Одно из главных условий уголовной ответственности человека – достижение им определенного возраста, зафиксированного в Уголовном кодексе (УК). От чего зависит выбор этой возрастной границы? С какого возраста человек может отвечать за свои поступки перед законом? Все ли люди по достижении этого возраста могут быть ответственны за одни и те же правонарушения одинаково или нужно учитывать особенности их индивидуального развития? Ответы на эти вопросы затрагивают многие судьбы, а потому требуют особого внимания ученых и практиков.

В основе уголовной ответственности человека лежит, по определению О.Д. Ситковской, «социальная управляемость поведением», иными словами – способность лица учитывать в своих поступках принятые в обществе нормы. Способность эта приобретается в процессе возрастного развития и социализации ребенка и подростка, а ее несформированность определяет невозможность привлечения несовершеннолетнего к уголовной ответственности. Согласно данным возрастной психологии, в норме способность к осознанной саморегуляции формируется у человека к концу подросткового периода, продолжающегося от 11–12 до 14–15 лет. В ее основе лежит главное психологическое новообразование этого возраста – самосознание, становление которого, в свою очередь, определяется развитием абстрактно‑логического мышления, рефлексии. Самосознание, включающее в себя и осознанную личностную позицию, формируется в единстве с построением иерархии мотивов и смыслов. Самостоятельная организация поведения субъекта, реализация его личностных установок возможны благодаря развитию волевых процессов. Таким образом, выходя за пределы подросткового возраста, человек при нормальном развитии обладает всеми психологическими структурами, которые позволяют ему сознательно руководить своими действиями. Вероятно, на этом и основывается выбор возраста полной уголовной ответственности, равного 16 годам (ч. 1 ст. 20 УК РФ). Тем не менее законодатель учитывает, что формирование и укрепление соответствующей способности при этом не завершается, а продолжается по крайней мере до 18 лет или до окончания несовершеннолетия по российскому уголовному законодательству. Именно поэтому несовершеннолетие само по себе рассматривается как обстоятельство, смягчающее наказание. С другой стороны, способность к осознанной саморегуляции есть и у подростка, но она еще находится в процессе становления. В связи с этим с 14 до 16 лет несовершеннолетние привлекаются к уголовной ответственности лишь за наиболее тяжкие и специфические для возраста правонарушения (ч. 2 ст. 20 УК РФ). Кроме того, для подростков характерна естественная возрастная незрелость, что может негативно сказываться на регуляции их поведения. Еще более дефицитарна способность к сознательному руководству своими действиями у несовершеннолетних с аномалиями психического развития. Все эти обстоятельства должны быть приняты во внимание при правовой оценке общественно опасных действий подростков.

История свидетельствует, что несовершеннолетие рассматривалось как обстоятельство, смягчающее ответственность, еще в положениях римского права. Так, в Законе XII таблиц был сформулирован принцип прощения наказания, оправданного несовершеннолетием. Одно из условий такого прощения состояло в том, что совершивший преступление не понимал характера преступного акта. Подобные правовые нормы существовали в течение многих веков в законодательствах различных европейских государств. В дальнейшем это правило стало основой общего для уголовной ответственности несовершеннолетних принципа разумения.

Помимо принципа разумения, в уголовном праве с давних времен существует принцип уголовной безответственности. Смысл его состоит в том, что до достижения определенного возраста человек считается неспособным нести виновную ответственность, так как еще не может действовать осмотрительно и с учетом социальных норм. Однако, согласно некоторым законодательствам (например, английскому), это предположение нуждается в доказывании. Так, если будет установлено, что подросток в возрасте от 10 до 14 лет (возраст уголовной ответственности) действовал умышленно при совершении правонарушения, то он может быть привлечен к уголовной ответственности. В других правовых системах (например, в немецкой), напротив, доказыванию подлежит способность действовать осознанно и произвольно во время совершения противоправных действий у несовершеннолетнего, уже достигшего фиксированного в праве возраста уголовной ответственности, т. е. используется принцип разумения. При отсутствии такой способности подросток не несет уголовной ответственности за свои деяния.

Развитие системы ювенальной юстиции в Западной Европе и США привело к тому, что принципы уголовной безответственности и разумения все более утрачивают свое ведущее положение в правоприменительной практике по отношению к несовершеннолетним, уступая место принципу еоспитуемости. Согласно этому принципу, приоритетом перед установлением ответственности обладает определение адекватных мер для коррекции и ресоциализации подростка в соответствии с его индивидуальными особенностями психического развития и личности.

В Уголовном кодексе 1960 г. принцип разумения для несовершеннолетних отсутствовал и был представлен лишь ст. 392 Уголовно‑процессуального кодекса, а также постановлением Пленума Верховного Суда СССР № 16 от 3.12.1976 г. Согласно этим положениям, при наличии данных, свидетельствующих об «умственной отсталости» несовершеннолетнего обвиняемого или подсудимого, следовало «выяснить степень умственной отсталости», а также мог ли несовершеннолетний «полностью сознавать значение своих действий и в какой мере руководить ими». Ответ на поставленные вопросы должна была дать комплексная судебная психолого‑психиатрическая экспертиза несовершеннолетних обвиняемых. Связанным с ее проведением методологическим и методическим экспертным проблемам были посвящены многочисленные работы психиатров и психологов. Были разработаны подходы к интерпретации экспертного понятия «умственная отсталость», категорий способности и актуальной возможности несовершеннолетнего «полностью сознавать значение своих действий и руководить ими», теоретические модели и экспертные критерии оценки соответствующих феноменов. Необходимо отметить, что применялась эта статья только к вменяемым подросткам и была своего рода аналогом ограниченной вменяемости несовершеннолетних. Существенным недостатком данной нормы было то, что она имела процессуальный характер без указания правовых последствий ее использования (на практике, как правило, таким следствием было условное наказание несовершеннолетнего). Кроме того, под экспертное понятие «умственная отсталость» подпадали различные аномалии психического развития независимо от их этиологии. В то же время адекватных мер медицинского характера, необходимых в случае психических нарушений, не исключающих вменяемости, не предусматривалось.

