Действующая в настоящее время ст. 321 УК РФ предусматривает уголовную ответ­ственность за дезорганизацию деятельности учреждений, обеспечивающих изоляцию от об­щества, и относится к группе преступлений против порядка управления. На наш взгляд, она вызывает критические замечания как с позиции юридической техники, так и касательно со­держания.

Проблема применения уголовного наказания к несовершеннолетним осужденным, со­вершившим исследуемое преступление, по нашему мнению, заключается в некорректной конструкции уголовно-правовой нормы, формулирующей название ст. 321 УК РФ. Название исследуемой статьи не достаточно соответствует содержанию ее диспозиции. В названии го­ворится об ответственности за дезорганизацию деятельности учреждений, обеспечивающих изоляцию от общества, а в самом содержании диспозиции оговариваются условия наступле­ния уголовной ответственности за применение насилия в отношении осужденного либо со­трудника мест, обеспечивающих изоляцию от общества, и его близких. Возникает вопрос: «Всегда ли подобные действия приводят к дезорганизации деятельности этих учреждений?».

Для того чтобы ответить на данный вопрос, возникает необходимость выяснить, что же это за термин «дезорганизация». В словаре С.И. Ожегова дезорганизацией признается нарушение порядка, дисциплины, организованности[1].

С юридической точки зрения эту категорию в науке уголовного права рассматривают как в широком, так и в узком смысле. По мнению Ю. Власова, в узком смысле слова любое нарушение внутреннего распорядка и дисциплины в воспитательной колонии оказывает непосредственное влияние на режим работы данного учреждения и в той или иной мере дез­организует отдельные структурные подразделения учреждения. Уяснение исследуемой нор­мы в широком смысле позволяет нам сделать соответствующие заключения о том, что такие действия влекут за собой помехи в деятельности не отдельных подразделений, а всей цепоч­ки взаимосвязанных между собой подразделений и служб. Необходимо отметить, что внесе­ние изменений в действующее уголовное законодательство будет непременно соответство­вать правилам юридической техники используемых законодателем при конструировании норм уголовного закона и позволит разграничить основной и непосредственный объект уго­ловно-правовой охраны[2].

В ч. 1 ст. 321 УК РФ законодатель включил в содержание состава преступления приме­нение насилия, не опасного для жизни и здоровья осужденного, или угрозу применения наси­лия к осужденному за оказание им содействия администрации учреждения или органа уго­ловно-исполнительной системы. В ч. 2 ст. 321 УК РФ законодатель предусматривает от­ветственность за посягательство только на сотрудников места лишения свободы или места содержания под стражей. За границы действия данной уголовно-правовой нормы выходят сотрудники других учреждений или органов уголовно-исполнительной системы. Данное об­стоятельство является не только нелогичным, но и прямым образом нарушает важнейший уголовно-правовой принцип равной охраны прав, здоровья лиц, которые в соответствии со своими служебными обязанностями должны обеспечить беспрекословное выполнение су­дебного решения (приговора)[3].

На наш взгляд, законодатель вводит себя в заблуждение тем, что в качестве основного объекта этого преступления предусматривает деятельность учреждений, обеспечивающих изоляцию от общества, а как дополнительный - здоровье и личность. И тут же он устанавли­вает: «Если указанные действия совершают осужденные или заключенные под стражу в воз­расте от 14 до 16 лет, они отвечают за преступления против личности»[4] [5].

А.И. Кулагин считает, что указанные в исследуемом нами преступлении действия по­сягают на личность осужденных и представителей администрации. Отсюда следует, что жизнь, здоровье, свобода, достоинство - второй непосредственный объект рассматриваемого

4

преступления .

Результаты проведенного нами исследования показывают, что процент подрост­ков в возрасте от 14 до 16 лет, отбывающих наказание в воспитательных колониях, со­вершивших преступления по ст. 111 «Умышленное причинение тяжкого вреда здоро­вью», в несколько раз выше процента преступлений, совершенных воспитанниками в воз­расте от 16 до 18 лет по ст. 321 «Дезорганизация деятельности учреждений, обеспечива­ющих изоляцию от общества».

В данный период подобная позиция, устоявшаяся в уголовном законодательстве, все чаще вызывает сомнения в справедливости ее существования. Например, А.В. Кладков при характеристике объекта охраны при посягательстве на жизнь сотрудника правоохранитель­ного органа отмечает: «Конструкция составов преступлений, в которых жизнь и здоровье че­ловека при умышленном посягательстве на них является не основным, а дополнительным объектом охраны, не является безупречной, ибо жизнь всегда более важное благо, чем дея­тельность лица»[6].

П.П. Осипов полагает, что смерть людей и причинение вреда здоровью при посягатель­стве на человека, представляющего государственную власть или субъекта управления, явля­ются фактами, недостаточными для того, чтобы объявить соответствующее преступление мно­гообъектным. По его мнению, причисление рассматриваемых составов к двухобъектным «:.. .неизбежно ведет к признанию того, что личные интересы определенной категории граждан обеспечиваются в нашей стране повышенной уголовно-правовой охраной, и тем самым к от­рицанию принципа равенства всех граждан перед уголовно-правовым законом»[7].

З.А. Николаева придерживается подобной позиции в отношении преступлений против порядка управления. «Наряду с воздействием на содержание, посягающий также оказывает воздействие и на другой элемент общественного отношения - субъекта. Специфика меха­низма причинения вреда объекту изучаемых отношений позволяет опровергнуть распростра­ненный тезис о многообъектности данных преступлений. Нарушитель воздействует не на два общественных отношения, а на два элемента общественного отношения»[8] [9].

Все это может привести к ошибке в объекте преступления. Ошибка в объекте - это ошибочное представление виновного лица о правовой и юридической сущности объекта по­сягательства и их количестве, которым фактически причиняется вред4. Возможны две разно­видности подобной ошибки.

Во-первых, ошибка, означающая подмену объекта в сознании действующего лица: ошибочно полагая, что деяние посягает на один объект, субъект на самом деле причиняет вред другому, не однородному с тем, который охватывался его умыслом. Например, если один осужденный под влиянием криминальной субкультуры угрожает применением насилия в отношении другого осужденного за оказанное им содействие администрации, фактически это деяние угрожает не только личности, но и деятельности учреждения.

