Нам известны, как уже отмечалось, все детали руанского процесса: сохранились подробные протоколы. Нет лишь одного важного документа – официального акта, удостоверяющего казнь Жанны или даже просто упоминающего об исполнении приговора. Академик М. Гарсон, известный французский юрист, изучавший историю Жанны д’Арк, считает, что составление подобного акта не требовалось судебными правилами того времени. Однако генеральный адвокат Шарль дю Ли, живший в XVI в. и заинтересованный в этом деле, связанном с историей его семьи, считал отсутствие протокола «обращающим внимание и таинственным». В тексте материалов процесса, обнаруженных в Англии, говорится, что Жанна была приговорена «в конце концов к пожизненному заключению в тюрьме и содержалась там на хлебе скорби и воде томления». Во французских хрониках первой половины XVI в. о казни Жанны говорится в неопределенных и часто двусмысленных выражениях. Так, в «Бретонской хронике» (1540 г.) сказано, что в 1431 г. «Дева была сожжена в Руане или была осуждена на это». Симфориен Шампье в «Корабле для дам», изданном в Лионе в 1503 г., пишет, что Дева, по мнению англичан, была сожжена в Руане, но французы это отрицают. В поэме Жоржа Шатлена «Воспоминания о чудесных приключениях нашего времени» говорится, что, «хотя, к великому горю французов, Дева была сожжена в Руане, она, как стало известно, потом воскресла».

Обращаясь к свидетельствам современников, помимо уже упомянутого декана Сен‑Тибо отметим дневник одного парижского буржуа, где прямо указывается, что в Руане под видом Жанны была сожжена другая женщина. Пьер Кюскель, буржуа из Руана, который мог быть очевидцем казни, разделял это мнение: «Жанна бежала, и кто‑то другой был сожжен вместо нее». В рукописи, хранящейся в Британском музее (английской национальной библиотеке) под № 11542, также указывается: «Наконец публично сожгли ее (Жанну) или же другую женщину, похожую на нее, в отношении чего многие люди держались и до сих пор придерживаются разного мнения»[1].

Слух о спасении Жанны так быстро распространился после ее казни, что это встревожило парижские власти (столица тогда еще находилась в руках англичан, отцы города раболепно выполняли все приказы чужеземных захватчиков). Был даже затеян опрос свидетелей, не манкировал ли Кошон возложенными на него обязанностями. Кого же можно было расспросить, кроме помощников Кошона, его асессоров? Однако они один за другим скончались вскоре после руанского процесса.

Но вот прошла четверть века, и, готовясь к процессу реабилитации Жанны, французские суды занялись поисками свидетелей. Это было не простое дело. Кошон умер еще в 1444 г. Доминиканцы объявили, что не знают, где находится монах их ордена инквизитор Жан Леметр. Все же нашлось около дюжины лиц, входивших в состав руанского судилища. Пятеро из них заявили, что ничего не видели, трое – что уехали еще до окончания заседаний, а двое сослались на слабую память и на то, что они по забывчивости не могут ничего припомнить из процесса Орлеанской девы[2].

Известная неясность имеется даже в дате казни Жанны. Обычно называют 30 мая, но многие осведомленные современники упоминали другие числа – 14 июня, 6 июля, а английские хронисты в конце XV и начале XVI в. писали, что Жанна была сожжена в феврале 1432 г. Существует разноголосица и в отношении способа казни. Например, хронист Жан ла Шапель утверждает, что Жанна сначала была обезглавлена, а уже потом ее тело предано сожжению на костре. Надо учитывать, что многие детали, касающиеся расправы над Жанной, нам известны из показаний на процессе реабилитации, данных лицами, так или иначе причастными к руанскому судилищу и стремившимися обелить себя, приписать своим действиям иной смысл, чем тот, который был в действительности. Другие просто хотели облагородить и возвеличить свою роль. Третьи передавали слухи, которые за четверть века со времени гибели Жанны трансформировались в их сознании в неоспоримые факты. Интересно отметить, что не сразу, а только через неделю после сожжения Жанны, лишь 7 июня, Кошон составил текст официального извещения о казни и уже после этого соответствующие ноты от имени английского короля Генриха VI были направлены различным европейским дворам.

