. После ее смерти Евдокия узнала об увлечениях Петра. Ревность и приверженность царицы к старым обычаям наскучили мужу, и в 1696 г. перед отъездом за границу он решил ее оставить. Царь писал из Лондона боярам Л.К. Нарышкину, Т.Н. Стрешневу и духовнику царицы, чтобы они «склонили ее добровольно постричься»6. После возвращения на родину Петр не оставил этой мысли несмотря на упорное сопротивление Евдокии постригу. 23 сентября 1698 г. царевна Наталья Алексеевна увезла от нее из Москвы сына в Преображенское, а царицу отправили в Суздальский монастырь7. Но царю недостаточ-

но было ссылки, и в мае 1699 г. по его приказу для пострига царицы в обитель прибыл окольничий Семен Языков1. Пострижение, как полагал И.М. Снегирев, было «совершено тайно, не въ церкви, а въ кельи, такъ что въ монастыре объ этомъ никто и не знал»2. Причиной пострига жены, необходимого для расторжения брака, Петр объявил «некоторыя ея противности»3. Первое время опальной царице не было назначено денежного содержания, и она жила «в горе и нужде; только родные ея Лопухины помогали ей платьемъ и съестными припасами»4. Кроме того, Евдокии не выделили отдельного помещения, и она была помещена в келью к казначее Маремьяне. Монастырские власти обратились в столицу с просьбой о постройке особых келий для инокини-царицы. Разрешение было получено, и кельи соорудили рядом с церковью5. Тяжелым испытанием для Евдокии стал, как писал ГВ. Есипов, «пере- ходъ из царскихъ чертогов в монастырскую келью, грустно для молодой самолюбивой женщины переодеться из золотыхъ парчей въ черную рясу, и при том без вины, насильственно»6.

Примечательно, что историк XVIII столетия М.М. Щербатов, почтительно относившийся к Петру I, осуждал развод его с первой супругой, «ибо примеръ сей нарушения таинства супружества, ненару- шимаго въ своемъ существе, показалъ, что безъ наказания можна его нарушать»7. При этом ученый не усматривал веских причин к разводу монарха «окроме склонности ея къ Монсовымъ и сопротивления жены его новымъ установлениемъ»8.

Пострижение «не по воле» нелюбимых жен и иных неугодных родственниц совершалось не только лицами, облаченными властью, но и простыми обывателями. Например, в 1688 г. в Тихвинском Введенском монастыре по просьбе некоего Афоньки Федорова была пострижена под именем Елены его жена Авдотьица, обвиненная мужем в умерщвлении «в родах» незаконно прижитого ею младенца9. Вполне объяснимо, что материалов о насильном постриге незнатных женщинах сохранилось значительно меньше.