Во-вторых, ошибки в объекте заключаются в незнании обстоятельств, которые изме­няют социальную и юридическую оценку объекта в норме уголовного закона. Например, ес­ли осужденный применяет насилие к другому осужденному, не связанное с целью воспре­пятствовать его исправлению, а из-за личной неприязни. Подобного рода деяния требуют квалификации преступления в соответствии с направленностью умысла виновного.

В диспозиции нормы не говорится о дезорганизации деятельности учреждений как та­ковой. Из этого можно сделать вывод, что она не входит в объективную сторону состава пре­ступления, так как применяемое насилие находится за его рамками. В частности, А.А. При­мак предлагает отказаться от использования в законе термина «дезорганизация», что непо­средственно позволит избежать проблем применения рассматриваемой нормы и прекратит дискуссии относительно содержания данного понятия[10].

На основе итогов проведенного нами исследования различных подходов к анализу со­держания непосредственного объекта дезорганизации деятельности учреждений, обеспечи­вающих изоляцию от общества, полагаем целесообразным согласиться с мнением А.А. Гор­бунова, считающего, что: «...понятие «многообъектное преступление» к данному виду пре­ступления неприменимо, так как не отражает его смысла и направленности. Более того, при­знание главенствующей роли соответствующего вида деятельности указанных в законе учреждений ставит под сомнение закрепление данного состава в качестве самостоятельного в структуре Особенной части УК РФ, по крайней мере исходя из существующей редакции ст. 321 УК РФ. Уголовный закон в данном случае призван охранять не деятельность саму по се­бе, а телесную неприкосновенность и здоровье указанных в законе лиц»[11].

Объект исследуемого преступления следует признать единым именно вследствие спе­цифики составляющих его элементов. Жизнь и здоровье человека как важнейший из объек­тов уголовно-правовой охраны не может иметь придаточного значения, ибо цель уголовного закона - обеспечение безопасности каждого человека, в том числе в условиях изоляции от общества. Например, Б.С. Никифоров отмечал, что интересы личности нельзя отделять от нее самой и затем выводить личность за рамки общественных отношений[12].

Следовательно, телесная неприкосновенность и здоровье потерпевших по исследуе­мому составу преступления в силу специфики их правовой природы являются составными частями единого непосредственного объекта.

В связи с этим, при дальнейшем проведении учеными исследований таких дискусси­онных вопросов в теории уголовного права как основной и дополнительный объект преступ­ления, считаем целесообразным проведения более тщательного изучения указанных выше понятий и мнений.

В соответствии с распространенным пониманием анализируемого состава места от­бывания лишения свободы - это колонии-поселения, воспитательные колонии, лечебные ис­правительные учреждения, исправительные колонии, тюрьмы. Следственные изоляторы вы­полняют функции исправительных учреждений в отношении осужденных, оставленных для выполнения работ по хозяйственному обслуживанию.

В воспитательных колониях Федеральной службы исполнения наказания отбывают наказание несовершеннолетние мужского и женского пола (ч.3 ст. 58 УК РФ), осужденные к лишению свободы. Отрицательно характеризующиеся осужденные, достигшие возраста 18 лет, переводятся для дальнейшего отбывания наказания из воспитательной колонии в изоли­рованный участок воспитательной колонии, функционирующий как исправительная колония общего режима, при его наличии. Все осужденные, достигшие возраста 19 лет, переводятся для дальнейшего отбывания наказания из воспитательной колонии либо из изолированного участка воспитательной колонии, функционирующего как исправительная колония общего режима, в исправительную колонию общего режима по постановлению начальника воспита­тельной колонии (ст. 140 УИК РФ).

Объективная сторона дезорганизации деятельности учреждений, обеспечивающих изоляцию от общества, связана с действиями в виде применения насилия, не опасного для жизни и здоровья, либо угрозой применения различного вида насилия в отношении потер­певшего с целью воспрепятствовать исправлению осужденного или из мести за оказанное им содействие администрации учреждения или органа уголовно-исполнительной системы. Каждое из перечисленных деяний довольно специфично по своему характеру, но у этих деяний есть и общие признаки. В одном составе преступления их объединяет то, что все они являются посягательствами, наиболее существенно нарушающими нормальную дея­тельность учреждений, обеспечивающих изоляцию от общества. Все указанные деяния представляют собой действия, связанные с насилием над личностью, совершаются в ме­стах лишения свободы.

Прежде чем рассмотреть признаки, характеризующие субъект исследуемого нами преступления, необходимо уделить внимание субъективной стороне данного преступления.

Под субъективной стороной преступления в уголовно-правовой науке понимается психическая деятельность лица, непосредственно связанная с совершением общественно опасного деяния. Тем самым, образуя психологическое содержание преступления, субъек­тивная сторона преступного деяния является его внутренней стороной (по отношению к объ­ективной стороне)[13].

Понятие субъективной стороны преступления, а именно ее взаимосвязь с виной, до сих пор вызывает дискуссионные споры в отечественной уголовно-правовой науке.

В современной науке уголовного права доминирует мнение, что психологическое содер­жание субъективной стороны преступления раскрывается с помощью следующих юридических признаков: вина, мотив и цель, которые непосредственно характеризуют формы психической активности преступника. Эти признаки, с одной стороны, неразрывно связаны между собой и взаимозависимы друг от друга, а с другой - являются самостоятельными психологическими процессами, ни один из которых не может содержать в себе других в качестве составной части. Все указанные признаки имеют различные определения.

Вина - это определенная форма психического отношения лица к совершаемому им обще­ственно опасному деянию, являющаяся основой субъективной стороны преступления, но не ис­черпывающая полностью ее содержания. Вина - обязательный признак любого преступления, что непосредственно вытекает из ст. 5, ч. 1 ст. 14, ч. 1 ст. 24 УК РФ. Следовательно, если вина отсутствует, то и нет состава преступления. Однако вина, как справедливо отмечает А.И. Рарог, не находит в себе ответа на вопросы, почему и для чего виновный совершил преступление[14]. Это подтверждается с помощью необходимых признаков субъективной стороны преступления та­ких, как мотив и цель.

Мотив преступления - это внутреннее побуждение виновного, обусловленное опреде­ленными потребностями, которыми он руководствовался при совершении общественно опасного деяния. Цель, в свою очередь, определяет субъективный образ желаемого результа­та преступного действия, то есть желаемую мысленную модель конечного результата в бу­дущем, к достижению которого непосредственно и стремится субъект преступления[15].

