В настоящей статье описаны проявле­ния принципа субсидиарности в россий­ском конституционном судопроизводстве. На данный момент ни в Федеральном кон­ституционном законе от 25 июля 1994 г. № 1-ФКЗ «О Конституционном Суде Рос­сийской Федерации»[1] [2], ни в других норма­тивных правовых актах, ни в решениях Конституционного Суда Российской Фе­дерации за указанной формой осущест­вления судебной власти свойство субси­диарности прямо не признается[3].

В юридической литературе на этот счет есть иное мнение.

Так, по словам ГА. Гаджиева, под воз­действием принципа субсидиарности, «причем весьма интенсивным», находятся правовые отношения, возникающие меж­ду судами Российской Федерации и Кон­ституционным Судом России в сфере за­щиты прав[4]. Апеллируя к этому принципу, ГА. Гаджиев объясняет смысл той части поправок в Федеральном конституцион­ном законе о Конституционном Суде Рос­сии 2010 г., которые впервые с 1994 г. ввели барьеры для доступа к конституционному правосудию частных лиц[5].

То, что идея субсидиарности реализу­ется в российском судебном конституци­онном контроле, утверждает и П.Д. Бло­хин. В связи с этим он приводит в пример случаи отказа Суда принять жалобу на на­рушение конституционных прав и свобод граждан к рассмотрению, если «права зая­вителя предположительно были нарушены, однако были или могут быть восстановле­ны в обычном порядке», а также рассуж­дает о правильном, на его взгляд, варианте исчисления сроков подачи жалобы в Кон­ституционный Суд России[6].

В 2017 году на это впервые было ука­зано уже не в научной публикации, а в ин­дивидуальном мнении судьи Конститу­ционного Суда Н. С. Бондаря: «Логика правового регулирования заключается в том, что конституционное правосудие не может подменять иные, ординарные судебно-юрисдикционные средства за­щиты прав и свобод; по своему характе­ру, назначению это субсидиарный инсти­тут. Если иные средства не дали искомо­го результата и заинтересованное лицо усматривает причину этого в конститу­ционных дефектах закона, который был востребован в судебной процедуре, кон­ституционное правосудие приобретает значение единственного (и последнего) средства правовой защиты, с помощью которого могут быть восстановлены кон­ституционные права и свободы конкрет­ного лица»[7].

Отметим для сравнения, что в практике зарубежных конституционных судов, ком­петенция которых сходна с компетенцией Конституционного Суда России, принцип субсидиарности формулируется прямо.

В соответствии с правовой позицией Феде­рального конституционного суда ФРГ, «вы­раженный в пункте 2 § 90 Закона о Феде­ральном конституционном суде принцип субсидиарности относится и к конституцион­ным жалобам против закона. Согласно это­му принципу конституционная жалоба не мо­жет считаться допустимой, если заявитель не приложил разумные усилия для того, что­бы добиться правовой защиты в судах общей юрисдикции до обращения в Федеральный конституционный суд»[8].

Этот принцип является предметом об­суждения и на международных мероприя­тиях, касающихся конституционного пра­восудия[9].

Проанализируем Федеральный консти­туционный закон о Конституционном Суде России и конституционно-судебную прак­тику на предмет выявления фактически су­ществующих признаков субсидиарности судопроизводства в Конституционном Суде России, обратившись предварительно к по­нятию субсидиарности.

Понятие субсидиарности

Исследователи идеи субсидиарности отмечают, что она «имеет давние тради­ции в европейской политико-правовой мысли»[10] [11]. Ее разработка осуществлялась в трудах философов и религиозной (като­лической) социальной доктрине. Эта идея зародилась в трудах Платона и Аристотеля, дальнейшее развитие получила в работах Фомы Аквинского и в особенности Иоган­на Альтузия, который создал собственную концепцию субсидиарно структурирован­ного сообщества11. Суть субсидиарности состоит в том, что «управление и принятие решений должно осуществляться на наибо­лее низком из возможных уровней»[12] [13].

Со временем принцип субсидиарности стал рассматриваться как способ распре­деления полномочий между различными уровнями управления в политических си­стемах: «Там, где это возможно, полномо­чия вначале предоставляются самым низ­шим звеньям управления; и только в том случае, если задача не может быть ими должным образом решена, она передается

13

выше » .

Те, кто занимается вопросами субси­диарности, утверждают, что она применя­ется как регулятор отношений между ин­дивидом, гражданским обществом и го­сударством (истоки лежат в его раннем понимании), а также между местным со­обществом (местным самоуправлением) и государством. Позднее субсидиарность стала использоваться как основа постро­ения взаимоотношений между регионами и центральной властью, в федеративных государствах - между субъектами федера­ции и федерацией, а в рамках Европейско­го Союза - между государствами и надна­циональным сообществом[14]. Смысл один и тот же: речь идет о дополняющей роли более удаленных от проблемы, которую требуется решить, звеньев власти (управ­ленческой иерархии).

В юридических публикациях обосно­вывается, что «принцип субсидиарности прочно вошел в сферу права»[15]. Одна из об­ластей применения данного понятия - те­ория и практика защиты прав личности. Субсидиарность считается принципом ор­ганизации системы такой защиты. Она свя­зывается с деятельностью Европейского Суда по правам человека.

