…9 мая 1865 г. в старом здании тюрьмы Арсенала в городе Вашингтоне открыл свои заседания военный трибунал. Только что закончилась четырехлетняя кровопролитная гражданская война. Последние полки разгромленной армии южных рабовладельческих штатов складывали оружие перед войсками северян. Через день, 10 мая, в штате Джорджия был арестован находившийся в бегах президент поверженной южной конфедерации Джефферсон Девис.

Прошло уже 24 дня с того рокового момента, когда выстрел актера Бута оборвал жизнь Авраама Линкольна. Буту без труда удалось проникнуть в правительственную ложу театра Форда и в упор выстрелить в президента. В шуме представления майор Рэтбоун, находившийся в ложе, первым расслышал звук выстрела. За спиной у него раздался хриплый выкрик, что‑то вроде «Свобода!», «Да погибнут тираны!». Рэтбоун кинулся к находившемуся в ложе незнакомцу, схватил его. Тот выхватил кинжал и нанес офицеру глубокую рану в руку. Рэтбоун отпрянул и через секунду снова бросился на убийцу и снова схватил его. Однако майору, к тому же раненому, было не под силу справиться с атлетически развитым Бутом. Тот протиснулся к краю ложи, отшвырнул Рэтбоуна и, перемахнув через барьер, повис на руках над сценой, а затем спрыгнул вниз. Позже Рэтбоун засвидетельствовал: «Время, прошедшее между выстрелом из пистолета и временем, когда убийца выпрыгнул из ложи, не превышало тридцати секунд». При прыжке Бут зацепился шпорой за флаг, которым была украшена президентская ложа, материя не выдержала, и Бут упал на сцену вместе с оторвавшимися разноцветными кусками ткани. При падении он повредил ногу, но тогда еще этого не заметил в лихорадке бегства. Только теперь утих смех в зрительном зале, вызванный репликами персонажей веселой комедии, и публика стала осознавать, что произошло. Бут стрелой промчался между застывшими в недоумении актерами, отбросил пытавшегося его остановить дирижера оркестра, поранив того кинжалом. Майор Д. Стюарт, вашингтонский адвокат, первым сообразивший, что происходит, бросился за Бутом с криком «Стой!». Однако дверь со сцены, в которую скрылся Бут, оказалась захлопнутой неизвестно чьей услужливой рукой. Никем более не остановленный, убийца вскочил на лошадь и исчез в темноте…

Последовало невероятное смятение, отчаянные крики, обмороки женщин. Несколько человек попытались через сцену вскарабкаться в правительственную ложу, чтобы оказать помощь президенту, другие ринулись преследовать убийцу. В зал ворвались разъяренные солдаты президентской охраны со штыками наперевес. Они очистили зрительный зал от публики. А тем временем в президентской ложе врачи, сразу определив смертельный характер ранения, дали согласие перенести находящегося без сознания Линкольна через улицу в гостиницу Петерсена – до Белого дома было слишком далеко. На улице кавалерия с трудом оттеснила возбужденную толпу, расчищая проход, через который пронесли умирающего Линкольна.

Вскоре после того как раздался выстрел в театре Форда, к одному из мостов на окраине столицы, примерно в трех милях от театра, подскакал всадник. Это был Бут, далеко опередивший погоню. На мосту его встретили часовые с примкнутыми штыками. Двое солдат и их командир сержант Сайлес Кобб ничего не подозревали – просто время все еще было военное и принимались обычные меры предосторожности.

– Кто вы такой? – последовал вопрос Кобба.

– Бут, – с наглой откровенностью объявил убийца. – Я живу близ Бинтауна, в графстве Чарлз.

Сержант поинтересовался, почему Бут едет так поздно, разве ему неизвестно, что после 9 часов вечера действует комендантский час. Однако преступник – недаром он был профессиональным актером – спокойно объяснил: он просто дожидался луны, свет которой облегчил его поездку. Сержант Кобб решил, что не стоит быть формалистом. Конечно, существует приказ, но ведь надо понимать, что война по существу окончилась. Он разрешил Буту проезд, и тот вскоре скрылся в дали длинного Мэрилендского тракта.

Через десять минут к мосту подъехал какой‑то паренек.

– Фамилия? – строго спросил Кобб.

– Смит.

– Джон, наверное? – ехидно заметил сержант, иронически помогая несообразительному малому придумать имя, столь же распространенное, как и названная им фамилия.

Назвавшийся Смитом отвел глаза и сердито пробурчал:

– Меня зовут Томас.

– Ладно, пусть Томас, – добродушно согласился Сайлес Кобб. – Куда держишь путь?