В отношении именитых иноверок в Московской Руси применялась ссылка в отдаленные местности. Так, «храня поляков от злобы народа», вступивший на престол В. Шуйский сразу же после казни Лжедмит- рия I сослал под надзор в Ярославль его жену, католичку по вероисповеданию Марину Мнишек. 26 августа 1606 г. ее вместе с отцом Юрием и еще 375 «ляхами» вывезли к месту ссылки под охраной 300 стрельцов. При этом женщина, как писал Н.М. Карамзин, «изъявляла более высокомерия, нежели скорби... У нее взяли сокровища, одежды богатыя, данныя ей мужемъ: она не жаловалась отъ гордости»1. Прибывших в Ярославль 4 сентября 1605 г. Марину и ее родственников разместили «в предместье за валом», в 4 дворах, в одном из которых поселили «царицу» с фрейлинами, остальным «дали дворы поблизости»2. За знатными «панами» был установлен надзор, их охраняли назначенные В. Шуйским приставы. Вокруг дворов ссыльных круглосуточно находилась стрелецкая стража, не позволявшая пленникам и их свите выходить в город без сопровождения. Попытки польского короля Сигзмунда III вызволить Марину и ее окружение из плена при лояльности В. Шуйского к Мнишкам привели к улучшению положения ссыльных. Весной 1607 г. им была возмещена часть затраченных на питание средств и ослаблена охрана. О том, что почти год семейство пленников прожило весьма спокойно, свидетельствует запись из «Дневника Марины Мнишек» от 22 декабря 1607 г.: «.мы, начиная с самой Пасхи, избавлены были от тревог и опасностей. тоска наша понемногу утихла, и мы обжились здесь»3. Пленники «пребывали под стражею до июня 1608 г.»4. После перемирия с Польшей, получив подписанное 13 июля того же года разрешение на выезд домой, 16 августа М. Мнишек с отцом и частью свиты отправились на родину. Но в пути бывшая пленница была перехвачена А. Зборовским и доставлена в Тушинский лагерь, где 5 сентября 1608 г. тайно обвенчалась с Лжедмитрием II, признав его за спасшегося супруга. От «тушинского вора» она имела сына Ивана. После гибели в декабре 1610 г. мужа Мнишек приняла покровительство казачьего атамана И.М. Заруцкого. Вместе с ним в 1612 г. «царица» бежала сначала в Рязанскую землю, затем в Астрахань и на р. Яик (Урал). Выданные яицкими казаками правительству М. Романова, они были настигнуты стрельцами у острова

Медвежьего. Осенью 1614 г. И. Заруцкого, «Маринку и сына ея», «закованных в железо», доставили под охраной в Москву. Там «Заруцково “посадиша на колъ”», «царевича» (“Воренка”) «повесиша», «Маринка умре на Москве»1. Однако о смерти этой женщины существуют и иные версии. Так, по сообщениям русских послов польскому правительству, заключенная в темницу Марина умерла «от болезни и с тоски по своей воле»2. Согласно другим источникам, спустя несколько дней после казни сына ее предали «неизвестной смерти», повесили или утопили («посадили под лед»)3. По мнению Г.Т. Синюхаева, М. Мнишек была заточена в Круглую (Маринкину) башню Коломенского кремля, где и скончалась от холода и голода4.

В XV-XVII вв. основными «женскими» преступлениями были проступки против нравственности, связанные, прежде всего, с внебрачными интимными отношениями с мужчинами (прелюбодейство, блуд, кровосмешение и пр.). За их совершение священник или епископ могли наложить епитимью5, срок которой зависел от тяжести греха виновной и степени ее раскаяния. В отношении провинившихся женщин церковными судами практиковалось назначение духовного наказания в виде ссылки в монастырь, то есть отдачи под руководство «доброй и крепкожительной» монастырской старицы «на исправление». Житье в монастыре женщины, отданной «под начал», имело вид «смирения», то есть подвергнутую этому взысканию с целью «смирить» ее могли направить на любые монастырские работы, а также обязать регулярно посещать церковные службы и совершать различные покаянные дела. В качестве мест ссылки женщин, совершивших преступления против морали, в XVII в. использовались, в частности, такие периферийные женские монастыри, как Верхотурский Покровский, Вологодский Горний Успенский и др.6

В стенах обителей женщины светского и духовного звания, уличенные в драке, сквернословии, иных проступках, зарабатывали себе

прощение трудом и покаянием. Часть указов о ссылке в монастыри лиц женского пола представляла собой разовые решения по расследованию конкретных дел, чаще политического характера. Форма и цель ссылки указывалась обычно в таких формулировках именных указов: «для усмотрения и исправления», «под начало», «на смирение», «на церковное покаяние», «на черные труды» и др. Например, в 1651 г. старица Мариамна, настоятельница Семигородней пустыни, прибывшая в Москву, по какому-то случаю подпала под «неблаговоление» царя. Она была «сыскана» и по царскому указу приказом Большого дворца передана Вологодскому и Великопермскому архиепископу Маркеллу, который приказал передать старицу в Горний девичий монастырь игуменье Вере, чтоб держать ее «под крепким монастырским началом»1. Правда, вскоре после этого Мариама скончалась.

