Чего ожидали народные массы от постсоветских реформ? Собственно говоря, того же самого, что от социализма - прежде всего, улучшения качества жизни, социальной справедливости. Дождались? Как отразилась смена социальнополитических режимов на положении народных масс? Далеко не самым лучшим образом. Советская система социальной защиты рухнула. Новая система все еще не создана. На пороге нищеты находятся многомиллионные массы населения. Общественные отношения исковерканы неравенством. Как исторический феномен оно, по определению М.К. Горшкова, «представляет собой специфическую форму социальной дифференциации, которая предопределяет различия жизненных условий индивидов и социальных групп, их неодинаковый доступ к экономическим, социальным, политическим, информационным и иным ресурсам, и тем самым - определяет разные возможности и удовлетворения ими актуальных и разнообразных по характеру и источникам происхождения потребностей и интересов»[1].

Вопиющие социальные контрасты стали обыденным явлением постсоветской жизни. Такие контрасты были невозможны в советском обществе. Конечно, оно не было социально-однородным. Но уровни неравенства тогда и сегодня несопоставимы. Выделялись отдельные привилегированные группы населения, относящиеся к высшей партийнохозяйственной номенклатуре и дельцам теневой экономики. Остальная масса населения проживала в весьма скудных материальных условиях. Равенство в бедности. Мало хорошего. Как отмечал в 1918 г. Н.А Бердяев, «уравнение в бедности, в нищете сделало бы невозможным развитие производительных сил»[2].

Надо признать все же, что равенство в нищете - это показывает советский опыт - может до поры обеспечивать относительную социальную стабильность, общественнополитическое согласие в государстве, ибо гасило социальные конфликты на бытовом уровне. Раздоры на коммунальной кухне или мелкотравчатые интриги в номенклатурной среде никак не могли возвыситься до масштабов общегосударственных. Случавшиеся порой массовые выступления против власти жестоко подавлялись, как это было, например, в Новочеркасске и ряде других городов.

Иное дело теперь. С одной стороны, показное богатство нуворишей с их миллиардными счетами в банках, дворцовыми гетто, типа московской «Рублевки», пригородными зонами крупных городов России, заморскими виллами и т.п., а с другой, - бедность, близкая к нищете, многомиллионных масс людей с их мизерными зарплатами и пенсиями, убогим жильем, недоступностью качественного образования и медицинского обслуживания - создают условия для вызреваний широких социальных протестов.

В чем корень зла? По мнению многих аналитиков самых разных политических убеждений, он заключается в итогах приватизации, разделившей общество на узкий слой богатых, овладевших 70 % государственной собственности, и остальную массу населения. Понятно поэтому, что, согласно социологическим опросам, лишь незначительная часть россиян осталась довольной результатами приватизации, или смирилась с ними, тогда как подавляющее большинство выступает за полный или частичный пересмотр ее итогов.

Так, по данным Левада-центра, в 2000-2007 гг. доля первых колебалась в пределах 7-15 %, тогда как доля вторых - от 78 до 83 %. Причем это соотношение остается примерно одинаковым у групп различных идеологических и политических ориентаций респондентов. Даже у партии власти оно почти такое же, как и у партий оппозиции. Без учета затруднившихся респондентов с ответом данные таковы: партия власти -

12.3 % и 79,2 % , коммунисты - 9,4 % и 81,1 %, демократы -

14.3 % и 66,5 %, патриоты - 6,4 % и 91,1 %, другие политические силы - 14,2 % и 82,8 %[3].

Сами идеологи постсоветского реформизма вынуждены признавать тот очевидный факт, что приватизация весьма слабо отвечала социальным ожиданиям общества. Г. Явлинский, например, отмечал: «Хаотичность приватизации, отсутствие простых и четких правил, соблюдаемых всеми участниками процесса (что является обязательным элементом при оценке его результатов как справедливых и честных], запутанность и нестабильность процедур - все это, безусловно, породило в общественном сознании восприятие приватизации как несправедливой и, следовательно, подлежащей возможному пересмотру»[4].