Европейский Суд по правам человека уже в самом начале своей работы, как пи­шет А. А. Зенин, заявил о своей привержен­ности принципу субсидиарности[16]. Неда­леко до включения этого принципа в пре­амбулу Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод от 4 но­ября 1950 г.: открытый 24 июня 2013 г. для подписания Протокол N° 15 к ней предпола­гает закрепить, что «в соответствии с прин­ципом субсидиарности государства несут основную ответственность за обеспечение прав и свобод, гарантированных Конвенци­ей и Протоколами к ней, и пользуются при этом свободой усмотрения, надзор в отно­шении реализации которой осуществляет­ся Европейским Судом по правам челове­ка» (ст. 1)[17].

В отношении Европейского Суда по правам человека принцип субсидиар­ности «подразумевает, что ответствен­ность за защиту прав человека в первую очередь лежит на государстве и его инсти­тутах и лишь во вторую - на Европейском Суде по правам человека... Страсбургский суд действует как последняя инстанция, своеобразная соломинка для физических и юридических лиц, защиту прав которых национальные институты провалили»[18].

Специалисты по международному пра­ву выделяют в содержании принципа суб­сидиарности два аспекта: процессуальный и материальный. Процессуальный аспект распространяется на процессуальные вза­имоотношения внутригосударственных ор­ганов и Европейского Суда по правам чело­века: заявитель сначала должен исчерпать все эффективные средства правовой защи­ты в государстве и лишь затем может обра­титься в Европейский Суд. Материальный аспект заключается в том, «что система обеспечения прав человека, созданная на основании Конвенции, в целом представ­ляет собой дополнительную комплексную гарантию, поскольку обеспечивать и за­щищать права человека, гарантирован­ные Конвенцией, обязаны сами государ­ства-участники, которым предоставляется достаточно широкая свобода усмотрения в соответствующих вопросах»[19].

Надо подчеркнуть, что идея субсидиар­ности не самодостаточна. Считается, что она помогает решать важные задачи (на­пример, ту же защиту прав). Как отметила К. С. Аристова, в системе, построенной на данном принципе, «происходит наиболее эффективное распределение обязанностей и ответственности - функции выполняют­ся на том уровне, где это наилучшим обра­зом способствует достижению конкретных целей»[20].

Конституционный Суд России и прин­цип субсидиарности

Распространено мнение, что конститу­ционные суды - это «особые суды с огра­ниченной юрисдикцией по особым во- просам»[21]. Почему же допустимо вести разговор о действии в отношении Консти­туционного Суда России принципа субси­диарности? Думается, дело в общей для всех видов судопроизводства цели защи­ты прав (ст. 2 ГПК РФ, ст. 2 АПК РФ, ст. 6 УПК РФ, ст. 3 КАС РФ), из круга которых, безусловно, нельзя исключать основные, в том числе конституционные права.

В соответствии с Федеральным консти­туционным законом о Конституционном Суде России судебный орган конституци­онного контроля тоже действует в целях защиты основных прав и свобод челове­ка и гражданина (ч. 1 ст. 3). Подавляющее большинство дел, разрешаемых Судом, - это дела по жалобам частных лиц на нару­шение их конституционных прав[22]. Консти­туционный Суд России - часть внутригосу­дарственной системы защиты прав. В этих условиях с неизбежностью встает вопрос о его роли в ней: должен ли он считаться основным либо субсидиарным средством такой защиты? Этот вопрос имеет как тео­ретическое, так и практическое измерение: в какой момент жертва нарушения своих конституционных прав может рассчиты­вать на конституционное судопроизводство как способ правовой защиты?

Как уже упоминалось, ни российские законы, ни судебная практика не дают прямого ответа на поставленный вопрос. Но существуют признаки, позволяющие судить, что субсидиарность не чужда су­допроизводству в Конституционном Суде России, а именно:

главное средство воздействия Кон­ституционного Суда России на правовую действительность - возможность призна­ния законоположения не соответствую­щим Конституции Российской Федерации, что влечет утрату им юридической силы. Вряд ли стоит ожидать, что данный инстру­мент будет использоваться в каждом случае нарушения субъективного конституцион­ного права того или иного частного лица. К тому же Конституционный Суд России, как и органы конституционного контроля в других государствах, просто не способен реагировать на все случаи нарушения прав в силу особенностей своей организации;

с февраля 2011 г. заявители могут обращаться в Конституционный Суд Рос­сии, только если спорный закон применен в конкретном деле, рассмотрение которо­го завершено в суде[23] (п. 31 ч. 1 ст. 3 и п. 2 ст. 97 Федерального конституционного за­кона о Конституционном Суде России);

- хотя Конституционный Суд России избегает декларирования того, что прин­цип субсидиарности имеет к нему непо­средственное отношение, характерные чер­ты указанного принципа проявляются в его судебных актах.

Остановимся на этом подробнее.

Практика Конституционного Суда России и изменения в ней

Представления Конституционного Суда России о взаимоотношениях в сфере защи­ты прав между ним и судами, рассматрива­ющими конкретные дела в порядке граж­данского, административного и уголовно­го судопроизводства, с течением времени трансформировались.

