Традиционно в специальной лите­ратуре теоретические и практические проблемы правопонимания, правотвор­чества и правореализации исследуют­ся как самостоятельные правовые яв­ления. Вместе с тем, как представляет- тся, правопонимание, правотворчество и правореализация самым непосред­ственным образом также объективно взаимосвязаны между собой. С одной стороны, реальные процессы право­творчества и правореализации зависят от преобладающего понимания права на данном историческом этапе разви­тия конкретного государства. С другой стороны, объективные теоретические и практические проблемы, с неизбежно­стью возникающие в правотворческой и правореализационной деятельности, не могут не влиять на дальнейшее раз­витие, а в последующем - и на измене­ние типа понимания права в каждом государстве. В этой связи в рамках мо­нографии считаю необходимым рассмо­треть лишь некоторые актуальные те­оретические и практические вопросы взаимопонимания и взаимозависимо­сти правопонимания, правотворчества и правореализации.

Обычно специалисты в области общей теории права выделяют три основных типа правопонимания. Так, В. В. Лапаева по­лагает, «при всем обилии обсуждаемых в настоящее время подходов к понима­нию права серьезные претензии на статус общедоктринального направления заявля­ют лишь три основных типа правопони­мания: легистский, естественно-правовой и либертарный»1. М.В. Немытина также выделяет три, но других типа правопони- мания: «естественно-правовой, позити­

вистский и социологический»[1] [2]. «С пози­ции типологии, - делает дальнейший бо­лее развернутый и убедительный вывод М. В. Немытина, - «право можно изучать в трех измерениях: первое - человек, его права, представления о справедливости, его чувство свободы; второе - согласова­ние общих интересов посредством разного рода регулятивных систем, действующих внутри общества; третье - волеизъявление государства, получившее нормативное вы- ражение»[3].

Весьма показательно, что в настоящее время проблемы правопонимания иссле­дуются не только специалистами в обла­сти общей теории права, но также и на­учными работниками - представителями отдельных отраслей права в России. На­пример, Е.А. Ершова, анализируя спор­ные теоретические и практические во­просы трудового права в Российской Фе­дерации, пришла к следующему выводу: «...все существующие типы правопони­мания возможно классифицировать на две группы. В первую группу предлагаю включать типы правопонимания, суть которых состоит в разграничении права и закона, во вторую - отождествляющие право и закон. К первой группе типов пра- вопонимания считаю необходимым пре­жде всего относить естественно-право­вую, психологическую и юридико-либер­тарную концепции права. В свою очередь, полагаю, названные типы правопонима- ния возможно подразделять на дуалисти­ческие и монистические. В числе дуали­стических типов правопонимания пред­ставляется обоснованным рассматривать, например, естественно-правовую и пси­хологическую концепции права, соответ­ственно разграничивающие естественное и позитивное, интуитивное и позитивное право. К монистическому типу правопо- нимания следует относить, в частности, юридико-либертарную концепцию права, в соответствии с которой в единой (мо­нистической) системе права могут на­ходиться в том числе правовые законы и иные формы права, соответствующие основополагающим правовым принци­пам. Во второй группе типов правопони- мания, отождествляющих право и закон, со всей очевидностью прежде всего не­обходимо выделить юридический позити- визм»[4].

Юридический позитивизм нередко при­водит к грубым нарушениям прав и право­вых интересов физических и юридических лиц. Думаю, ярким примером данного вы­вода является дело «Шофман против Рос­сийской Федерации».

В этом деле заявитель жаловался, в част­ности, на нарушение ст. 8 Конвенции вслед­ствие того, что производство по его иску об оспаривании отцовства было прекращено в связи с истечением сроков в соответствии с действовавшим в рассматриваемое время национальным законодательством[5] [6]. 10 авгу­ста 1989 г. заявитель вступил в брак с граж­данкой Г. в г. Новосибирске. 12 мая 1995 г. Г. родила сына, отцом которого был зареги­стрирован заявитель как муж Г. Заявитель предполагал, что он является отцом мальчика и общался с ним как со своим родным сыном. В сентябре 1997 г. родственники заявителя сообщили ему, что он не являлся отцом ребен­ка Г. 16 декабря 1997 г. заявитель подал заяв­ление о разводе и иск об оспаривании отцов­ства. 12 апреля 1999 г. брак был расторгнут.

Еще один пример из практики россий­ских судов.

16 ноября 2000 г. Железнодорожный рай­онный суд г. Новосибирска рассмотрел иск об оспаривании отцовства заявителя. В про­цессе рассмотрения дела суд установил, что согласно анализам ДНК, сделанным 28 июня 1999 г. и 5 июня 2000 г., заявитель не мог быть отцом ребенка. Суд признал доказан­ным, что заявитель не является отцом ребен­ка, поскольку объективных сомнений в досто­верности результатов экспертизы не имелось. Вместе с тем суд пришел к выводу о том, что дело должно было быть рассмотрено в соот­ветствии с Кодексом РСФСР о браке и семье от 30 июля 1969 г., поскольку ребенок родился до 1 марта 1996 г. (дата, когда вступил в силу новый Семейный кодекс Российской Феде­рации). Кодекс РСФСР о браке и семье уста­навливал срок в один год для оспаривания отцовства, который исчислялся, по мнению суда, с того момента, когда лицо было уве­домлено о регистрации отцовства. Суд уста­новил, что заявитель не оспаривал отцовство сразу после рождения ребенка и обратился в суд лишь в декабре 1997 г., когда срок дав­ности для обращения в суд, по его мнению, уже истек. В этой связи суд отказал заяви­телю в иске об оспаривании отцовства. Тот факт, что Семейный кодекс Российской Фе­дерации не содержит сроков для оспаривания отцовства, судом не был принят во внимание, поскольку правоотношения между сторонами возникли до 1 марта 1996 г. Последующие су­дебные инстанции оставили судебный акт без изменения. 12 сентября 2002 г. мировой судья удовлетворил заявление Г. о присуждении ей алиментов и санкционировал наложение аре­ста на долю заявителя в их квартире.

