Современный Уголовный кодекс РФ (УК РФ) впервые законодательно закрепил в стране особый подход к уголовной ответственности обвиняемых, страдающих таким психическим расстройством, которое не исключает вменяемости, однако учитывается при судебном разбирательстве. В истории права и судебной психиатрии соответствующая норма получила известность под названием ограниченной (уменьшенной, частичной) вменяемости. В ст. 22 УК РФ «Уголовная ответственность лиц с психическим расстройством, не исключающим вменяемости» она оговорена следующим образом:

1. Вменяемое лицо, которое во время совершения преступления в силу психического расстройства не могло в полной мере осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий (бездействия) либо руководить ими, подлежит уголовной ответственности.

2. Психическое расстройство, не исключающее вменяемости, учитывается судом при назначении наказания и может служить основанием для назначения принудительных мер медицинского характера .

Поскольку в данной статье речь идет об экспертизе лица, страдающего психическим расстройством, вынесение соответствующего экспертного решения («…не могло в полной мере…») является компетенцией эксперта‑психиатра. Вместе с тем специфика ограниченной вменяемости состоит в том, что в этом случае: а) речь идет о принципиально вменяемом субъекте; б) оценивается такое психическое расстройство, которое ограничивает, но не лишает субъекта способности к произвольной регуляции своего поведения. Поэтому нетрудно себе представить, что при оценке подобной степени, меры ограничения особое значение имеют те исследовательские возможности, которыми располагает психолог‑эксперт. Организация такого комплексного подхода, сотрудничества эксперта‑психиатра и эксперта‑психолога имеет свою специфику и порождает определенные проблемы. Осознание этих проблем, выработка путей их рационального преодоления способствуют повышению эффективности применения нормы ст. 22 УК РФ в повседневной экспертной работе.

Норма ограниченной вменяемости является, как утверждают специалисты, весьма дискуссионной и неоднозначной, поэтому на всех этапах ее становления были как противники, так и сторонники нормы. Одно из наиболее исчерпывающих ее толкований дается Ю.М. Антоняном и С.В. Бородиным.

Авторами прежде всего обращается внимание на тот факт, что ограниченная вменяемость как правовая норма возникла как бы вторично, вслед за категорией невменяемости, после того как психиатры и юристы на практике столкнулись с ситуацией, когда в рамках дихотомического подхода (признание обвиняемого только вменяемым либо невменяемым) не удавалось адекватно решить экспертные вопросы.

Это обстоятельство в конечном счете и способствовало тому, что уже в 40‑е годы XIX века в законодательстве ряда европейских стран (прежде всего германских государств) появилась норма уменьшенной вменяемости. В числе факторов, которые могут ее обусловливать, назывались слабоумие, недостаточное развитие, старческая дряхлость, опьянение, «нравственная оскуделость», последствия неправильного воспитания.

Основная правовая трактовка применения такой нормы состояла в уменьшении наказания подсудимого, признанного уменьшенно вменяемым. Подобный же подход – признание уменьшенной вменяемости, предусматривающей смягчение наказания, – был заложен в законодательство и других стран (Швеция, Дания, Финляндия).

Хотя в российском уголовном законодательстве того периода нормы уменьшенной вменяемости не было, тем не менее в числе обстоятельств, уменьшающих вину, учитывалось совершение преступления «…по легкомыслию или же слабоумию, глупости и крайнему невежеству…».

Таким образом, основная идея подхода, который был сформирован под влиянием классической школы уголовного права, состоит в признании связи вменяемости и вины: субъект, страдающий психическим расстройством, ограничивающим свободу воли преступника, несет на себе меньше субъективной вины, соответственно должен нести и меньшее наказание. Сторонники уменьшенной вменяемости (представители классической школы права) исходили из того, что наказывается преступник, совершивший конкретное преступление, которое, в свою очередь, не обязательно доказывает антисоциальность субъекта; наказание за него должно быть соразмерным.

Противники же категории ограниченной вменяемости, среди которых могут быть названы и такие известные отечественные психиатры, как В.Х. Кандинский, В.П. Сербский, аргументировали свою позицию двумя возражениями.

Первое, и основное, из них сводилось к тому, что, по мнению упомянутых и других специалистов, оперирование категорией ограниченной вменяемости предполагает выход судебным психиатром, который принимает такое решение, за пределы своей профессиональной компетенции. Судебный психиатр как бы присваивает себе функции судьи, так как выносит суждение о степени вины подэкспертного, что является предпосылкой назначения наказания.

Кроме того, противники ограниченной вменяемости обращали внимание и на такое методическое обстоятельство, как субъективный характер критериев оценки психических расстройств, используемых в судебной психиатрии. Это затрудняет обоснование экспертных выводов, препятствует достижению их доказательности.

При введении же дополнительной более частной категории (уменьшенная вменяемость) эти критерии, по мнению противников ограниченной вменяемости, могут вообще утратить свою диагностическую значимость.