Парень объяснил, что он засиделся с друзьями за столом и теперь спешит домой в Уайт‑Плейнс. Сержант знал это место и не видел причины задерживать молодого прожигателя жизни, настоящее имя которого было Дэвид Геролд. Он отлично разыграл эту сцену. Вскоре Геролд нагнал своего шефа.

Примерно еще через полчаса у моста появился третий всадник. Это был конюх Джон Флетчер, у которого Геролд угнал лошадь. На этот раз пришла очередь Коббу отвечать на вопросы о похитителе: да, по мосту недавно проехал какой‑то молодой человек, назвавшийся Смитом. Кобб не возражал против того, чтобы конюх продолжал погоню за парнем, укравшим лошадь, но предупредил, что не сможет пропустить Флетчера обратно в город. Немного поколебавшись, Флетчер повернул назад.

Сайлес Кобб был единственным представителем власти, имевшим полную возможность задержать убийцу президента. Он упустил эту возможность. Были ли его действия вполне простительной ошибкой человека, и не подозревавшего о случившейся трагедии, или закономерным действием соучастника заговорщиков? Конечно, Кобб не выполнил приказа, но, вероятно, его вообще слабо соблюдали со времени капитуляции армии Ли. Возможно, эти нарушения не были бескорыстны – каждый раз пара долларов перекочевывала в карман караула. А то, что такой ценой могли ускользнуть из столицы агенты южан, видимо, мало занимало часовых. Кобб позднее подвергался упрекам с разных сторон, только военное начальство сочло, что в поведении сержанта не было ничего достойного порицания.

Еще интереснее другое. Караул сменялся в полночь, и к этому времени Кобб все еще не знал об убийстве Линкольна. По крайней мере он никому не сообщил тогда, что Бут проехал через мост. Командующий войсками в столице генерал Огэр до полуночи так и не удосужился или не счел нужным послать своих людей к мосту, чтобы узнать, не видели ли часовые бежавшего убийцу… Более того, никто не потревожил сна сержанта Кобба и его подчиненных, отправившихся в казармы после смены караула, не поднял их с постели вопросом: не произошло ли что‑либо на мосту до полуночи 14 апреля. Свои показания Кобб давал уже много позже, выступая свидетелем во время суда над заговорщиками. Правда, Джон Флетчер, вернувшись в город, заявил в полицию о похищении Геролдом лошади. Флетчер был немедленно доставлен к генералу Огэру, но никаких дальнейших мер принято не было. Потом последовало такое официальное объяснение поведения властей: им не верилось, что убийца мог сообщить караулу свое подлинное имя. Пусть так, но разве не стоило разыскать «двойника» убийцы, принявшего на себя его личину в самый напряженный момент бегства?

…А тем временем Бут и Геролд некоторое время дожидались своих сообщников – очевидно, Этцеродта, который, возможно, должен был убить вице‑президента Эндрю Джонсона, и Пейна, совершившего в это время покушение на государственного секретаря Сьюарда. Однако Этцеродт не рискнул выполнить возложенное на него поручение. Выпив для храбрости изрядную долю спиртного, он после тщетных розысков надежного убежища в столице удрал в дом, где прошло его детство. В этом доме, расположенном в двадцати двух километрах от Вашингтона, он успел даже попытаться завязать роман с какой‑то жившей по соседству девицей. Пока выяснилось, что она окончательно отвергла его неуклюжие ухаживания, прошло четыре дня – вполне достаточный срок, чтобы за Этцеродтом прибыли брошенные по его следам сыщики. Пейн, совершив покушение, долгое время рыскал по окрестностям Вашингтона, ночуя по оврагам, тщетно надеясь на встречу с другими заговорщиками. Так продолжалось до понедельника 17 апреля, когда тупо соображавший гигант, лишенный указаний Бута, сам направился в ловушку. Поздно вечером он появился в доме миссис Саррет, как раз когда в нем производился обыск, и попал в руки полиции, которая пока еще не составила никакого ясного представления о личности человека, пытавшегося убить государственного секретаря. К этому времени были арестованы уже соучастники Бута Мэри Саррет, Майкл О’Лафлин, Самуэль Арнолд.

Правда, Бут и Геролд находились на свободе. Получив приют и медицинскую помощь в доме доктора Мадда, Бут двинулся дальше. Несколько дней он скрывался на ферме полковника С. Кокса. (Впоследствии за крупную взятку тому удалось выйти сухим из воды.) С помощью встреченных по дороге офицеров южной армии, которые были недавно выпущены из плена, убийца и его подручный нашли убежище на ферме Гаррета, ярого сторонника Юга. После напряженных поисков Бута обнаружили в ночь с 25 на 26 апреля на уединенной ферме. Геролд сдался властям. В перестрелке Бут был смертельно ранен и вскоре скончался, унеся с собой в могилу многие загадки заговора, приведшего к убийству Авраама Линкольна…

И вот 9 мая потрясенная страна, всего пять дней назад проводившая в последний путь убитого президента, ждала ответа на вопрос: кто направлял руку убийцы? Кто стоял за спиной самовлюбленного денди, агента южной разведки? Напрашивался ответ: конечно, главари рабовладельческой конфедерации Девис и его подручные, а также руководители их разведки в Канаде, организовывавшие на протяжении всей войны шпионаж и диверсии на территории Северных Штатов. Но такие напрашивающиеся ответы слишком часто оказываются неполными, а при более глубоком рассмотрении вопроса и вовсе ошибочными.