Вместе с тем Европейский Суд по пра­вам человека в Постановлении от 24 ноября 2005 г. по делу «Шофман против Россий­ской Федерации» подчеркнул: «Не допуска­ется вмешательство со стороны публичных властей в осуществление... права, за ис­ключением случаев, когда такое вмеша­тельство предусмотрено законом и не­обходимо в демократическом обществе в интересах национальной безопасности и общественного порядка, экономическо­го благосостояния страны, в целях пре­дотвращения беспорядков или престу­плений, для охраны здоровья или нрав­ственности или прав и свобод других лиц»6 (выделено мною. - В. Е.). В этой свя­зи даже федеральным законом права граж­дан не могут быть ограничены. По существу такой же вывод возможно сделать и в соот­ветствии с Конституцией России, согласно ч. 3 ст. 55 которой «права и свободы челове­ка и гражданина могут быть ограничены фе­деральным законом только в той мере, в ка­кой это необходимо в целях защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов дру­гих лиц, обеспечения обороны страны и без­опасности государства». Отсюда, думаю, не­обходимо сделать вывод: сведение «всего» права только к Кодексу РСФСР о браке и се­мье привело в данном деле и может приве­сти в других аналогичных спорах к ограни­чению прав и правовых интересов как физи­ческих, так и юридических лиц.

На мой взгляд, в России и в мире в це­лом сложилось два основных типа право- понимания - позитивистское и интегра­тивное. В свою очередь, интегративное правопонимание возможно дифферен­цировать на два вида - научно дискусси- оное и научно обоснованное. Юридиче­ский позитивизм, безусловно, - наиболее распространенный тип правопонимания, спорно ограничивает «все» право прежде всего только нормами права, установлен­ными правотворческими и (или) испол­нительными органами государства, а так­же (в отдельных государствах) судебными прецедентами, выработанными судами. Понятие «позитивизм» производно от ла­тинского «jus positum» - «право, установ­ленное победителем», как его называют некоторые авторы. Следовательно, по су­ществу «все» право спорно «измеряется» только «волеизъявлением государства», выражающимся в выработанных им нор­мах права.

Вслед за позитивистским правопо- ниманием в мире в целом, в том числе и в России, активно распространяется, думаю, научно дискуссионные концеп­ции интегративного правопонимания, ко­торый в целом сводится к объединению в единой, развивающейся и многоуровне­вой системе права как принципов и норм собственно права, так и иных социальных регуляторов общественных отношений, т. е. к спорной интеграции права и не­права, онтологически разнородных пра­вовых и неправовых явлений. Например, позиций судов, норм морали, «судебного усмотрения» и т. п. «Измерением права» при таком теоретически спорном подхо­де прежде всего является отдельный че­ловек, его индивидуальные права, субъек­тивные представления о справедливости, свободе и т. д.

В то же время научно обоснованная концепция интегративного правопонима- ния характеризуется ограничением права прежде всего принципами и нормами толь­ко права, содержащимися в единой, разви­вающейся и многоуровневой системе форм национального и (или) международного права, реализуемыми в данном государ­стве, т. е. интеграцией лишь права и пра­ва в различном его внешнем выражении. С позиции научно обоснованной концеп­ции интегративного (интегрального) под­хода к праву, являющегося одним из видов синтетических теорий, право теоретически убедительно «измеряется» не отдельными, зачастую противоречивыми и неправовы­ми интересами участников фактических отношений, а согласованными общими ин­тересами посредством разного рода регуля­тивных систем.

Как представляется, юридический пози­тивизм оставляет без необходимых ответов множество важнейших теоретических во­просов. Среди них, в частности, возможно выделить следующие: как защищать физи­ческих и юридических лиц от возможного произвола национальных правотворческих, исполнительных и судебных органов госу­дарственной власти? Существуют ли иные формы и уровни национального и между­народного права, кроме «законодатель­ства», если да, то какие и как они соотно­сятся между собой? Возможно ли в совре­менный период эффективно регулировать общественные отношения посредством ре­ализации только норм права, содержащих­ся лишь в «законодательстве», учитывая все многообразие развивающихся факти­ческих отношений в период глобализации? В связи с тем, что данные вопросы, на мой взгляд, являются риторическими, считаю необходимым в современных научных ис­следованиях права не ограничиваться ана­лизом только «законодательства» (точнее - правовых актов)[7], являющегося, полагаю, лишь одной из форм и только националь­ного права, реализующегося в России.

В этой связи весьма характерно, что сторонники различных типов правопони- мания в настоящее время пытаются выра­ботать интегративное (интегральное) пра- вопонимание, в соответствии с которым «право рассматривается как системная ценность»7 [8]. Взгляды представителей ин­тегративного типа правопонимания, спра­ведливо делает вывод М.В. Немытина, сво­дятся к тому, что «...не стоит противопо­ставлять типы понимания права, а следует искать точки их соприкосновения. Инте­гральное (или интегративное) правопони- мание позволяет сформировать целостное представление о праве, рассматривая право во множестве проявлений и одновременно в его единстве»[9].

Научно обоснованная концепция ин­тегративного правопонимания, как пред­ставляется, в современный период явля­ется наиболее перспективным как в науч­ном, так и в практическом плане, поскольку «снимает» взаимоисключающие крайности традиционных, веками доминирующих ти­пов правопонимания - естественно-право­вого, социологического и позитивистского. Например, Е. А. Ершова, проанализировав современные теоретические и практиче­ские проблемы трудового права в Россий­ской Федерации, сделала обоснованный вы­вод: «.длительная и противоречивая мно­говековая история развития цивилизации, в частности, трудового права, приводит к выводу о по меньшей мере дискуссионно- сти и бесперспективности отождествления трудового права и закона; искусственного создания самых разнообразных дуалисти­ческих систем трудового права, жестко раз­граничивающих позитивное трудовое пра­во и право “должного” (естественное, инту­итивное и т. д. право)»[10] [11].

В то же время научно обоснованная концепция интегративного правопонима- ния, как и все новое, неизбежно вызыва­ет активную дискуссию и отчаянное со­противление. Например, А. Ф. Черданцев в статье с, по меньшей мере, «удивитель­ным» названием «Интегративное недопо­нимание (выделено мною. - В. Е.) права» задался вопросом: «.чего же недостает с точки зрения интегративистов в. харак­теристике права?»11. Поражает и общий вы­вод А. Ф. Черданцева: «. правовая наука. не нуждается в интегративном подходе к праву.»[12]. В то же время весьма харак­терно, что сам А.Ф. Черданцев, как и мно­гие другие убежденные сторонники юри­дического позитивизма, не дает каких-либо необходимых ответов на соответствующие современные вопросы, возникшие в тео­рии права и на практике. Однако, как пред­ставляется, А.Ф. Черданцев справедливо спрашивает: «. что же можно и что следу­ет интегрировать?»[13].