Первоначально Конституционный Суд России фокусировался на законе как объек­те нормоконтроля. Его позиция сводилась к признанию обязанности судов, столкнув­шихся с необходимостью применения при разрешении дела неконституционного за­кона, обратиться в Конституционный Суд России для того, чтобы этот закон был ли­шен юридической силы в единственно воз­можной процедуре - процедуре конститу­ционного судопроизводства. «Данная обя­занность судов вытекает из возложенного на них, как на независимые органы право­судия, конституционного полномочия обе­спечивать судебную защиту прав и свобод человека, включая равенство перед законом и судом (статьи 18, 19 и 46), подчиняясь при этом Конституции Российской Федерации и федеральному закону (статья 120). Отказ от применения в конкретном деле закона, неконституционного с точки зрения суда, без обращения в связи с этим в Конституци­онный Суд Российской Федерации противо­речил бы и конституционным положениям, согласно которым законы действуют еди­нообразно на всей территории Российской Федерации (статьи 4, 15 и 76), и в то же вре­мя ставил бы под сомнение верховенство Конституции Российской Федерации, так как оно не может быть реализовано, если допускается разноречивое толкование раз­личными судами конституционных норм»[24].

Роль граждан-заявителей рассматрива­лась скорее как вспомогательная в деле со­вершенствования законодательства. В Опре­делении от 14 января 1999 г. № 4-О кон­статировалось, что ст. 100 Федерального конституционного закона о Конституцион­ном Суде России, закрепляющая правила пересмотра судебных актов после решения Конституционного Суда России о призна­нии законоположения неконституционным, «направлен[а] на поощрение правовой ак­тивности граждан, способствующих устра­нению из действующего законодательства неконституционных норм, и, следовательно, на защиту от нарушений прав и свобод дру­гих лиц». Речь отнюдь не о восстановлении нарушенных прав самого заявителя.

По прошествии лет, а в особенности по­сле вступления в силу упомянутых поправок к Федеральному конституционному закону о Конституционном Суде России 2010 г, раз­граничивших запросы судов и жалобы и огра­ничивших доступ частных лиц в Конституци­онный Суд России, судебный орган конститу­ционного контроля стал концентрироваться на возможностях иных судов осуществлять защиту прав без мобилизации конституци­онного судопроизводства. По утверждению ГА. Гаджиева, в какой-то момент «суды об­щей юрисдикции, арбитражные суды доказа­ли свою дееспособность в отстаивании кон­ституционных прав и свобод. И этот процесс не остался незамеченным в Конституцион­ном Суде Российской Федерации, который, руководствуясь принципом субсидиарности (выделено нами. - И. Д., О. К.), стал услож­нять условия допустимости жалоб в Консти­туционный Суд Российской Федерации, тре­буя обращения за защитой сначала в иные суды»[25].

На сегодняшний день:

Конституционный Суд России может отказать в принятии жалобы к рассмотре­нию, если сочтет, что заявитель не исполь­зовал все другие возможности судебной за­щиты до обращения к нему.

Хотя «по буквальному смыслу (Феде­ральный конституционный закон о Консти­туционном Суде России) заявитель не обя­зан исчерпывать иные средства судебной защиты (тем более теоретические, неэф­фективные), кроме обращения в суд первой инстанции»[26], начиная с 2015 г. в отказных определениях Конституционного Суда Рос­сии встречается следующая правовая по­зиция: конституционное судопроизводство «выступает в качестве резервного и исклю­чительного способа защиты конституцион­ных прав граждан в тех случаях, когда у за­явителя исчерпаны все другие возможно­сти судебной защиты»[27].

Так произошло, например, с обращением С.А. Аксентьевой, потерпевшей по уголовно­му делу о побоях. Аксентьева оспорила кон­ституционность ст. 42, 131 и 132 УПК России в части порядка взыскания процессуальных издержек, из-за которого она не смогла полу­чить возмещение своих расходов на адвока­тов, представлявших ее интересы в уголов­ном процессе. Последний судебный акт, при­ложенный к ее жалобе в Конституционный Суд России, - постановление судьи Верхов­ного Суда Российской Федерации, которым была оставлена без удовлетворения касса­ционная жалоба на решения нижестоящих судов, применивших названные статьи УПК России не в пользу Аксентьевой. Решая во­прос о принятии этой жалобы к рассмотре­нию, Конституционный Суд России установил наличие условий для совместимого с Консти­туцией Российской Федерации решения дела заявительницы (ранее высказанные право­вые позиции Конституционного Суда России и постановление Пленума Верховного Суда России по поднятой проблеме). Кроме того, он сделал запрос в Верховный Суд России, из официального ответа которого следовало, что «возможности защиты ее прав посред­ством обжалования постановленных в отно­шении нее судебных решений не исчерпаны». Эти обстоятельства послужили основанием признания жалобы Аксентьевой не соответ­ствующей требованиям Федерального кон­ституционного закона о Конституционном Суде России о допустимости (Определение от 9 февраля 2016 г. № 222-О)[28].

Конституционный Суд России под­черкивает, что он не является инстанци­ей по отношению к ординарным судам; его решения не могут предрешать выво­ды суда, так как Конституция Российской Федерации не допускает подмену судопро­изводства по гражданским, администра­тивным или уголовным делам конститу­ционным судопроизводством[29], но весьма прозрачно намекает, что у судов есть воз­можность предотвратить нарушение кон­ституционных прав участников судопро­изводства (или же исправить допущенные нарушения в проверочной инстанции), в том числе руководствуясь правовыми по­зициями самого Конституционного Суда России.

Существует еще одно основание от­каза в принятии жалобы Конституцион­ным Судом России к производству, не сле­дующее с очевидностью из Федерального конституционного закона о Конституци­онном Суде России, но периодически ис­пользуемое на практике: «осуществление Конституционным Судом Российской Фе­дерации конкретного конституционного нормоконтроля должно иметь место ис­ключительно в ситуации, свидетельствую­щей о невозможности восстановления на­рушенных конституционных прав и сво­бод заявителя иначе, чем посредством отправления конституционного правосу­дия и признания оспариваемого закона не­конституционным»[30]. Если же жалоба уже была принята к рассмотрению, но после этого рассмотрение конкретного дела за­явителя в ординарном суде было продол­жено, а его материально-правовые требо­вания - удовлетворены, Конституционный Суд России прекращает производство на основании ст. 68 Федерального конститу­ционного закона о Конституционном Суде России.