Положение кардинально изменилось с введением нового Уголовного кодекса Российской Федерации в 1997 г. В нем впервые в статью о возрасте, с которого наступает уголовная ответственность (как уже говорилось, в 16 лет – полная уголовная ответственность, в 14 – ответственность за наиболее тяжкие преступления), была внесена норма, направленная против объективного вменения вины несовершеннолетним: ч. 3 ст. 20 УК РФ. Она гласит: «Если несовершеннолетний достиг возраста, предусмотренного частями первой или второй настоящей статьи, но вследствие отставания в психическом развитии, не связанном с психическим расстройством, во время совершения общественно опасного деяния не мог в полной мере осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий (бездействия) либо руководить ими, он не подлежит уголовной ответственности». Практическое применение статьи предполагает проведение экспертного исследования.

К сожалению, приведенную формулу статьи нельзя признать удачной. Содержательная трактовка и использование этой нормы в экспертной и судебной практике столкнулись с большими трудностями. Это связано с несколькими обстоятельствами.

Прежде всего сложности вызывают сходство формулировок ч. 3 ст. 20 УК РФ и других статей, в которых речь идет об уголовной ответственности лиц с психическими расстройствами, и возникающая вследствие этого необходимость найти свободное от противоречий место этой правовой нормы в общем уголовно‑правовом и экспертном контексте.

Так, освобождение от уголовной ответственности как следствие дефицита способности лица к осознанному руководству своими действиями сближает ч. 3 ст. 20 со ст. 21 УК РФ «Невменяемость». Не случайно в специальной литературе часто в качестве метафорического обозначения этой нормы используются слова «возрастная вменяемость», «возрастная невменяемость» и – для того чтобы обозначить отличие от невменяемости – «возрастная невменимость». Важно, однако, не смешивать и не отождествлять положения и признаки этих статей, т. к. ключевые диспозиции в них различны.

Аналогию можно проследить и между ч. 3 ст. 20 и ст. 22 УК РФ «Уголовная ответственность лиц с психическим расстройством, не исключающим вменяемости», которая также стала важным нововведением в Уголовный кодекс 1996 г. и фактически представляет собой норму об ограниченной вменяемости лиц всех возрастов. В этих статьях одинаков юридический критерий: они применяются по отношению к лицу, которое «не могло в полной мере осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий (бездействия) либо руководить ими». В то же время следствия этих статей принципиально различны: освобождение от уголовной ответственности (ч. 3 ст. 20 УК РФ) и привлечение к уголовной ответственности с возможностью применения принудительных мер медицинского характера (ст. 22 УК РФ). С учетом того, что лица, рассматриваемые в этих статьях (несовершеннолетние с отставанием в психическом развитии, не связанным с психическим расстройством, и лица – в том числе несовершеннолетние – с психическим расстройством, не исключающим вменяемости), различны, такое положение вело к противоречиям, требующим разрешения.

Одна из основных проблем применения ч. 3 ст. 20 УК РФ заключается в неясности определения категории «отставание в психическом развитии, не связанное с психическим расстройством», от которого зависит, по отношению к какому контингенту несовершеннолетних статья может быть использована и соответственно каким должен быть объект экспертизы.

В попытках преодолеть описанные трудности и противоречия высказывались различные, в том числе взаимоисключающие, точки зрения и предложения, вплоть до отказа от использования статьи до тех пор, пока не будет принята ее новая более адекватная формулировка. Нерешенность важных методологических вопросов приводит к тому, что на практике ч. 3 ст. 20 УК РФ используется по‑разному. Нет единства в проведении экспертных исследований. Относительное количество несовершеннолетних, освобожденных от уголовной ответственности на основании этой статьи в отдельных регионах России, различается в десятки раз, что недопустимо с правовой точки зрения. Один из главных недостатков статьи – отсутствие в ней указаний относительно возможности применения по отношению к несовершеннолетнему каких‑либо принудительных мер воспитательного характера. Эта возможность оговорена в Федеральном законе «Об основах системы профилактики безнадзорности и правонарушений несовершеннолетних», предусматривающем направление таких подростков в специальные учебно‑воспитательные учреждения закрытого типа. Однако процедура направления сложна, требует много времени и, насколько нам известно, это положение на практике не выполняется. В связи с этим нам представляется совершенно необходимым введение в дальнейшем в текст статьи дополнений, оговаривающих обязательное применение к подростку‑правонарушителю воспитательных и коррекционно‑реабилитационных мер.

Все перечисленные недостатки и противоречия ч. 3 ст. 20 УК РФ настолько затрудняют ее использование на практике, что наиболее конструктивным выходом из положения в будущем нам, вслед за психиатрами и юристами (Дмитриевой Т.Б., Макушкиным Е.В., Шишковым С.Н.), представляется разработка и внесение поправок в ее текст. Тем не менее уже сейчас необходимо найти приемлемый вариант использования статьи в ее сегодняшнем виде, а также выработать стандарт проведения экспертного исследования, что дало бы возможность минимизировать трудности и помочь судебно‑следственным органам получить объективную информацию о несовершеннолетнем. Прежде всего следует рассмотреть вопросы об объекте и предмете экспертизы несовершеннолетних в соответствии с ч. 3 ст. 20 УК РФ. Как справедливо полагает Т.Б. Дмитриева, для их решения необходимо конвенциональное соглашение. Формулировки «отставание в психическом развитии, не связанное с психическим расстройством», а также «не мог в полной мере осознавать… или руководить…», по нашему мнению, следует понимать не как чисто научные, клинические или психологические категории, а как экспертные юридические понятия. Разумеется, их содержательная трактовка должна базироваться на научных положениях, но в то же время учитывать уголовно‑правовые реалии и практические обстоятельства.

В настоящем разделе мы предлагаем подход к трактовке проблем комплексной судебной психолого‑психиатрической экспертизы несовершеннолетних обвиняемых, который представляется нам наиболее логичным и непротиворечивым.

Согласно формулировке статьи, экспертиза должна выявить несовершеннолетних с «отставанием в психическом развитии, не связанным с психическим расстройством». Как следует интерпретировать это экспертное понятие?

Иллюстрацией проблем, возникших в результате необоснованной трактовки этой формулы, стало дело 15‑летнего Б., не привлеченного в соответствии с ч. 3 ст. 20 УК РФ к уголовной ответственности за совершение изнасилования несовершеннолетней в связи с тем, что ему в результате экспертизы был выставлен диагноз «Олигофрения в степени дебильности с психопатоподобным синдромом». Судебная коллегия Верховного Суда расценила 24.02.1998 этот случай как пример правильного применения соответствующей статьи. Известно, что спустя полгода Б., оставленный без необходимого в силу имеющегося у него психического расстройства надзора и лечения, совершил другое общественно опасное деяние – убийство.