Сторонники ограниченной вменяемости в качестве основного аргумента приводили, в свою очередь, объективное существование такой категории психических расстройств, которая является как бы промежуточной между «белым» и «черным» (между вменяемостью и невменяемостью) и которая должна предполагать также самостоятельную клиническую и юридическую их трактовку.

Достаточно показательно подобные методические проблемы проявились в практике отечественной судебной психиатрии в период до введения в законодательство нормы ограниченной вменяемости. Кстати, в нашей стране в 1920‑е, реже – в первой половине 1930‑х годов, по существу, ограниченно вменяемыми («уменьшенно» – по терминологии того времени) признавались до трети от общего числа освидетельствованных, хотя в те годы такая норма и отсутствовала. В большинстве этих случаев речь шла о лицах, страдающих психопатией. Позже эта практика была признана порочной, как «уловка для преступников». Обращалось, кроме того, внимание на возможность экспертных ошибок, вероятность проблем содержания в местах лишения свободы уменьшенно вменяемых психопатов и т. п. В дальнейшем, до принятия последнего УК РФ, дискуссии о теоретических предпосылках и практической целесообразности уменьшенной вменяемости в отечественной юриспруденции и судебной психиатрии продолжались при негативном тем не менее отношении к этой норме в целом.

Вместе с тем в повседневной экспертной практике всегда существовала достаточно большая группа лиц, обнаруживающих психические расстройства, которые в судебной психиатрии составляли категорию случаев, «пограничных» в экспертном отношении. При упомянутом дихотомическом подходе «только вменяем» либо «только невменяем» экспертное решение в этих случаях принималось по принципу «предпочтительности» в пользу одного решения с игнорированием другого, в такой же степени тем не менее вероятного. Понятно, что в подобных экспертных ситуациях выводы о вменяемости (либо невменяемости), как правило, были недостаточно убедительны. Во всяком случае, их легко можно было оспорить в судебном заседании; следовательно, такие решения всегда были чреваты назначением повторных экспертиз.

Кроме того, а это главное, при подобном «предпочтительном» подходе (в пользу одного решения с игнорированием другого) всегда высока вероятность экспертных ошибок.

Таким образом, речь идет об обвиняемых с определенной по выраженности психической патологией, которая по своей сути недостаточна, чтобы соответствовать критериям невменяемости, но одновременно не может быть проигнорирована. Во всяком случае, она очевидно (как для экспертов, так и для судей) влияет на поведение субъекта в момент совершения им правонарушения и потому требует отдельной оценки – правовой трактовки, объяснения мотивации содеянного.

Кроме толкования ограниченной вменяемости упомянутой классической школой уголовного права, исторический интерес представляют и два иных направления.

Социологическая школа уголовного права, как считается, абсолютизировала факторы, порождающие преступность, – факторы окружающей среды, установки субъекта. Соответственно представители этой школы понимали норму уменьшенной вменяемости как один из инструментов борьбы с антисоциальными инстинктами и наклонностями преступника – его «опасного состояния», склонности (даже зависимости) к совершению правонарушения у лиц при определенной психической патологии.

Отсюда основная идея уменьшенной вменяемости представителей этой школы состояла в использовании мер воздействия на преступника – это особые условия содержания, неопределенные приговоры (без срока, определенного судом), возможность продления срока наказания после его окончания на основании того, что субъект остается социально опасным, вплоть до пожизненного. Близкими к социологическим оказались и идеи антропологической школы уголовного права, сторонники которой исповедовали идею о врожденном преступнике, преступление которого есть результат биологических факторов, в том числе и болезни.

Те или иные положения социологической и антропологической школ имеют значение и на современном этапе развития судебной психиатрии. Прежде всего речь идет о постоянно актуальной проблеме – поиске зависимости противоправного поведения от характера имеющихся у обвиняемого психических расстройств. При ограниченной вменяемости в современном уголовном отечественном праве установки социологической школы по‑своему отражаются в положении ст. 22 УК РФ, предусматривающем возможность назначения мер медицинского характера вменяемым лицам.

При обобщении семилетней (1997–2003 гг.) практики применения нормы ограниченной вменяемости в отечественной судебной психиатрии обращают на себя внимание несколько важных обстоятельств.

Первое из них – несформированность практики применения ст. 22 УК РФ. Это тем более показательно, что актуальность и обоснованность нормы ограниченной вменяемости к моменту ее введения (1997 г.) и в настоящее время не подвергались и не подвергаются сомнению.

Указанная несформированность опыта правоприменения нормы иллюстрируется динамикой показателей удельного веса лиц, признаваемых ограниченно вменяемыми.

Обращает на себя внимание прежде всего неравномерность показателей, характеризующих практику применения ст. 22 УК РФ различными экспертными комиссиями страны. Так, по данным А.Р. Мохонько, в 1999 г. (третий год введения нормы ограниченной вменяемости) в работе экспертных комиссий отдельных территорий ст. 22 УК РФ была использована весьма часто – у каждого четвертого вменяемого лица. Этот показатель практически соответствует таковому в 20‑е годы прошлого столетия, характеризовавшиеся расширительной, как уже было сказано, практикой применения данной нормы. Одновременно в 20 % территорий страны вопрос о применении ст. 22 УК РФ в работе экспертных комиссий вообще не поднимался, а в 30 % – решение об ограниченной вменяемости принималось в единичных случаях.