В процедуре исполнения приговора были также бросавшиеся в глаза нарушения установленных норм. Прежде всего, строго говоря, смертного приговора не было вынесено вообще. Ведь осужденную передавали в руки светских властей, которые юридически и присуждали к смерти на костре (наказание «без пролития крови» – как о том лицемерно ходатайствовали церковные судьи). Между тем помощник бальи (главы судебной власти) Руана Лоран Жерсон свидетельствовал: «Никакого приговора не выносил ни бальи, ни я сам, на которых лежала эта обязанность»[3]. Явное нарушение законности, но это еще далеко не равнозначно тому, что оно являлось прикрытием для тайного бегства Жанны, как это считают сторонники «новой» версии. Им, чтобы связать факт указанного нарушения юридических норм со своей теорией, следовало бы по крайней мере исследовать вопрос, насколько строго соблюдались эти нормы на территории, занятой английскими войсками в первую треть XV в. Иными словами, насколько частыми были подобные нарушения в судебной практике того времени. Но даже если несоблюдение нормы было редчайшим исключением, оно все же могло быть вызвано самыми различными мотивами и помимо того, который имеют в виду поборники «неортодоксальной» версии, так же как отсутствие герцога Бедфордского и губернатора Руана графа Уорика (герцог вообще покинул Руан еще 13 января и, видимо, не вернулся до конца процесса). А какие имеются другие документальные доказательства казни Жанны? Уже упоминавшиеся участники руанского судилища, которых допрашивали в связи с подготовкой и проведением процесса реабилитации, твердили, что, по слухам, Жанна умерла, как подобает святой. Из других участников руанского процесса пятеро заявили, что не видели казни собственными глазами, трое других – что покинули площадь еще до ее совершения, двое вообще сослались на плохую память. Коротко говоря, ни один из допрашиваемых, если верить их показаниям, не видел сцены казни или по крайней мере якобы не помнил, присутствовал ли он на площади, когда сжигали Орлеанскую деву.

Считается, что англичане, желая убедить народ в смерти «колдуньи», устроили казнь в присутствии многолюдной толпы. Это так, но вопреки обыкновению горожан не подпускали близко – от костра их отделяла стена из 800 солдат. Власти предписали даже, чтобы окна домов, выходящие на площадь, были наглухо закрыты деревянными ставнями. Было ли это только мерой предосторожности, связанной с опасениями, что в последний момент будет сделана попытка освободить Жанну? Это мало вероятно, ведь население Руана держало сторону англичан и на протяжении семи месяцев, в течение которых Жанна находилась в городе, не наблюдалось никаких симпатий к Деве или тем более стремления вступиться за нее. Следовательно, власти могли опасаться лишь разоблачения того, что на костер возвели не Жанну, а какую‑то другую женщину, но вовсе не возможности, что осужденную силой вырвут из рук палача. Поэтому, вероятно, никто, кроме английских солдат и официальных лиц, не смог вблизи видеть сцену сожжения. Кстати, как утверждалось, сам руанский палач Жофруа Тераж, ранее видевший Жанну, не узнал ее. Кроме того, в платежных книгах города Руана за 1430–1431 гг. не отмечены расходы, связанные с казнью Жанны. Между тем в эти книги тщательно заносились суммы, уплаченные палачу и его помощникам, истраченные на приобретение дров для костра, а также имена и фамилии каждой из жертв, на казнь которой пошли эти казенные деньги, в частности «ведьм», сожженных в это время. Между прочим, среди них две Жанны, может, одна из них и заменила Жанну д’Арк на костре? Итак, нет никаких сведений о расходах на казнь Жанны. Может быть, это связано с тем, что Жанну судил не городской суд, а церковный трибунал? Но это же ведь относится и к некоторым из остальных казненных. Кроме того, нет никаких упоминаний о казни Жанны и в счетных регистрах Руанского архиепископства[4].