Проблеме бедности, социального неравенства изучаются в научных центрах России. Особый интерес для сравнительного анализа этих проблем представляют исследования, проведенные ИКСИ РАН в 2003 г. и ИС РАН в 2013 г. Основные их задачи состоят в том, чтобы оценить масштабы, причины и основные признаки бедности в России, и выяснить отношение российских граждан к бедности и социальному неравен- ству[5].

Обобщая материалы данных исследований, социолог Н.Е. Тихонова заключает, что за десятилетие с 2003-го года ситуация с бедностью в стране не столь благополучна как ее подает официальная статистика: «Расширение же ее межгенерационного воспроизводства и консервация бедности, даже «новых бедных», позволяют говорить о том, что при количественном улучшении ситуации с бедностью в России за последние 10 лет качественно эта ситуация не улучшилась»[6].

По мнению названного автора, бедность приобрела застойный характер. Начавшееся в массовом масштабе межпоколенное воспроизводство бедности, - пишет Н.Е. Тихонова, - не только резко усложняет борьбу с бедностью, но и ставит на повестку дня вопрос о начавшемся формировании культуры бедности в России... можно утверждать - процесс превращения бедных как нижнего сегмента российского общества в социально исключенных, его «периферию» уже прошел точку невозврата»[7].

Каким образом сложилась такая ситуация? Где следует искать причины ее возникновения? В первую очередь, конечно, в объективных предпосылках - развале СССР и крушении «реального социализма» - эпохальных событиях, которые потрясли все основы жизнеустройства россиян. Но не только. Огромную роль сыграл субъективный фактор, а именно политика либерал-реформаторов, под руководством которых протекал процесс социального переустройства России. Без учета этого фактора невозможно адекватно оценить ни проблемы социального неравенства, ни возможности их демократического решения.

В российском менталитете требования социальной справедливости, демократических прав, равенства перед законом всегда занимало очень важное место. Как замечает Н.Е. Тихонова, бедность в России считалась «чуть ли не добродетелью, а идея аскезы, в прошлом характерная для православия, вошла в живую ткань культуры русского народа и его жизненного идеала».

Социальные перемены в годы реформ сместили эти оценки. Пропаганда ценностей потребительского общества, культ личного успеха, замещение коллективистских начал в общественном сознании индивидуалистическими привели к ухудшению отношения россиян к бедным. За десятилетие между двумя упомянутыми ранее исследованиями среди них более чем в полтора раза сократилось сочувствующих бедным и в одинаковой степени число тех, кто относится к ним не лучше и не хуже, чем ко всем остальным. Отношение к бедным начинает выстраиваться в современном российском обществе, исходя уже не из факта, а из особенностей причин их бедности. Тем самым из «категориального» оно превращается в «индивидуальное», связанное с жизненной ситуацией конкретного человека. Одновременно бедные как специфическая социальная группа, заслуживающая какого-то особого отношения, все дальше отодвигается на периферию сознания наших сограждан. А это значит, что помощь бедным как таковым, как особой социальной группе, все больше уходит из актуальной для большинства населения «повестки дня»[8].

Широкие слои населения оценивают успешность функционирования государства и бизнеса как институтов, ответственных за благосостояние народа. Чтобы избежать обострения социальных конфликтов, социальные реформы должны отвечать этой оценке. Тот же НА Бердяев в другой своей работе писал: «Социальный реформизм, направленный на защиту интересов труда и трудящихся, должен быть согласован и с исторической преемственностью и традициями, и с неотъемлемыми правами и свободами человека. Необходимо сочетание свободной индивидуальной инициативы, свободного общественного кооперирования и государственного регулирования»[9].

Исследователи проблем неравенства в России отмечают, что «благосостояние индивида (группы] определяется не только и не столько уровнем дохода и/или набором потребительских благ, сколько набором функциональных возможностей: совокупности всех благ, к которым индивид (группа] имеет доступ; совокупности всех возможных вариантов их использования»[10].