При сопоставлении этих данных с аналогичными показателями за 2000 г. можно отметить некоторое «сглаживание» различий в применении нормы ограниченной вменяемости по регионам России. Только в трех (из 78) территориях этот показатель в 2000 г. остался на уровне 10 % и выше, в трех – вопрос о применении ст. 22 в указанный период не ставился вообще, в работе 20 % экспертных комиссий данное решение было принято менее чем в 1 % случаев. В целом же в 2000 г. ограниченно вменяемыми были признаны 2,5 % обследованных.

Таким образом, можно говорить не только о неравномерной, но и очевидно недостаточной практике использования нормы ст. 22 УК РФ (2,2 % в 1997 г. и 2,8 % – в 2002 г.).

Анализ различных источников (отчеты региональных экспертных комиссий, анализ актов СПЭ, публикации по проблеме, выступления судебных психиатров по теме на совещаниях и конференциях) позволяет утверждать, что в качестве основной причины подобной, можно сказать, недостаточной, практики применения ст. 22 УК РФ в настоящее время следует считать несформированность ее методических предпосылок.

Специфика судебно‑психиатрической экспертизы при применении ст. 22 УК РФ проявляется в том, что обоснование экспертного заключения в этих случаях требует не декларативных формулировок, но доказывания существующей связи между медицинским и юридическим критериями формулы ст. 22 УК РФ.

Для понимания данной специфики целесообразно напомнить некоторые принципиальные положения судебно‑психиатрической экспертизы обвиняемых.

Одно из них состоит в том, что формула невменяемости предполагает оценку способности обвиняемого «осознавать…, руководить своими действиями» применительно к конкретному совершенному правонарушению. При этом имеющееся психическое расстройство является необходимой, но тем не менее всего лишь предпосылкой возможной неспособности либо ограниченной способности обвиняемого к осознанию своих действий и руководству ими. В классическом виде эта идея заложена в известном правиле МакНатенa, суть которого сводится к тому, что для признания обвиняемого невменяемым необходима доказанная обусловленность совершенного правонарушения имеющимися у подэкспертного продуктивными психопатологическими симптомами.

Другими словами, речь идет о прямой связи между медицинским и юридическим критериями формулы невменяемости, как это имеет место в случаях с психопатологическими механизмами формирования противоправного поведения. В силу очевидности подобной прямой связи по существу утрачивается и необходимость отдельного обоснования юридического критерия; он как бы проистекает из медицинского.

Существует и другой подход при оценке способности обвиняемого, страдающего психическим расстройством, «осознавать фактический характер… своих действий и руководить ими» – так называемый принцип Дюркхама. В соответствии с этим принципом невменяемым может признан не только тот страдающий психическим расстройством обвиняемый, противоправное деяние которого было обусловлено бредовой, галлюцинаторной и другой активной психопатологической симптоматикой, но и обвиняемый, болезнь которого проявляется выраженными дефицитарными расстройствами, предопределяющими неспособность к произвольной регуляции своего поведения.

Подобный подход является общепризнанным, в том числе в нашей стране.

Понятно, что в случаях, когда экспертной оценке подвергаются преобладающие в картине болезни дефицитарные расстройства, связь между медицинским и юридическим критериями формулы невменяемости не столь показательна (за исключением, естественно, глубокой деменции). Поэтому при вынесении экспертного решения здесь требуются исчерпывающее обоснование выводов о вменяемости, отдельная аргументация, почему при том или ином уровне психических нарушений принимается тот или иной вариант оценки способности субъекта «осознавать фактический характер… своих действий… и руководить ими».

Однако в повседневной практике экспертизы такое обоснование нередко носит формальный характер. Основное внимание в экспертном заключении уделяется доказыванию, что обвиняемый страдает (страдал в момент совершения правонарушения) психическим расстройством – описываются наследственность, история болезни, нарушения созревания, случаи обращения к психиатру; выявляемые на момент обследования психические расстройства. При таком подробном (а подчас и избыточном) обосновании медицинского критерия выводы относительно юридического критерия зачастую декларативны, не аргументированы. Наиболее типичный в этом отношении пример, когда в экспертном заключении связь между медицинским и юридическим критериями формулы невменяемости излагается следующим образом: «Поэтому N., как страдающий указанным психическим расстройством, в момент совершения инкриминируемого ему деяния не мог осознавать…»

Такое декларативное, а не доказательное экспертное заключение в современной практике судопроизводства, которая характеризуется, как известно, внедрением принципа состязательности, расширением круга специалистов, участвующих в экспертизе, перестает удовлетворять участников судебного разбирательства. При этом обоснованно подвергается сомнению не только (а может быть, не столько) имеющееся у обвиняемого психическое расстройство, сколько патологическая обусловленность личностных девиаций, болезненная мотивация совершения конкретного инкриминируемого правонарушения.