Вместе с тем современник – руанский священник Жан Рикье – писал, что, поскольку англичане опасались, «как бы не стали говорить, что она (Жанна. – Е. Ч.) спаслась», палачу был дан приказ сразу после смерти осужденной на время потушить огонь с целью показать присутствующим, что казнена именно Жанна. Об этом же мы читаем и в дневнике парижского буржуа. Палач именно так и поступил[5]. Впрочем, остается вопрос: смогли ли свидетели казни, разглядывая уже обуглившееся тело жертвы, определить, кто именно погиб на костре? Все действия властей – и удаление толпы на значительное расстояние, и демонстрация обуглившегося тела, и выбрасывание обгорелых останков в реку – не является ли все это стремлением убедить всех в смерти Жанны, не приводя ни одного реального доказательства?

В сохранившихся описаниях казни остается неясным: то ли осужденной косо надвинули чепчик или дурацкий колпак, то ли она взошла на костер с закрытым лицом[6]. Сведение об этом сообщает хроникер Персеваль де Каньи, который сам не был свидетелем казни и передавал лишь услышанное из чужих уст. К тому же он рассказывал это много лет спустя после гибели Жанны. Вдобавок в его хронике, как это установили исследователи, много фактических ошибок, в частности он нередко путает время и место, где происходило то или иное описываемое событие, приписывает участие в нем лицам, для которых это было просто невозможно.

Если предположить, что была сожжена не Жанна, то какова была судьба самой Орлеанской девы? Известно, что первоначальные суровые условия заключения Жанны потом были значительно смягчены. Сторожившие ее тюремщики и английские солдаты не раз уходили пьянствовать в ближние таверны, оставляя ее одну. К Жанне допускали посетителей, а она отказалась дать честное слово, что не сделает попытки к бегству.

Организация побега могла быть осуществлена с согласия герцога Бедфордского. Джон, герцог Бедфордский, младший брат короля Генриха V и дядя его наследника, малолетнего Генриха VI, был правителем той части Франции, которая находилась

под властью англичан. Он был женат на сестре герцога Бургундского Анне, по‑видимому настроенной благожелательно в отношении Жанны. Герцогиня не только запретила тюремщикам жестоко обращаться с пленницей, но и приказала доставить ей женское платье, а ведь то, что Жанна вновь надела мужской костюм, послужило предлогом для вынесения ей смертного приговора. К Жанне хорошо относилась и герцогиня Люксембургская, примыкавшая к бургундской партии. Герцог Бедфордский проявлял особую благосклонность к Кошону. Ясно, что Кошон стремился угодить своему покровителю. Но ведь роль самого епископа в процессе Жанны, как мы убедимся, можно оценивать по‑разному. Не исключено, что Кошон, если он действительно пытался спасти Жанну, просто выполнял секретный приказ герцога. Что же касается губернатора Руана Ричарда Бочемпа графа Уорика, то его зять Талбот попал в плен, а Карл VII угрожал отмщением, если Жанну приговорят к смерти. Так что Уорик был лично заинтересован, чтобы Дева не была казнена. Сторонник версии о спасении из тюрьмы Жанны Пьер Сермуаз предполагает, что она бежала из тюрьмы после последнего посещения Кошона через подземный ход, выходящий на одну из улиц города. Там ее ожидали бургундские рыцари, которые отправились вместе с Жанной к послу и советнику герцога Савойского Амедея VIII Пьеру де Ментону, доставившему Жанну под вооруженным эскортом в свой замок Монтротье в Савойе. Амедей VIII пытался в это время восстановить согласие между Карлом VII, герцогом Карлом Орлеанским и бургундским герцогом Филиппом Добрым.