Из характера действий, предусмотренных исследуемым преступлением, следует, что все они могут совершаться только с прямым умыслом. Однако рассматривая форму вины в деяниях, предусмотренных ст. 321 УК РФ, необходимо учитывать психическое отношение субъекта не только к совершаемым им действиям, но и к их последствиям. Такими последствиями могут быть причинение насилия, как не опасного, так и опасного для жизни и здоровья потерпевшего, осуществление мести, отказ осужденного от исправления, выполнение представителем админи­страции незаконного требования осужденного и т. д., а в итоге все это приводит к дезорганиза­ции деятельности учреждения.

Безусловно, подобные действия в условиях исправительного учреждения, как прави­ло, сопровождаются психическим воздействием на осужденного или сотрудника в словесной форме. При этом виновный осознает, что его действия направлены на то, чтобы осужденный отказался от конкретных форм поведения, не стремился к исправлению либо в дальнейшем не оказывал содействия администрации, или препятствуют исполнению сотрудниками своих должностных обязанностей.

По мнению А.И. Кулагина, психическое отношение субъекта к указанным послед­ствиям, за исключением последствий анализируемого преступления, может быть только од­но - прямой умысел. Что касается отношения субъекта к такому последствию, как дезорга­низация, то субъект, с которым в местах лишения свободы специально проводится работа по разъяснению уголовного законодательства, в частности ст. 321 УК РФ, не может в силу этого не осознавать, что он дезорганизует работу учреждения[16].

Отметим, что осужденный, например, с целью отомстить другому осужденному за оказанное им содействие администрации учреждения, может и не ставить перед собой задачи по дезорганизации работы учреждения, не желать наступления этого последствия, а созна­тельно допускать его, то есть действовать по отношению к рассматриваемому последствию с косвенным умыслом в рамках смешанной формы вины. Если в результате совершения несо­вершеннолетним осужденным исследуемого преступления, был причинен тяжкий вред здо­ровью, повлекший смерть пострадавшего, где психическое отношение субъекта к причине­нию данного вреда выражается в умысле, а к наступлению смерти - в неосторожности, то при совершении исследуемых преступлений возможна и неосторожность, опять-таки в рам­ках смешанной формы вины.

Психическое отношение субъекта к последствиям исследуемого преступления нахо­дится за пределами его состава, являющегося формальным. Выяснение указанного психиче­ского отношения не имеет для квалификации деяния особого значения, но может оказать влияние на индивидуализацию назначаемого наказания.

В отличие от вины, мотив и цель характеризуют лишь отдельные составы преступлений, входя в них в качестве обязательных или квалифицирующих признаков, а также в качестве отяг­чающих или смягчающих обстоятельств.

Мотив и цель являются необходимыми признаками субъективной стороны рассматри­ваемого состава преступления. Так, в ч. 1 ст. 321 УК РФ в качестве цели совершенного дея­ния указывается воспрепятствование исправлению осужденного.

В части первой исследуемого преступления насилие выступает как способ для дости­жения указанной в законе цели - воспрепятствовать исправлению осужденного. Исходя из этого можно предположить, что если будет насилие, не направленное на достижение этой цели, то состав преступления, предусмотренного ст. 321 УК РФ, будет отсутствовать.

В качестве необходимого признака субъективной стороны преступления, предусмот­ренного ч. 1 ст. 321 УК РФ, закон устанавливает мотив мести за оказанное осужденным со­действие администрации учреждения или органа уголовно-исполнительной системы[17]. Ока­зание содействия может осуществляться в различных формах. К числу таковых можно отне­сти осужденных, работающих в клубе, сотрудничающих с администрацией по выявлению и предупреждению правонарушений, совершаемых осужденными.

Часть 2 ст. 321 УК РФ в качестве обязательного признака субъективной стороны ана­лизируемого преступления также предусматривает мотив. Насилие в отношении сотрудника места лишения свободы или содержания под стражей либо его близких применяется в связи с осуществлением им служебной деятельности. Содержание служебной деятельности опре­деляется правами и обязанностями сотрудников, которые устанавливаются рядом законов, подзаконными нормативными актами, приказами и распоряжениями. Мотив всегда связан с осуществлением сотрудником служебной деятельности. Наличие подобного мотива можно установить в следующих случаях. Во-первых, когда насилие применяется в целях воспрепят­ствования служебной деятельности или ее изменения. Во-вторых, насилие может применять­ся с целью принудить сотрудника к выполнению определенных действий либо бездействия. В-третьих, насилие может применяться по мотиву мести за прошлую законную служебную деятельность.

В ряде работ авторы усматривают в субъективной стороне данного посягательства еще одну цель. Так, например, Д.Б. Вально отмечает, что целью рассматриваемого посяга­тельства является дезорганизация деятельности учреждений, обеспечивающих изоляцию от общества[18]. Однако эта цель в тексте закона не указана, поэтому считаем правильным согла­ситься с мнением З.А. Незнамовой, полагающей, что дезорганизация нормальной работы учреждения не цель, а результат подобного преступления[19] [20].

В науке уголовного права наряду с понятием «субъект преступления», признаки кото­рого нашли законодательное определение в ст. 19, 20, 22 УК РФ (физическое лицо, возраст, вменяемость), существует понятие «специальный субъект преступления», обладающий спе­циальными признаками, присущими определенной категории лиц, совершивших преступле- 2

ние .

В действующем уголовно-правовом законодательстве нашей страны отсутствует определение специального субъекта преступления. Не было данного понятия и в уголовных кодексах РСФСР 1922, 1926 и 1960 гг.

В юридической литературе уголовного права также проблеме специального субъекта не уделялось особого внимания. В.В. Устименко считает, что в науке отечественного уголовного права разработка понятия специального субъекта преступления наиболее активно началась только с конца 1950-х годов[21].

Затем важнейший вклад в разработку указанной проблемы внесли такие ученые, как

М. Лазарев, В.С. Орлов, А.А. Пионтковский, Ш.С. Рашковская, В.В. Устименко и др. Од­нако несмотря на проявляемый интерес к изучению этой проблемы, следует отметить, что в отечественной науке уголовного права крупных исследований специального субъекта пре­ступления практически не проводилось, за исключением монографий Р. Орымбаева (1977) и

В. Устименко (1989)[22].