Таким образом, для доказывания экспертных выводов относительно вменяемости, помимо психопатологических, имеют значение и критерии оценки личности обвиняемого, обстоятельства актуальной криминальной ситуации. Эти три группы признаков («синдром – личность – ситуация») лежат в основе системной оценки при экспертизе обвиняемых (Кондратьев Ф.В.). Необходимость оценки всех трех указанных параметров должна учитываться в повседневной практике этапного обоснования экспертного заключения в соответствии со ст. 22 УК РФ. Сказанное может быть проиллюстрировано схематично (рис. 1).

Рис. 1. Значимость отдельных факторов в системе «синдром – личность – ситуация» при принятии экспертного решения

Столбцы на рисунке (слева направо) соответствуют трем экспертным ситуациям: 1) невменяемость; 2) ограниченная вменяемость; 3) вменяемость.

Три сектора (сверху вниз) иллюстрируют вклад отдельных факторов в систему критериев экспертной оценки – «психопатология (расстройство) – личность – ситуация».

При признании субъекта невменяемым основное значение имеют критерии оценки психопатологии («расстройства»). Известно, что обстоятельства совершения правонарушения (провоцирующие, сдерживающие и др.), личностные установки могут иметь значение для мотивации совершения общественно опасного деяния. Однако два последних фактора, влияя на характер противоправного деяния лиц, признаваемых невменяемыми, тем не менее не определяют такое поведение.

При признании обвиняемого вменяемым для объяснения механизмов совершения правонарушения исчерпывающее значение имеют критерии оценки личности субъекта совместно со спецификой актуальной криминальной ситуации. Психическое расстройство в этом случае не имеет принципиального значения либо (при отсутствии психического расстройства) вообще не оценивается.

В случаях же признания субъекта ограниченно вменяемым все три фактора оценки, как это видно на рисунке, имеют значение для обоснования судебно‑психиатрических критериев.

Это следует не только из формальных принципов построения обсуждаемой схемы, но также из основополагающего подхода при обосновании экспертного заключения. Подразумевается, что оценка психического расстройства при ограниченной вменяемости не имеет исчерпывающего значения. В этих случаях актуальное психическое расстройство выступает лишь как предпосылка возможного ограничения способности обвиняемого к произвольной регуляции своего поведения, как своего рода «слабое место». У личности с определенными социальными установками и системой ценностей, с устоявшимися формами реагирования в конкретной криминальной ситуации эта предпосылка (психическое расстройство) может обусловить ограниченную способность к произвольной регуляции своего поведения.

Таким образом, при вынесении альтернативного решения («вменяем» либо «невменяем») требуется обоснование особого качества («психическое здоровье» либо «тяжелая психическая болезнь»); используются соответствующие критерии оценки. При обосновании выводов в соответствии с критериями ограниченной вменяемости оценка носит также качественный характер. Тем не менее в пределах определенного качества («вменяемость»; принципиальная «способность осознавать… руководить своими действиями») задача эксперта состоит в установлении степени, меры этой способности. Решение данной задачи возможно лишь при системной оценке всей совокупности отмеченных выше факторов – как психопатологических, так и ситуативно‑личностных. Поэтому можно сказать, что алгоритм обоснования экспертных выводов при ограниченной вменяемости соответствует своего рода эталонной процедуре экспертизы, отражающей этапность оценки на уровне вначале медицинского, а затем юридического критериев известной формулы:

а) выявление у обвиняемого психопатологической предпосылки измененной способности к произвольной регуляции своего поведения в момент совершения правонарушения;

б) дифференцированная ее оценка с учетом критериев квалификации двух других значимых параметров – индивидуально‑личностных особенностей, специфики конкретной криминальной ситуации.

Ниже приводится последовательность этапов экспертной диагностики, принципы экспертной оценки на каждом из них:

1. Идентификация случая как высоко вероятного для оценки в соответствии с нормой ст. 22 УК РФ: по принципу исключения «невменяемости» при необходимости тем не менее самостоятельной правовой трактовки имевшихся у обвиняемого в момент совершения правонарушения психических расстройств; с использованием клинических критериев идентификации (этиопатогенетических, синдромальных).

2. Выбор экспертной модели в зависимости от характера отношений в системе «расстройство – личность – ситуация», определяющего приоритетность параметров оценки: клинико‑психопатологических; личностно‑ситуативных.

3. Обоснование экспертного заключения с помощью доказательных критериев: общих (психическая активность, адаптация, прогноз); частных (характеризующих ведущий синдром применительно к юридическому критерию).

Таким образом, первая задача, которая возникает в процессе экспертизы, состоит в распознании конкретного случая как высоковероятностного с точки зрения применения ст. 22 УК РФ.

Надо сказать, что подобные случаи распознаются достаточно легко – уже на этапе назначения экспертизы. Показательными в этом отношении могут служить данные следующего анализа.