Подобный подход к проблемам неравенства оправдан и продуктивен при их анализе в условиях развитой рыночной экономики. Россия еще далека от такой экономики. Отечественные социологи обращают внимание на то, что даже по принятым в России - упрощенным - критериям показатели социального неравенства не только не снижаются, но продолжают увеличиваться. Такого рода тенденции усиливают общественные противоречия, социальную напряженность в стране, стимулируют массовые политические выступления противников режима.

Решение проблемы неравенства возможно лишь на пути развития социального капитала - системы связей между людьми и зависящие от них нормы доверия и поведения, создающие структуры социального взаимодействия, от которых зависит эффективность механизмов вертикальной мобильности населения[11]. Состояния социального капитала определяет тип устройства экономики на каждой стадии развития общества и характер социальной защиты населения. В экономической науке преобладает представление о развитии социального капитала как непременном условии экономического роста, социальной сплоченности и материального благополучия населения.

Современный российский бизнес далек от подобных социальных установок, которым меньше всего склонны следовать новоиспеченные капиталисты, делящиеся толикой своих сверхприбылей с массой неимущих в стране только под давлением государства. Проблема еще и в том, что в большинстве своем они не способны осознать необходимость исполнения этой ответственности для социальной легитимации собственного гражданского статуса. Председатель совета директоров одной из крупнейших инвестиционных компаний Великобритании Т. Гаффии, отмечая, что «коренной вопрос» российской экономики - «нравственный», подчеркивает: «Складывается впечатление, что в России капитализм видится как безнравственная система, где каждый сам за себя... Частью долгосрочного решения проблем могла бы стать кампания по разъяснению населению того, что капитализм не может быть построен иначе, как на фундаментальной порядочности, ответственности, гласности и правде»[12].

Кстати, крупный капитал западных стран, участвуя в социальных программах, исполняет не только свой нравственный долг, но и извлекает из этого весьма ощутимую экономическую выгоду. Один пример: проведенное в 1999 г. обследование 500 крупнейших американских компаний установило, что добавленная стоимость у компаний, принявших социальные обязательства, была вдвое выше, чем у остальных. По данным обследования корпораций, которые в своей деятельности были ориентированы на социальные, экологические и этические приоритеты, имели лучшие экономические показатели, чем остальные[13].

Российский бизнес не расположен следовать аналогичным путем, чему в немалой степени содействует фактическое продолжение либерального курса реформирования экономики. Режиму пока что удается избегать крупных социальных конфликтов, поддерживая патерналистского рода иллюзии о том, что социальные расходы не сокращаются, а наращиваются за счет финансовых поступлений от нефтегазового экспорта.

«На самом деле, - пишут отечественные аналитики, - с учетом распределения конкретных направлений доходов и расходов по уровням бюджетной системы нефтегазовые поступления примерно на 50 % обеспечивают финансирование расходов на силовые структуры, в то время как почти 90 % расходов на образование и здравоохранение финансируется за счет налогов, уплачиваемых гражданами и предприятиями в региональные бюджеты и внебюджетные фонды (например, обязательного медицинского страхования]»[14].

Едва ли стоит сегодня ожидать от российского бизнеса эффективного участия в решении проблемы социального неравенства. Лишь государство может заставить его встроиться в систему общественного поведения, способствующую снижению ее остроты. Для этого надо найти выходы из социальных тупиков, в которые увлекли страну либеральные реформы.

В конце 1980-х - начале 1990-х гг., на заре капиталистического ренесанса, антисоветская пропаганда ставила первейшей задачей перемен догнать Португалию, беднейшую из стран ЕС того времени по уровню социальной защищенности населения. И что же? Сегодня коэффициент защищенности России 0,26 %, а в Португалии почти вдвое больше - 0,46 %.

Вот другое сравнение: расходы российского государства на поддержку семей с детьми (выплаты, услуги, налоговые вычеты] составляют 0,4 % ВВП, а во Франции - 3,7 %, в Великобритании - 3,5 %, США - 1,2 % ВВП[15]. Эти данные свидетельствуют не только о материальном положении населения, но и об уровне демократии. Комментируя их, социолог О.А. Полюшке- вич пишет: «Ощущение угроз в личной и общественной жизни влияет на социальное самочувствие и поведение в обществе, на его уровень активности в разных сферах, а также является показателем обеспечения демократических прав и свобод»[16].

