Первоначально, весной 1793 г., Батц обратил главное внимание на полицию Коммуны, используя, в частности, и ее ревнивое отношение к государственной полиции. Барон установил контакты с четырьмя (возможно, даже с пятью) полицейскими инспекторами. Среди них трое были приятелями ранее завербованного Мяшониса. Один из этих полицейских, Фруадюр, стал следователем, к которому доставляли подозрительных лиц для принятия решения, задержать их или отпустить на волю. Двое других – Марино и бакалейщик Данже – как члены Коммуны занимались рассмотрением стычек на улицах. Вместе с Мишонисом они были судьями трибунала тюрьмы Ля‑Форс во время сентябрьских событий 1792 г. Марино руководил также полицейскими шпионами. Четвертым был тайно сочувствовавший роялистам Суль. Инспектор наблюдал за секциями и народными сборищами, а впоследствии, как и Фруадюр, стал также следователем. Пятым агентом Батца, вероятно, был полицейский Мишель. Все они, за возможным исключением Суля, были в прямом смысле наемниками Батца, усердно отрабатывавшими получаемые ими деньги.

По‑иному сложились отношения Батца с чиновником муниципальной полиции, мировым судьей Бюрланде. Сей образцовый служака отличался тем, что выбалтывал роялистам ставшие известными ему планы Коммуны и, кроме того, за деньги выпускал из тюрьмы богачей, арестованных как подозрительные лица. Знакомство Батца с этим продажным полицейским состоялось по инициативе самого Бюрланде. Как вспоминал позднее барон, дело началось с того, что одни из прежних камердинеров Батца, находившийся весной 1793 г. в услужении у его любовницы актрисы Мари Гранмезон, был посажен в тюрьму по обвинению в краже у своей хозяйки. Батц, считавший его верным и полезным человеком, навел справки и выяснил, что он был арестован по доносу другого слуги, совершившего кражу. Вора прогнали, но бывший камердинер оставался за решеткой. Тогда‑то к Батцу и явился Бюрланде. Он разъяснил, что в качестве мирового судьи имеет доступ к арестованным, что познакомился со слугой Батца, убедился в его невиновности и готов содействовать его освобождению, если тот согласится некоторое время играть роль тюремного шпиона.

– Это все, что будет нужно? – спросил барон, переходя к сути дела.

– Нет, не все, – после некоторого колебания ответил Бюрланде. – Мне потребуется десять тысяч ливров. – И пустился в объяснения насчет необходимых расходов, которые надо будет сделать, чтобы добиться цели… Барон обещал подумать (ведь 10 тыс. ливров – немалая сумма) и дать ответ через три дня. Обдумав, он решил, что чиновник типа Бюрланде будет крайне полезен для подкупа других нужных людей в полиции. Бюрланде получил требуемые им деньги и вскоре оказался полезным: он согласился содействовать бегству королевы из Консьержери, но запросил за это 100, а потом 200 тыс. ливров. Считая, что напал на золотую жилу, полицейский стал усердно предлагать барону свои услуги, скорее даже навязывать их. Однажды он показал барону ордер на арест его сообщника виконта де Пона. Арест должен был произвести Бюрланде. При встрече с де Поном полицейский разорвал ордер, заявив, что он основан на лживом доносе. Приведенный Бюрланде на эту встречу друг «посоветовал» виконту дать образцовому полицейскому чину 300 ливров, которые и были тому вручены.