Были рассмотрены те случаи повторных экспертиз, где по результатам окончательного решения обвиняемые были признаны «ограниченно вменяемыми». Целью этого анализа являлось выяснение того, какие же экспертные решения на этапе первичной экспертизы вызывают сомнение? Оказалось, что в подавляющем большинстве следствием либо судом оспаривались те решения предыдущей экспертизы, согласно которым подэкспертные признавались просто «вменяемыми». В постановлениях о назначении повторных экспертиз прямо указывалось, что в предыдущих экспертных заключениях не нашли объяснения имеющиеся у подэкспертных нарушения в психической сфере – особенности их поведения в момент совершения правонарушения, жалобы подэкспертных на здоровье, особенности психиатрического анамнеза и т. п. Другими словами, психиатрическая специфика этих случаев была настолько очевидна, что просто не могла быть проигнорирована. Она требовала специального внимания экспертов. В некоторых постановлениях прямо указывалось на необходимость экспертной оценки применительно к ст. 22 УК РФ.

Подобная необходимость отдельной правовой трактовки, вероятность применения нормы ограниченной вменяемости достаточно очевидна на начальном этапе и для эксперта. При этом он руководствуется отмеченными выше соображениями о невозможности игнорирования имеющихся у обвиняемого психических расстройств при одновременной очевидности того факта, что эти расстройства не соответствуют уровню невменяемости. Естественно, что эксперт проводит предварительную идентификацию случая как возможного для применения с учетом ст. 22 УК РФ с помощью клинических критериев.

При этом важно подчеркнуть некоторые диагностические обстоятельства.

Прежде всего следует помнить, что с учетом положений классической школы уголовного права в основе признания субъекта ограниченно вменяемым лежит психическое расстройство, с психиатрической точки зрения – определенное по своим клиническим параметрам. Это значит, что некоторые психические расстройства принципиально не могут рассматриваться как возможная предпосылка для применения нормы ограниченной вменяемости – психотические варианты патологии, состояния выраженного дефекта, в том числе глубокая деменция. Следовательно, в качестве такой предпосылки при признании обвиняемого ограниченно вменяемым выступают пограничные психические расстройства, имеющиеся у него в момент совершения правонарушения.

Одновременно можно говорить и об определенной предпочтительности этиопатогенетических и синдромальных параметров психического расстройства, выявляемого у обвиняемого при признании его ограниченно вменяемым.

Так, по данным за 2002 г., из числа лиц, признанных ограниченно вменяемыми в РФ, 46 % составили обвиняемые, страдающие органическим психическим расстройством, 35,6 % – умственной отсталостью, 7,0 % – обвиняемые с личностными расстройствами, 2,6 % – больные шизофренией и 9,1 % – обвиняемые, страдающие прочими психическими расстройствами. Эти данные весьма показательны.

Обращает на себя внимание прежде всего тот факт, что почти половина из числа ограниченно вменяемых приходится на долю лиц с органическим психическим расстройством. Это не вызывает каких‑либо вопросов, поскольку обвиняемые с такого рода патологией, как известно, преобладают среди направляемых на судебно‑психиатрическую экспертизу. Одновременно в этой связи следует отметить, что органические психические расстройства характеризуются и высоким удельным весом пограничных по выраженности проявлений болезни, причем тех, которые могут являться реальной клинической предпосылкой ограниченной способности обвиняемого к осознанию своих действий и руководству ими – эмоционально‑волевых и интеллектуальных расстройств.

Каждый третий из числа лиц, признаваемых ограниченно вменяемыми, страдал умственной отсталостью. В большинстве этих случаев речь идет о легкой, реже – об умеренной умственной отсталости. Для экспертной оценки в соответствии с критериями ограниченной вменяемости имеют значение не только интеллектуальная несостоятельность обвиняемого, ограничивающая его способность в момент совершения инкриминируемого деяния осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий, рационально организовывать свое поведение, прогнозировать его последствия, но и типичные в этих случаях проблемы волевого контроля за своим поведением.

Достаточно неожиданным представляется тот факт, что всего лишь 7,0 % от числа ограниченно вменяемых составляют обвиняемые с личностной патологией, поскольку именно эта патология может являть собой реальную предпосылку ограниченной вменяемости. По всей видимости, данное обстоятельство связано с тем, что в повседневной практике судебно‑психиатрической экспертизы личностная патология диагностируется преимущественно в рамках органических личностных расстройств, диагноз же расстройства зрелой личности (психопатии) как такового устанавливается значительно реже.

Следовательно, для понимания приведенных данных, характеризующих представленность отдельных нозологических форм в группе ограниченно вменяемых, важно, что это соотношение отражает их удельный вес при судебно‑психиатрической экспертизе обвиняемых в целом.

Закономерно также, что всего 2,6 % ограниченно вменяемых являются больными шизофренией. Это объясняется тем, что данная нозология по своим клиническим характеристикам принципиально отличается от органических психических расстройств, умственной отсталости, расстройств зрелой личности. Она представлена психотическими расстройствами, специфическим дефектом психики. Такого рода психические расстройства являются предпосылкой качественного изменения способности субъекта к произвольной регуляции своего поведения, но не ее ограничения, как при пограничных личностных и когнитивных психических нарушениях. Поэтому, как показывает практика, в случаях установленного диагноза шизофрении об ограниченной вменяемости речь может идти лишь при отсутствии выраженных дефицитарных расстройств, при качественной ремиссии.