Большинство специалистов, психиатров и психологов согласны с тем, что под «отставанием в психическом развитии, не связанным с психическим расстройством» следует понимать задержки развития, обусловленные социальными факторами, госпитализмом вследствие соматических заболеваний, сенсорной дефицитарностью. Противоречия в их взглядах касаются возможности либо невозможности сочетания такой задержки развития с иными аномалиями психики.

Некоторые авторы (Кудрявцев И.Α., Миньковский Г.М., Ситковская О.Д., Конышева Л.П.), выступающие за «широкий подход» к реализации ч. 3 ст. 20 УК РФ, говорят о том, что статья может быть применена по отношению к подросткам, у которых констатируется смешанная комплексная детерминация психического отставания как социальными факторами, так и причинами психиатрического характера. В подобных случаях предлагается оценить «место каждой из этих причин во взаимодействии», раздельный вклад задержек развития социального генеза и психических аномалий в ограничение способности несовершеннолетнего к сознательной саморегуляции при совершении правонарушения. Однако в реальности система аномального психического развития у подростка представляет собой такой сложный комплекс, обусловленный всей совокупностью условий развития, что подобное разделение и «взвешивание» вклада его отдельных составляющих в регуляцию конкретного поведения, по нашему мнению, невозможно ни теоретически, ни практически. Кроме того, из практики известно, что признаки педагогической и социальной запущенности имеют большинство подростков с психическими аномалиями, совершающих правонарушения. В связи с этим применение ч. 3 ст. 20 УК РФ во всех случаях, когда отставание обусловлено хотя бы частично причинами психолого‑педагогического и социального характера, вело бы, с нашей точки зрения, к неоправданно расширительному использованию статьи.

Более последовательным и реализуемым в практике представляется мнение психиатров (Гурьевой В.А., Макушкина Е.В.) – сторонников подхода, обозначаемого нами как «узкий», которые полагают, что для корректного использования статьи при констатации непатологических задержек развития должны быть одновременно исключены аномалии болезненного характера, например, умственная отсталость, органическое расстройство личности и поведения и т. п. При наличии подобных отклонений в психическом развитии следует применять ст. 21 или 22 УК РФ.

Если обратиться к тому, как решаются аналогичные проблемы за рубежом, мы увидим, что, например, в законодательстве Германии речь идет об определении зрелости подростка, влияющей на его способность понимать противоправность своих действий и поступать в соответствии с этим пониманием. Нам представляется, что категория зрелости личности несовершеннолетнего или, в нашем случае, – незрелости наиболее точно отражает психологическую составляющую экспертного понятия «отставание в психическом развитии, не связанное с психическим расстройством». При этом в центре внимания должна находиться именно личность несовершеннолетнего как целостная система, регулирующая социально значимое поведение субъекта. Под зрелостью личности понимается уже описанная нами ранее сформированность ее основных структур и функций: иерархической системы мотивов и смыслов, самосознания, способности к целеполаганию, волевых качеств. Незрелость, напротив, предполагает их слабое развитие. Следует особо подчеркнуть, что это положение касается личностной структуры и внутренней личностной позиции несовершеннолетнего независимо от ее содержательных характеристик и социальной ориентации.

Таким образом, любое структурирование личности, в том числе ее формирование в социально позитивном или асоциальном направлении либо образование устойчивых дисгармоничных черт и структур, свидетельствует против вывода о незрелости. Необходимо напомнить, что в возрастном плане элементы незрелости для подросткового периода характерны и нормальны, поэтому «отставание в психическом развитии, не связанное с психическим расстройством» значительно чаще может констатироваться у 14‑15‑летних обвиняемых, чем у несовершеннолетних старших возрастов.

Из сказанного выше можно заключить, каким должен быть объект комплексной судебной психолого‑психиатрической экспертизы несовершеннолетних обвиняемых. Из всей совокупности подростков‑правонарушителей, направляемых органами следствия и судом на экспертное исследование, экспертиза выделяет личностно незрелых несовершеннолетних без психической патологии, без выраженной и структурированной личностной дисгармоничности, без сложившихся в относительно устойчивую позицию и стереотип поведения асоциальных тенденций.

Отставание в психическом развитии, не связанное с психическим расстройством, в его клинической и психологической интерпретации может рассматриваться и в качестве предмета комплексной судебной психолого‑психиатрической экспертизы несовершеннолетних обвиняемых на первой стадии ее проведения. Задачи этого этапа состоят в выявлении признаков такого отставания (личностной незрелости) у несовершеннолетнего подэкспертного и, при их наличии, в определении того, связаны они с психическим расстройством или нет. Решая названные задачи средствами каждой из дисциплин, психологи опираются на представления о психологической норме, психиатры – на модели той или иной клинической картины психического расстройства. В результате комплексной оценки возможны несколько исходов.

В случае если какое‑либо отставание в развитии вообще отсутствует, дальнейшие экспертные вопросы в соответствии с ч. 3 ст. 20 УК РФ не возникают.

Если такое отставание имеется, но связано с определенным психическим расстройством, встает вопрос о способности несовершеннолетнего сознательно управлять своим поведением в рамках ст. 21 или 22 УК РФ. Ведущую роль при решении этих вопросов играет психиатр, устанавливающий наличие психической патологии. Однако психолог также может в рамках своей компетенции, прежде всего если речь идет о психическом расстройстве, не исключающем вменяемости, исследовать психологические механизмы ограничения способности к осознанному руководству действиями при совершении правонарушения и сделать выводы комплексной экспертизы более конкретными, обоснованными и надежными.

В случае, когда признаки отставания в развитии (личностной незрелости), по мнению экспертов обеих специальностей, не связаны с психическим расстройством, решение дальнейших вопросов экспертизы находится в компетенции психолога.

Из сказанного следует, что экспертиза несовершеннолетних обвиняемых для разрешения проблем ч. 3 ст. 20 УК РФ принципиально должна быть комплексной и не может выполняться экспертом, представляющим лишь одну специальность.