Особенность совершения отдельных категорий общественно опасных деяний опре­деляет, что в соответствии с положениями отечественного уголовного закона субъект в каждом частном случае должен обладать специальными (индивидуальными), принадлежа­щими конкретно ему признаками и свойствами, необходимыми для обеспечения выполне­ния объективной стороны преступления.

Такое обстоятельство непосредственно предоставляет возможность на законодатель­ном уровне установить специальный субъект преступления и выполняет главную роль в применении нормы уголовного права непосредственно отражающей все признаки состава преступления. Само же законодательное определение понятия специального субъекта пре­ступления имеет важное как научно-теоретическое, так и практико-прикладное значение в деятельности органов правопорядка направленной на борьбу с преступностью. Так, при ква­лификации исследуемого преступления необходимо установление или выявление в первую очередь специальных признаков субъекта, совершившего данное преступление.

Однако в современной литературе уголовного права не существует единого мнения по определению специального субъекта преступления. Одни исследователи в качестве специ­ального субъекта преступления признают лицо, не только обладающее свойствами общего субъекта, но и содержащее в себе дополнительные, присущие только ему характеристики (Л.Д. Ермакова, А.М. Лазарев, В.С. Орлов, А.А. Пионтковский и др.)[23].

Другие уделяют внимание более характерным особенностям специального субъек­та, нашедшим отражение в содержании диспозиций соответствующих статей Уголовного кодекса РФ. Так, по мнению Н.П. Грабовской и Н.С. Лейкиной, специальный субъект преступления должен обладать специфическими признаками, указанными в диспозиции определенной статьи. При этом необходимость признания определенных лиц специаль­ными субъектами обусловливается в первую очередь тем, что вследствие занимаемого ими должностного или иного положения они уже могут совершать преступные деяния, которые не могут быть совершены общими субъектами в обыденной жизни[24].

Находит место в юридической литературе и третья точка зрения, которая значительно суживает перечень лиц, которые должны подлежать уголовной ответственности, при нали­чии тех или иных специальных признаков субъекта преступления. Так, например, Р. Орым- баева специальным субъектом преступления признает лицо, которое кроме необходимых признаков общего субъекта должно еще обладать особыми специальными признаками, предоставляющими возможность привлечь его к уголовной ответственности за совершение преступления[25].

Несмотря на неоднородный подход в определении понятия специального субъекта, в науке уголовного права большая часть ученых едины в том, что кроме общих признаков, предусмотренных уголовным законом, субъект, совершивший преступление, должен еще обладать и дополнительными (специальными), присущими только ему признаками. Следует согласиться с мнением В.В. Устименко, который справедливо указывает, что разносторон­ний подход к определению состава преступления с участием специального субъекта вызвано в первую очередь различиями в трактовке понятия специального субъекта и его признаков и непрерывным возрастанием количества таких составов[26].

Неоднозначный подход к пониманию определения специального субъекта преступле­ния обусловлено, на наш взгляд, еще и тем, что в уголовно-правовой науке многие исследо­ватели, изучающие данную проблему, вкладывают в содержание изучаемого субъекта огромное количество признаков, которые по существу и порождают многообразие взглядов в определении понятия специального субъекта. Такое определение, неразрывно связанное с особенностями квалификации и назначения наказания, приводит к некоторым трудностям в судебной и следственной практике. При этом классификация признаков специального субъ­екта преступления в литературе уголовного права представлена самая разнообразная.

В частности, Р. Орымбаева подразделяет признаки, характеризующие специальный субъект, на следующие группы:

- признаки, характеризующие правовое положение субъекта общественно опасного деяния;

- демографические признаки;

- признаки, указывающие на должностное положение лица, виновного в совершении преступления;

- признаки, характеризующие лицо, занимавшееся в прошлом преступной деятельно­стью[27].

В свою очередь, Г.Н. Борзенков подразделяет признаки специального субъекта пре­ступления на три большие группы, характеризующие:

социальную роль и правовое положение субъекта;

физические свойства лица, совершившего преступление;

взаимоотношение субъекта с потерпевшим[28].

Данная классификация признаков специального субъекта условна и, на наш взгляд, не бесспорна. Так, к многообразным признакам, которыми обладает специальный субъект, Г.Н. Борзенков относит судимость за тождественное преступление[29]. Представляется, что с этим суждением вряд ли можно согласиться, так как судимость лица (снятая или непога­шенная) не является специальным признаком субъекта преступления. Судимость следует изучать только при приведении особенностей уголовно-правовой характеристики личности несовершеннолетнего преступника, что должно подтверждать повышенную общественную опасность данного лица. В таких случаях следует говорить о свойствах личности несовер­шеннолетнего преступника, так как судимость, как правило, определяет устойчивую анти­социальную направленность субъекта, который вновь совершает общественно опасное де­яние, то есть определяет рецидив преступления. При этом существование в уголовно­правовом законодательстве понятия специального субъекта прежде всего обусловлено спе­цифической особенностью совершения отдельных видов преступлений, в том числе иссле­дуемого нами, а также особенностями субъекта, наделенного специальными признаками.

Определяя понятие специального субъекта, В.В. Устименко справедливо отмечает, что специальный субъект преступления - это такое лицо, которое обладает вместе с вменяе­мостью и возрастом еще и другими, дополнительными признаками, предусмотренными оте­чественным уголовным законодательством или прямо вытекающими из него, ограничиваю­щими круг лиц, несущих ответственность по данному закону[30].

Вызывает научный интерес классификация признаков специального субъекта в уго­ловном законодательстве Франции 1992 г., которые по своему содержанию весьма разнооб­разны и разделяются на три категории:

признаки, характеризующие правовое положение лица, а также осуществляемые им функции (гражданство, служебное положение, профессия, лицо, участвующее в судебном процессе, лицо, которое осуждено или заключено под стражу, и т. п.);

признаки специального субъекта, отражающие его демографические особенности;

особенности субъекта, характеризующие его отношения с потерпевшим[31].

В связи с этим большинство ученых в определении понятия специального субъекта преступления делают акцент на наличии в нем дополнительных признаков, позволяющих отграничивать его от общего субъекта.

Переходя к анализу исследуемой проблемы, считаем целесообразным отметить, что дезорганизация деятельности учреждений, обеспечивающих изоляцию от общества, пред­ставляет собой ситуацию, при которой невозможно беспрепятственное выполнение данными учреждениями своих задач и функций, определенных действующим законодательством.