Из патогенетических характеристик , которые учитываются при судебно‑психиатрической экспертизе, в частности, при оценке в соответствии со ст. 22 УК РФ, следует указать на такие параметры психического расстройства, как «текущий либо резидуальный» характер заболевания и «энцефалопатический либо дизонтогенетический » вариант психического расстройства.

Необходимо отметить, что особенности патогенеза в каждом конкретном случае сами по себе не могут расцениваться как предпосылка к определенному выводу о вменяемости, в том числе и к ограниченной. Однако оценка патогенеза дает возможность определить закономерности формирования психического расстройства, помогает квалифицировать актуальное (значимое для экспертной оценки) психическое расстройство на синдромальном уровне, позволяет оценить прогноз состояния и соответственно вынести суждение о мерах медицинского характера.

К категории текущих (прогредиентных) относят те варианты психических расстройств, которые проявляются, с одной стороны, активным течением болезни (состояния обострения, декомпенсации и др.), а с другой – неуклонным нарастанием патогномоничного для данного заболевания дефекта психики. В зависимости от интенсивности активного течения процесса, темпа нарастания дефицитарных расстройств степень прогредиентности болезни различна – от малопрогредиентных ее вариантов до злокачественных. Под резидуальными формами психических расстройств понимают состояния стойкого психического дефекта, сформировавшегося после завершения активного течения болезни. Глубина этого дефекта может быть различной, например, от легких церебрастенических проявлений до деменции.

Экспертная оценка резидуальных состояний проще, чем оценка прогредиентных, поскольку в первом случае психопатологическая картина у обвиняемого на момент экспертизы в значительной мере соответствует таковой в момент совершения правонарушения. Поэтому при экспертизе эти состояния можно если не отождествлять, то сопоставлять. Кроме того, при экспертизе резидуальных состояний оценка ограничивается, по существу, квалификацией выраженности психического дефекта.

Прогредиентные варианты психических расстройств не должны отождествляться с глубоким психическим дефектом, как это нередко бывает в повседневной практике. Однако опыт показывает, что оценка в соответствии со ст. 22 УК РФ умеренно прогредиентных, а тем более злокачественных типов течения болезни малоперспективна. В этих случаях не только трудно ретроспективно оценить состояние в момент совершения правонарушения в соответствии с требованиями ст. 22 УК РФ, но возникает и такая проблема, как оценка возможности назначения наказания обвиняемому как заболевшему психическим расстройством после совершения правонарушения (ч. 1 ст. 81 УК РФ).

Поэтому в качестве идентифицирующих ст. 22 УК РФ патогенетических параметров следует назвать резидуальный характер оцениваемого психического расстройства, за исключением, естественно, состояний глубокого дефекта.

Под энцефалопатией понимают состояния психического дефекта, ущерба, сформировавшегося на этапе завершенного онтогенеза, тогда как к дизонтогенетическим относят те варианты психических расстройств, которые формируются как следствие нарушенного психического созревания (задержанное, искаженное развитие).

При признании субъекта ограниченно вменяемым какие‑либо предпочтения этих патогенетических параметров отсутствуют. Как было сказано, энцефалопатический либо дизонтогенетический вариант психического расстройства обусловлен преимущественно возрастным этапом, на котором действует этиологическая вредность. Однако уточнение данных патогенетических характеристик имеет значение для выбора экспертной модели, приоритетных критериев оценки.

Отмеченные этиопатогенетические особенности определяют и предпочтения на синдромальном уровне в случаях использования ст. 22 УК РФ.

Прежде всего напомним, что под критерии ограниченной вменяемости в принципе не подпадают психотические расстройства, в том числе пароксизмальные с нарушением сознания, либо отчетливые проявления шизофренического дефекта. Перечисленные расстройства не ограничивают, но в силу патологической мотивации лишают больного способности осознанно руководить своим поведением. Критериям ограниченной вменяемости не соответствуют и состояния по типу тотальной деменции, когда имеют место нивелирование личности вследствие деструктивных процессов, нецеленаправленность деятельности, грубое расстройство критики.

Таким образом, психические расстройства, при которых есть вероятность применения ст. 22 УК РФ, на синдромальном уровне могут быть идентифицированы как расстройства непсихотического уровня, причем умеренные либо легкие . С феноменологической точки зрения они представляют собой две основные категории психических расстройств: личностные и когнитивные , что соотносится с юридическим критерием формулы, предполагающим оценку способности обвиняемого осознавать характер своих действий и руководить ими.

Этиопатогенетические и феноменологические особенности в каждом конкретном случае предопределяют и экспертный подход, выбор экспертной модели при обосновании выводов об ограниченной вменяемости, что, как было сказано, определяется по результатам системной оценки психопатологического расстройства и актуальной криминальной ситуации с выделением приоритетных параметров оценки – клинико‑психопатологических либо личностно‑ситуативных. Речь идет, конечно же, не о противопоставлении оговоренных выше систем оценки (расстройство – личность – ситуация ), но о выделении тех параметров, которые несут наибольшую экспертную нагрузку и наиболее значимы для понимания механизмов совершенного противоправного деяния, для обоснования выводов об ограниченной вменяемости.