Обратимся теперь косновному интересующему нас варианту: у несовершеннолетнего обвиняемого есть отставание в психическом развитии и оно не связано с психическим расстройством. Сразу же хотелось бы предостеречь от ошибки, которая часто встречается в экспертизах несовершеннолетних и состоит в том, что этот вывод рассматривается в качестве заключительного, а на его основе судебно‑следственные органы принимают решение о непривлечении подростка к ответственности. В действительности наличие такого отставания в развитии – лишь предпосылка для окончательного вывода, который формулируется психологом на втором этапе экспертного исследования. Предмет экспертизы на данном этапе непосредственно связан с положением ч. 3 ст. 20 УК РФ о невозможности для несовершеннолетнего «в полной мере осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий (бездействия) или руководить ими». Здесь возникает уже упоминавшееся противоречие со ст. 22 УК РФ, имеющей ту же диспозицию юридического критерия. На практике это может вести к тому, что при одном и том же уровне осознанности и произвольности противоправного поведения подросток с отставанием в психическом развитии, не связанным с психическим расстройством, может не привлекаться к ответственности в силу ч. 3 ст. 20 УК РФ, а несовершеннолетний с психическим расстройством, не исключающим вменяемости (например, с олигофренией в степени дебильности), привлекается к уголовной ответственности с применением принудительных мер медицинского характера.

Для того чтобы избежать возникающих проблем, некоторые авторы предлагают иную формулировку предмета экспертизы. По их мнению, при наличии отставания в психическом развитии нужно решать вопрос о соответствии «психологического возраста» подростка его паспортному возрасту. Следует отметить, что аналогичные вопросы очень часто задаются экспертам и на практике. При этом предполагается, что экспертным путем можно установить «несоответствие» между психологическим и календарным возрастами несовершеннолетнего и вследствие этого освободить подростка от уголовной ответственности. Против такого подхода есть ряд принципиальных возражений. О методологической ошибочности постановки вопросов о психологическом возрасте в экспертизе несовершеннолетних обвиняемых уже говорилось в наших публикациях прошлых лет. Приведем наиболее существенные аргументы. Для возрастной психологии общепринятой и принципиальной является трактовка категории психологического возраста не как конкретного прожитого человеком отрезка времени, а как возрастного периода, характеризующегося качественной спецификой – свойственными именно данному периоду психологическими новообразованиями. Этот период применительно к подростковому и юношескому возрастам охватывает несколько лет (напомним: подростковый – от 11–12 до 14–15, юношеский – от 14–15 до 16–17 лет). Соответственно и возрастные нормы существуют не для конкретных календарных возрастов, а по отношению к периоду в целом. Иногда со стороны психиатров и юристов звучат предложения рассчитать конкретные нормы для возрастов, с которых начинается уголовная ответственность. Однако и это невозможно. Возрастные нормы психического развития имеют не количественный, а качественный характер, поэтому выработать определенные «средние показатели» для 14 или 16 лет нельзя. Нормы обусловлены культурно‑исторически и изменяются с течением времени, поэтому невозможно создать раз и навсегда заданный эталон нормативного развития. Кроме того, развитие подростка характеризуется неравномерностью и гетерохронностью (разновременностью). Отсюда еще одно типичное свойство норм этого возрастного периода: их широкая вариативность. Она касается развития как различных сфер психики у одного и того же подростка, так и одних и тех же параметров у подростков‑ровесников. В подростковом возрасте существует и определенная разница в темпах физического созревания и психического развития между мальчиками и девочками, что также вносит свой вклад в вариации возрастных норм. Если же у подростка имеются клинически очерченные аномалии психического развития (например, олигофрения), то они имеют такие специфические структурные и качественные особенности, что не могут быть приравнены к нормам ни данного, ни какого‑либо иного возрастного периода. Все эти обстоятельства свидетельствуют о непродуктивности подобного подхода к решению экспертных проблем. Главное же возражение против него состоит в том, что он не основан на законе и содержательно не вытекает из формулы ч. 3 ст. 20 УК РФ.

Возвращаясь к формулировке статьи, следует подчеркнуть, что предметом экспертизы на данном этапе должна быть именно возможность несовершеннолетнего сознательно управлять своим поведением при совершении правонарушения. Рассматривая возникающее в этом случае противоречие со ст. 22 УК РФ, О.Д. Ситковская рекомендует устранить в тексте ч. 3 ст. 20 УК РФ слова «не в полной мере» как попавшие в нее по ошибке вопреки намерению ее авторов. Нам также представляется необходимым в этом случае применить «узкий» подход при проведении экспертизы и присоединиться к мнению юриста С.Н. Шишкова о том, что следует ужесточить экспертные критерии и использовать статью лишь в тех случаях, когда ограничение возможности осознания и руководства действиями у несовершеннолетнего настолько существенно, что приближается к ее отсутствию. Только так, по нашему мнению, может быть оправдано непривлечение подростка к уголовной ответственности без применения к нему каких‑либо мер педагогического воздействия, зафиксированных уголовным законом.

Может возникнуть вопрос, как согласуется вывод психолога о практически полной невозможности несовершеннолетнего сознательно руководить своими действиями вследствие отставания в психическом развитии, не связанного с психическим расстройством, с заключением психиатра о вменяемости подростка, предполагающим его способность к такому руководству. Сочетание подобных выводов нередко ставит суды в тупик и заставляет назначать повторную экспертизу, призванную «разъяснить» противоречие. Вместе с тем противоречия здесь нет. Психиатром устанавливается отсутствие психических расстройств, которые могли бы лишать подэкспертного способности сознательно руководить своими действиями, т. е. одной из причин или предпосылок нарушений или ограничений этой способности. Такие нарушения или существенные ограничения могут быть обусловлены и другими непатологическими причинами: аффективными состояниями, психофизиологическими особенностями при необходимости быстро реагировать на ситуацию или – как в нашем случае – «отставанием в психическом развитии, не связанным с психическим расстройством». Таким образом, вменяемость как отсутствие патологических причин может сочетаться с недостаточностью сознательного руководства действиями, вызванной другими, непатологическими причинами.

Еще одна возникающая в случае использования «узкого» подхода проблема связана с тем, что в сферу действия ч. 3 ст. 20 УК РФ будут попадать лишь немногие случаи, соответствующие описанным «жестким» критериям. Как же следует поступать с многочисленными менее выраженными проявлениями ограничения возможности несовершеннолетнего сознательно руководить своими противоправными действиями? Вполне допустимым вариантом, как нам представляется, было бы указание в заключении экспертизы тех особенностей психического развития, которые нашли отражение в поведении несовершеннолетнего при совершении правонарушения, но не дают основания для вывода о том, что он «не мог в полной мере» сознательно и произвольно управлять своим поведением. Это позволило бы одновременно учесть при назначении наказания «уровень психического развития, иные особенности личности» в соответствии со ст. 89 УК РФ и исключить применение ч. 3 ст. 20 УК РФ.