В отдельных случаях, когда провинившаяся женщина раскаивалась в содеянном, монастырской ссылкой заменялся иной, более суровый вид наказания. Так, по грамоте царей Иоанна и Петра Алексеевичей от 20 февраля 1685 г. была «послана на Вологду» из приказа Большой казны с приставом И. Боровицким «девка Дунка Шаншина» для пострижения в монастырь, «где пристойно»2. Первоначально ее, уличенную в незаконной «винной продаже», велено было за «то воровство» сослать в Сибирь. Однако Дунька «била челом» государям, «чтоб ей за ту вину постричь в монастырь». Постриг раскаивавшейся преступнице был разрешен. 3 марта 1685 г. ссыльную доставили в Горний девичий монастырь, где ее постригли в инокини под именем Елены и отдали «под начало» старице А. Скорбиевой3.

В XV-XVII вв. на женщин распространялись правовые последствия преступлений, нанесших материальный ущерб. Несостоятельные должники по Судебнику 1497 г. отдавались истцу «головою на про- дажю» (ст. 10)4, то есть в холопство до уплаты или отработки нанесенных убытков, а по Судебнику 1550 г. - выдавались «головою на правеж до искупа» (ст. 55)5. Иными словами, взысканию долга с ответчика, который в силу каких-либо причин не хотел или не мог его заплатить,

предшествовал правеж1. Его пределы были впервые нормативно закреплены в Памяти о правеже долгов от 5 мая 1555 г.: «которые люди у вас в которых делех обвинены и стоят на правеже в ысцовых искех, и те бы люди стояли во сте рублех на правеже месяц; а которые люди стоят на правеже менши ста рублев, или болши, и те же бы люди стояли по тому же розчету»2. В дальнейшем сроки для взыскания долгов (при долге в 100 руб. - 1 месяц, а больше или меньше этой суммы - пропорционально долгу) были подтверждены Соборным уложением 1649 г. (гл. X, ст. 261)3. В случае если должник оказывался после правежа несостоятельным, то он выдавался исцу «головою до искупу», то есть до возмещения убытков становился его кабальным холопом. Такой порядок предусматривался уже упоминавшейся Памятью о правеже долгов 1555 г. и ст. 7 Уложения о судных делах 1628 г.4 Согласно ст. 266 гл. X Соборного уложения, «выдаче головой» подлежали не все должники, а лишь меньшие служилые люди и всякие тягловые люди5. Этой же статьей впервые была определена стоимость кабального труда в погашение долга: «а работати им, мужскому полу за пять рублев по году, а женскому полу за полътретья (то есть 2,5) рубли по году»6. «Выданный головой» имел особый правовой статус. Истец был вправе его наказывать, но не мог убить или покалечить. Так, в указе от 18 декабря 1639 г. о выдаче до выкупа вдовы Домны оговоривалось, что «Борису Патрекееву да Ивану Кобыльскому дать на выти до окупу вологженку вдову Домницу, а по них взять порука з записью, что им ее не изувечить»7.

Широкое распространение практика наказания должников вне зависимости от их пола получила в связи с хозяйственной разрухой и обнищанием населения после окончания Смуты. В частности,

А. Олеарий констатировал, что в Русском государстве в середине 1630-х гг.: «Ни о чем так часто не производится суд, как о долгах и должниках... Если платеж не будет произведен в разрешенный льгот-

Его суть заключалась в том, что неплательщика в течение определенного времени ежедневно, кроме праздников, выводили перед приказной избой, обнажали ему икры и били по ним палками в течение нескольких часовный срок, то должник, кто бы он ни был: русский ли или иностранец, мужчина или женщина, купец или ремесленник, священник, монах или монахиня, сажается в долговую тюрьму, и каждый день его выводят перед канцелярией на открытое место, и целый час гибкою палкою, толщиною с мизинец, бьют по голеням, причем избиваемые зачастую от сильной боли громко кричат... По вынесении этих мучений... должник или опять отсылается в тюрьму, или должен представить поручителей... Если же должник совершенно лишен средств заплатить долг, он становится рабом кредитора и должен служить ему»1.