Общественная опасность указанного преступления обусловлена способом его со­вершения: угрозой применения или применением насилия в отношении лиц, указанных в диспозиции ст. 321 УК РФ. Совершение таких действий в ВК способно не только повлечь нарушение их нормальной деятельности и значительно усложнить оперативную обста­новку, но и создать негативную атмосферу и покачнуть авторитет ФСИН России, поста­вить под сомнение возможности администрации ВК контролировать ситуацию, снизить эффективность деятельности данных учреждений по реализации стоящих перед ними за­дач[32].

Криминологический анализ исследуемого преступления показал, что дезоргани­зация деятельности учреждений, обеспечивающих изоляцию от общества, как правило, совершается несовершеннолетними в возрасте от 15 до 17 лет.

Диспозиция ст. 321 УК РФ не содержит признаков специального субъекта, что порож­дает различные интерпретации этого понятия. Так, одни ученые считают субъектом исследуе­мого нами преступления осужденного, содержащегося в местах лишения свободы, достигшего шестнадцатилетнего возраста[33]. В свою очередь, профессор В.С. Комиссаров считает, что речь идет о специальном субъекте указанных преступлений. Он полагает, что «субъектом данного преступления является только осужденный»[34] [35].

Другие исследователи помимо осужденного, содержащегося в местах лишения свобо­ды, к субъекту данного преступления относят и подозреваемого или обвиняемого, находяще-

~4

гося под стражей .

Существует и третья точка зрения, в соответствии с которой некоторые ученые- юристы считают, что субъект исследуемого нами преступления - общий, им может быть не только осужденный, но и любое другое лицо, достигшее шестнадцатилетнего та[36].Например, профессор А.В. Кладков полагает, что «субъект преступления, предусмотрен­ного ст. 321 УК РФ, общий, т.е. вменяемое, виновное лицо, достигшее возраста 16 лет. Им может быть как осужденный, или иное лицо, находящееся под стражей, так и любой другой человек». С.А. Семенов считает, что действия предусмотренные интересующим нас составом преступления могут совершать не только осужденные, отбывающие наказание в местах ли­шения свободы, но и другие лица выполняющие роль соучастников данного преступления.

По нашему мнению, это определение субъекта ст. 321 УК РФ является сомнительным и следует согласиться с мнением С.В. Назарова, указывающего, что случаев привлечения к уголовной ответственности за дезорганизацию деятельности учреждений, обеспечивающих изоляцию от общества, лиц, которые не отбывают уголовного наказания, в судебной практи­ке пока не было[37].

Необходимо отметить, что преступление, совершенное осужденным, или лицом, со­держащимся под стражей, характеризуется повышенной общественной опасностью, так как лицо, его совершившее, уже отбывает наказание за совершенное ранее преступление и вновь совершает преступное деяние[38].

Наиболее полное определение субъекта преступления, предусмотренного ст. 321 УК РФ, на наш взгляд, дал А.С. Горелик, считающий, что в качестве субъекта преступления, предусмотренного ст. 321 УК РФ, законодатель выделяет две группы граждан:

лица, отбывающие наказание;

лица, находящиеся в предварительном заключении[39].

К первой группе относятся лица, которые реально отбывают наказание в виде лише­ния свободы либо ареста. Число таковых не ограничивается осужденными к лишению сво­боды по обвинительному приговору суда. Отбывание наказания в виде лишения свободы возможно также:

> в результате замены смертной казни пожизненным лишением свободы или лишени­ем свободы сроком на двадцать пять лет в порядке помилования (ч. 3 ст. 59 УК РФ);

> в результате замены наказания в виде штрафа, обязательных работ, исправительных работ, ограничения свободы арестом или лишением свободы (ч. 5 ст. 46, ч. 3 ст. 49, ч. 4 ст. 50, ч. 4 ст. 53 УК РФ)[40].

Понятие «предварительное заключение» охватывает собой все формы содержания под стражей до вступления приговора суда в законную силу[41].

Наличие разнообразных, а порой и противоречивых взглядов на проблему определе­ния субъекта исследуемого преступного деяния, с нашей точки зрения, не случайно. Как со­вершенно верно отметил Ю.А. Власов:«противоречия существуют не только в названии ста­тьи 321 УК РФ, но и между различными частями анализируемой статьи»[42].

При изучении материалов уголовных дел в отношении несовершеннолетних, рассмотрен­ных судами Арзамаса, Волгограда, Тулы, Можайска, Перми, Кировска, нам не встретилось ни од­ного случая квалификации ст. 321 УК РФ в отношении лиц, не содержащихся в местах лишения свободы либо под стражей.

Кроме того, результаты анкетирования сотрудников воспитательных колоний и сотрудни­ков прокуратуры по надзору за соблюдением законности в ИУ показали, что 81,7 % сотрудников ВК и 86,0 % сотрудников прокуратуры рассматривают в качестве субъекта дезорганизации дея­тельности учреждений, обеспечивающих изоляцию от общества, лицо, отбывающее наказание в виде лишения свободы или ареста, либо подозреваемое или обвиняемое в совершении преступле­ния, либо содержащееся под стражей, и лишь 18,3 % сотрудников ВК, 14,0 % сотрудников проку­ратуры считают субъектом исследуемого преступления любое лицо, достигшее возраста уголов­ной ответственности (прил. 2).

Согласно уголовному законодательству, субъектом исследуемого преступления явля­ется лицо, достигшее шестнадцатилетнего возраста. В то же время в уголовно-правовой ли­тературе встречаются разные взгляды по проблеме установления возрастного порога уголов­ной ответственности по данному преступлению.

Одни исследователи поддерживают позицию законодателя о возрастной характери­стике субъекта дезорганизации деятельности учреждений, обеспечивающих изоляцию от общества. Так, А.В. Галахова и В.В. Смирнов отмечают, что поскольку ст. 321 УК РФ не включена в исчерпывающий перечень ст. 20 УК РФ, регламентирующей составы преступле­ний, ответственность за совершение которых наступает с четырнадцати лет, следовательно, дезорганизация деятельности воспитательной колонии, совершенная несовершеннолетним, не достигшим к моменту совершения исследуемого преступления шестнадцатилетнего воз­раста, не образует состава преступления, предусмотренного ст. 321 УК РФ. В случаях, когда несовершеннолетние осужденные в возрасте от 14 до 16 лет совершают действия, дезоргани­зующие деятельность учреждений, где они содержатся, их действия следует квалифициро­вать как преступления против личности. Однако есть и иные мнения, с которыми мы считаем целесообразным согласиться.