Ответ на вопрос, поставленный

Ф. Черданцевым, в частности, можно найти в яркой статье В. В. Лазарева «Ин­тегративное восприятие права»[14], опуб­ликованной в пилотном номере англо­язычного журнала Казанского федераль­ного университета «Kazan University Law Review» 15 декабря 2016 г. В данной ста­тье В. В. Лазарев, анализируя позицию ГД. Гурвича, убедительно пишет: «...его диалектика снимает противопоставление одного метода другому в рамках мето­дологического плюрализма (выделено мною. - В. Е.), обеспечивая построение единой синтетической линии в понимании права»[15]. Вместе с тем В. В. Лазарев весь­ма неопределенно продолжает: «. фило­софское представление о праве сориенти­ровано на изучение самой жизни в ее мно­гообразных социальных фактах, включая, в том числе, и мнение, и идеалы, и зако­ны - весь опыт во всем его многообразии, включая как чувственное, так и интуитив­ное восприятие. Наука не может игнориро­вать ни одну из многолетних сторон опы- та»[16]. Далее В.В. Лазарев, уточняя свою позицию, приводит собственное интегра­тивное определение права: «Право - это совокупность признаваемых в данном об­ществе и обеспечиваемых официальной за­щитой нормативов равенства и справедли­вости, регулирующих борьбу и согласова­ние свободных воль в их взаимоотношении друг с другом»[17] [18] [19] [20]. Развивая свою позицию,

В. Лазарев продолжает: «Нормативы могут устанавливаться не только в нор­мативных актах, но и в индивидуаль­ных решениях (выделено мною. - В. Е.). По своему содержанию они отражают фор­мальные требования равенства и справед- ливости»18.

Еще более неопределенный ответ на во­прос А.Ф. Черданцева «что же можно. ин­тегрировать?» с позиции научно дискусси­онных и разнообразных концепций инте­гративного правопонимания, являющихся разновидностями синтетической теории, разрабатывавшейся многими дореволюци­онными учеными-юристами. Так, Б. А. Ки- стяковский выделял несколько понятий права - государственно-организованное (или государственно-повелительное), соци­ологическое, психологическое, норматив- ное19. А. С. Ященко также с позиции научно дискуссионных концепций интегративного правопонимания понимал право бесконечно неопределенно и контрпродуктивно: «Пра­во есть совокупность действующих в обще­стве, вследствие коллективно-психического переживания членами общества и принуди­тельного осуществления органами власти, норм поведения, устанавливающих равно­весие между интересами личной свободы и общественного блага. Право основу свою имеет как в природе человека и общества, неразрывно соединенных в одну общую жизнь, так и в высшем нравственном прин­ципе, по которому высшая нравственная задача, создание совершенного общежи­тия, Царства Божия, должна достигаться через последовательную историческую работу»20 (выделено мною. - В. Е.)

Изложенные точки зрения и выводы ученых-юристов , на мой взгляд, позво­ляют дать ответ на вопрос, поставленный

Ф. Черданцевым, «что же можно ... ин­тегрировать?». Как представляется, пре­жде всего возможны два варианта ответа на вопрос, поставленный А.Ф. Чердан­цевым. Первый - интегрировать можно правовые и иные самые разнообразные со­циальные явления по существу без каких- либо ограничений. Второй - интегрировать можно только онтологически однородные правовые явления - право и право в его раз­личных национальных и международных формах в единой, развивающейся и много­уровневой системе права. При таком тео­ретическом подходе, как представляется,

В. Лазарева возможно относить к сто­ронником первого варианта интеграции - научно дискуссионных концепций инте­гративного правопонимания, характери­зующихся объединением права и неправа, интеграцией правовых и иных социальных регуляторов общественных отношений, норм права и других «нормативов равен­ства и справедливости», содержащихся в том числе «не только в нормативных ак­тах, но и в индивидуальных решениях».

По мнению отдельных современных ис­следователей права, интегративный подход к праву - лишь неудачная попытка эклек­тического (синкретического соединения противоречащих позиций, которая ничего не дает ни науке, ни практике, а способна лишь затуманить, но не прояснить суще­ство проблемы[21] [22]. Рене Генон, по существу продолжая сказанное О.В. Родионовой сделал неудачную попытку его научно обо­сновать: вывод О.В. Родионовой, в любом случае синкретизм (эклектика), несомнен­но, представляет ненаучную концепцию по причине своего исключительно «внеш­него» характера; он не только не имеет ничего общего с синтезом, но даже явля­ется ему полной противоположностью. «В то время как синтез, - подчеркивал Рене Генон, - всегда основывается на некото­рых принципах (выделено мною. - В. Е.), иными словами на том, что представляет собой внутреннее единство существова­ния (выделено мною. - В. Е.) и что симво­лизируется центром окружности (выделе­но мною. - В. Е.), - то синкретизм всегда имеет дело с периферией, с областью, об­разуемой разрозненными единичными элементами, которые являются замкну­тыми в себе “атомами”, оторванными от подлинного источника своего суще- ствования»22 (выделено мною. - В. Е.).

Вместе с тем, на мой взгляд, во-первых, в соответствии с научно обоснованным интегративным правопониманием право прежде всего объективируется в онтоло­гически однородных принципах и нормах права, содержащихся в единой развиваю­щейся и многоуровневой системе форм на­ционального и (или) международного пра­ва, реализуемых в государстве. Во-вторых, фундаментальными формами националь­ного и международного права являются ос­новополагающие (общие) принципы как на­ционального, так и международного права, образующие «центр окружности», системы права, позволяющие системе действитель­ного права существовать во внутреннем и внешнем единстве. В-третьих, при таком теоретическом подходе действительно на­учно обоснованное интегративное право- понимание объединяет как «центр окруж­ности», системы права, так и «периферию окружности», системы права. В-четвертых, формы национального и (или) международ­ного права становятся не «разрозненными» «единичными» элементами, «замкнутыми в себе “атомами”», а элементами единой, развивающейся и многоуровневой системы форм национального и (или) международ­ного права. В-пятых, убежден: необходимо дифференцировать право и неправо, в том числе, с одной стороны, принципы и нор­мы права, с другой стороны, позиции судов и справедливость; также следует разграни­чивать правовое и индивидуальное регули­рование общественных отношений[23].