В царской грамоте вологодскому воеводе Б.А. Змеову от 18 апреля 1686 г. сообщается о том, что в 1685 г. вологжанин «посацкой человек Сенька Остафьев сын Свечник з женою да з двемя сыновьями отдан в Софейской дом за кабальной долг за четыреста за сорок за девять рублев в работу на тритцать на девять лет»2.

В рассматриваемый период женщины наравне с мужчинами приговаривались к телесным наказаниям в качестве основной и дополнительной меры возмездия за совершенное преступление. Наиболее распространенным их видом была торговая казнь, представлявшая собой битье кнутом в местах скопления народа (на торгах, площадях). Случай применения этого «варварского наказания» наблюдал 24 сентября 1634 г. А. Олеарий. 8 мужчин и 1 женщина, подвергаясь экзекуции за незаконную продажу табака и водки, должны были «обнажить свое тело вплоть до бедер; затем. ложиться на спину слуги палача и схватывать его шею руками. Палач. стегал... длинным толстым кнутом так, что после каждого удара кровь обильно лилась. Служитель судьи стоял тут же, читая по ярлыку, сколько ударов должен был каждый получить... дано было от 20 до 26, а женщине 16 ударов, после чего она упала в обморок»3. 4 ноября 1687 г. к битью кнутом, предваряющему отдачу на «чистые поруки», была приговорена некая женка Катеринка за содействие при изнасиловании девки Маврутки4.

Любопытный факт наказания Марфы Тимофеевой, комнатной бабки царицы Натальи Кирилловны, за кражу горсти соли приведен И.Е. Забелиным. 13 августа 1671 г. по указу царя Марфа была «роспрашивана накрепко» и созналась в том, что 11 августа с государыниной кухни «соли украла и гриб хотела украсть», поскольку «грибовъ пе- чоныхъ велми хотелось есть»1. О проступке Марфы царице донесла прислуга. На допросе обвиняемая сказала, что «все учинила она безъ хитрости» и хотела «бить челомъ...государю, чтобъ... пожаловалъ велелъ ея отпустить въ монастырь», но не сделала этого, так как «въ разуме проста, а ныне де стало не попрежнему жестоко, никто де ни о чемъ доложить не смеетъ»2. Следствию стало известно, что своей проблемой женщина поделилась с Марфой Кузминой, постельницей царевны Софьи, которая тоже была допрошена. Свидетельница ничего нового не открыла и была после «роспросу. свобожена». Марфу повторно вызвали на допрос. Она была «подымана на дыбу и висела, а сказала прежния свои речи. и къ огню приношена и всячески стра- щена, а говорила тожъ, чтоъ и въ роспросе сказала»3. По окончанию разбирательства по этому делу Марфа Тимофеева была «посажена на Житномъ дворе въ приказной избе за караулъ»4.

В XVII в. сохранялась практика привлечения к уголовной ответственности жен за преступления мужей. Так, согласно царскому указу от 12 августа 1663 г. фальшивомонетчики ссылались в Сибирь на вечное житье вместе с женами и детьми5. Ворам, приговоренным за совершение преступления к отсечению рук и ног, указом от 10 сентября 1679 г. предписывалось «казни не чинить, а ссылать ихъ въ Сибирь на пашню съ женами и съ детьми на вечное житье»6.

В соответствии с указом царя от 17 ноября 1680 г. преступникам, «которые воры объявятся въ первой или въ двухъ татьбахъ»7, члено- вредительные наказания в виде отсечения рук, ног и пальцев заменялись направлением навечно в сибирскую ссылку вместе с женами и детьми до трех лет.