Таким образом, в рамках экспертной модели ограниченной вменяемости с учетом отмеченных приоритетных параметров оценки могут быть выделены частные модели обоснования экспертного решения. Вернемся к приведенной на рисунке 1 схеме, иллюстрирующей роль отдельных факторов при обосновании экспертного заключения. Однако представим себе (рис. 2), что средний столбец, соответствующий экспертной ситуации «ограниченная вменяемость», разделен еще на два столбца, иллюстрирующих частные модели обоснования экспертного решения: 2А – с приоритетными клинико‑психопатологическими и 2Б – с приоритетными личностно‑ситуативными критериями оценки.

Рис. 2. Значимость отдельных факторов при принятии экспертного решения (при обосновании экспертных моделей оценки ст. 22 УК РФ)

Примечания:

1 – невменяемость;

2 – ограниченная вменяемость;

3 – вменяемость;

2А – первая экспертная модель (приоритетные критерии оценки – клинико‑психопатологические);

2Б – вторая экспертная модель (приоритетные критерии оценки – личностно‑ситуативные).

Выделение этих двух частных экспертных моделей основано на повседневном опыте применения нормы ст. 22 УК РФ, согласно которому процедура обоснования выводов об ограниченной вменяемости такова, что каждый раз такое решение принимается по результатам сопоставления, выбора между ограниченной вменяемостью и невменяемостью либо между ограниченной вменяемостью и вменяемостью.

В первом случае оценивается более очевидная и более глубокая психопатология, выраженность которой дает основание предполагать вероятную невменяемость; другими словами – психопатология, самодостаточная для экспертной оценки.

На синдромальном уровне эти состояния представляют собой преимущественно задержки психического развития в виде умственной отсталости, органический инфантилизм, легкие когнитивные расстройства в связи с органическим поражением головного мозга, энцефалопатию, в том числе в виде органического личностного расстройства.

Для клинической характеристики важно, что эта категория психических нарушений представляет собой этиологически разные дефицитарные расстройства с высоким удельным весом в картине болезни когнитивных, волевых нарушений; расстройства устойчивые, определяющие ограниченную способность к произвольной регуляции своего поведения в любой криминальной ситуации.

Поэтому клинико‑психопатологические критерии и являются приоритетными при выделении экспертной модели 2А.

Во втором случае (экспертная модель 2Б) оценивается также юридически значимое психическое расстройство, которое не может быть проигнорировано. Однако оно может быть квалифицировано и как соответствующее экспертным выводам о вменяемости. При наличии дополнительных значимых критериев, в частности, отражающих актуальную криминальную ситуацию, вероятность экспертных выводов об ограниченной вменяемости резко повышается.

На синдромальном уровне эти состояния представляют собой преимущественно дизонтогенетически обусловленные личностные расстройства с высоким удельным весом в клинической картине аффективных нарушений, со склонностью к формированию сверхценных переживаний, с проблемами рациональной организации поведения, поиска рационального разрешения фрустрирующей ситуации. Эти расстройства с общепатологической точки зрения могут быть охарактеризованы в целом как более легкие, динамичные.

Для обоснования выводов об ограниченной вменяемости в соответствии с данной экспертной моделью (2Б) важно, что криминальная фрустрирующая ситуация предъявляет повышенные требования к дефицитарным звеньям в структуре личности обвиняемых, ограничивая возможность их адекватного личностного функционирования. Поэтому личностно‑ситуативные критерии экспертной оценки в этих случаях и являются приоритетными.

Обсуждаемые частные экспертные модели, которые предполагают дифференцированную оценку значимых факторов в системе «расстройство – личность – ситуация» при обосновании выводов об ограниченной вменяемости, методически близки к алгоритму обоснования выводов психолога‑эксперта. Можно без преувеличения сказать, что с появлением нормы ограниченной вменяемости на новый уровень вышло междисциплинарное сотрудничество эксперта‑психиатра и эксперта‑психолога.

Вместе с тем, как показывает складывающаяся практика, появились и специфические проблемы, одна из которых касается компетенции специалистов, принимающих решение об ограниченной вменяемости. Наиболее показательна в этом отношении ситуация, когда выводы об ограниченной вменяемости выносятся единолично экспертами‑психологами, подчас даже в рамках однородной судебно‑психологической экспертизы, без участия психиатра. Надо сказать, что такая неправомочная практика в некоторых регионах страны оказалась весьма распространенной. Этому способствуют, как показывает анализ, конкретные причины.

Прежде всего в этой связи можно назвать недостаточную осведомленность судебно‑следственных работников в сути правовой нормы ст. 22 УК РФ, в силу чего такие экспертизы не получают должной критической оценки и становятся в принципе возможными.

Кроме того, имеет значение и расширение круга участников экспертной деятельности, в том числе и проводящих экспертизу единолично. Не секрет, что за проведение экспертизы берутся подчас психологи, не обладающие должной подготовкой, а иногда и просто не компетентные в вопросах медицинской, возрастной психологии, не говоря уже о судебной психологии.