Другие сторонники «новой» версии предполагают, что подземный ход вел из Руанского замка прямо в дом герцога Бедфордского. Некоторые исследователи (Жан де Сен‑Жан, А. Герен) утверждали, что в 1955 г. удалось открыть следы этого тайного хода.

Наконец, возможен и третий вариант бегства Жанны. В этой связи напомним странное свидетельство, содержащееся в «Английской хронике» Уильяма Кэкстона, закончившего свой труд около 1480 г. В хронике Кэкстона указывается, что Жанна оставалась узницей девять месяцев, т. е. до конца февраля 1432 г. Кэкстон был связан с бургундским двором, который, возможно, и был источником его сведений. В этой связи напомним уже приводившееся выше заявление Жоржа Шатлена в поэме «Воспоминания о чудесных приключениях нашего времени», в котором говорится, что хотя «Дева была сожжена в Руане, она, как стало известно, потом воскресла». Надо добавить, что Шатлен был не только поэтом, но и придворным историографом бургундских герцогов.

Итак, «бургундский след» ведет нас к февралю 1432 г. Резиденцией герцога Бедфордского в Руане был замок Буврейль. В тюрьме этого замка содержался францисканский монах, которому в начале 1432 г. удалось бежать. Он сообщил подробности, касавшиеся расположения замка и его оборонительных сооружений, главе небольшого французского отряда под командой Гийома де Рикарвиля. Воспользовавшись сведениями, этот отряд, всего около 80 человек, неожиданно в ночь на 3 февраля проник в замок и перебил почти всех его защитников. Поддержки у жителей Руана отряд Рикарвиля не встретил и через несколько дней должен был отступить. Не была ли целью этой вылазки попытка способствовать бегству Жанны? Если организация побега Жанны была результатом тайного сговора герцогов Бедфордского и Бургундского и их ставленника Кошона с Карлом VII, то одним из условий такого сговора должно было быть обязательство, что Жанна не начнет воевать против англичан и вообще исчезнет из поля зрения.

Где же находилась Жанна после своего спасения? Может быть, в английской тюрьме? Не исключено, что в Риме при дворе папы Мартина V (там Жанне должны были очень помочь связи покровительствовавших ей принцесс королевского дома). Гипотеза о пребывании Девы в Италии основывается на записи в дневнике парижского буржуа, что Жанна, «одетая как мужчина», отправилась в Рим с целью помочь римскому папе. Кстати, папа Мартин V умер в начале 1431 г., еще до окончания процесса Жанны, и 20 февраля конклав избрал нового папу – Евгения IV. Предполагаемый приезд Жанны связывают с бегством Евгения IV из Рима в июне 1434 г. (он был заключен под стражу его противниками, поднявшими против первосвященника толпу горожан).

В 1970 г. в Париже была опубликована книга Пьера де Сермуаза (дальнего потомка Жанны д’Армуаз) «Тайные миссии Жанны д’Арк», утверждающего, что Орлеанская дева в эти годы была секретным агентом Ордена францисканцев. Об этом ниже. Почему Дева появилась лишь через пять лет? Да потому, утверждает П. д. Сермуаз, что именно к этому времени серьезно изменилась политическая и военная обстановка. В сентябре 1435 г. умер герцог Бедфордский, что лишало англичан единого руководства, а весной следующего года был освобожден Париж. Напоминали также, что историк А. Байе уверял, будто он в 1907 г. обнаружил брачный контракт Жанны д’Армуаз в архиве одного нотариуса городка Френ‑ан‑Вевр и установил, что подпись невесты тождественна подписи под посланием Жанны д’Арк жителям Реймса. Он рассказал о своем открытии нескольким журналистам. Однако город Френ был полностью разрушен во время мировой войны 1914–1918 гг., и архив погиб. А. Байе незадолго до своей смерти (1961 г.) не раз говорил об этом открытии[7].