Так, например, А.С. Тарарухин указывает, что процесс ускоренного полового со­зревания оказывает непосредственное влияние на социализацию личности подростка, ускоряя ее реальные возможности. Обосновывая свою точку зрения, он поднимает вопрос о пересмотре возрастных границ уголовной ответственности (с 16 до 14 лет) с учетом ре­ально сложившихся способностей несовершеннолетних правильно оценивать социальную значимость своего поведения[43].

В свою очередь, А. Перевозчиков полагает, что осужденные, совершившие преступле­ния против системы исполнения наказаний, должны в отличие от тех, кто еще не осужден, нести ответственность по специальным нормам с четырнадцатилетнего, а не с шестнадцати­летнего возраста (ст. 20 УК РФ)[44]. В противном случае, по нашему мнению, не представляется возможным логически объяснить, почему несовершеннолетний осужденный, который по уровню психического развития способен правильно понимать социально-правовой смысл применяемых к нему государством мер принуждения, связанных с уголовным наказанием (иначе нет смысла назначать наказание такому лицу), не способен понять социально-правовую опасность деяний, связанных с дезорганизацией. При этом уместно вспомнить, что уже сего­дня лицам, находящимся в воспитательных колониях, за нарушение установленного порядка отбывания наказания, которое на свободе могло бы быть квалифицировано в соответствии с КоАП РФ (мелкое хулиганство, неповиновение законным требованиям представителя власти и др.), возрастной порог юридической ответственности снижен с 16 до 14 лет.

Отметим, что 89,0 % сотрудников воспитательных колоний, где проводилось интер­вьюирование, на вопрос «Считаете ли Вы необходимым снизить возраст уголовной ответ­ственности по ст. 321 УК РФ с 16 до 14 лет?» ответили «да» (прил. 7).

В связи с этим не следует в рамках одной нормы рассматривать преступное противодей­ствие уже осужденных и иных лиц. Мы имеем дело с принципиально разными юридическими качествами субъектов, которые необходимо различать подобно тому, как законодатель различа­ет однотипные по признакам объективной и субъективной стороны юридического состава пре­ступления против государственной власти, интересов государственной службы и службы в ор­ганах местного самоуправления (гл. 30 УК РФ) и преступления против интересов службы в коммерческих и иных организациях (гл. 23 УК РФ). Предложенное разделение позволит диффе­ренцировать возрастной порог уголовной ответственности для осужденных и остальных субъек­тов.

Для признания лица субъектом исследуемого преступления не требуется комплексно­го преследования и совершения им нескольких преступных действий, достаточно только од­ного акта психического насилия в отношении как сотрудника, так и осужденного, с целью воспрепятствовать его исправлению или из мести за оказание им содействия администрации исправительного учреждения.

В уголовно-правовой литературе указывается, что для определения лица в качестве субъекта интересующего нас преступления угроза должна носить реальный характер, то есть должна быть выражена так, чтобы потерпевший воспринимал ее в качестве реализуемой[45] [46].

Исходя из личного опыта работы в исправительном учреждении, считаем необходи­мым отметить, что сотрудник, находясь в условиях, когда его окружают осужденные, совер­шившие различные по тяжести преступления и имеющие психические отклонения, воспри­нимает любую угрозу как реально осуществимую.

Укажем, что воспитанник, причинивший психическое насилие или насилие, не опас­ное для жизни и здоровья, в отношении другого несовершеннолетнего осужденного, поведе­ние которого не свидетельствует об его исправлении, или воспитанника, не оказывающего содействие администрации, не будет являться субъектом преступления, предусмотренного ст. 321 УК РФ. В данном случае виновный будет являться субъектом того конкретного пре­ступления против личности, которое им было совершено в отношении потерпевшего.

Осужденный, применивший насилие, не связанное со служебной деятельностью со­трудника, либо в рамках его незаконной деятельности, связанной со службой, будет являться

субъектом преступления против личности, а не субъектом интересующего нас преступле- 2

ния .

Так, действия несовершеннолетнего осужденного, отбывающего наказание в воспита­тельной колонии, применившего насилие к сотруднику ВК, не связанное с его служебной деятельностью, или к другому осужденному из-за личной неприязни будут квалифициро­ваться в зависимости от тяжести вреда как преступление против личности.

Данная позиция также весьма сомнительна. Совершенно справедливо по этому пово­ду высказывание М.Ф. Костюка о том, что специфика исправительных учреждений непо­средственно заключается в том, что даже совершение деяния, которое в обычных жизненных ситуациях не представляет значительной общественной опасности, может повлечь неодно­значную реакцию со стороны других осужденных, выражающуюся в совершении тяжких и особо тяжких преступлений[47].В такой ситуации у несовершеннолетних осужденных обостря­ется инстинкт самосохранения, возникает обостренное чувство незащищенности, неуверен­ности и страха, а также формируется негативное отношение к администрации ВК и к право­охранительным органам в целом, подрывается вера в справедливость и власть закона, что в конечном результате может повлечь за собой совершение не только интересующего нас пре­ступления, но и других тяжких преступлений, таких как массовые беспорядки, побег и др. Следовательно, любые насильственные действия осужденного в отношении сотрудника или другого осужденного могут дезорганизовать деятельность учреждения, в котором они про­изошли.

Необходимо согласиться с мнением С.В. Назарова о том, что в случаях, когда осуж­денный применяет насилие в отношении сотрудника учреждения, обеспечивающего изоля­цию от общества, выраженное в личных неприязненных отношениях, возникших в связи с законодательно обоснованными и справедливыми требованиями сотрудника, непосред­ственно нарушает нормальную деятельность учреждения, лица, виновные в этом деянии, должны обязательно признаваться субъектами преступления, предусмотренного ст. 321 УК РФ[48].