Батц понял, что станет объектом шантажа со стороны Бюрланде, открыто похвалявшегося заставить барона, если тот желает спасти свою голову, заплатить 100 тыс. ливров. Батц получил известие, что Бюрланде готовится донести о «заговоре гвоздики». В ответ он послал в Комитет общественной безопасности донос, в котором обвинял Бюрланде в вымогательстве взяток и шантаже арестованных. Прошло несколько дней, Бюрланде оставался на свободе – не значило ли это, что будет арестован сам Батц? По поручению последнего одна из заговорщиц, маркиза де Жансон, отправилась к тогдашнему главе Комитета общественной безопасности Алкье. Родом из Вандеи, Алкье до революции был судьей. Избранный, как и Батц, в Законодательное собрание, он там свел знакомство с бароном. Мадам Жансон изложила Алкье суть дела, разъяснила, что Бюрланде возводит совершенную напраслину на Батца. Выслушав маркизу Жансон, Алкье не сказал в ответ ничего определенного. Тогда еще более встревоженный Батц решился на отчаянный шаг – через несколько дней после беседы маркизы Жансон он сам явился на прием к Алкье.

– Вы должны были быть арестованы сегодня, – заявил ему председатель комитета. – Ордер на арест подписан комиссаром, все подготовлено… Но успокойтесь, ордер подложный. Как выяснилось, Бюрланде сфабриковал этот ордер. Оказывается, он уже прибегал к такой уловке для вымогательства денег.

Батц на время поспешил покинуть столицу, а 14 или 15 сентября Бюрланде был арестован. Но однажды тот уже был задержан и вскоре выпущен на свободу при прямом содействии агентов Батца. Теперь надо было, напротив, добиться, чтобы арестованный полицейский оказался надолго за решеткой. Позднее Шабо в надежде спасти себя разоблачением других заговорщиков писал: «В сентябре де Батц предложил миллион нескольким гражданам, имена которых мне не назвали, за организацию бегства бывшей королевы. Он не был арестован и нашел средство заставить арестовать его обличителей как единственных виновников этого преступного замысла, который он с ужасом отверг». Миллион, по мнению Шабо, явно предназначался Эберу и его друзьям. Но в сентябре Алкье еще не имел никакого представления ни о Батце, ни о его занятиях.

… Допрашивал Бюрланде один из руководителей полиции Коммуны – Фруадюр. Арестованный поспешил сообщить, что знал о попытке Батца организовать бегство королевы, что барон – агент иностранных держав. Бюрланде не подозревал, что дает показания одному из важных агентов Батца. Пытаясь спасти себя, Бюрланде продолжал в тюрьме Ля‑Форс свои интриги. Он связался с находившимися в заключении некоторыми обвиняемыми по «делу Ост‑Индской компании» – Эспаньяком, генералом Вестерманом, а также с полицейским Озаном и др. К тому же Бюрланде много знал, неоднократно встречался с бароном. Этого было более чем достаточно, чтобы в июне 1794 г. отправить его на гильотину. Кстати, Фруадюра ждала та же участь, что и некоторых других агентов Батца в муниципальной полиции.

Еще один пример – Станислав Майяр, одни из эбертистов, выполнявших функции полицейских Коммуны. Участник штурма Бастилии, Майяр, по прозвищу Крепкий кулак, «отличился» во время самосуда над заключенными в тюрьме в сентябре 1792 г. Став одним из руководителей секции Сите, он в октябре 1793 г. был арестован в период развернувшейся кампании дантонистов против эбертистов. В ноябре Майяр был освобожден за отсутствием улик, но снова арестован в декабре по решению Конвента. Клуб кордельеров остался равнодушным к судьбе Майяра[1]. Стоит, однако, вернуться на несколько месяцев назад, когда Майяр во главе деклассированных люмпенов выполнял задания секции по аресту подозрительных лиц. Не менее подозрительным был и он сам. Если верить мемуарам Батца, в сентябре 1793 г. Майяр предложил ему свои услуги, добавив при этом, что позднее барону придется дороже платить за спасение жизни. Батц, по его словам, не счел нужным принять предложение[2]. После этого 30 сентября Майяр, действуя по приказу, пытался задержать барона. Произвести арест Майяр поручил своему подручному – полицейскому инспектору Сильвиану «Пафосу (возможно, подкупленному Батцем) и Николя Верну, комиссару комитета секции Лепелетье. В сопровождении полицейского отряда Лафос и Верн обыскали дома, где мог, по их сведениям, скрываться Батц, но упустили его, арестовав Русселя и Мари Гранмезон. (В феврале 1794 г. Майяра освободили, но в апреле того же года он умер от чахотки.)