Сказанное выше позволяет определить, какие вопросы при проведении комплексной судебной психолого‑психиатрической экспертизы обвиняемых необходимо ставить перед экспертами следствием и судом. Мы предлагаем следующие формулировки, непосредственно вытекающие из текста ч. 3 ст. 20 УК РФ:

1. Имеется ли у несовершеннолетнего отставание в психическом развитии, не связанное с психическим расстройством? Если имеется, то в чем конкретно оно выражается?

2. При наличии у несовершеннолетнего такого отставания, можно ли сделать вывод, что вследствие этого отставания во время совершения общественно опасных действий он не мог в полной мере осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий (бездействия) либо руководить ими?

Неправильно сформулированные вопросы:

1. Соответствует ли психическое развитие N его возрасту (или возрасту уголовной ответственности, 14 или 16 годам)?

2. Если психическое развитие N не соответствует его возрасту то какому возрасту оно соответствует?

На практике тем не менее следствие и суд часто задают экспертам подобные вопросы. Как следует на них отвечать?

При отсутствии существенных аномалий психического развития ответ на первый из приведенных вопросов может звучать следующим образом: «Психическое развитие несовершеннолетнего N соответствует нормам его возрастного периода. Установить соответствие психического развития N14 (16) годам не представляется возможным, так как возрастная психология оперирует понятием норм возрастного периода (подростковый период – от 11–12 до 14–15 лет) и не располагает критериями отграничения норм для конкретных календарных возрастов внутри периода».

Если у подростка обнаруживается психическое расстройство с клинически выраженной картиной (например, олигофрения в степени дебильности), то на второй вопрос уместен такой ответ: «Психическое развитие при… (далее следует диагноз, установленный экспертом‑психиатром, в данном случае – олигофрения) качественно отличается от нормального, поэтому установить соответствие психического развития N каким‑либо возрастным нормам не представляется возможным».

Следует подчеркнуть, что приведенные ответы не дают существенной дополнительной информации для практического решения экспертных вопросов. Поэтому эксперту рекомендуется в соответствии с предоставленным ему законом правом поставить новые экспертные вопросы, адекватные предмету экспертизы.

Установив предметное содержание экспертных вопросов, мы можем обратиться к методологическим и методическим подходам к их решению.

Вначале рассмотрим категорию «отставание в психическом развитии, не связанное с психическим расстройством». В психологическом аспекте, как уже говорилось, ее основное содержание составляет незрелость личности как регулятора социального поведения. Предпосылкой незрелости в ряде случаев может быть интеллектуальная ограниченность, которая обусловлена педагогической запущенностью и потенциально компенсируема. Неразвитость абстрактно‑логического мышления затрудняет систематизацию опыта подростка и формирование его самосознания. Однако личностная незрелость может обнаруживаться и у подростков с достаточно развитыми интеллектуальными функциями. Главными ее источниками и признаками служат неструктурированность, неустойчивость, неразвитость мотивов и смыслов несовершеннолетнего. Они проявляются в неустойчивости эмоций и поведения, поверхностности суждений, слабой дифференцированности оценок, ситуативности побуждений и действий, игровом характере интересов и мотивации. Отсутствие устойчивой иерархии мотивов и соответственно ее отражения во внутренней позиции не позволяет несовершеннолетнему ставить перед собой долговременные социально опосредованные цели, прогнозировать последствия своих поступков. Информированность самосознания как рефлексии Я, собственных устремлений и нравственных принципов выражается, в частности, в том, что знаемые социальные нормы не всегда регулируют поведение несовершеннолетнего и легко нарушаются им под воздействием ситуации – собственных сиюминутных побуждений или непосредственного влияния других людей. На последнее обстоятельство – подверженность групповому влиянию – следует обратить особое внимание. Для подростков общение со сверстниками имеет огромное значение. В подростковых группах утверждаются нормы поведения, проигрываются «взрослые» роли, оказывается эмоциональная поддержка и подтверждается значимость каждого. В связи с этим мощным мотивирующим фактором для несовершеннолетнего служит сама принадлежность к референтной группе, а также связанное с ней стремление к подражанию, самоутверждению, которое может в значительной степени определять его поведение, в том числе противоправное.

Таким образом, говоря о зрелости либо незрелости личности подростка‑правонарушителя, мы одновременно и прежде всего говорим о сформированности либо несформированности его способности самостоятельно и осознанно регулировать свое поведение в соответствии с социальными нормами.

Очевидно, что для оценки описанных феноменов на эмпирическом материале в рамках экспертизы необходимо всестороннее обследование подростка, включающее в себя изучение материалов уголовного и личного дела, медицинской документации, беседы, психодиагностическое исследование с использованием разнообразного инструментария, а также наблюдение за всеми поведенческими проявлениями подэкспертного в процессе работы. Следует провести детальный анализ всего хода развития подростка, условий его воспитания, учебы, круга общения на основе показаний родителей, учителей, других знающих его людей, привлеченных в качестве свидетелей по делу. Аналогичные сведения должны быть получены и от самого подэкспертного. При этом особое внимание нужно обратить на его описание собственных интересов, мотивов, связанных с учебой, работой, с будущим. Неизбежно возникающий вопрос о создавшейся судебно‑следственной ситуации и оценке ее перспектив, о самом правонарушении, принятии вины и возможного наказания также позволяет судить о способности несовершеннолетнего к прогнозу, взвешенным оценкам, поиску решения проблемы. Одновременно определяется, насколько устойчивы взгляды несовершеннолетнего и его социальная направленность, в частности, в какой мере выражены и привычны для него асоциальные тенденции. Последнее свидетельствовало бы о социальной запущенности, но не о личностной незрелости.

Патопсихологическое исследование, направленное на определение особенностей памяти, внимания, мышления, общей осведомленности, практической ориентации подростка, дает информацию о его интеллектуальных возможностях, а также о способности к самостоятельной организации интеллектуальной деятельности. Получаемые с его помощью данные имеют также первостепенное значение для отграничения личностной незрелости, обусловленной социальными и возрастными причинами, от аномалий психического развития, имеющих биологическую природу и клиническую выраженность. Последние проявляются в типичных для того или иного нарушения патопсихологических симптомокомплексах. Для психодиагностического исследования личностных характеристик несовершеннолетнего используется комплекс опросных, самооценочных и проективных методик. В наших исследованиях наиболее информативными оказались такие из них, как Самооценка (по Дембо‑Рубинштейн), тест Розенцвейга, Цветовой тест отношений, Рисунок человека, пробы на внушаемость, обсуждение ситуаций, связанных с моральными и правовыми проблемами. Результаты выполнения этих методик позволяют оценить способность подростка ориентироваться в проблемных социальных ситуациях, дифференцированность оценок и самооценок, характер отношений и эмоциональной идентификации с окружающими, особенности мотивации и моральных суждений. Кроме того, на основе ответов подэкспертного можно сделать вывод о его эмоциональной устойчивости в конфликтах, склонности к необдуманным ситуативным реакциям, конформности, внушаемости, несамостоятельности.