Действия лица, отбывающего наказание в виде лишения свободы или ареста либо находящегося под стражей, совершившего убийство сотрудника мест лишения свободы, ли­бо осужденного с целью воспрепятствовать его исправлению или из мести за использование им общественных обязанностей необходимо квалифицировать по ст. 105 и 321 УК РФ, так как причинение смерти не охватывается понятием насилия, опасного для жизни и здоровья, и требует самостоятельной квалификации. В п. 19постановления Пленума Верховного Суда РФ от 27 января 1999 г. «О судебной практике по делам об убийстве (ст. 105 УК РФ)» указы­вается: «Убийство сотрудника мест лишения свободы или места содержания под стражей либо осужденного с целью воспрепятствовать его исправлению или из мести за использова­ние им общественных обязанностей, совершенное лицом, отбывающим наказание в виде лишения свободы или содержащимся под стражей, надлежит квалифицировать, помимо со­ответствующей части ст. 105 УК РФ, по ст. 321 УК РФ, предусматривающей ответственность за дезорганизацию нормальной деятельности учреждений, обеспечивающих изоляцию от общества»[49].

Считаем полезным отметить, что Верховный Суд Российской Федерации в упомяну­том постановлении непосредственно указывает на специальный субъект в ст. 321 УК РФ, а именно на лицо, отбывающее наказание в виде лишения свободы или содержащееся под стражей.

Подводя итог краткого анализа содержания данного параграфа необходимо сделать следующие выводы:

Анализируя нормы уголовного и уголовно-исполнительного законодательства, мы столкнулись с несогласованностью формулировок. Так, в ст. 313 «Побег из мест лишения сво­боды, из-под ареста или из-под стражи», ст. 321 «Дезорганизация деятельности учреждений, обеспечивающих изоляцию от общества» УК РФ говорится о местах лишения свободы, а в ст. 73 УИК РФ содержится понятие «места отбывания лишения свободы». В целях согласования норм уголовного и уголовно-исполнительного законодательства считаем необходимым в названии ст. 313, ч. 1 ст. 313, ч. 2 ст. 321 УК РФ заменить слова «места лишения свободы» на слова «места отбывания лишения свободы».

С позиции законодательной техники исследуемое общественно опасное деяние от­носится к многообъектным преступлениям.

Таким образом, основным непосредственным объектом преступления, предусмотрен­ного ст. 321 УК РФ, является нормальная деятельность учреждений, обеспечивающих изоля­цию от общества, деятельность которых направлена на реализацию целей уголовного нака­зания. Дополнительным непосредственным объектом выступает здоровье и неприкосновен­ность сотрудников мест лишения свободы или содержания под стражей, их близких, а также осужденных, отбывающих в них наказание.

Проблема определения специального субъекта преступления и в настоящее время требует со стороны ученых и практических работников более внимательного рассмотрения, а изучение и глубокий анализ понятия, признаков, видов специального субъекта тесно связаны с вопросами правильной квалификации преступлений и уголовной ответственностью лиц, являющихся специальными субъектами преступлений.

Проанализировав признаки субъектов преступлений, предусмотренных ст. 313 и 321, мы пришли к выводу, что признаки указанных субъектов во многом совпадают. Так, субъектом рассматриваемых преступлений является лицо, отбывающее наказание в виде ли­шения свободы или ареста, либо лицо, находящееся под стражей. В связи с этим считаем це­лесообразным в ст. 321 УК РФ «Дезорганизация деятельности учреждений, обеспечивающих изоляцию от общества» указать на специальный субъект преступления.

Действия лиц, не имеющих свойств специальных субъектов, но принявших участие в совершении указанными субъектами действий, дезорганизующих работу учреждений, обеспе­чивающих изоляцию от общества, в качестве организаторов, подстрекателей, пособников и исполнителей, если эти соучастники преследовали цель, предусмотренную исследуемым со­ставом преступления.

На основе анализа различных точек зрения по поводу определения субъекта пре­ступления, предусмотренного ст. 321 УК РФ, результатов анкетирования, а также криминоло­гического исследования, изучения судебной практики и уголовного законодательства прихо­дим к выводу, что субъект исследуемого преступления - специальный и им может быть лицо, отбывающее наказание в виде лишения свободы или ареста либо подозреваемое или обвиняе­мое в совершении преступления либо содержащееся под стражей, достигшее возраста 14 лет.

Следовательно, необходимо внести в исчерпывающий список ст. 20 УК РФ «Возраст, с которого наступает уголовная ответственность» ст. 321 УК РФ «Дезорганизация деятель­ности учреждений, обеспечивающих изоляцию от общества».

[1] См.: Ожегов С.И. Толковый словарь русского языка. М., 1997. С. 157.

[2] Цит. по: Демина О. А. Уголовно-правовое регулирование ответственности за дезор­ганизацию деятельности учреждений, обеспечивающих изоляцию от общества (ст. 321 УК РФ): состояние и перспективы совершенствования:дис. ... канд. юрид. наук. Краснодар, 2009. С. 48-49.

[3] См.: Там же.

[4] Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации / под общ.ред. В.М. Лебеде­ва.

[5] См.: Кулагин А. И. Действия, дезорганизующие работу исправительно-трудовых учреждений:автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М., 1972. С. 6.

[6] Уголовное право России. Особенная часть : учебник / под ред. Б. В. Здравомыслова. М., 1996. С. 478.

[7] Курс советского уголовного права. Часть Особенная. М., 1970. Т. 4. С. 428.

[8] Николаева З. А. Уголовно-правовая охрана здоровья, чести и достоинства лиц, участвующих в охране общественного порядка:автореф. дис. ...канд. юрид. наук. Сверд­ловск, 1986. С. 12.

[9] См.: Якушин В. А. Ошибка и ее уголовно-правовое значение. Казань, 1988. С. 34.

[10] См.: Примак А. А. Уголовная ответственность за преступления, посягающие на установленный порядок исполнения наказания в виде лишения свободы:автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Красноярск, 2003. С. 14.

[11] Горбунов А. А. Уголовно-правовые вопросы борьбы с дезорганизацией деятельности учреждений, обеспечивающих изоляцию от общества: монография. 2-е изд., испр. и доп. Ря­зань, 2010. С. 32.

[12] См.: Никифоров Б. С. Объект преступления по советскому уголовному праву. М., 1960. С. 76.

[13] См.: Энциклопедия уголовного права. Т. 4. Состав преступления. СПб., 2005. С.

629.

[14] См.: Рарог А. И. Проблемы субъективной стороны преступления. М., 1991. С. 104.

[15] См.: Платонов К. К. Краткий словарь системы психологических понятий. М., 1984.