По данным ВЦИОМ, среди причин, вызывающих тревожные ожидания у населения страны, второе место после обеспокоенности проблемой преступности и собственной безопасности принадлежало ранее дефициту товаров и безработице, а теперь - социальному неравенству.

В представлении общества оно достигло запредельных масштабов. Около 80 % опрошенных считают, что неравенство в России чрезмерно. У граждан существует три вида представлений о принципах распределения: уравнительные, трудовые и рыночные. Большинство респондентов - 90-93 % - считают справедливыми трудовые принципы распределения: у всех должны быть равные стартовые возможности (скажем, получить хорошее образование, найти приличную работу], а зарабатывать люди должны в зависимости от труда, качества работы. При этом 30 % одобряют частную собственность и свободную инициативу, полагая, что они служат залогом социальной справедливости (т.е. являются сторонниками рыночной системы][17].

Социологи, однако, отмечают, что число «рыночников» снижается. Особую тревогу у аналитиков вызывает то, что показатели социального неравенства не только не снижаются, но продолжают увеличиваться. Такого рода тенденции усиливают общественные противоречия, социальную напряженность в стране, стимулируют массовые политические выступления противников режима. Известный экономист Е.Ш. Гонтмахер отмечает, что «возникает «негативная» стабильность, которая означает медленную, неуклонную деградацию, рано или поздно приводящую к открытым кризисам с непредсказуемым ис- ходом»[18].

Подсчеты специалистов показывают, что масса недовольных людей, достаточная для социального взрыва, составляет около 1/3 общей численности населения. Когда разрыв между доходами 10 % низко- и 10 % высокооплачиваемых граждан приближается к соотношению 1:10, в обществе возникают ситуации напряжения и угрозы безопасности. В социально благополучных странах стараются сохранить пропорцию 1:8. Причем в Японии и Швеции это соотношение составляет 1:3. В России заработная плата 10 % наиболее высокооплачиваемых работников в 2011 г. превышала зарплату 10 % наиболее низкооплачиваемых работников в 16,1 раза: 75,1 тыс. руб. в месяц против 4,7 тыс. руб. в месяц[19]. Кто относится к верхней части «децилов»? При средней заработной плате 2011 г. 22 334 руб. в месяц наибольшие значения отмечены в следующих видах экономической деятельности[20]: финансовая деятельность - 44 659 руб.; рыболовство - 44 432 руб.; добыча полезных ископаемых - 44 547 руб.

Если учитывать в децильном коэффициент разницу не только в зарплате, но в доходах в целом, то, по данным Росстата, она увеличилась в период с 2000 по 2007 гг. с 13,9 до 16,7 раз[21].

Динамика показателей децильного коэффициента неравенства доходов (1995-2013 гг., раз]1

Год

Децильный коэффициент

1995

13,5

1998

13,8

2001

13,9

2003

14,5

2005

15,2

2006

15,9

2007

16,7

2008-2010

16,6

2011

16,2

2012

16,4

2013

16,2

Уровень неравенства в доходах имеет и региональное измерение. Разница в доходах российских регионов чрезвычайно велика. Доходы граждан самого богатого региона могут превышать аналогичные показатели самого бедного более чем в 20 раз. Резкое углубление неравенства в доходах ведет к падению качественного потенциала российского населения. Если в СССР он составлял 0,920 («6-е место в мире], то в 2013 г. - 0,788 (55-е место]. Обострение различных видов социального неравенства в постсоветской России вызывают всеобщее недовольство ее население. Согласно исследованиям Института социологии РАН лишь 4% россиян не видят в нашем обществе острых и неоправданных неравенств. Подавляющее большинство российских граждан - причем, как бедные, так и небедные - не только фиксируют болезненные неравенства в обществе, но и отмечают, что лично от них страдают. М.К. Горшков приводит сводные данные, показывающие, какие же социальноэкономические неравенства воспринимаются в настоящее время россиянами как наиболее болезненные для общества и лично для себя[22] [23].