Исходя далее из изложенных точек зре­ния, применяя терминологию Ю.М. Лот­мана, в современной политической, эко­номической и правовой ситуации данный переломный этап, возможно назвать «мо­ментом непредсказуемости»[24]. «Момент

непредсказуемости» в праве выражается в том, что прежние «аксиомы» правопо- нимания, доминировавшие в мире, в част­ности, в XIX-XX вв., в XXI в. представ­ляются теоретически дискуссионными, а практически (и это главное) - непродук­тивными. В связи с этим возникла необхо­димость теоретического переосмысления многих «безусловных», «устоявшихся»[25] и «неоспоримых» «истин» в праве, выра­ботки в XXI в. новых парадигм правопо- нимания, правотворчества и правореализа- ции, в частности, судебного правопримене­ния.

Фундаментальным критерием дей­ствительной научности знания, начиная с XVII-XVin вв. и до настоящего времени, на мой взгляд, является исследование ка­ких-либо явлений в системе элементов, их составляющих. Л. Берталанфи предложил выдающуюся идею исследования явлений с позиции общей теории систем, в основу которой можно положить принцип целост­ности системы, позволяющий преодоле­вать традиционное механистическое ми­ровоззрение. Данное предложение многие исследователи называют дерзкой теорети­ческой идеей, основополагающим науч­ным открытием, ключевым фактором в на­учном исследовании, определившим путь к новым взглядам и принципам[26].

Однако, к сожалению, многие научные и практические работники, как правило, в том числе с позиций механистическо­го мировоззрения и структурно-функцио­нального анализа, ограничивают свои на­учные исследования традиционными соб­ственно юридическими проблемами. Так, М.В. Антонов, как представляется, излиш­не категорично и спорно с позиции обще­научных выводов теории систем утвержда­ет: «Использование данного понятия легко может привести к сомнительным заключе­ниям, основанным на подмене различных значений термина “система” в ходе рас­суждений. Критический взгляд на это по­нятие позволяет увидеть его связь с небес­спорными объективистскими установками в социальной философии и объяснить его убеждающую силу через раскрытие таких трюизмов, на которых покоятся аргумен­ты о “системности права”. Использование в правоведении терминов, производных от понятия “система”, чревато недопу­стимым упрощением понимания нор­мативного характера права, в ракурсе которого эмерджентность, целостность, структурированность, функциональ­

ность, полнота и прочие приписывае­мые праву системные свойства пред-

ставляются не объективной данностью, а возможным результатом (скорее, це­лью, “рациональным идеалом”) упо­рядочивающей (систематизирующей)

творческой деятельности юристов»27 (выделено мною. - В. Е.).

В то же время Л. Берталанфи, как счита­ет большинство научных работников, осно­ватель теории систем, как считают подавля­ющее большинство научных работников, пришел к иному важнейшему, полагаю, общенаучному выводу: «Понятие системы в настоящее время не ограничивается тео­ретической сферой, а становится централь­ным в определенных областях прикладной науки»28. Целостность научного исследова­ния с позиций структурно-функционально­го анализа традиционно рассматривалась через понятия структуры и функции. Си­стемный подход к социальным явлениям противопоставляется структурно-функци­ональному анализу. Как справедливо под­черкивал Э.Г. Юдин, в системном подходе центральным является более широкое по­нятие - «система», тесно связанное с ря­дом других понятий, например: «структу­ра», «организация», «связь», «отношение», «элемент» и «управление»29.

При рассмотрении права, реализуемого в России, с позиции теории систем пред­ставляется обоснованным с общенаучных позиций введение в научный оборот поня­тия «система форм права», состоящая из двух подсистем - национального и меж­дународного права, образованных состав­ляющими их элементами - соответствую­щими формами внутригосударственного и (или) международного права. Система форм национального и (или) междуна­родного права характеризуется целостно­стью, устойчивой структурой, взаимосвя­зью и взаимозависимостью составляющих ее онтологически однородных элементов - форм национального и международного права. На мой, взгляд, такой вывод теоре­тически может быть основан лишь на на­учно обоснованной концепции интегратив­ного правопонимания. Так, М.В. Немыти- на справедливо заметила: в современный период «приверженцы различных научных концепций постепенно приходят к общей идее о необходимости некого интеграль­ного правопонимания, в рамках которого право рассматривается как системная цен­ность. Их взгляды сходятся в том, что не стоит противопоставлять типы правопо- нимания, а следует искать точки их со­прикосновения... Именно интегральное (или интегративное) правопонимание по­зволяет сформировать целостное представ­ление о праве, рассматривать право во мно­жестве проявлений и одновременно в его единстве»[27] [28] [29] [30].

С позиции научно обоснованной кон­цепции интегративного правопонимания, полагаю, дискуссионно, во-первых, сво­дить «все» право, реализуемое, в частно­сти, в Российской Федерации, только к на­циональным правовым актам, содержащим лишь нормы права; во-вторых, жестко раз­граничивать внутригосударственное и меж­дународное право, искусственно создавать «самостоятельные», «взаимодействую­

щие» на «паритетной» основе отдельные системы национального и международно­го права. Представляется теоретически бо­лее обоснованным, а практически необхо­димым исследовать «все» право, реализу­емое, например, в Российской Федерации, в рамках единой развивающейся и много­уровневой системы форм права, состоящих из подсистем национального и междуна­родного права, образованных составляю­щими их элементами - формами соответ­ственно национального и (или) междуна­родного права. Думаю, в единую систему форм национального и международного права, реализуемого в государстве, прежде всего объективно включаются основопо­лагающие (общие) принципы российского права, правовые акты, правовые договоры, обычаи российского права, основополага­ющие (общие) принципы международного права, международные договоры и обычаи международного права.

Э.Г Юдин выделял три основные ха­рактеристики систем: элемент, целост­

ность и связь. В качестве элемента системы Э. Г. Юдин рассматривал далее неделимый ее компонент при данном способе расчле­нения, минимальный компонент системы или же максимальный предел ее расчлене- ния31.

Классифицируя систему форм нацио­нального и международного права таким элементом возможно признать форму вну­тригосударственного и международного права как его внутреннее или внешнее вы­ражение.

Важнейшую роль системного подхо­да в процессе исследования сложных объ­ектов отмечал еще Г. Гегель, убедительно подчеркивавший: всякое содержание «по­лучает оправдание лишь как момент це­лого, вне которого оно есть необоснован­ное предположение или субъективная уверенность»32 (выделено мною. - В. Е.). Развивая данную мысль, И. В. Блауберг и Э.Г. Юдин справедливо заметили: поня­тие целостности в научном познании пре­жде всего ориентирует научного работника в постановке проблем и выработке страте­гии исследования[31] [32] [33].