Следует отметить, что сама специфика объекта исследования – «пограничный» уровень психических расстройств, коррелирующих с ограниченной вменяемостью, – создает предпосылки к игнорированию подобных неглубоких психических расстройств либо к их отождествлению с неболезненными индивидуально‑психологическими особенностями личности. Это может способствовать неправомочному расширению однородных судебно‑психологических экспертиз, принимающих на себя решение, как было сказано, и вопросов об ограниченной вменяемости.

Обобщая проблему компетенции специалистов, принимающих решение об ограниченной вменяемости, важно подчеркнуть, что базисным является то положение ст. 22 УК РФ, согласно которому оценивается вменяемость, а объектом экспертизы является психическое расстройство . Сказанное и определяет того эксперта, в компетенцию которого входит решение вопроса об ограниченной вменяемости. Таковым является эксперт‑психиатр. Отсюда принципиально важным является и то положение, что выводы об ограниченной вменяемости могут быть сформулированы при однородной судебно‑психиатрической экспертизе. Соответственно практикуемые подчас ссылки на «невозможность использования ст. 22 УК РФ» в связи с «отсутствием подготовленных психологов‑экспертов» не только несостоятельны, но и свидетельствуют о недостаточном понимании сути нормы ограниченной вменяемости.

Тем не менее преимущества комплексной психолого‑психиатрической экспертизы при вынесении экспертных решений в соответствии со ст. 22 УК РФ очевидны. Это объясняется тем, что именно в рамках комплексных психолого‑психиатрических экспертиз в отечественной судебной психиатрии в свое время при отсутствии альтернативы дихотомическому подходу (либо вменяем – либо невменяем) были разработаны методические принципы дифференцированной экспертной оценки – экспертиза «аффективных деликтов», влияния индивидуально‑личностных особенностей на поведение обвиняемого в криминальной ситуации, экспертиза психической зрелости несовершеннолетних.

Известное сходство алгоритмов обоснования выводов о влиянии индивидуально‑личностных особенностей (либо эмоционального напряжения) на поведение обвиняемого в момент совершения инкриминируемого деяния и экспертных выводов относительно ограниченной вменяемости представляет принципиальную возможность междисциплинарного сотрудничества психолога и психиатра при выборе адекватного экспертного решения. Одновременно это не должно сопровождаться подменой компетенции специалистов, отождествлением разных в правовом отношении экспертных решений либо «параллельным» их обоснованием экспертом‑психиатром и экспертом‑психологом.

С учетом специфики обсуждавшихся частных экспертных моделей при обосновании ограниченной вменяемости, а также в контексте проблемы междисциплинарного сотрудничества экспертов (психиатра и психолога) представляются достаточно показательными варианты возможных экспертных решений при комплексной психолого‑психиатрической экспертизе дефицитарных личностных расстройств и так называемых аффективных деликтов. Эти варианты экспертных решений представлены в таблице.

Таблица

Приведенные схемы не нуждаются в отдельном толковании. Однако важно обратить внимание, что варианты экспертных решений изложены на схеме в последовательности от наиболее радикальных до наименее значимых в правовом отношении. Именно такая последовательность и отличает алгоритм выбора экспертного решения, одним из вариантов которого может быть ограниченная вменяемость. При этом в качестве доказательных критериев ограниченной вменяемости используются как общие , имеющие значение для оценки патологичности в целом (измененная психическая активность, расстройства адаптации, нарушение прогностических способностей и др.), так и частные , характеризующие психическое расстройство на уровне ведущего (значимого для экспертной оценки) психопатологического синдрома – личностного, когнитивного, иного.

В заключение следует обратить внимание еще на одно важное методическое обстоятельство при обосновании нормы ограниченной вменяемости, которое имеет свой аналог и в практике психолога‑эксперта.

Опыт показывает: в некоторых случаях с учетом клинических параметров оцениваемого психического расстройства, очевидной специфики криминальной ситуации эксперт может предположить, что в момент совершения правонарушения у обвиняемого имела место ограниченная способность к осознанию своих действий и руководству ими. Однако по тем или иным мотивам подэкспертный отказывается от сотрудничества с экспертом либо, как это бывает при установочном поведении, сообщает недостоверную информацию. Подобная ситуация должна рассматриваться как принципиально не позволяющая обосновать экспертные выводы об ограниченной вменяемости, поскольку такие выводы, как было сказано, не могут быть декларативными либо предположительными. Для их обоснования требуется исчерпывающая прицельная оценка всех значимых факторов – психопатологических, личностных, ситуативных.

Исходя из тех предпосылок, что в таких случаях речь идет о принципиально вменяемом субъекте, эксперт не должен предпринимать попыток корригировать позицию подэкспертного. Исключение могут составлять те случаи, когда у подэкспертного нарушена способность к самостоятельному осуществлению своих процессуальных прав на защиту. В такой ситуации эксперт, не навязывая своей позиции, может информировать подэкспертного о целесообразности изменения его установок в пользу объективного освещения обстоятельств криминальной ситуации.