Неравенства доходов

Неравенство в доступе к медицинской помощи

Неравенство жилищных условий

Неравенство в доступе к хорошим рабочим местам

Неравенство в доступе к образованию

Неравенство в возможностях для детей из разных слоев общества

Неравенство в обладании собственностью

Неравенство в досуговых возможностях

Таких неравенств нет

Болезненные лично для респондента Болезненные для общества

Неотмеченное выше неравенство перед законом М.К. Горшков называет «болевой точкой» современного российского общества. Устранение этого вида неравенства россияне считают ключевой задачей модернизации страны (41 %] и важнейшим признаком демократии (52 %). Причем, по мнению 68 % респондентов, на практике равенство всех перед законом в стране не реализуется. Четверть граждан за последние три года испыты
вали на себе те или иные нарушения своих прав. Автор констатирует: «ощущение неравенства перед законом имеет для россиян вполне реальные, практические основания, и правовое неравенство перед законом - это еще один вид общественного неравенства, от которого страдают не только бедные и малообеспеченные слои населения, но и благополучно живущие граждане страны»[24].

Где выход? Теоретически - в оздоровлении национальной экономики, что, понятно, внесет успокоение в общественную жизнь России. Для этого необходимы рационально обоснованные реформы, разумеется, не в тех «шоковых» формах, которые, собственно, и стимулировали названные процессы. Но такие реформы нуждаются в политической стабильности известного уровня, в свою очередь, достижимого лишь путем улучшения социально-экономической ситуации. Не возникает ли замкнутый круг, структура функциональных зависимостей, именуемая в математике «вырожденной системой», которая не имеет решений?

Следует учитывать и то, что в силу цивилизационных особенностей исторического развития России в стране сохраняются последствия социальной архаики: социально-психологические архетипы общественного сознания и поведения: неприятие частной собственности, бюрократический произвол, ставка власти на силу и социальные привилегии и т.п. Эти социальные практики в совокупности с криминальным характером российского капитализма несовместимы с модернизацией страны. «Вероятно, - замечает А. Шубин, - наши правители осознают, что по мере смещения страны в «третий мир» она деградирует социально. Соответственно, задача перехода к модернизации может считаться как надежда переломить тенденцию деградации, развернуть вектор движения страны от регресса к возвращению на путь модерного прогресса»[25].

Решение социального вопроса, таким образом, тесно связано с проблемами общей модернизацией России. Это показывает и исторический опыт развитых капиталистических стран. Идея социальной справедливости, вытекающая из традиционных морально-нравственных ценностей, вовсе не чужда либеральным идеологам капитализма. Крупные авторитеты дореволюционной политэкономии не мыслили экономику, рынок вне духовных, нравственных коллизий. Классик российского либерализма П.Б. Струве писал, что «у колыбели капитализма стоит воздержание», что здоровая экономика - производное от морали и духа. «Исходным моментом капиталистического духа как массового явления следует признать проникновение в сознание идеи долга в отношении к профессиональной работе»[26].

Стоит ли сегодня ожидать от российского бизнеса подобной ориентации? Весьма сомнительно. Лишь государство может заставить его встроиться в систему социального поведения, действующую в странах с социально-ориентированной экономикой.

Уровень неравенства в странах мира (2009 г.)

Россия

США

Германия

Польша

Бразилия

ВВП на душу, тыс. долл. (ППС)

12,1

43,4

31,3

14,9

9,1

Первая группа (мин. доходы)

5,4

5,4

8,5

7,5

2,6

Вторая группа

10,1

10,7

11,4

13,7

11,9

Пятая группа (макс. доходы)

46,8

45,8

36,9

42,2

62,1

Коэффициент Джини

0,410

0,408

0,283

0,345

0,58

Источник: Вопросы экономики. - 2008. - № 1. - С. 75.