Исходя из данных философских пози­ций, право объективно необходимо анали­зировать прежде всего в соответствии с ин­тегративным типом правопонимания как целостное явление в единой, развивающей­ся и многоуровневой системе форм наци­онального и (или) международного права. Только при таком целостном подходе к из­учению права возможно выделять, напри­мер, основополагающие (общие) и специ­альные принципы внутригосударственно­го и международного права, тенденции их дальнейшего развития, взаимодействия, сближения и дифференциации. В то же время, например, структурно-функцио­нальный анализ, структурализм, как пра­вило, ограничивается анализом структуры или функций собственно закона, который вместе с тем «получает оправдание лишь как момент целого, вне которого оно есть необоснованное предположение или субъ­ективная уверенность», в отрыве от общих проблем «целого» - системы форм нацио­нального и (или) международного права, реализуемого в государстве.

Подводя предварительные итоги иссле­дования того, чего «недостает» иным ти­пам правопонимания, и преимуществ инте­гративного правопонимания, возможно вы­делить следующее.

Первое: научно обоснованная концеп­ция интегративного правопонимания пре­доставляет возможность реализовывать не­традиционную, принципиально иную стра­тегию научных исследований правовых явлений.

Второе: научно обоснованная концеп­ция интегративного правопонимания по­зволяет изучать качественно иные пра­вовые проблемы, в частности, элементы системы права, ее целостность, прямые и обратные связи, а также новые свойства права, не присущие его отдельным элемен­там, а главное - вырабатывать конкретные практические ответы на современные тео­ретические вопросы.

Перефразируя процитированное выше высказывание Г Гегеля, с позиции науч­но обоснованной концепции интегратив­ного правопонимания возможно признать: всякая форма национального и (или) меж­дународного права (в том числе внутри­государственные правовые акты) получа­ет свое «оправдание» лишь как «момент целого», т. е. в единой, развивающейся и многоуровневой системе права, вне ко­торого она есть «необоснованное предпо­ложение или субъективная уверенность». При таком общенаучном подходе убежден: взаимосвязанные и взаимодополняющие процессы как правотворчества и реализа­ции права, так и исследования отдельных правовых явлений, в том числе элементов и форм национального и (или) междуна­родного права, должны происходить как «моменты целого», т. е. не изолированно и самостоятельно, а прежде всего в рамках единой, развивающейся и многоуровне­вой системы форм национального и (или) международного права, реализуемого в го­сударстве.

В то же время юридический позити­визм, длительное время господствующий в нашей стране юридический позитивизм самым непосредственным образом влияет на процессы и результаты принятия право­вых актов российскими правотворческими органами. Например, в ст. 392 ГПК РФ кро­ме традиционных и понятных «вновь от­крывшиеся обстоятельства» законодателем введены спорные «новые обстоятельства» (выделено мною - В. Е.), к которым, ду­маю, неубедительно отнесены, например, «признание Конституционным Судом Рос­сийской Федерации не соответствующим Конституции Российской Федерации зако­на, примененного в конкретном деле, в свя­зи с принятием решения по которому зая­витель обращался в Конституционный Суд Российской Федерации». В то же время, на мой взгляд, очевидно, что, во-первых, Кон­ституция Российской Федерации является не «обстоятельством», тем более «новым», а фундаментальным национальным право­вым актом, действовавшим на момент при­нятия спорного судебного акта. Во-вторых, думаю, в данном случае возникла обыч­ная иерархическая коллизия между зако­ном и Конституцией Российской Федера­ции, которая могла быть преодолена судом в процессе рассмотрения конкретного спо­ра (ad hoc) в соответствии с ч. 1 ст. 15 Кон­ституции Российской Федерации

Такой вывод законодателя в действи­тельности не является случайным, по­скольку длительное время Конституция не признавалась в доктрине «правом», под­лежащим прямому применению. Весьма характерно и то, что действующие кодек­сы также не содержат норм материально­го права о прямом применении Конститу­ции России. Например, часть первая ст. 5 ЖК РФ включает лишь следующую нор­му права: «В соответствии с Конституци­ей Российской Федерации жилищное зако­нодательство находится в совместном ве­дении Российской Федерации и субъектов Российской Федерации». Часть 8 ст. 5 ЖК РФ ограничивает иерархические коллизии только Жилищным кодексом Российской Федерации.

В то же время в соответствии с п. 2 По­становления Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 31 октября 1995 г. № 8 «О некоторых вопросах приме­нения судами Конституции Российской Фе­дерации при осуществлении правосудия» (с дальнейшими изменениями и дополне­ниями) «согласно ч. 1 ст. 15 Конституции Российской Федерации Конституция имеет высшую юридическую силу, прямое дей­ствие и примененяется на всей территории Российской Федерации. В соответствии с этим конституционным положением су­дам при рассмотрении дел следует оцени­вать содержание закона или иного норма­тивного правового акта, регулирующего рассматриваемые судом правоотношения, и во всех необходимых случаях приме­нять Конституцию Российской Федера­ции в качестве акта прямого действия»[34] (выделено мною. - В. Е.).

В связи с этим полагаю: признание фе­дерального закона, примененного в кон­кретном деле Конституционным Судом Российской Федерации, не соответствую­щим Конституции Российской Федерации более обоснованно относить не к «новым обстоятельствам», а, например, к наруше­нию или неправомерному применению норм материального права, к основаниям для отмены или изменения решения суда, например, в кассационном порядке (ст. 387 ГПК РФ) или к существенным нарушениям норм материального права, повлиявшим на исход дела, основаниям для отмены или из­менения судебных постановлений в поряд­ке надзора (ст. 391.9 ГПК РФ).

21 февраля 2008 г. в Совете при Прези­денте Российской Федерации по вопросам совершенствования правосудия обсуждал­ся проект федерального закона «О внесе­нии изменений в статьи 392 и 395 Граждан­ского процессуального кодекса Российской Федерации», в соответствии с которым предлагалось часть вторую ст. 392 ГПК РФ дополнить пунктом шестым следующего содержания: «Установленное Европейским Судом по правам человека нарушение по­ложений Конвенции о защите прав чело­века и основных свобод при рассмотрении судом Российской Федерации граждан­ского дела, связанное с применением фе­дерального закона, не соответствующего Конвенции о защите прав человека и ос­новных свобод, либо иными нарушениями

Конвенции прав человека и основных сво­бод». В пояснительной записке была указа­на цель законопроекта - приведение ГПК РФ в соответствие с Европейской Конвен­цией о защите прав человека и основных свобод.