История с Майяром показывает, что, даже когда представителями полицейских властей предпринимались попытки – из каких бы то ни было побуждений – арестовать Батца, нм мешали их же собственные подчиненные. Дело в том, что, установив тесные контакты с влиятельными чиновниками муниципальной полиции (выше были названы лишь наиболее важные из них), барон завязал знакомства и с рядовыми полицейскими чинами, в том числе со шпионами типа Пупара и Армана, сыгравшего потом немаловажную роль в судьбе «заговора Батца». Что же касается Русселя, арестованного по приказу Майяра, то на допросе секретарь барона отрицал какие‑либо связи с заговорщиками. Его отпустили, правда, под надзор двух жандармов, которых он, подкупив, весьма скоро превратил в своих сообщников.

Видимо, особо полезным «другом» Батца в Комитете общественной безопасности был угрюмый и сварливый адвокат Сенар, служивший секретарем этого комитета и редактором его протоколов. Не ужившись со своим начальством, он покидает этот пост. Сенар оставил очень нелицеприятные – и часто необъективные – характеристики Бадье, Амара и других руководителей комитета. Арестованный после 9 термидора как сторонник Робеспьера, Сенар впоследствии написал воспоминания о революционных годах – «Великая история великих преступлений»[3]. 11 ноября 1795 г. Сенар попросил одного знакомого передать Батцу отрывки из своих воспоминаний (барон и сам тогда собирался писать мемуары), добавив: «Если мне не посчастливится увидеть барона, хотелось бы уведомить его, что тот, кто ему столь многим обязан, не является неблагодарным»[4]. Поскольку после 9 термидора Сенар сидел в тюрьме, он, вероятно, был «обязан» Батцу за что‑то имевшее место до переворота.

Американский историк М. Миниджерод считает, что Жан Батц «подкупом проложил себе дорогу в самое сердце государственной полиции, в сферу ее контролирующего органа – самого Комитета общественной безопасности, всучив взятки некоторым его членам и набив карманы его секретаря Сенара – одного из тех людей‑флюгеров, которые держат нос по ветру»[5]. «Фантастично, насколько спутанными оказывались все нити, когда в комитете обсуждался вопрос о внушающем страх Батце, – замечает далее Миниджерод. – Это должно было стоить Жану кучу денег. Например, смешно смотреть, как Амар задерживает свой доклад о «деле» Шабо, и, наконец, когда он представил его Конвенту, то постарался изо всех сил обойти те разделы, которые касались Батца и Бенуа. В результате по требованию Робеспьера доклад должны были переписать. А когда этот доклад был напечатан, он содержал столько типографских ошибок, что имя Бенуа стало читаться как Бенуат, а Батц как Бес.

И все же утверждение, будто тот или иной политический деятель был связан с теми или иными членами шпионского центра, нуждается в уточнении. Иногда такие связи могут говорить о каких‑то политических контактах, об участии в различных финансовых махинациях с банкирами, поставщиками в армию и другими дельцами, часть которых подозревалась в том, что они являлись иностранными агентами. Но такие контакты могли и не иметь политической окраски или как максимум свидетельствовать о желании того или иного дельца, даже не уличенного еще в противозаконных деяниях, заранее заручиться дружбой влиятельных политиков, повода прибегнуть к покровительству которых так и не представилось. Некоторые из знакомых барона могли искренне считать его «негоциантом», чья лояльность Республике не раз официально удостоверялась властями и тем самым не подлежала сомнению. Вместе с тем нужно учесть, что важные участники событий, например Бийо‑Варенн, Амар, Бадье, прожили долгую жизнь после 9 термидора, но, насколько известно, ни один из них не дал объяснений некоторым непонятным действиям правительственных комитетов весной 1794 г.