Согласно царской грамоте от 16 апреля 1686 г., «за церковные провинности» в Вологду сослали партию колодников, шесть из которых доставили вместе с женами и детьми. Первоначально местом их ссылки был определен Киев, но решение было пересмотрено и ссыльным предписано «на Вологде... быть в посаде», а местному архиепископу Гаврилу приказано «смотреть за ними на крепко, чтобы у них впредь церковных провинностей не было, и в церковь Божию приходили»1.

Указом от 6 ноября 1699 г. повелевалось «ссылать навечно в Сибирские города и на Терек»2 солдат, уличенных в незаконной продаже вина, табака и иного корчемного питья, с женами и детьми. Совершившие подобные преступления капралы вместе с семьями подлежали ссылке «в Сибирские города безповоротно»3.

Мужья по своему правовому статусу обязывались нести ответственность за жен. Однако в указе от 4 ноября 1687 г. о наказании виновника и его пособников в изнасиловании девки содержится следующее указание на законодательную практику в вопросах подобного рода: «по указу Великихъ Государей: которые люди за воровство доведутся ссылки мужеска полу, и техъ воровъ посылаютъ съ женами ихъ, а за женино воровство, мужей въ ссылку не ссылают»4.

Отдельно наиболее тяжкие «женские» преступления (убийство и отравление мужа) и наказание за их совершение впервые упомянуты в ст. 14 гл. XXII Соборного уложения 1649 г.: «А будет жена учинит мужу своему смертное убийство, или окормит его отравою, а сыщется про то допряма, и ея за то казнити, живу окопати в землю, и казнити ея такою казнею безо всякия пощады, хотя будет убитого дети, или иныя кто ближния роду его, того не похотят, что ея казнити, и ей от- нюд не дати милости, и держати ея в земле до тех мест, покамест она умрет»5.

Обычно казнь в отношении мужеубийцы производилась следующим образом: виновную закапывали по плечи в землю, к ней приставляли на ночь стражу, наблюдавшую за тем, чтобы никто к преступнице не подходил, днем священник читал перед ней молитвы. Прохожие могли в осужденную бросать монеты, жертвуя на похоронные расходы. Смерть обычно наступала на 2-3 сутки, однако зафиксированы случаи, когда «закопанные в землю жили 20 и даже 31 день»1.

Весьма любопытное дневниковое наблюдение от 17 марта 1665 г. по поводу применения данного вида наказания оставил член голландского посольства в Москве Н. Витсен: «Одну женщину осудили быть заживо закопанной в землю. Она была виновна в смерти мужа, и таково было наказание за это. Напротив, того, кто сломает жене шею, даже не бьют кнутом»2. Колоритно описал закапывание в землю мужеубийц и чешский иезуит И. Давид, посетивший Россию в последние годы правления царевны Софьи (1686-1689): «зарывают их стоя, по горло, так, что голова торчит наружу, и ее заклевывают вороны или загрызают собаки, если их не прогонит приставленный здесь сторож, или наступает смерть от голода»3.

Следует отметить, что законодатель запрещал освобождение убийцы, даже в случаях обращения с подобными просьбами детей и близких родственников убитого. Но бывали и исключения. Например, факт отмены казни мужеубийцы приведен Н.И. Суворовым. По данным краеведа, 22 декабря 1659 г. в Вологде «по указу государя» и «грамоте из Разбойного приказа» совершалась казнь «вологоцкого уезду, Корнильева монастыря крестьянки Агрепенки», обвиненной в убийстве своего мужа. Преступница была закопана в землю и, пробыв около 6 часов в этом «мучительном состоянии», уже была близка к смерти. Однако казнь была остановлена «состраданием вологжан, которые, тронувшись слезами и мольбами несчастной, осмелились, с общего согласия всех властей города, освободить ее из земли и ходатайствовать о помиловании ее пред Государем, избрав посредником к тому духовного Владыку Вологды, архиепископа Маркелла»4. Горожане и сам архиепископ обратились с челобитной к царю о том, чтобы он разрешил «Агрепинке вместо смерти живот дать и из земли выняв постричь»5.