Именно такая ситуация имела место в деле В. И. Мурашкина, подвергшегося в советское время политическим репрессиям и впослед­ствии реабилитированного. Сначала суды по­следовательно отказывали в признании за ним статуса репрессированного и назначении ему ежемесячной компенсационной выплаты по Закону Калужской области «О мерах со­циальной поддержки реабилитированных лиц и лиц, признанных пострадавшими от поли­тических репрессий». Жалоба Мурашкина на данный Закон находилась в Конституционном Суде России на стадии рассмотрения без слу­шания, когда появилась информация, что его дело было истребовано для проверки в кас­сационном порядке, Определением Судебной коллегии по гражданским делам Верховно­го Суда России решения нижестоящих судов были отменены, оно направлено в суд первой инстанции на новое рассмотрение, в ходе ко­торого последний частично удовлетворил ис­ковые требования Мурашкина. С точки зре­ния Конституционного Суда России, «в на­стоящее время статус заявителя как лица, подвергшегося политическим репрессиям в виде лишения свободы и впоследствии ре­абилитированного, и вытекающее из этого статуса право на ежемесячную компенсаци­онную выплату признаны судом общей юрис­дикции», а значит, необходимость в процеду­ре конституционного судопроизводства от­пала. Производство по жалобе Мурашкина было прекращено (Определение от 1 апреля 2014 г. № 642-О)[31].

У Конституционного Суда России есть позиция, что возбуждение консти­туционного судопроизводства возмож­но, если права заявителя нарушаются са­мой нормой закона или если заложенный в этой норме смысл не допускает такого применения судами, при котором права и интересы граждан могут быть защище­ны и восстановлены в обычном порядке. Если же права могут быть защищены без процедуры конституционного судопроиз­водства, т. е. без признания акта не соот­ветствующим Конституции Российской Федерации, то Конституционный Суд Рос­сии отказывает в принятии жалобы к рас- смотрению[32].

Приведенные примеры весьма похожи на проявления субсидиарности Европей­ским Судом по правам человека в процес­суальном аспекте, о котором сообщалось ранее. Следующие же два свидетельствуют, на наш взгляд, о том, что Конституционный Суд России - намеренно или нет - форми­рует условия для дальнейшего выстраива­ния отношений между ним и другими суда­ми, пользуясь той же аналогией, на основе субсидиарности в материальном аспекте.

Приняв жалобу к производству и рас­смотрев вопрос о конституционности нор­мы закона по существу, Конституцион­ный Суд России предпочитает признавать его неконституционным не полностью, а в том смысле, в котором оно позволяет судам, другим правоприменителям под­ходить к решению поставленных перед ними задач формально, без учета важных с конституционно-правовой точки зрения фактических обстоятельств. Видимо, он подразумевает, что основное бремя по за­щите прав следует воспринимать как ле­жащее именно на этих органах, тем более что «способов устранения пробелов и про­тиворечий в законах у судов немало»[33]; не­редко «исправлять» надо не столько закон, сколько правоприменительную практику[34]. Сыграли свою роль поправки в Федераль­ный конституционный закон о Конститу­ционном Суде России 2010 г.: по словам ГД. Улётовой, произошла «значительная уступка части полномочий со стороны Конституционного Суда Российской Фе­дерации в пользу иных юрисдикций, что не должно остаться незамеченным в Вер­ховном Суде Российской Федерации... и, возможно, повлечет за собой выстраива­ние более гармоничных отношений между высшими судами страны и более уважи­тельное отношение к актам органа консти­туционного правосудия»[35].

Приведем в качестве иллюстрации дело об ошибках пенсионных органов при на­значении пенсии военнослужащим.

Заявитель С. В. Иванов был уволен из орга­нов внутренних дел в связи с выслугой срока службы и почти 16 лет получал пенсию за вы­слугу лет по Закону Российской Федерации от 12 февраля 1993 г. № 4468-1, ныне назы­вающемуся «О пенсионном обеспечении лиц, проходивших военную службу, службу в ор­ганах внутренних дел, Государственной про­тивопожарной службе, органах по контролю за оборотом наркотических средств и психо­тропных веществ, учреждениях и органах уго­ловно-исполнительной системы, Федераль­ной службе войск национальной гвардии Рос­сийской Федерации, и их семей». В 2012 году обнаружилось, что при расчете выслуги ка­дровики допустили ошибку, приписав Ивано­ву лишний год службы в Афганистане. Если считать правильно, то до требуемого 20-лет­него срока службы (ч. 1 ст. 13 Закона «О пен­сионном обеспечении лиц, проходивших во­енную службу [...]») ему не хватало четырех месяцев. В результате выплата пенсии ему была прекращена, правомерность чего под­тверждена судами.