Достаточно просмотреть комплект официального правительственного органа – газеты «Монитёр» с октября 1793 по июль 1794 г. включительно (т. е. до переворота 9 термидора), чтобы понять, какое место в сознании современников занимал «заговор Батца». Широкие масштабы этого заговора стали несомненными для Робеспьера после ознакомления с доносом Шабо и особенно после получения более подробной информации от Фабра д’Эглантина. Из заметки, сделанной Неподкупным в записной книжке, следует, что он считал заговор грозной опасностью для Республики. Робеспьер записал: «Во главе этого заговора стоит барон де Батц»[6]. Тем не менее Э. Лакост утверждал, будто комитеты ничего не зиали о Батце до начала апреля 1794 г. Это неправда, учитывая, что о роли Батца Шабо говорил и писал начиная с середины ноября 1793 г. Как бы то ни было, в апреле, по крайней мере формально, были приняты меры к поимке Батца. Однако, как мы увидим, когда агенты Батца предстали перед судом, общественный обвинитель Фукье‑Тенвиль на основе закона от 22 прериаля легко сумел лишить их возможности сделать какие‑либо разоблачения, неугодные властям.

Вскоре после 9 термидора барон издал брошюру с вызывающим названием «Заговор Батца, или День шестидесяти». Она была напечатана небольшим тиражом и уже в 1816 г. представляла библиографическую редкость. Даже сам Батц не смог раздобыть и перечитать свое сочинение. (К началу XX в. было известно о двух экземплярах «Заговора…».) В этих мемуарах Батц изображает себя мирным обывателем, проведшим весь период якобинского правления «в состоянии почти тупой пассивности». Он уже предполагал бежать из Парижа, однако этому помешал арест друзей, которых он не мог оставить в беде, но и не осмелился спасать, даже с риском для жизни. Батц, по его словам, скрывался в доме одного из не названных им знакомых. «И в то же самое время, – продолжал он, – убийцы представляли меня в виде нового Протея, принимавшего различные обличья, ускользавшего от надзора властей, проявлявшего самую изумительную активность… Я никак не мог представить себя имеющим такое важное значение, что от моей персоны зависели судьбы Французской Республики». «Я утверждаю, – писал далее Батц, – что не принимал никакого участия ни в одном из событий, ни в одном из тех заговоров, вину за организацию и результаты которых возлагали на меня. Пойду дальше. Я утверждаю для сведения всех тех, кто незнаком со мной, что для меня было бы невозможным быть гражданином Республики, втайне злоумышляя против нее. Искать помощи и покровительства ее законов и использовать их против Республики показалось бы мне низким и трусливым. Я утверждаю, что, находясь во Франции, я не поддерживал никакой переписки, не имел никаких, ни прямых, ни косвенных, связей с королями, князьями, генералами и министрами, главным агентом которых пытались представить меня комитеты, ни даже с кем‑либо из иностранцев и эмигрантов…»

Батц с негодованием отвергал приписывавшуюся ему роль тайного главы роялистских и иностранных заговорщиков не только в Париже, но и в Тулоне, Бордо, Лионе и Марселе. «Я заявляю, – писал Жан Батц, – что не принимал участия ни в одном из этих событий, ни в одном из заговоров, которые мне приписывают, не играл роль зачинщика или действующего лица»[7]. В итоге Батц уверял: «…период, к которому комитеты относят мои мнимые заговоры, был как раз временем, когда мое поведение отличалось строжайшей осмотрительностью, изолированностью от всякой агитации в Париже и во Франции»[8].