Интеграция данных, полученных из различных источников и имеющих преимущественно качественный характер, дает возможность оценить характер и степень незрелости личности, ее причинную обусловленность для ответа на вопрос, имеется ли у подростка «отставание в психическом развитии, не связанное с психическим расстройством», а также указать, в чем именно оно выражается. Одновременно мы получаем ответ на вопрос о том, насколько развита у подэкспертного способность к осознанному руководству своими действиями в соответствии с социальными нормами.

Если в результате комплексного исследования установлено, что у подростка имеются признаки отставания в психическом развитии, не связанного с психическим расстройством, то следующим этапом экспертизы становится выяснение вопроса, можно ли сделать вывод о том, что вследствие этого отставания во время совершения общественно опасного деяния он не мог «в полной мере осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий (бездействия) либо руководить ими». В психологическом плане это экспертное понятие может быть интерпретировано как возможность либо невозможность несовершеннолетнего сознательно и произвольно регулировать свое поведение при совершении правонарушения. Такая возможность представляет собой конкретную ситуационную реализацию присущей подростку потенциальной способности к сознательной саморегуляции с учетом социальных норм, о которой говорилось ранее. Рассмотрим, в чем состоит процесс личностной регуляции конкретных действий человека.

Любое действие представляет собой результат взаимодействия личности и ситуации. Первый этап этого процесса – восприятие человеком ситуации. При этом когнитивные компоненты восприятия связаны с мотивационными, благодаря чему воспринимаемое субъектом как бы фильтруется его мотивационной системой и всегда имеет субъективную смысловую окраску. Так производится первичная оценка ситуации с точки зрения мотивов человека. Однако целостное восприятие содержит в себе информацию не только о предметах потребностей человека, но и о препятствиях на пути к их достижению, которые делают ситуацию проблемной для субъекта. Препятствия или преграды могут быть внешними или внутренними. К внешним относятся физические обстоятельства, стоящие на пути к реализации мотива, а также социальные нормы, которые подросток хотя и знает, но не считает обязательными для себя, стремясь обойти их и избежать при этом санкций и наказаний. Внутренние преграды составляют собственные мотивы несовершеннолетнего. Они могут выражать как его мотивацию, связанную с другими видами деятельности, так и усвоенные, перенесенные во внутренний план взгляды других людей, групповые или общечеловеческие социальные нормы, а также представление о самом себе, самосознание, индивидуальные нравственные ценности. Чем более развита личность человека, тем более полимотивированным является его поведение и тем более обобщены и в то же время индивидуальны регулирующие его поведение нормы, тем более развито его самосознание. От характера преград зависит тип проблемной ситуации и ее переживания субъектом. Если в случае внешних преград можно говорить о состоянии фрустрации, то при наличии внутренних преград человек переживает состояние внутреннего конфликта, который может в крайнем выражении переходить в кризис всей мотивационно‑смысловой системы. Эмоциональная реакция подростка на ситуацию и характер переживаний служат первичным индикатором его оценок и осмысления происходящего.

В соответствии с пониманием ситуации и системой мотивов и смыслов человека строится, по выражению А.Н. Бернштейна, образ потребного будущего как своего рода «задающий элемент» системы регуляции. Он может выступать на разных уровнях обобщенности в качестве «эскиза будущего», мотива‑цели или конкретного результата действия. Формирование такого образа позволяет перейти к следующему этапу регуляции: принятию решения, или целеполаганию. Этот этап включает в себя прогнозирование, оценку и выбор конечного варианта целей и средств их достижения.

Прогнозирование означает определение возможностей, удовлетворяющих потребности подростка, и вероятных последствий их peaлизации в условиях данной ситуации и существующих ограничений. Прогноз тесно связан с оценкой: прогностические гипотезы сравниваются с желаемым результатом. Здесь оценка, как и на предыдущем этапе, в значительной степени имеет смысловой характер, но должна включать в себя и собственно рациональные компоненты. Критерием такой оценки является соответствие, во‑первых, прогнозируемых результатов и последствий с образом потребного будущего и всей смысловой системой, включая самосознание человека, а с другой – средств реализации с объективной системой ограничений, т. е. с ситуационными условиями, социальными нормами и т. п. Подобная оценка ведет к выбору или отвержению гипотетической цели и в конечном итоге к принятию решения о цели действий и средствах ее достижения. На этом завершается этап целеполагапия и начинается стадия целедостижения.

Этап исполнения, или целедостижения, включает в себя планирование действий, их контроль и коррекцию. На основе прогноза определяется конкретный план достижения цели. Далее следует выполнение действий в соответствии с планом. Промежуточные и окончательный результаты действий вновь проходят описанные выше внутренние механизмы регуляции деятельности. Оцениванию теперь подлежат отклонения от плана действий либо изменения внешних условий, а сама оценка выступает в роли внутреннего контроля действий. Изменения операционального состава, тактики или даже стратегии действий, вплоть до отказа от намеченной цели, если этого требуют обстоятельства, выполняются в качестве коррекции действий.

Такова общая теоретическая схема осознанной и произвольной регуляции поведения человека. Если соотнести понятия «осознание» и «руководство» с ее этапами, то первое включает в себя смысловое восприятие ситуации и целеполагание, а второе – целедостижение, или исполнение решения. Однако в более широком смысле категория «руководить своими действиями» охватывает весь процесс описанной регуляции. Этапы и стадии схемы регуляции можно использовать в качестве ориентиров при экспертном анализе возможностей подростков‑правонарушителей сознательно руководить своими противоправными действиями.

Между тем далеко не каждый поведенческий акт подвергается человеком подобной детальной проработке. В значительной степени поведение регулируется привычными правилами, в рамках которых не требуется постоянного принятия решений. Необходимость осознанного и волевого решения возникает преимущественно тогда, когда происходит отход от социальных стандартов, например, в новой непривычной обстановке или в ситуации нарушения принятых норм и правил. В связи с этим психологическое исследование следует направлять на поиск субъективных проблем и переживаний, возникавших у подростков в ситуации правонарушения, а также на анализ способов их решения.