В таком случае не был ли сам процесс Жанны лишь комедией, где все участники играли заранее согласованные роли? Протоколы руанского процесса были фальсифицированы Кошоном. Он приказал не заносить в них многие заявления подсудимой. Сохранилась неискаженная копия протоколов, представленная в качестве доказательства на контрпроцессе. В XX в. она была обнаружена одним историком и свидетельствует, что официальный текст тенденциозно «исправлен» Кошоном и в таком виде доведен до сведения европейских дворов. Основной политической целью руанского процесса было доказать незаконность коронации Карла VII, осуществленной с помощью колдуньи.

Роль главного злодея в истории Жанны д’Арк отведена Кошону. Легенда не терпит нюансов. Она знает лишь белый и черный цвета. «Черную» репутацию Кошона во многом создали свидетели, стремившиеся обелить самих себя, – это проявилось во время расследования, проводившегося в годы, предшествовавшие процессу реабилитации, и во время самого этого процесса. Ведь в глазах современников Пьер Кошон отнюдь не был бесчестным интриганом, нечистым на руку проходимцем. Он пользовался уважением и авторитетом в кругах светской и духовной знати, включая даже приверженцев Карла VII. Несомненно, что Кошон прилагал всяческие усилия к тому, чтобы ему было поручено решать судьбу Жанны. Быть может, он пытался, удовлетворяя требования англичан, вместе с тем тайно содействовать и планам Карла VII, который после своего коронования в Реймсе в глазах большинства современников стал законным королем Франции? Кошон ведь явно затягивал процесс, прибегая к многочисленным уловкам, хитростям, пропуская мимо ушей многие заявления Жанны, являвшиеся вызовом. Парижский парламент неоднократно напоминал ему о необходимости поторопиться с окончанием дела. И еще одна особенность – Кошон собрал для участия в процессе десятки авторитетных теологов, принадлежащих к различным орденам, – францисканцев, доминиканцев, августинцев, бенедиктинцев, включая епископов, настоятелей монастырей и других представителей церковной иерархии. Вместе с тем все нити, управляющие ходом процесса, Кошон сосредоточил в своих руках. Именно он назначал прокурора, следователей, протоколистов, и одновременно Кошон, очень опытный юрист, допустил столь большое число нарушений норм подготовки процесса и правил судопроизводства, что возникает вопрос: не подготовлял ли он заранее основания для кассации приговора?

Прежде всего бросается в глаза, что от участия в процессе уклонился генеральный инквизитор Франции Жан Граверен (сохранилось письмо Кошона к Граверену от 22 февраля 1431 г. с настоятельной просьбой участвовать в процессе, поскольку речь идет об обвинении в ереси, относящейся к юрисдикции генерального инквизитора). Один из сторонников «новой» версии, М. Давид‑Дарнак, в книге «Досье Жанны» считает это следствием тайного сговора Кошона и Граверена. Однако поведение генерального инквизитора можно объяснить просто нежеланием лично вмешиваться в дело, являющееся яблоком раздора между враждующими сторонами во Франции, исход борьбы которых нельзя было предусмотреть заранее. Вместо себя Граверен направил на процесс местного руанского инквизитора Жана Леметра, да и тот стал присутствовать на процессе только с 13 марта (судебное следствие, напомним, началось еще 21 февраля, иначе говоря, большая часть процесса уже осталась позади). Жанне не было разрешено иметь адвоката. Это не шло вразрез с установленной законом нормой, но все же было нарушением соблюдавшегося обычая. Ей предложили адвоката лишь в самом конце процесса, но она отказалась от этого предложения. Жанне запретили апеллировать к римскому папе[8]. Словом, поводов для последующей кассации было более чем достаточно, что и было использовано во время процесса реабилитации.