Замена закапывания в землю пострижением в монастырь применялась также в качестве помилования в случаях, когда осужденные долго не умирали. Так, 23 марта 1682 г. в Москве были заживо закопаны в землю жена ямщика Переяславской слободы Марина и стрельчиха Дарья Перепелка за убийство мужа и любовника Марины. Дарья, кро-

ме того, была обвинена в побеге из тюрьмы и убийстве стрельца. В земле женщины пробыли три дня и не умерли, и «по обычаю» были помилованы находившимся в столице новгородским митрополитом Корнилием. После расспроса он направил преступниц к тихвинскому архимандриту Макарию с наказом: «постричь обеихъ и держать подъ крепкимъ началомъ безвыходно в монастыре, закованныхъ, отделить одну отъ другой и отдать подъ началъ добрымъ старицамъ для наставления ко всякимъ добродетелямъ»1.

Указом от 19 февраля 1689 г. этот экзотический способ лишения жизни мужеубийц заменили отсечением головы: «впредь... таких жен за мужнее убивство в землю не окапывать, а казнить их смертью, сеча головы»2. Данный документ содержал и первый приговор к казни новым способом в отношении женки Палашки и девки Федоски «за умышленное смертное убивство мужа ея Палашки, Тишки»3. Однако случаи использования прежнего вида наказания фиксировались до 1740 г.4

Примечательно, что в XVII в. законодательно была закреплена отсрочка исполнения смертной казни беременным женщинам. Впервые эта мера упомянута в государевом указе от 19 мая 1637 г.: «.которые на Москве и в городах девки и мужни жены и вдовы. дойдут до смертные казни, а будут беременны, и тех, покаместа родят и минет шесть недель, не казнити, а робенка отдать ближнему, а будет пуста и взять некому, дать наем жене, которая б его вскормила. для того, что роженое от нея не виновато. А как по рожении минет 6 недель, и ея, исповедав и причастя, казнить смертью по грацкому закону»5.

Соборное уложение 1649 г. сохранило отсрочку казни беременным женщинам до разрешения их от бремени: «А которая жонка приговорена будет к смертной казни, а втепоры она будет беременна, и тоя жонки, покаместа она родит, смертию не казнити, а казнити ея втепо- ры, как она родит, a до тех мест держати ея в тюрме, или за крепкими приставы, чтобы она не ушла» (гл. XXII, ст. 15)6.

Описание разновидностей наказаний и способов их исполнения в отношении женщин в период правления Алексея Михайловича дано

Г.К. Котошихиным: «Женскому полу бывают пытки против того же, что и мужскому полу, окромя того, что на огне жгут и ребра ломают. А смертные казни женскому полу бывают: за богохулство ж и за церковную татьбу, за содомское дело жгут живых, за чаровство и за убойство отсекают головы, за погубление детей и за иные такие ж злые дела живых закопывают в землю, по титки, с руками вместе и отоптывают ногами, и от того умирают того ж дни или на другой и на третей день, а за царское бесчестье указ бывает таков же что мужскому полу. А которые люди воруют з чужими женами и з девками, и как их изымают, и того ж дни или на иной день обеих мужика и жонку, кто б каков ни был, водя по торгом и по улицам вместе нагих бьют кнутом...»1.

Значительная часть женщин в Московском государстве в XV- XVI вв. наказывалась за преступления против веры, связанные с ворожбой и знахарством. Тяжесть наказания не всегда определялась степенью вины преступницы, а зависела от отношения к виновной и ее преступлению со стороны церковной и светской властей. Так, в январе 1498 г. Иван III, узнав, что к его супруге Софье «приходиша бабы с зелием; обыскав тех баб лихих... велел их казнити, потопити в Москве реке нощию»2. Приговорной грамотой Троицко-Сергиевского монастырского собора от 31 октября 1555 г. «О недопущении вредных людей иметь пристанище в Присекой волости» предписывалось в принадлежащих ему землях «скомороха, или волхва, или бабу ворожею, бивъ да ограбивъ да выбити изъ волости вонъ»3.