Линкольн уже более века – национальный герой американского народа. Но надо учитывать, что в конце гражданской войны положение Линкольна было достаточно сложным и противоречивым. Ему доверяли широкие массы американцев, они убедились на опыте, что президент, хотя и не без колебаний и компромиссных решений, шел навстречу народным требованиям, проводя ту программу, на осуществлении которой настаивал народ.

Однако число политических врагов Линкольна не только не уменьшалось, но, напротив, возрастало. Конечно, его ненавидели южные плантаторы и им сочувствующие в Северных Штатах «медноголовые» («медянки») – сторонники полюбовного соглашения с мятежными рабовладельческими штатами. Долгие неудачи северян, огромные людские жертвы и материальные потери позволяли соперникам правящей республиканской партии – северным демократам, крайне правое крыло которых и составляли «медянки», апеллировать ко всем уставшим от войны, разоренным ею, нападая на «тирана Линкольна». Его политика по‑прежнему вызывала недовольство и радикалов – левого крыла республиканской партии[1]. Правда, критика радикалами политики Линкольна была лишь отчасти критикой слева. Прежде всего потому, что сама группа радикалов была чрезвычайно неоднородна. Среди них были люди, требовавшие полного искоренения влияния мятежных плантаторов во имя демократизации Юга и тем самым всей страны в целом. Однако были и другие радикалы, настаивавшие на тех же суровых мерах, но во имя не демократизации, а экономического ограбления Юга северной буржуазией. Первая группа могла с полным основанием надеяться на то, что Линкольн, преодолев свои колебания и надежды добиться успеха «мягким» обращением с побежденными плантаторами, в конце концов согласится на требование «реконструкции» Юга решительными мерами. Напротив, второй группе нечего было рассчитывать, что Линкольн не выступит против ее планов грабежа Южных Штатов северными бизнесменами и политиканами.

Линкольн в качестве президента был одновременно главнокомандующим вооруженными силами и на деле руководил ведением войны. Поэтому его убийство было сочтено преступлением, входившим в компетенцию военного суда. Новый президент Эндрю Джонсон назначил девять заслуженных офицеров членами военного трибунала; генерал Хантер, генерал‑майор Уоллес, генерал‑майор Каутц и другие члены трибунала, вероятно, были отобраны Эдвином Стентоном, влиятельным военным министром в правительстве Линкольна, сохранившим свой пост и при новом президенте. В качестве обвинителя выступал генерал Джозеф Холт, главный судья армии (руководитель юридического отделения военного министерства), и судья Д. Бингем.

Никто не сомневался в том, что судьи в своем приговоре отразят гнев и возмущение американского народа. Сомнение могло быть лишь в другом – захотят ли избранники военного министерства докапываться до сути дела, сумеют ли эти офицеры, очутившиеся в судейских креслах, разобраться во всех нитях и хитросплетениях главных заговорщиков, направлявших действия обвиняемых, и, следовательно, обрушится ли меч правосудия на тех, кто направлял и вдохновлял убийцу? Никто не сомневался в том, что на скамье подсудимых сидят лишь простые исполнители чужих планов. Были ли это лишь планы руководителей Южной конфедерации или здесь приложили руку и их союзники на Севере, «медноголовые», упорно саботировавшие военную политику Линкольна? Да только ли «медноголовые» и стоявшие за ними влиятельные круги банкиров, судовладельцев и купцов? Ведь и среди той части северной буржуазии, которая поддерживала республиканскую партию Линкольна и получала огромные прибыли от военных поставок, существовали недовольные президентом, а среди вашингтонских политиков немало беспринципных честолюбцев, готовых на все во имя карьеры. Слишком многим из них «старый Эб» стоял поперек пути. Об этой закулисной стороне заговора ничего не было известно, завеса секретности окутывала действия военного министерства, руководившего розыском преступников. Тяжелые сомнения овладели душой народа, лишившегося одного из своих великих государственных деятелей и начинавшего осознавать всю глубину своей потери.

[1] См., например: Williams T. Lincoln and the Radicals. Madison, 1941; Иванов Р. Ф. Авраам Линкольн и гражданская война в США. М., 1964. С. 436, 463–464.