Вместе с тем согласно ст. 1 Федераль­ного закона «О ратификации Конвенции о защите прав человека и основных сво­бод и Протоколов к ней» «Российская Фе­дерация в соответствии со статьей 46 Кон­венции признает ipso facto (в силу само­го факта) и без специального соглашения юрисдикцию Европейского Суда по правам человека обязательной по вопросам толко­вания и применения Конвенции и Протоко­лов к ней в случаях предполагаемого нару­шения Российской Федерацией положений этих договорных актов.. ,»[35].

Таким образом, можно сделать вывод: Конвенция о защите прав человека и ос­новных свобод, а также ратифицированные Россией Протоколы к ней в толковании Ев­ропейского Суда по правам человека явля­ются обязательными для российских пра­вотворческих, исполнительных и судебных органов государственной власти. Отсю­да, на мой взгляд, Европейская Конвенция о защите прав человека и основных свобод, а также Протоколы к ней № 1 и № 4 с 5 мая 1998 г. являются для России обязательным международным правом. При таком право­вом подходе представляется дискуссион­ным отнесение установленных Европей­ским Судом по правам человека наруше­ний Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод при рассмо­трении судом Российской Федерации граж­данского дела, связанное с применением федерального закона, не соответствующе­го Конвенции о защите прав человека и ос­новных свобод, либо иными нарушениями Конвенции о защите прав человека и ос­новных свобод, к вновь открывшимся «об­стоятельствам». Европейская Конвенция о защите прав человека и основных свобод и ратифицированные Россией Протоко­лы к ней являются видом международных договоров. В силу ч. 4 ст. 15 Конституции России международные договоры Россий­ской Федерации являются «составной ча­стью ее правовой системы. Если междуна­родным договором Российской Федерации установлены иные правила, чем предусмо­тренные законом, то применяются правила международного договора». Следователь­но, Европейская Конвенция о защите прав человека и основных свобод, а также рати­фицированные Россией Протоколы к ней необходимо рассматривать в качестве од­ного из международных договоров, имею­щего приоритет над федеральными закона­ми, но не как вновь открывшееся «обстоя­тельство».

Принимая во внимание изложенные правовые аргументы, полагаю, более обо­снованным является иное предложение, сформулированное в п. 9 Постановления Пленума Верховного Суда Российской Фе­дерации от 10 октября 2003 г. № 5 «О при­менении судами общей юрисдикции обще­признанных принципов и норм междуна­родного права и международных договоров Российской Федерации»: «При осущест­влении правосудия суды должны иметь в виду, что по смыслу части 4 статьи 15 Конституции Российской Федерации, ста­тей 369, 379, части 5 статьи 415 УПК РФ, статей 330, 362-364 ГПК РФ неправиль­ное применение судом общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Российской Федерации может являться основанием к отмене или изменению акта. Неправиль­ное применение нормы международного права может иметь место в случаях, когда судом не была применена норма междуна­родного права, подлежащая применению, или, напротив, суд применил норму меж­дународного права, которая не подлежала применению, либо когда судом было дано неправильное толкование нормы междуна­родного права»[36].

Вместе с тем, к сожалению, действую­щая ст. 392 ГПК РФ «Основания для пе­ресмотра судебных постановлений, всту­пивших в законную силу (по вновь от­крывшимся или новым обстоятельствам)» содержит п. 4 ч. 4, в соответствии с кото­рым к новым обстоятельствам относится, в частности, «установление Европейским Судом по правам человека нарушения по­ложений Конвенции о защите прав чело­века и основных свобод при рассмотрении судом конкретного дела, в связи с приняти­ем решения, по которому заявитель обра­щался в Европейский Суд по правам чело­века».

Как представляется, затронутые теоре­тические и практические вопросы право- понимания, правотворчества и правореа- лизации позволяют обратиться и к более общим проблемам - соотношению и вза­имосвязи международного права и рос­сийского права. Действующие российские кодексы по существу не отвечают на во­просы о формах международного и вну­тригосударственного права и их соотно­шении между собой. Например, ст. 6 Се­мейного кодекса Российской Федерации называется «Семейное законодательство и нормы международного права», однако сводит все нормы международного пра­ва только к международным договорам, не устанавливает соотношения между­народного права и «семейного законода­тельства». Статья 9 ЖК РФ также ограни­чивает международное право лишь одной его формой - международным договором. Статья 10 ТК РФ по существу лишь вос­производит ч. 4 ст. 15 Конституции Рос­сии. Аналогичный вывод можно сделать и в отношении ст. 7 ГК РФ.

Общепризнанные принципы междуна­родного права традиционно отождествля­ются с нормами международного права. Так, согласно п. 1 Постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 10 октября 2003 г. «О применении суда­ми общей юрисдикции общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Российской Федерации» «под общепризнанными прин­ципами международного права следует по­нимать основополагающие императивные нормы международного права, принимае­мые и признаваемые международным со­обществом государств в целом, отклонение от которых недопустимо»[37].

Изложенные нормы права, содержащи­еся в действующих российских кодексах, и толкование основополагающих (общих) принципов международного права Вер­ховным Судом Российской Федерации ос­нованы, как представляется, на традици­онных выводах ученых, специализирую­щихся в международном праве. Например,

Н. А. Цивадзе, анализируя соотношение международного и внутригосударствен­ного права, пришел к весьма неопреде­ленному выводу: «Вопрос о соотношении международного права и национального решается в пользу сближения норм двух систем (выделено мною. - В. Е.) с це­лью их эффективного взаимодействия»[38]. Е.Ю. Стёпкин также без необходимой те­оретической и правовой аргументации утверждает: «При характеристике соотно­шения современного международного пра­ва с внутригосударственным правом Рос­сии можно говорить о диалектическом сочетании (выделено мною. - В. Е.) обе­их концепций»[39]. На мой взгляд, оценоч­ные понятия «сближение» и «диалектиче­ское сочетание» не разрешают длительного спора сторонников дуалистической и мо­нистической концепций.