Не хотел ли Кошон выиграть время и попытаться спасти Жанну? Не надел ли он личину врага Орлеанской девы с целью добиться назначения судьей и осуществить таким образом свой план спасения Жанны? Знала ли она об этом плане, если он вообще существовал в действительности? Кошон и другие судьи явно сознательно не расспрашивали подсудимую о многих важных вещах, позволяли умалчивать о них. Судьи останавливались на полдороге, выясняя, имели ли телесный облик голоса, вещавшие Деве. Сторонники «новой» версии склонны объяснять это тем, что судьи опасались, как бы неосторожными и слишком настойчивыми расспросами о «голосах» не раскрыть тайную политическую игру, которая велась вокруг Жанны. Однако, прежде чем прибегать к такой гипотезе, надо задать вопрос: можно ли объяснить отсутствие любопытства у судей, следуя традиционной версии? Один из возможных мотивов обнаруживается сразу. Судьи интересовались «голосами» главным образом, если не исключительно, с точки зрения основной цели обвинения – доказать, что Жанна – колдунья, действовавшая по наущению дьявола. Судьи поэтому не менее, чем «голосами», интересовались, не участвовала ли Жанна в языческих обрядах и в праздниках, которые в деревнях сохранялись, несмотря на долгие столетия христианства, насчет магических свойств, которыми будто бы обладали ее меч, ее боевое знамя, кольца на руке и тому подобное.

Вспомним слова Кошона после допроса Жанны, адресованные Уорику, собравшемуся обедать:

– В добрый путь. С ней покончено!

Обычно эти слова трактуют таким образом: не беспокойтесь, ей не избежать смертного приговора. Однако при предположении, что Кошон – возможно, с согласия Уорика – вел двойную игру, слова епископа могли означать: не беспокойтесь, дело сделано («делом» могла быть подмена Жанны другой жертвой).

После того как Жанна в качестве вторично впавшей в ересь была обречена на казнь и обвинила Кошона, что он повинен в ее участи, епископ ответил:

– Ха! Жанна, вооружитесь терпением. Вы умрете потому, что не сдержали своего обещания.

Что означает эта фраза: «Вооружитесь терпением?» – напоминание, что все идет по плану?[9] «Новое» истолкование слов Кошона кажется очень натянутым. Например, слова «Вооружитесь терпением» скорее похожи на циничную издевку, напоминание, что Жанне вскоре придется ответить за свои деяния. Не надо забывать, что первоисточники, из которых историк черпает сведения о Жанне, – это прежде всего хроники, составленные нередко через много лет после описываемых событий, нередко полностью или частично основанные на информации, почерпнутой из вторых и третьих рук. Стоит ли в этих условиях считать слова, вложенные в уста того или иного исторического лица, текстуальным повторением того, что им было заявлено, а не – и то в лучшем случае – приблизительным воспроизведением того, что вспоминали очевидцы, или просто того, что, по ходившим слухам, было сказано, или якобы было сказано, этим лицом. Поэтому казуистические толкования каждого слова, дошедшего до нас в такой неточной передаче, вряд ли могут стать серьезным доводом в пользу «новой» версии. Тем не менее признаем, что поведение Кошона допускает различные толкования. Почему же он делал попытки вызволить Жанну, не затрагивая интересов англичан? Он учитывал, что важнее сжечь колдунью, а кто был действительно казнен – это уже не столь существенно. Но зачем Кошону было вести эту сложную игру? Да хотя бы из простого благоразумия, предусмотрительности, из стремления обеспечить свои интересы, если счастье повернется в сторону французов[10]. Кошон, возможно, стремился к компромиссу. Карлу VII, предлагавшему выкуп и угрожавшему репрессиями в отношении знатных английских военнопленных, была бы предоставлена возможность спасти Жанну, но официально бы ее казнили, как того требовали цели английской политики. Кошон ведь явно пытался сохранить жизнь Жанны, иначе он сразу бы вынес ей смертный приговор, а не присудил вначале к тюремному заключению (он не мог заранее наверняка знать, что она попадется в ловушку и даст основания объявить себя вторично впавшей в ересь).