Варианты нарушенной регуляции действий у подростков с личностной незрелостью могут быть разнообразны. Рассмотрим один из них на конкретном примере.

14‑летний Гриша X., ученик 8 класса, был единственным ребенком в благополучной семье, проживавшей в одном из небольших городов Московской области. Его отец – военный, мать – инженер. Мальчик неплохо учился, занимался спортом. Серьезных проступков никогда не совершал, на учете в милиции и у психиатра не состоял.

20.03.03 г. Гриша не пошел в школу, так как у него болело горло. Около 11 часов утра к нему в гости пришли учившиеся в той же школе Ж. и Г., 13 и 14 лет. Мальчики разговаривали, смотрели журналы, а затем Гриша предложил для развлечения звонить по телефону. Вначале он позвонил по объявлению в газете и сделал вид, что хочет устроиться на работу грузчиком. Ребята смеялись над его шуткой. Затем он открыл наугад телефонный справочник и позвонил по первому попавшемуся телефону в школу № 15. Изменив голос, Гриша сказал женщине, поднявшей трубку, что у них в школе заложена бомба, и закончил разговор. Другие мальчики слушали это по трубкам параллельных телефонов, смеялись. Один из них спросил у Гриши, не боится ли он, что его «вычислят», но тот ответил, что при звонках меньше 10 секунд «вычислить» звонившего невозможно. Впоследствии учитель школы, принявшая звонок, сообщила в своих показаниях, что она вначале приняла заявление за шутку, т. к. слышала детский смех, но, следуя инструкции, вызвала милицию. Ученики и сотрудники школы были эвакуированы, предпринимались поиски взрывного устройства. Вечером того же дня знакомый рассказал об этом Грише. Его это очень обеспокоило. Через несколько дней он был вызван в милицию, и ему было предъявлено обвинение по ст. 207 УК («Заведомо ложное сообщение об акте терроризма»).

По инициативе следствия Грише была проведена комплексная судебная психолого‑психиатрическая экспертиза. Вопросы, заданные экспертам, касались, в частности, наличия у него «отставания в психическом развитии, не связанного с психическим расстройством», а также возможности вследствие этого отставания при совершении правонарушения в полной мере «осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий». Экспертиза была проведена амбулаторно в Отделении судебно‑психиатрических проблем несовершеннолетних ГНЦ ССП им. В.П. Сербского.

Приводим полностью заключение психолога и ответы на вопросы суда.

«При экспериментально‑психологическом исследовании использовались следующие методики: 10 слов, Исключение предметов, Сравнение понятий, толкование условного смысла, установление логических связей по сериям последовательных картинок, Самооценка (по Дембо‑Рубинштейн), Индивидуально‑типологический опросник, детская версия (ИТДО), тест фрустрационной толерантности Розенцвейга, Цветовой тест отношений (ЦТО). Применялись методы наблюдения, клинической беседы, анализа анамнестических материалов и материалов уголовного дела.

Испытуемый держится несколько скованно и неуверенно. Настроение ситуационно понижено. На вопросы испытуемый отвечает достаточно полно, в то же время его суждения отличаются поверхностностью, незрелостью, иногда противоречивы. О цели экспертизы знает, что она выясняет, есть ли у него «отставание в развитии», но значение этого обстоятельства для уголовного дела оценить не может. Сам считает, что подобного «отставания» у него нет. Относительно правонарушения говорит, что позвонил в школу с сообщением о якобы заложенной бомбе от скуки, не думая о последствиях. Утверждает, что если бы представлял себе последствия звонка, то никогда бы не стал этого делать. Полагает, что директор школы должна была догадаться, что это шутка, т. к. слышала «детские голоса и смех». Рассчитывает на условное осуждение, говорит, что больше всего его волнует реакция на происшедшее родителей.

В экспериментальной части исследования работает послушно, старательно. Инструкции усваивает после первого предъявления, но иногда в ходе работы требуются напоминания и коррекция. В случаях затруднений подолгу не дает ответа, теряется. Собственные ошибки и противоречия самостоятельно замечает в редких случаях, однако адекватно реагирует на корректирующие замечания экспериментатора, успешно использует его помощь и подсказки. В некоторых случаях отмечается нерезко выраженная неустойчивость внимания. Признаков утомляемости, колебаний работоспособности не наблюдается.

При исследовании мнестических процессов непосредственное запоминание – без существенных отклонений от нормы (кривая воспроизведения: 4, 8, 9, 8, 10, отсроченно через час – 8 слов).

В операциональной сфере мышления («Исключение предметов», «Сравнение понятий») наряду со способностью испытуемого адекватно выполнять мыслительные операции на понятийном и функциональном уровнях проявляются его склонность к недостаточно обдуманным ответам, опоре на случайные поверхностные и наглядные признаки объектов, а также трудности дифференциации существенного и второстепенного. Коррекция и помощь со стороны экспериментатора приводят к повышению качества ответов. Продуктивнее выполняются объективно более сложные вербальные задания.

Переносный смысл пословиц испытуемый толкует в целом верно, однако испытывает трудности с вербализацией и точной формулировкой ответов.

При установлении логических связей на наглядном материале (задания теста Векслера) отмечается тенденция испытуемого к отражению внешней последовательности событий без анализа их внутренней взаимосвязи и смысла. Тем не менее корректирующая помощь экспериментатора позволяет ему быстро справиться с заданиями.

Общая осведомленность, кругозор несколько ограничены, но в целом достаточны.

Самооценка испытуемого (методика Дембо‑Рубинштейн) поверхностна, незрела. В одних случаях (например, по параметру «умственные способности») она опирается на мнение окружающих, в других (по параметру «характер») – неадекватно завышена. Испытуемый полагает, что у него «самый хороший характер», поясняя: «Слабохарактерный, могу что‑то уступить. Не стремлюсь быть самым лучшим». Заявляет, что у него нет недостатков, кроме лени. Оценивая себя по показателю «счастье», говорит: «Не самый счастливый. У счастливых все нормально идет, деньги, власть. Жена, дети». Относительно планов на будущее заявляет, что хотел бы работать в ФСБ. Однако реальных представлений о работе в этих органах не имеет («не знаю, какая специальность будет»), ссылается на то, что «туда поступили друзья», «там можно играть в баскетбол». Продуцируемые им собственные мотивы социально позитивны, шаблонны («хочу хорошо учиться»), однако эмоциональное оживление у испытуемого можно отметить лишь при упоминании игровых интересов (баскетбол, компьютерные игры). Все это свидетельствует о недостаточной сформированности мотивационно‑смысловой сферы испытуемого.