Более того, далее Е.Ю. Стёпкин далее делает еще более спорный вывод: «предла­гается дополнить ч. 4 ст. 125 Конституции РФ включением в нее положений о нормах международного права, а именно: Консти­туционный Суд Российской Федерации по жалобам на нарушение конституцион­ных прав и свобод граждан и по запросам судов проверяет конституционность зако­на и (или) нормы международного пра­ва (выделено мною. - В. Е.), применен­ных или подлежащих применению в кон­кретном деле, в порядке, установленном федеральным законом»[40]. Следовательно, Е.Ю. Стёпкин по существу является пред­ставителем монистической концепции, в которой национальное право имеет при­оритет над международным правом. Вме­сте с тем, Я. А. Бороздина сформулировала теоретически более обоснованный вывод, соответствующий международному праву и Конституции России: «Конституционное закрепление в России примата междуна­родного права над национальным предпо­лагает более активное и последовательное согласование национального права с меж­дународным и европейским»[41].

Считаю более аргументированным по этому вопросу мнение Е. А. Ершовой: «... необходимо продолжить фундамен­тальные и прикладные научные исследо­вания, а также практическое воплощение монистической концепции трудового пра­ва в Российской Федерации, в соответ­ствии с которой в рамках единой системы форм трудового права в России взаимодо- полняют друг друга и взаимодействуют со­ставляющие подсистемы международного трудового права и российского трудового права. При таком подходе “все” трудовое право в Российской Федерации не будет сводиться только к нормативным право­вым актам, содержащим нормы трудового права, принимаемым органами государ­ственной власти. Напротив, в соответствии с интегративным типом правопонимания трудовое право в России возможно рассма­тривать в качестве системы форм трудово­го права в Российской Федерации, состоя­щей из составляющих ее элементов - форм международного трудового права: осново­полагающих принципов международного трудового права, международных догово­ров, содержащих нормы трудового права; обычаев международного трудового права; основополагающих принципов российско­го трудового права, нормативных право­вых актов, содержащих нормы российско­го трудового права; нормативных правовых договоров, содержащих нормы российско­го права, и обычаев российского трудового права»[42].

При таком подходе с позиции научно обоснованной концепции интегративного правопонимания, полагаю, возможно сде­лать и более общий вывод, в соответствии с которым теоретически бесперспективно, а практически - контрпродуктивно соз­давать самые разнообразные дуалистиче­ские системы права, искусственно разгра­ничивающие «право» и «закон», «долж­ное» и позитивно установленное органами государственной власти, международное и внутригосударственное право. Думаю, теоретически более аргументированно и продуктивно практически рассматривать «все» право в рамках единой, развиваю­щейся и многоуровневой системы форм национального и международного пра­ва, реализуемых в государстве, состоящей из двух подсистем - внутригосударствен­ного и международного права, образован­ных, в свою очередь, онтологически одно­родными элементами - соответствующими формами права.

Традиционно юридический позитивизм сводит по существу «все» право к «законо­дательству». Термин «законодательство» в советских и российских работах по об­щей теории права обычно применяется в «узком» или «широком» смысле слова. В «узком» смысле слова термин «законо­дательство» отождествляется с законода­тельными актами, принимаемыми предста­вительным органом государства или непо­средственным волеизъявлением населения в форме референдума[43]. В «широком» смыс­ле слова термин «законодательство» вклю­чает в себя всю совокупность правовых актов, принимаемых правотворческими органами всех уровней, начиная с законов и заканчивая ведомственными правовы­ми актами[44]. Показательно, что эти подхо­ды сохранились в специальной литературе по общей теории права и в XXI в.[45]

Дискуссионные выводы специалистов в области общей теории права не могли не найти своего отражения и в россий­ских кодексах. Например, с одной сто­роны, ст. 3 ГК РФ основана на термине «законодательство» в узком смысле сло­ва, так как относит к «законодательству» только соответствующие кодексы и феде­ральные законы. С другой стороны, на­пример, ст. 5 ЖК РФ называется «Жилищ­ное законодательство», основана на кон­цепции «законодательства» в «широком» смысле слова, относит к «законодатель­ству» в том числе правовые акты органов государственной власти субъектов Рос­сийской Федерации и даже органов мест­ного самоуправления.

Учитывая то, что на практике примене­ние термина «законодательство» в широ­ком смысле слова обычно приводит к на­рушению прав и правовых интересов фи­зических и юридических лиц, предлагаю, во-первых, исключить из российских ко­дексов и иных федеральных законов тер­мин «законодательство»; во-вторых, при­менять в российских кодексах и федераль­ных законах родовой термин «правовые акты», содержащие не только «нормы» права, но и «принципы» права; в-третьих, установить виды правовых актов: Консти­туция Российской Федерации, федераль­ные конституционные законы, кодексы, иные федеральные законы, подзаконные федеральные правовые акты, правовые акты субъектов Российской Федерации; правовые акты управомоченных органов местного самоуправления, юридических или физических лиц.

К сожалению, действующие россий­ские кодексы по существу сводят «все» право только к российским правовым ак­там. Весьма характерной является ст. 5 ЖК РФ «Жилищное законодательство», огра­ничивающая жилищное право Жилищным кодексом Российской Федерации, иными федеральными законами, указами Прези­дента Российской Федерации, постановле­ниями Правительства Российской Федера­ции, правовыми актами федеральных ор­ганов исполнительной власти, правовыми актами органов государственной власти субъектов Российской Федерации, а также правовыми актами органов местного са­моуправления. Показательными являются и ст. 5 ТК РФ «Трудовое законодательство и иные акты, содержащие нормы трудово­го права», и ст. 3 ГК РФ «Гражданское за­конодательство и иные акты, содержащие нормы гражданского права». Статья 5 ГК РФ «Обычаи» на этом фоне - скорее ис­ключение из общего ряда форм российско­го права.

Вместе с тем А. С.Коновалова с позиции научно обоснованной концепции интегра­тивного правопонимания обосновано пи­шет: «Концепция правового государства... должна базироваться. и на принципе плю­рализма легитимных источников права, среди которых одно из центральных мест отведено обычному праву»[46]. Традицион­но в специальной литературе правовыми обычаями признавались лишь обычаи, под­держиваемые органами государственной власти. Так, А. Я. Вышинский выработал определение права, длительное время счи­тавшееся классическим: «Право - совокуп­ность правил поведения, установленных государственной властью как властью го­сподствующего в обществе класса, а так­же обычаев и правил общежития, санкци­онированных государственной властью и осуществляемых в принудительном по­рядке при помощи государственного аппа­рата в целях охраны, закрепления и разви­тия общественных отношений и порядков, выгодных и угодных господствующему классу»[47]. Данную точку зрения разделя­ли многие ученые и в дальнейшем. Так, В.А. Туманов писал: «.обычаи станови­лись правовыми лишь тогда и постольку, когда и поскольку они санкционировались государственной властью»48. Думаю, более убедительную позицию еще в начале XX в. сформулировал А.Н. Филиппов: «... обыч­ное право следует понимать как совокуп­ность юридических норм, созданных не­зависимо от предписаний законодатель­ной власти»49 (выделено мной. - В. Е.). Г И. Муромцев аргументированно развил данный вывод: обычай «.считается пра­вовым как в силу санкции государства, так и вследствие признания его своим извест­ной этнической общностью, племенем, ка­стой и т. д.»50.