Конституционный Суд России, взявшийся проверять оспоренную Ивановым ч. 1 ст. 13 Закона «О пенсионном обеспечении лиц, проходивших военную службу [...]», уста­новил: «Именно на такое правоприменение ориентировал судебную практику Верхов­ный Суд Российской Федерации, исходив-

ший в своих решениях из того, что при от­сутствии условий, определяющих право на пенсию за выслугу лет, в частности службы определенной продолжительности, указан­ная пенсия назначена быть не может, а вы­плата назначенной пенсии подлежит прекра­щению (Обзор законодательства и судебной практики Верховного Суда Российской Феде­рации за второй квартал 2004 года, утверж­денный Постановлением Президиума Вер­ховного Суда Российской Федерации от 6 октября 2004 года)». Но такое понимание ее смысла было сочтено Конституционным Су­дом России неконституционным, нарушаю­щим, помимо прочего, принцип баланса част­ных и публичных интересов. Он признал ч. 1 ст. 13 Закона не соответствующей Консти­туции Российской Федерации «в той мере, в какой она в системе действующего право­вого регулирования [...] предполагает безус­ловное прекращение выплаты гражданину, уволенному со службы в органах внутренних дел, пенсии за выслугу лет, назначенной ему ошибочно в результате неправильного под­счета уполномоченным государством орга­ном необходимого для возникновения права на данную пенсию стажа службы (выслуги лет), притом что сам гражданин при приоб­ретении статуса получателя пенсии за выслу­гу лет действовал добросовестно, - без уче­та продолжительности периода, прошедшего с момента ее назначения, продолжительно­сти периода, недостаточного до достижения установленной законом выслуги лет, значи­мости для этого гражданина пенсии в каче-

стве источника дохода и иных заслуживаю­щих внимания обстоятельств» (Постановле­ние от 14 января 2016 г. № 1-П)[36].

Конституционный Суд России и во­все не признает оспариваемое законополо­жение неконституционным, если есть воз­можность его истолкования в соответствии с Конституцией Российской Федерации. Резолюции, содержащие такое толкование, занимают значительное место в практике Конституционного Суда России[37].

Примером может служить дело об упла­те обязательных страховых взносов в Пен­сионный фонд Российской Федерации ин­дивидуальными предпринимателями.

В производстве Кировского областного суда (кассационная инстанция) находилось дело о взыскании Пенсионным фондом Российской Федерации с В.В. Тищенко, индивидуально­го предпринимателя в период с 23.04.2013 по 26.08.2014, недоимки по страховым взно­сам за неполный 2014 г. Государственное уч­реждение полагало, что базой для расчета страхового взноса должна быть общая сумма полученного плательщиком дохода. Суд пер­вой инстанции решил иначе и отказал Пенси­онному фонду в удовлетворении его требова­ний. Апелляционная же инстанция встала на сторону истца.

Кировский областной суд усмотрел пра­вовую неопределенность, с которой не смог справиться сам: п. 1 ч. 8 ст. 14 Федерального закона «О страховых взносах в Пенсионный фонд Российской Федерации, Фонд социаль­ного страхования Российской Федерации, Федеральный фонд обязательного медицин­ского страхования» во взаимосвязи со ст. 227 НК РФ не содержит понятия дохода для целей исчисления и уплаты страховых взносов, что привело «к возложению на индивидуального предпринимателя бремени уплаты обязатель­ных публичных платежей, несоразмерного результатам его экономической деятельности и не учитывающего его фактическую способ­ность к их уплате, поскольку сумма страховых взносов превышает сумму заработанных им денежных средств в отчетном периоде, в ре­зультате чего он фактически неправомерно лишается собственности».

В результате проверки конституционности названных законоположений Конституцион­ный Суд России счел достаточным указать, что оспоренные законоположения не противоречат Конституции Российской Федерации, и дать разъяснение: «По своему конституционно-пра­вовому смыслу в системе действующего пра­вового регулирования они предполагают, что для данной цели доход индивидуального пред­принимателя [...] подлежит уменьшению на величину фактически произведенных им и до­кументально подтвержденных расходов, непо­средственно связанных с извлечением дохода, в соответствии с установленными Налоговым кодексом Российской Федерации правилами учета таких расходов для целей исчисления и уплаты налога на доходы физических лиц» (Постановление от 30 ноября 2016 г. № 27-П).

Тем самым он сориентировал суды на корректное применение Федерального за­кона «О страховых взносах в Пенсионный фонд Российской Федерации, Фонд соци­ального страхования Российской Федера­ции, Федеральный фонд обязательного ме­дицинского страхования» в отношении ин­дивидуальных предпринимателей.

Надо отметить, что очередные поправ­ки в Федеральном конституционном зако­не о Конституционном Суде России лега­лизовали право Конституционного Суда России истолковывать нормативные пра­вовые акты и установили запрет для судов общей юрисдикции, арбитражных судов применять эти акты в истолковании, рас­ходящемся с тем, что дано Судом[38] (ч. 5 ст. 79, ч. 6 ст. 87). «Предлагаемые измене­ния направлены на обеспечение обязатель­ного учета правоприменительными ор­ганами позиций Конституционного Суда Российской Федерации, что в рамках дей­ствующей правовой системы является не­обходимым элементом поддержания режи­ма законности и правопорядка», - указано в пояснительной записке к законопроек- ту[39]. В то же русло направилась и ритори­ка самого Конституционного Суда России: обзор его практики за 2016 г. «посвящен наиболее важным решениям... которые могут оказать воздействие на правопри­менительную практику»[40] (воздействие на правотворческую деятельность не упоми­нается).

Приведенные примеры складываются, по нашему мнению, в тенденцию призна­ния принципа субсидиарности конституци­онного судопроизводства.