Комментируя данные таблицы, авторы статьи, в которой она приведена, пишут: «Поскольку главные бенефициары социальной политики - нетрудоспособные граждане, работники бюджетной сферы - несли основное бремя лишений, связанных с трансформационным спадом 1990-х годов, движение в данном направлении будет воспринято в обществе положительно, что обеспечит широкую поддержку власти и существенно укрепит социальную стабильность. Перераспределительная политика государства будет способствовать повышению уровня жизни низкодоходных групп граждан, однако неясно, снизится ли уровень социального неравенства, измеряемый с помощью коэффициента Джини»[27].

Один из принципов неолиберализма в экономической политике, по определению академика Е.М. Примакова, заключается в том, что «свободная игра экономических сил, а не государственное планирование обеспечивает социальную справед- ливость»[28].

Однако этот принцип, отмечает он, не выдерживает столкновений с действительностью не только в России, но и в других странах. В России же, без государственного индикативного планирования вообще невозможно преодолеть отставание в жизненном уровне населения от развитых западных стран. Огромное неравенство в доходах автор подтверждает следующими статистическими данными. На долю 1 % самых богатых россиян приходится 71 % всех личных активов - в два раза больше, чем в США, Европе, Китая, в 4 раза больше, чем в Японии. 96 российских миллиардеров владеют 30 % всех личных активов российских граждан. Этот показатель в 15 раз выше общемирового[29].

Политика выравнивания доходов, по мнению многих экономистов, должна проводиться в рамках стратегии, суть которой сводится к централизации и перераспределению через государственный бюджет (главным образом в форме социальных трансфертов] ренты от природных ресурсов с целью улучшения материального благосостояния граждан. Это предполагает увеличение обслуживаемых социальных обязательств государства и наращивание социальных расходов в процентном отношении к ВВП.

Изложенная социальная стратегия предполагает, что достижение результатов вытекающей из нее политики обеспечивается не только за счет традиционных форм вмешательства государства в хозяйственную жизнь, но и благодаря поддержке социальных программ крупным бизнесом. Предлагается также: аккумуляция в бюджете значительной части доходов от добычи экспорта природных ресурсов; реализация масштабных программ государственного перераспределения; эгалитарная, патерналистская социальная политика.

Эта стратегия представляет собой модифицированную применительно к российским условиям модель взаимодействия государства и бизнеса, сформировавшуюся во второй половине ХХ века в странах развитого капитализма. Она сложилась в процессе развития такой формы социальноэкономической системы, которая получила название социального рыночного хозяйства, например, в Германии, и смешанной экономики в других развитых странах мира.

Способна ли Россия выйти на подобный путь развития, если ее социальная политика по-прежнему будет ориентирована на неолиберальную модель? Намерение построить социальное государство, зафиксированное в Конституции РФ, многократно подтверждено представителями российской власти. В какой мере реализуется оно на практике? «Социальная составляющая, - пишет Е.Н. Данилова, - постоянно преподносится в официальной риторике как основная в политике государства; делаются ссылки на то, что государство по Конституции остается социальным. Однако в реальности социальная поддержка во многом имитируется, население получает лишь небольшое увеличение пенсий и пособий, а львиная доля идет на поддержание госкомпаний. Социальные расходы за годы реформ упали, даже в последние годы повышение социальных выплат не дотягивает в сумме до той доли бюджета, что существуют в странах социального обеспечения»[30].

Проблемы неравенства придется все же решать, ибо они обострены до такой степени, что угрожают социальным взрывом. Только лишь популистской риторикой невозможно погасить недовольство масс, обеспечить общественное согласие. Обездоленные слои населения перестают идентифицировать себя с государством. Ослабляется гражданская солидарность. Сплоченность общества должна базироваться на постоянной деятельности демократических институтов, а не на пропагандистских кампаниях, организуемых властью в периоды обострения международной обстановки и направленных против внешних угроз (терроризм, антироссийские санкции и т.п.].