Негативное отношение к чародейству выразилось также в народном предании, возникшем в эпоху правления Ивана IV. В нем, в частности, говорится о том, что царь для борьбы с «нечистью и безбожием» на Руси «решился. для уменьшения зла уничтожить колдунов и ведьм»4. С этой целью «разослал он гонцов по царству с грамотами, чтобы. православные. высылали спешно в Москву, если есть у кого ведьмы и переметчицы». По царскому наказу «навезли со всех сторон старых баб и рассадили их по крепостям, со строгим караулом, чтобы не ушли». Затем царь приказал их всех привести на площадь. Собрались эти женщины «в большом числе, стали в кучку, переглядываются и улыбаются». Сам царь вышел к ним на площадь и велел «обложить всех ведьм соломой. и запалить со всех сторон. Когда пламя разгорелось, они подняли визг, крик и мяуканье; поднялся густой черный столб дыма, и полетело из него множество сорок... все ведьмы обернулись в сорок, улетели и обманули царя в глаза. Разгневался тогда царь и послал им вслед проклятие: чтобы вам отныне и до веку оставаться сороками. Так все они и теперь летают сороками.; до сих пор они боятся царского проклятия, и потому ни одна сорока не долетает до Москвы ближе 60 верст вокруг»1. Возможно, что в основу предания легла история о сожжении в августе 1575 г. по распоряжению Ивана IV «в Новегороди 15 жен, [а сказывают ведуньи, волхвы]»2, упомянутых в Синодике опальных царя И. Грозного, текст которого реконструирован Р.Г. Скрынниковым.

Ввиду широкого распространения колдовства в XVII в. борьба с ним усилилась и стала государственным делом. Из имевшегося в распоряжении властей арсенала наказаний основными были ссылка (в отдаленную местность, монастырь) и сожжение. Назначению наказания предшествовал сыск, сопровождавшийся заключением обвиняемого независимо от пола под стражу и пытками.

Большинство женских «ведовских» дел XVII в., судя по архивным материалам, извлеченным Н.И. Забелиным, возникали по «извету» (доносу) или оговору из-за каких-либо бытовых мелочей, корыстных целей или в качестве личной мести, нередко вовлекая в следствие широкий круг лиц. Эти дела обычно касались наведения порчи либо иных посягательств колдовскими средствами на жизнь и здоровье людей (любовные привороты, лечение разных хворей, бесплодия и пр.). Часть таких дел имела непосредственное отношение к царской семье, благополучие членов которой особо оберегалось. Так, 30 января 1635 г. Антонида Чашникова, одна из «золотных мастериц» царицы Евдокии Лукьяновны, нечаянно выронила в палате у мастериц платок, в котором был «заверчен корень неведомо какой»3. Ввиду того, что женщина была вхожа во дворец, делу дали ход. По приказу государя розыск был поручен дьяку Сурьянину Тороканову. На вопросы дьяка о том, для чего и кто дал ей этот предмет, сначала Чашникова отвечала, что «тот корень не лихой, а носит она его с собою от сердечныя болезни»4. Однако когда мастерице пригрозили пыткой, созналась, что корень тот дала ей «жонка Танька», которая живет на Здвиженской улице и «ходит де в царицыну слободу, в Кисловку, к государевым мастерицам»1. Женщина сообщила, что получила этот предмет от ворожеи по своей просьбе, от «лихова мужа». Таньку отыскали и тоже допросили. Вначале она отрицала знакомство с Чашниковой, однако, когда их поставили «с очей на очи», созналась в том, что дала мастерице корень «обротим», чтобы «муж ее любил»2. Под пыткой обе женщины повторили свои прежние показания, отрицая умысел в наведении порчи «на государя с государынею и их царских детей»3. Однако, судя по материалам сыскного дела, «за опалу в ведовском деле» были наказаны вместе с мужьями. «Сын боярский Григорий Чашников с женою» были сосланы в Казань, а Гриша Плотник с женою Танькою - на Чаронду4.