Некоторые проблемы

У такого признания много плюсов: «В отличие от. иерархического (прин­цип вертикальной власти) и коалиционного (принцип договорных отношений) спосо­бов построение элементов системы на ос­нове принципа субсидиарности... повыша­ет эффективность взаимоотношений между элементами одной системы или между раз­ными системами»[41]. Этот принцип содей­ствует регулированию нагрузки на Консти­туционный Суд России. Кроме того, он спо­собен простимулировать суды опираться при рассмотрении дел непосредственно на Конституцию Российской Федерации.

Проблема состоит в отсутствии одно­значного законодательного закрепления и четкой позиции самого Конституцион­ного Суда России в отношении своей роли в механизме защиты прав. Это приводит к расхождениям в понимании «исчерпа­ния» средств судебной защиты, предше­ствующих конституционному судопроиз­водству, и провоцирует вопрос: не являет­ся ли отбор дел в Конституционном Суде России произвольным? В одних случаях этот Суд фактически требует от заявите­ля прохождения всех судебных инстан­ций, как было с рассмотренной жалобой Аксентьевой, в других - нет.

Так, вопрос об исчерпании заявителем всех средств судебной защиты возник на заседа­нии по рассмотрению дела Х. Э. Увангуе, граж­данина Нигерии, которого не пропустили через государственную границу Российской Федера­ции при попытке выехать на похороны брата и привлекли к административной ответствен­ности за отсутствие визы с не истекшим сро­ком действия (при наличии у него разреше­ния на временное проживание в Российской Федерации), о конституционности положений КоАП РФ и других законов, регулирующих по­рядок пересечения Государственной границы. Судья-докладчик К.В. Арановский заметил: «Дело имеет, конечно, конституционно-право­вое значение, хотя в процессуальном смысле это, может быть, не самое удобное дело, по­тому что по нему состоялся один судебный акт о наложении штрафа»[42]. Полномочный пред­ставитель Президента Российской Федерации адресовал представителю заявителя вопрос, было ли обжаловано решение суда первой ин­станции в дальнейшем, а когда получил отри­цательный ответ с указанием причин, констати­ровал, что полная процедура судебной защиты заявителем исчерпана не была[43]. В итоговом постановлении Конституционного Суда Рос­сии не оказалось пояснений насчет того, поче­му он все-таки решил принять жалобы Увангуе и Уполномоченного по правам человека в Рос­сийской Федерации в его защиту к рассмотре- нию[44]. Возможно, Конституционный Суд России подспудно оценил эффективность имевшихся в распоряжении Увангуе средств правовой за­щиты и счел их неэффективными[45].

Заключение

Проведенный анализ позволяет сформу­лировать некоторые следствия для доктрины конституционного правосудия и практики его осуществления в Российской Федерации:

субсидиарность возможно восприни­мать как принцип, характеризующий вза­имоотношения Конституционного Суда России и других судов с функциональной (защита прав) стороны, что обусловлено специфическим местом Конституционного Суда в судебной системе России;

перечень принципов, вытекающих из природы конституционного судопроиз­водства, сформулированный Н.В. Витру­ком (законность, диспозитивность, про­цессуальная экономия и др.[46]), уже сейчас оправданно дополнить принципом субси­диарности и вести его дальнейшие теоре­тические исследования;

признание того, что Конституцион­ный Суд России осуществляет конституци­онное судопроизводство по жалобам на на­рушение конституционных прав граждан на основе принципа субсидиарности, требует от него самого последовательности в вопро­се отбора дел для рассмотрения по суще­ству, четкого проговаривания отступлений от этого принципа в каждом конкретном случае или же в виде общей правовой пози­ции, в том числе в плане оценки эффектив­ности различных средств судебной защиты;

простой констатации, что Конститу­ционный Суд России - субсидиарное сред­ство защиты прав, вряд ли достаточно. Ло­гично (а также конституционно приемле­мо) прорабатывать дальнейшее развитие данного института в направлении введения полной конституционной жалобы[47].

[1] Статья подготовлена с использованием СПС «КонсультантПлюс».

[2] СЗ РФ. 1994. № 13. Ст. 1447; 2017. № 1 (ч. I). Ст. 2.

[3] Конституционный Суд России употребляет понятие «субсидиарность» либо применительно к роли ев­ропейского механизма защиты прав, напоминая, что этим принципом должен руководствоваться Евро­пейский Суд по правам человека (см. его постановления от 19 апреля 2016 г. № 12-П, от 14 июля 2015 г. № 21-П, от 23 сентября 2014 г. № 24-П, Определение от 22 декабря 2015 г. № 2975-О), либо в отношении производства в ординарных судах в порядке надзора: данная форма судебной защиты прав, с его пози­ции, используется «лишь в исключительных случаях, когда в результате фундаментальной ошибки, до­пущенной в ходе предыдущего разбирательства, существенно нарушены права и законные интересы, которые иначе не могут быть восстановлены» (см. Постановление Суда от 17 марта 2010 г. № 6-П, опре­деления от 28 июня 2012 г. № 1248-О, от 16 января 2007 г. № 233-О-П, от 16 января 2007 г. № 234-О-П).

[4] См.: Гаджиев Г.А. Вступительная статья // Комментарий к Федеральному конституционному закону «О Конституционном Суде Российской Федерации» / под ред. Г.А. Гаджиева. М.: Норма: Инфра-М, 2012. С. 12-21.