Недоверие российских граждан вызывает, прежде всего, социальная политика государства, вялая, неубедительная, ненадежная. По данным социологических опросов, в 2013 г. 68 % граждан не верят в возможность установления в стране социальной справедливости; 65 % не верят в социальную защищенность, 68 % - в равенство всех перед законом, 72 % - в равенство возможностей, 76 % - в благополучие для всех[31].

Цифры являются весьма тревожными. Власть, сознающая свою ответственность перед обществом, не может не принимать их во внимание. Социальная политика, если таковая вообще проводится, должна быть направлена не на создание тепличной социально-экономической среды для крупного бизнеса, а на создание благоприятных условий для снижения уровня общественных неравенств.

[1] Горшков М.К. Общественные неравенства как объект социологического анализа // СОЦИС. - 2014. - № 7. - С. 20.

[2] Бердяев Н.А. Указ. соч. - С. 233.

[3] Общественное мнение - 2007. - М.: Левада-центр, 2007.

[4] Явлинский Г. Необходимость и способы легитимации крупной частной собственности в России: постановка проблемы // Вопросы экономики. - 2007.- № 9. - С. 14.

[5] См.: «Богатые и бедные в современной России» в 2003 г. и «Бедность и неравенства в современной России: 10 лет спустя»» в 2013 г. // СОЦИС. - 2014. - № 1. - С. 7.

[6] Тихонова Н.Е. Феномен бедности в современной России // СОЦИС. - 2014.- № 1. - С. 17.

[7] Там же. - С. 19.

[8] Там же. - С. 8.

[9] Бердяев Н.А. Самопознание (Опыт философской автобиографии]. - Париж, 1949. - С. 198 - 199.

[10] Авраамова Е., Малеева Т. О причинах воспроизводства социальноэкономического неравенства: что показывает ресурсный подход? // Вопросы экономики. - 2014. - № 7. - С. 145.

[11] См. Авраамова Е.М. Вертикальная мобильность российского населения: 2000-е годы. - М.: Студио, 2008.

[12] НГ-Политэкономия. - 1998. - № 19. - С. 5.

[13] Dobers P., Wolff R. Competing with Soft Issues. From Managing the Environment to Sustainable Business Strategies // Business Strategy and the Environment. - 2000. - Vol. 9. - Issue 3.

[14] Акиндинова Н., Кузьминов Я., Ясин Е. Российская экономика на повороте // Вопросы экономики. - 2014. - № 6. - С.13.

[15] См.: Гонтмахер Е.Ш. Российские социальные неравенства как фактор общественно-политической стабильности // Вопросы экономики. - 2013. - № 5.

[16] Полюшкевич О.А. Представление социальной защищенности жителей России и Португалии // СОЦИС. - 2012. - № 12. - С. 70.

[17] Известия. - 2004. - 23 янв.

[18] Гонтмахер Е.Ш. Российские социальные неравенства „.С. 76.

[19] [Электронный ресурс] - Режим доступа: www.gks.ru/wps/wcm/ connect/rosstat/rosstatsite/mai/population/wages/#

[20] [Электронный ресурс] - Режим доступа www.gks.ru/free_doc/ new_site/population/trud/obsled/trud2011.htm.

[21] [Электронный ресурс] - Режим доступа URL:http://www.utro.ru/ artides/2008/04/07728835.shtml (дата обращения: 26.02.2014).

[22] ГоршковМ.К. Общественные неравенства... С. 22.

[23] Там же. - С. 24.

[24] Горшков М.К. Там же. - С. 25.

[25] [Электронный ресурс] - Режим доступа: http://magazines.russ.ru/nz/ 201о/б/

[26] Струве П.Б. Экономика промышленности. - СПб, 1909. - С. 44 - 45.

[27] Шаститко А., Афонцев С., Плаксин С. Структурные альтернативы социально-экономического развития России // Вопросы экономики. - 2008. - № 1. - С. 74.

[28] [Электронный ресурс] - Режим доступа: http://www.business-gazeta.ru/ artide/71965/

[29] Там же.

[30] Данилова Е.Н. Указ. соч. - С. 22.

[31] См.: Горшков М.К. Указ. соч. - С. 30.