Возникает вопрос: чем могли быть вызваны эти категорические заявления барона, написанные сначала как мемуары для себя, явно носившие печать потрясения в связи с казнью друзей и любимой женщины? Легальный въезд во Францию был для Батца в любом случае закрыт, пока продолжалась революция, что бы он ни писал в свое оправдание. Напротив, отрицание всякого участия в роялистском движении вряд ли могло бы прибавить ему лавров в глазах эмигрантов и иностранных держав. Так что мотивы такого отрицания, если оно было ложным, остаются непонятными. А в другом случае, в частном письме, Батц писал нечто совсем иное: «Я был в Париже во время, когда был принят одиозный закон от 22 прериаля (в июне 1794 г. – E. Ч.), с миссией столь важной, что было совершенно необходимо посвятить ей всю мою жизнь». И далее Батц приводит текст письма Людовика XVI от 2 января 1793 г., содержащего просьбу найти способ освобождения короля и членов его семьи. После Реставрации Батц опять по‑иному рассказывал о своей роли в 1793–1794 гг., но настолько в общих словах, что они способны вызвать лишь сомнение…

Надо заметить, что Батц однажды все же угодил под арест. Это произошло в 1795 г., менее чем через неделю после попытки роялистского восстания, подавленного войсками, точнее, артиллерией Конвента, которой командовал молодой бригадный генерал Наполеон Бонапарт. Батц принимал участие в этой попытке. Барона узнал на улице бывший знакомый, добившийся его задержания. До допроса Батцу удалось незаметно засунуть в щель кресла компрометирующие его бумаги. Вскоре выяснилось, что некогда опасный заговорщик не очень‑то интересовал термидорианский Комитет полиции. Ведь, в конце концов, он организовывал заговоры против Робеспьера! Несколько дней Батца держали в одиночной камере. Возможно, власти предпочли бы просто забыть о нем, оставив за решеткой. Батц, поняв это, стал громко требовать либо суда, либо освобождения. После допроса с бароном решили не связываться: он знал слишком много, да и не к чему было вызывать призраки недавнего прошлого. Батца освободили, оставив под присмотром одного жандарма. Барон обладал достаточно весомыми аргументами, чтобы беспрепятственно исчезнуть вечером того же дня[9].

Такова внешняя канва событий, за которой снова проглядывает не то беспечность, не то особое благоволение властей. Однако случайный арест и столь же необычное освобождение лица, считавшегося матерым заговорщиком и появившегося в Париже во время роялистского мятежа, не проливают свет на вопрос о реальности заговора в 1793–1794 гг. А еще через три месяца после этого ареста, 9 февраля 1796 г., один из лидеров термидорианцев, Тальен, на заседании Совета пятисот заявил, что Батц держит в руках всю полицию Парижа…[10] Итак, со стороны барона наблюдается то полнейшее, категорическое отрицание, то полупризнание некоторых фактов, к тому же относящихся к началу 1793 г., т. е. ко времени, когда, по утверждению многих других информированных современников, начал осуществляться заговор Батца. Где же правда?

[1] Собуль А. Парижские санкюлоты во время якобинской диктатуры. М., 1966. С. 186–188.

[2] Batz de. Les conspirations… P. 240. Робеспьер, по утверждению Батца, считал Майяра его агентом, обещал освободить его, если тот арестует барона (Ibid. Р. 267).

[3] Lenotre G. Un conspirateur…. P. 65.

[4] Ibid. P. 84.

[5] Minnigerode M. Ma rie‑Antoinette’s Henchman… P. 74.

[6] Papiers inédits trouvés chez Robespierre, Saint‑Just, Payan etc. P., 1828. T. 2. P. 58.

[7] Batz de. Les conspirations… P. 361.

[8] Ibid. P. 362. Батц утверждал, что уехал из Парижа в октябре 1793 г., занимался своими коммерческими делами в провинции и посетил столицу на короткий срок в феврале 1794 г.

[9] Lenotre G. Un conspirateur… P. 383.

[10] Batz de. Les conspirations… P. 376.