В связи с изложенными правовыми ар­гументами считаю возможным рассматри­вать обычаи российского и международно­го права в качестве самостоятельных форм внутригосударственного и международно­го права, поддерживаемых как органами государственной власти или управомочен­ными международными учреждениями, так и, например, действиями юридических и (или) физических лиц. Весьма характер­ным представляется вывод Е. А. Ершовой: обычаи российского трудового права воз­можно рассматривать «. в качестве фор­мы российского трудового права, содержа­щей нормы трудового права, вырабатыва­ющиеся в результате действий физических и (или) юридических лиц, поддерживае­мые органами государственной власти, ор­ганами местного самоуправления и (или) юридическими и физическими лицами. Обычаи российского трудового права явля­ются одним из объективно существующих и необходимых элементов единой системы форм трудового права в Российской Феде-

рации»[48] [49] [50] [51].

Специалисты в области общей теории права, как правило, рассматривают прин­ципы права как «начало»[52], «идею»[53], «по­ложение»[54]. М.И. Байтин принцип пра­ва определяет как «исходные, определя­ющие идеи, положения, установления»[55]. М.Н. Марченко - как «основные идеи, исходные положения или ведущие нача­ла.»[56]. А. Ф. Черданцев понимает прин­ципы как «основные руководящие идеи (начала)»[57]. Эти позиции объясняют, что основополагающие (общие) принципы на­ционального права не признаются россий­скими кодексами в качестве самостоятель­ной формы российского права, а также су­ществование в специальной литературе понятия «нормы-принципы». Характерно мнение П.Е. Недбайло, полагавшего, что принципы права «по своей юридической природе и сущности представляют со­бой нормы права, но лишь с более общим и принципиальным содержанием»[58]. Ана­логичная точка зрения сложилась и в спе­циальной отраслевой литературе. Так,

О. А. Кузнецова полагает: «... под нормами- принципами гражданского права следует понимать специализированные императив­ные предельно общие нормы, определяю­щие содержание всех других гражданско- правовых норм и обладающие по отноше­нию к ним высшей юридической силой, имеющие нетипичную структуру и выпол­няющие специфические функции в граж­данско-правовом регулировании»[59].

Вместе с тем характерно, что в между­народном праве основополагающие (об­щие) принципы права признаются самосто­ятельной формой международного права. Так, согласно ст. 38 Статута Международ­ного Суда, принятого 26 июня 1945 г, «суд, который обязан решать переданные ему споры на основании международного пра­ва, применяет: . общие принципы права, признанные цивилизованными нациями». По мнению Ю.М. Колосова, «основные принципы международного права являют­ся универсальными. имеют характер об­щепризнанных; основные принципы меж­дународного права являются принципами jus cogens»[60], «неоспоримого права»[61].

В связи с этим представляется обо­снованным предложение Е.А. Ершовой о признании основополагающих (общих) принципов российского трудового права самостоятельной формой российского тру­дового права: «Основополагающие прин­ципы российского трудового права - форма российского трудового права, отражающая его сущность, основные начала. Основопо­лагающие принципы российского трудово­го права имеют прямое действие и более высокую юридическую силу перед право­выми нормами, содержащимися в феде­ральных конституционных законах, ТК РФ, иных федеральных законах и подзаконных нормативных правовых актах, норматив­ных правовых актах субъектов Российской Федерации, нормативных правовых дого­ворах и нормативных правовых актах рабо- тодателей»[62].

Наконец, на вопрос А. Ф. Черданцева: «. чего же недостает с точки зрения ин- тегративистов в. характеристике права?» хотелось бы ответить: многого и принци­пиально иного. В то время как юридиче­ский позитивизм по существу ограничи­вает «все» право лишь нормами права, содержащимися только в «законодатель­стве», выделяя международное право с позиции дуализма в отдельную систему права, регулирующую отношения лишь между государствами, то научно обосно­ванная концепция интегративного пра- вопонимания обосновывает принципи­ально иную систему права. С позиции «интегративистов», а точнее - научно обоснованной концепции интегративного правопонимания право прежде всего объ- ектируется в принципах и нормах права, содержащихся в единой, развивающейся и многоуровневой системе форм нацио­нального и международного права, реа­лизуемых в государстве. Таким образом, во-первых, право состоит не из двух си­стем - внутригосударственной и междуна­родной, а из единой системы. Во-вторых, подсистема внутригосударственного права образована составляющими ее элемента­ми - формами национального права. В их числе можно назвать основополагающие (общие) принципы национального права, правовые акты, правовые договоры и обы­чаи внутригосударственного права. В свою очередь подсистема международного пра­ва образована основополагающими (общи­ми) принципами международного права, международными договорами и обычаями международного права.

В науке трудового права уже сделаны первые шаги в направлении интегративно­го понимания трудового права. Например, Е. А. Ершовой введено в научный оборот понятие «система форм трудового права в Российской Федерации». «Система форм трудового права в Российской Федерации, - по обоснованному мнению Е. А. Ершо­вой, - состоит из двух подсистем - между­народного трудового права и российского трудового права, образованных составляю­щими их элементами - соответствующими формами трудового права»[63].

При таком теоретическом подходе в мире в целом, в Российской Федерации - в частности, с одной стороны, думаю, пра­во действительно возможно рассматри­вать в трех «измерениях». Первое «измере­ние» - «человек, его права, представления о справедливости, его чувство свободы» за­креплено в ст. 2 Конституции Российской Федерации: «Человек, его права и свободы являются высшей ценностью. Признание, соблюдение и защита прав и свобод чело­века и гражданина - обязанность государ­ства».

Второе «измерение» - «согласование общих интересов посредством разного рода регулятивных систем, действующих внутри общества» (выделено мною - В. Е.) нашло свое измерение в принципах и нор­мах права, выработанных действительно «внутри» гражданского общества и содер­жащихся, например, в следующих формах «действующего» права - национальных и международных правовых договорах, а также в российских и международных обычаях права.