С. 164.

[16] См.: Кулагин А. И. Указ.соч. С. 123.

[17] См.: Щербаков А. В. Уголовно-правовые и криминологические аспекты дезоргани­зации деятельности учреждений, обеспечивающих изоляцию от общества: монография. Псков, 2008. С. 49.

[18] См.: Вально Д. Б. Предупреждение преступлений, дезорганизующих деятельность ис­правительных учреждений, совершаемых преступными группами :автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М., 2001. С. 12.

[19] Цит. по: Горбунов А. А. Указ.соч. С. 73.

[20] См.: Энциклопедия уголовного права. Т. 4. Состав преступления. С. 605-606.

[21] См.: Устименко В. В. Специальный субъект преступления. Харьков, 1989. С. 7-8.

[22] См.: Орымбаев Р. Специальный субъект преступления. Алма-Ата, 1977; Устименко В. В. Специальный субъект преступления. М., 1989.

[23] См.: Орлов В. С. Субъект преступления по советскому уголовному праву. М., 1958. С. 138; Курс советского уголовного права. Т. 2 / под ред. А. А. Пионтковского. М., 1970. С. 208; Лаза­рев А. М. Субъект преступления. М., 1981. С. 9; Ермакова Л. Д. Специальный субъект преступ­ления // Уголовное право Российской Федерации. Общая часть / под ред. Б. В. Здравомыслова. М., 1996. С. 214; Борзенков Г. Н. Специальный субъект преступления // Курс уголовного права. Т. 1 / под ред. Н. Ф. Кузнецовой, И. М. Тяжковой. М., 1999. С. 284.

[24] См.: Лейкина Н. С., Грабовская Н. П. Субъект преступления // Курс советского уго­ловного права. Т. 1 / под ред. Н. А. Беляева и М. Д. Шаргородского. Л., 1968. С. 389-390; Вла­димиров В. А., Левицкий Г. А. Субъект преступления по советскому уголовному праву. М., 1964. С. 8.

[25] См.: Орымбаева Р. Указ.соч. С. 35.

[26] См.: Устименко В. В. Специальный субъект преступления. М., 1989. С. 76.

[27] См.: Орымбаева Р. Указ.соч. С. 54-59.

[28] См.: Курс уголовного права.Общая часть. Т. 1 : Учение о преступлении / под ред. Н. Ф. Кузнецовой, И. М. Тяжковой. М., 2002. С. 292.

[29] См.: Там же.

[30] См.: Устименко В. В. Специальный субъект преступления. М., 1989. С. 65-68.

[31] См.: Крылова Н. Е. Основные черты нового Уголовного кодекса Франции. М., 1996.

С. 48.

[32] См.: Друзин А. И. Дезорганизация деятельности учреждений, обеспечивающих изоля­цию от общества // «Черные дыры» в российском законодательстве. 2002. № 4. С. 30.

[33] См.: Уголовное право Российской Федерации. Особенная часть : учебник / под ред. Л. В. Иногамовой-Хегай, А. И. Рарога, А. И. Чучаева. М., 2004. С. 647.

[34] Цит. по: Курс уголовного права: Особенная часть. Т. 5 / под ред. Г. Н. Борзенкова, В. С. Комиссарова. М., 2002. С. 238.

[35] См.: Научно-практическое пособие по применению Уголовного кодекса Российской Федерации / под ред. В. М. Лебедева. М., 2005. С. 774; Уголовный закон в практике районно­го суда: науч.-практ. пособие / под ред. А. В. Галаховой. М., 2007. С. 969; Щербаков А. В. Уголовно-правовые и криминологические аспекты дезорганизации деятельности учрежде­ний, обеспечивающих изоляцию от общества :автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М., 2007. С. 8.

[36] См.: Уголовное право. Особенная часть : учебник / под ред. Л. Д. Гаухмана и С. В. Мак­симова. М., 2004. С. 632; Назаров С. В. Дезорганизация деятельности учреждений... С. 97; Власов Ю. Проблемы конструкции и содержания статьи 321 УК РФ // Уголовное право. 2006. № 2. С. 15; Прасолова И. Г. Уголовная ответственность за дезорганизацию деятельности учреждений, обеспе­чивающих изоляцию от общества :автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Ростов н/Д, 2007. С. 20.

[37] См.: Назаров С. В. Уголовно-правовая ответственность за дезорганизацию деятельности учреждений, обеспечивающих изоляцию от общества :дис. ... канд. юрид. наук. М., 2000. С. 48.

[38] См.: Крюкова О. Ю. Специальный субъект в преступлениях, посягающих на нор­мальное функционированиеорганов и учреждений, реализующих лишение свободы, арест, содержание под стражей:дис. ... канд. юрид. наук. М., 2007. С. 56.

[39]См.: Крюкова О. Ю. Указ.соч. С. 59.

[40] См.: Там же. С. 60.

[41] См.: Горелик А. С. Преступления против порядка управления. СПб., 2005. С. 457.

[42] Власов Ю. А. Проблема противоречия статьи 321 УК РФ «Дезорганизация деятель­ности учреждения, обеспечивающего изоляцию от общества» правилам юридической техни­ки // Уголовный закон: проблемы теоретического моделирования и применения: материалы межвуз. науч.-практ. конф. Омск, 2006. С. 85.

[43] См.: Тарарухин С. А. Преступное поведение. Социальные и психологические черты. М., 1974. С. 12.

[44] См.: Перевозчиков А. О некоторых проблемах уголовно-правового обеспечения пенитен­циарной деятельности // Ведомости уголовно-исполнительной системы. 2007. № 2. С. 12.

[45] См.: Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации с постатейными материалами и судебной практикой / под общ.ред. С.И. Никулина. М., 2002. С. 1113.

[46] См.: Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации. М., 2013. С. 934.

[47] См.: Костюк М. Ф. Уголовно-правовые и криминологические проблемы борьбы с пре­ступностью в исправительных учреждениях:дис. ... д-ра юрид. наук. М., 2000. С. 269.

[48] См.: Назаров С. В. Дезорганизация деятельности учреждений... С. 33.

[49] О судебной практике по делам об убийстве: постановление Пленума Верховного Суда Рос. Федерации от 27 января 1999 г. № 1 // Бюл. Верховного Суда Рос. Федерации. 1999. № 3.