[5] Соответствующие правила введены Федеральным конституционным законом от 3 ноября 2010 г. № 7-ФКЗ «О внесении изменений в Федеральный конституционный закон “О Конституционном Суде Российской Федерации”» (СЗ РФ. 2010. № 45. Ст. 5742). Они вступили в силу в феврале 2011 г.

[6] См.: Блохин П.Д. Роль аппарата органов конституционной юстиции в судебном процессе: сравни­тельно-правовой анализ: дис. ... канд. юрид. наук. М., 2016. С. 140, 128.

[7] Мнение судьи Конституционного Суда России Н. С. Бондаря к Определению Конституционного Суда России от 26 января 2017 г. № 203-О.

[8] BVerfG, 1 BvR 573/11 vom 28.01.2014, абз. 12. URL: https://www.bundesverfassungsgericht.de/Shared Docs/Entscheidungen/DE/2014/01/rk20140128_1bvr057311.html (дата обращения: 01.03.2017).

[9] См. подробнее: Станских С.Н. Семинар ОБСЕ по человеческому измерению «Конституцион­ное правосудие» (Варшава, 14-16 мая 2008 г.) // Журнал конституционного правосудия. 2010. № 2. С. 25-37.

[10] Оноприенко Л. А. Принцип субсидиарности и его отражение в социальной доктрине католической церкви // PolitBook. 2014. № 3. С. 179.

[11] См. подробнее: Большаков Н.С. Концепт субсидиарности в системе современного демократиче­ского управления // Контуры глобальных трансформаций: политика, экономика, право. 2013. № 6. С. 20-30.

[12] Оноприенко Л. А. Указ. соч. С. 179.

[13] Политика. Толковый словарь. М.: Инфра-М: Весь Мир / под общ. ред. И.М. Осадчей. М., 2001. Цит. по: http://dic.academic.ru/dic.nsf/politology/4253 (дата обращения: 01.03.2017).

[14] См.: Пименова О.И. Принцип субсидиарности и его роль в европейских интеграционных процес­сах: правовое развитие до и после Лиссабонского договора // Сравнительное конституционное обо­зрение. 2012. № 6 (91). С. 121-138.

[15] Григорян А. С. К вопросу о правовой природе принципа субсидиарности // Вестник Волгоградско­го государственного университета. Сер. 5: Юриспруденция. 2016. № 3 (32). С. 142.

[16] См.: Зенин А. А. Дополнительный протокол № 15 к Конвенции о защите прав человека и основных свобод // Международное правосудие. 2014. № 2. С. 86-98.

[17] URL: https://search.coe.int/cm/Pages/result_details.aspx?ObjectID=09000016805c82bc (дата обраще­ния: 01.03.2017). Российская Федерация подписала данный Протокол 19 сентября 2016 г.

[18] Принцип субсидиарности - один из основных в деятельности Европейского Суда по правам чело­века. Интервью с судьей Европейского Суда по правам человека А. А. Арутюняном // Судья. 2017. № 2. С. 16.

[19] Липкина Н.Н. Принцип субсидиарности в системе обеспечения прав и свобод человека, соз­данной на основании Конвенции о защите прав человека и основных свобод 1950 года: матери­альный аспект // Вестник Саратовской государственной юридической академии. 2014. № 5 (100). С. 102.

[20] Аристова К. С. Принцип субсидиарности в деятельности Европейского Суда по правам человека: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М., 2012. С. 14.

[21] Бланкенагель А. «Прощай, Совет Европы!» или «Совет Европы, давай поговорим!»? Комментарий к Постановлению Конституционного Суда России от 4 июля 2013 года об исполнимости Постанов­ления ЕСПЧ по делу Анчугова и Гладкова // Сравнительное конституционное обозрение. 2016. № 6 (115). С. 139.

[22] Только в 2015 г. Конституционный Суд России рассмотрел по существу 34 дела, 27 из которых были инициированы частными лицами (гражданами и юридическими лицами).

[23] Практика показывает, что Суд избегал принимать к производству дела заявителей - индивидов и организаций, если рассмотрение их дела было начато, но не завершено в ординарном суде, еще до появления такого специального требования к жалобам на нарушение конституционных прав и сво­бод граждан. Конституционный Суд России указывал, что в таком случае «невозможно выяснить, нарушаются ли [законом] конституционные права и свободы заявителя» (Определение от 11 марта 1999 г. № 10-О). Система расширенного поиска решений Конституционного Суда России на его офи­циальном сайте http://www.ksrf.ru/ позволяет установить, что на апрель 2017 г. принято 42 отказных определения Конституционного Суда России по основанию незавершенности судебной процедуры в отношении заявителя, из них 10 - до февраля 2011 г.

[24] Постановление Конституционного Суда Российской Федерации от 16 июня 1998 г. № 19-П // СПС «КонсультантПлюс».

[25] Гаджиев Г. А. Указ. соч. С. 17.

[26] Блохин П.Д. Указ. соч. С. 141.

[27] Определения Конституционного Суда России от 3 марта 2015 г. № 317-О, от 14 мая 2015 г. № 905-О, от 2 июля 2015 г. № 1545-О, от 16 июля 2015 г. № 1621-О и др.

[28] См. также: Определение Конституционного Суда России от 2 июля 2009 г. № 1008-О-О и др.

[29] Определения от 1 июля 1998 г. № 113-О, от 11 марта 1999 г. № 10-О, от 23 марта 2010 г. № 467-О-О и др.

[30] Определение Конституционного Суда России от 5 марта 2014 г. № 472-О и др.