Стоит отметить, что в отличие от других призывавших к борьбе проповедников, с которыми у англичан расправа была короткой, над Жанной учинен суд, растянувшийся на несколько месяцев. Очень многозначительным является тот факт, что Жанну не подвергали пытке. Ведь пытка была тогда не какой‑то исключительной мерой, а нормальной процедурой получения показаний у подсудимого, отрицающего свою вину. За столетие до этого пытку применяли к гроссмейстеру Ордена тамплиеров Жаку Моле. Несмотря на то что Жанна была отлучена от церкви, ей вопреки и правилам, и обычной практике дали возможность принять причастие – милость, которую не оказывали тогда никому из обвиненных в колдовстве и отправленных за это на костер. Кстати сказать, обвинение Жанны в том, что она ведьма, не фигурировало в окончательном тексте приговора. Это было связано с заключением специальной комиссии, что Жанна оставалась девственницей и, следовательно, не находилась в порочной связи с дьяволом. Новое обследование производилось под наблюдением герцогини Бедфордской, сестры герцога Бургундского и тетки Карла VII. Зачем этой принцессе было брать на себя такие обязанности, если за этим не стояла какая‑то тайна?

Как известно, Жанна была взята в плен вассалом Жана Люксембургского, который передал ее своему сюзерену – герцогу Филиппу Бургундскому, а тот – англичанам. После захвата в плен Жанна имела беседу с герцогом Бургундским, содержание которой осталось тайной, хотя при встрече присутствовал придворный историограф Ангерран де Монтреле. Позднее он писал в своей хронике, что не может припомнить, о чем говорили герцог и Орлеанская дева. Такой провал памяти объясним только тем, что во время встречи речь шла о каком‑то важном государственном секрете. Интересно, что не Жанну доставили к герцогу, а Филипп Бургундский сам прибыл к месту, где она содержалась в заключении, – неожиданная дань уважения простой пастушке.

Посетивший тюрьму в Руане Жан Люксембургский также встретился со своей бывшей пленницей. Его приближенный шевалье Эмон де Маек сообщил в 1456 г. на процессе реабилитации, что он участвовал в этой встрече; присутствовали также английские военачальники графы Уорик и Стаффорд, канцлер Англии. Жан Люксембургский сказал Жанне, что прибыл освободить ее за выкуп, если она не будет более воевать против англичан. Дева ответила, что Жан смеется над нею, не имея ни желания, ни власти, чтобы ее освободить. Англичане же собираются убить ее с целью захвата Французского королевства. Стаффорд был взбешен словами Жанны, он уже наполовину вынул меч из ножен, чтобы умертвить пленницу, но его остановил Уорик. Историки по‑разному пытались объяснить смысл этого эпизода. Часть из них готова была признать, что в это время еще не исключалась возможность освобождения Жанны за выкуп и на определенных выгодных для англичан и их союзников условиях. Другие видели здесь отзвук якобы заключенного тайного компромисса – официально объявят, что Жанну сожгли как еретичку и ведьму, а на деле дадут ей возможность спастись[11].

[1] Ibid. P. 83–84.

[2] Ibid. P. 86–87.

[3] Lamy M. Jeanne d’Arc. Histoire vrai et genèse d’un mythe. P., 1987. P. 311.

[4] Lamy M. Jeanne d’Arc… P. 316–318.

[5] Decaux A. Grands secrets, granes énigmes. P., 1966. P. 23.

[6] Bourassin Е. Op. cit. P. 314.

[7] Pasteur C. Op. cit. P. 138.

[8] Lamy M. Jeanne d’Arc… P. 286.

[9] Ibidem.

[10] Grimod J. Op. cit. P. 117, 120–121, 127–133.

[11] Weill‑Raynal E. Op. cit. P. 109, 112.