[31] См. также: определения Конституционного Суда России от 9 апреля 2001 г. № 73-О и № 82-О.

[32] См.: Определение от 8 февраля 2007 г. № 57-О и др.

[33] Иванов А. А. Принципы правовой определенности и равного правоприменения. Какова роль су­дов // Арбитражная практика для юристов. 2015. № 12. С. 100.

[34] Надо оговориться, что у ситуаций, описанных в этом и следующем пунктах настоящей статьи, мо­гут быть и другие объяснения. Эта тема требует отдельного рассмотрения.

[35] Улётова Г.Д. Заметки на полях Постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 19 июня 2012 г. № 13 «О применении судами норм гражданского процессуального законодатель­ства, регламентирующего производство в суде апелляционной инстанции» // Мировой судья. 2013. № 6.

[36] Аналогичный подход Конституционный Суд России использовал в постановлениях от 13 декабря 2016 г. № 28-П, от 17 февраля 2016 г. № 5-П, от 12 марта 2015 г. № 4-П и др. В решениях подобного рода Конституционный Суд России обычно четко указывает на определенные фактические обстоя­тельства, которые должны учитывать суды при рассмотрении аналогичных дел, как правило, до из­менения признанного неконституционным законоположения.

[37] Статистика Конституционного Суда России за 2015 г.: всего вынесено 34 постановления, из них в одном случае проверяемая норма признана соответствующей Конституции Российской Федера­ции, в 19 - не соответствующей ей; 17 раз были даны разъяснения относительно конституцион­но-правового смысла нормы (см. подробнее: Информационно-аналитический отчет об исполнении решений Конституционного Суда Российской Федерации, принятых в ходе осуществления консти­туционного судопроизводства в 2015 году. URL: http://www.ksrf.ru/ru/Info/Maintenance/Informationks/ Pages/ReportKS2015.aspx (дата обращения: 01.03.2017).

[38] Федеральный конституционный закон от 28 декабря 2016 г. № 11-ФКЗ «О внесении изменений в Федеральный конституционный закон “О Конституционном Суде Российской Федерации”» // СЗ РФ. 2017. № 1 (ч. I). Ст. 2.

[39] http://asozd2.duma.gov.ru/work/dz.nsf/Bym/577DB0FBA960F3A34325807B0021578E/$File/%D0%BF% D0%B7.pdf?OpenElement (дата обращения: 01.03.2017).

[40] Обзор практики Конституционного Суда России за 2016 г. С. 2. URL: http://www.ksrf.ru/ru/Decision/ Gene-ralization/Documents/Informations_2016.pdf (дата обращения: 01.03.2017).

[41] Аристова К. С. Указ. соч. С. 14.

[42] Имеется в виду решение Домодедовского городского суда Московской области от 20 марта 2015 г., которым было оставлено в силе постановление начальника 2 отделения пограничного контроля КПП «Домодедово-1» от 15 января 2015 г., признавшего Увангуе виновным в совершении административ­ного правонарушения, предусмотренного ч. 2 ст. 18.1 КоАП РФ, и назначившего наказание в виде административного штрафа в размере трех тысяч рублей (см. видеозапись заседания Конституцион­ного Суда России от 21 января 2016 г., 00:11:15. URL: http://www.ksrf.ru/ru/Sessions/Pages/ViewItem. aspx?ParamId=145 (дата обращения: 01.03.2017).

[43] Там же, 00:54:15.

[44] Постановление Конституционного Суда Российской Федерации от 16 февраля 2016 г. № 4-П.

Европейской Конвенции закрепляет право на эффективное средство правовой защиты. Европейский Суд по правам человека пояснил, что это такое: оно должно быть доступным теоретически и прак­тически в соответствующее время, способным обеспечить компенсацию вреда в отношении жалобы заявителя и предлагать разумные перспективы успеха (Постановление Европейского Суда по пра­вам человека от 23 ноября 2010 г. по делу «Гринс и M. T. (Greens and M. T.) против Соединенного Королевства» (жалобы № 60041/08 и 60054/08) и мн. др.).

[46] См.: Витрук Н.В. Конституционное правосудие. Судебно-конституционное право и процесс. 4-е изд., перераб. и доп. М.: Норма: Инфра-М, 2012. С. 379-382.

[47] Полная конституционная жалоба означает, что частное лицо может оспорить в орган конститу­ционного контроля любой акт органа государственной власти, как нормативный, так и индивиду­альный, который непосредственно и в настоящий момент нарушает его основные права, в субси­диарном порядке. Именно институт полной конституционной жалобы считает предпочтительным Венецианская комиссия Совета Европы (см.: Исследование на тему индивидуального доступа к кон­ституционному правосудию // Венецианская комиссия о конституциях, конституционном правосудии и конституционных поправках: сборник аналитических материалов Венецианской комиссии Совета Европы / под ред. Т.Я. Хабриевой. М.: ИЗиСП, 2016. С. 322-323). Отметим, что у этой идеи есть противники, ссылающиеся на традиции российского конституционного судопроизводства (см.: Жар­кова О. С. Быть или не быть национальному фильтру жалоб в ЕСПЧ // Закон. 2016. № 12. С. 195). С другой стороны, «предварительное исчерпание всех прочих доступных средств правовой защиты» считается маркером именно полной конституционной жалобы (см.: КузнецовД.А. Факторы, которые необходимо учитывать при проведении сравнительно-правового исследования практики зарубежных органов конституционного контроля // Журнал конституционного правосудия. 2016. № 3 (51). С. 20).