По данным ЦТО, теста «Рисунок человека» испытуемому свойственна неустойчивость оценок и предпочтений. Отмечается слабая сформированность психосексуальной идентичности.

Исследование личностных особенностей (ИТДО, тест Розенцвейга) выявляет сочетание противоречивых черт в виде повышенной тревожности, эмоциональной чувствительности, податливости, конформности, с одной стороны, и склонности к недостаточно обдуманным действиям, обусловленным непосредственными побуждениями, к повышенной плохо организованной активности, предъявлению требований к другим людям, реакциям самоутверждения – с другой.

Таким образом, в экспериментально‑психологическом исследовании на первый план выступает личностная незрелость испытуемого, проявляющаяся в поверхностности, слабой обоснованности суждений, в некоторых случаях – их противоречивости, а также в несформированности мотивационно‑смысловой сферы с преобладанием игровых интересов, неустойчивости оценок, недостаточно адекватной самооценке, несамостоятельности, подверженности влиянию как внешнего окружения, так и собственных непосредственных побуждений. Выявляется сочетание тревожности, склонности к реакциям растерянности в сложных ситуациях, конформности с повышенной плохо организованной активностью без достаточного прогноза ее последствий, а также с реакциями самоутверждения. При этом в рамках внешней регламентации поведения испытуемый сохраняет позитивную социальную направленность и может действовать относительно продуктивно.

В интеллектуальной сфере обнаруживаются хорошие потенциальные возможности испытуемого, его способность к выполнению операций сравнения, исключения, обобщения на понятийном и функциональном уровнях абстракции, пониманию условного смысла, установлению несложных логических связей. В то же время ему свойственны тенденция к опоре на несущественные поверхностные, в том числе наглядные, признаки объектов, трудности дифференциации существенного и второстепенного, целостного адекватного осмысления ситуаций, а также пониженная критичность мышления. Внешняя помощь и коррекция способствуют повышению качества ответов. Мнестические процессы без существенных нарушений.

Заключение экспертов‑психиатров: психически здоров.

Ответы на вопросы психолога.

У X. обнаруживаются признаки отставания в психическом развитии, не связанные с психическим расстройством, в виде личностной незрелости, проявляющейся в поверхностности, слабой обоснованности суждений, в некоторых случаях – их противоречивости, а также в несформированности мотивационно‑смысловой сферы с преобладанием игровых интересов, неустойчивости оценок, недостаточно адекватной самооценке, несамостоятельности, подверженности влиянию как внешнего окружения, так и собственных непосредственных побуждений. Выявляется сочетание тревожности, склонности к реакциям растерянности в сложных ситуациях, конформности с повышенной плохо организованной активностью, недостаточностью прогноза ее последствий, реакциями самоутверждения. При хороших потенциальных интеллектуальных возможностях в мыслительной сфере испытуемого в настоящее время обнаруживаются склонность к опоре на несущественные поверхностные, в том числе наглядные, признаки объектов, трудности дифференциации существенного и второстепенного, целостного адекватного осмысления ситуаций, пониженная критичность мышления. В условиях внешней нормативной регламентации поведения испытуемый сохраняет позитивную социальную направленность и может действовать относительно продуктивно.

При совершении инкриминируемых ему действий X. в силу свойственной ему личностной незрелости и особенностей мышления не анализировал целостно создающуюся ситуацию, не прогнозировал, а следовательно, адекватно и не оценивал ее реальных последствий (эвакуация школы, вызов специальных служб для обезвреживания якобы заложенной бомбы). Его действия не планировались заранее, были непосредственными и имели игровой характер. При этом мотивация X. преимущественно направлялась не на результат, а на сам процесс действий. С учетом индивидуальных особенностей X. (конформности, ориентации на внешнее окружение в сочетании со склонностью к самоутверждению), совершению его противоправных действий способствовало само присутствие и участие в звонках по телефону других подростков. Понимая неправильность и возможную наказуемость своего поведения как злой шутки (об этом свидетельствуют вопросы Ж. и Г. о том, не боится ли X., что его «вычислят»), X. тем не менее не мог во время совершения инкриминируемых ему действий понимать их реальный смысл и масштаб возможных последствий. Это понимание стало доступно ему лишь после того, как он узнал о произошедшей эвакуации, что подтверждает его эмоциональная реакция («стал переживать и мучиться» – показания X.; «он стал какой‑то замкнутый, его что‑то тревожило, он что‑то переживал» – показания отца X.). Изложенное свидетельствует о том, что во время совершения инкриминируемого ему деяния X. в силу отставания в психическом развитии, не связанного с психическим расстройством, не мог в полной мере осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий и руководить ими».

Приведенный пример показывает, как свойственная Грише X. личностная незрелость, выражающаяся прежде всего в незрелости и неустойчивости мотивов и смыслов, проявилась в ситуации правонарушения. В данном случае реальное целеполагание практически отсутствовало, подростков интересовал сам процесс игровых действий. Важное значение имел и групповой характер действий, взаимное эмоциональное заражение их участников, что свойственно именно подросткам. При этом снижается чувство личной ответственности за совершенное, но возрастает стремление к самоутверждению за счет рискованного поведения, нарушения общепринятых стандартов и норм.

Следует подчеркнуть, что в экспертном заключении психолога, помимо описания личности подростка с признаками незрелости, обязательно должен быть отражен анализ осознанности и произвольности совершенных им противоправных действий, для чего используется описанная теоретическая схема, а также указаны конкретные признаки, которые свидетельствуют о недостаточности регулятивных возможностей.

Опыт экспертной работы прошлых лет позволяет нам определить наиболее типичные варианты ограничения возможности несовершеннолетнего обвиняемого сознательно и произвольно регулировать свои противоправные действия. Каждый из них имеет соответствующие корреляты в особенностях развития личности подростков.

Вначале необходимо выделить два принципиально различных типа совершения таких действий: индивидуальные и групповые правонарушения.

При индивидуальных противоправных действиях следует определить направленность мотивации подростка: на конкретный результат или на сам процесс действий.

При ориентации на процесс действий мотивация имеет, как правило, игровой характер и, как в приведенном примере, регуляция ущербна из‑за недостаточности осмысления ситуации, прогноза и оценки последствий собственных действий несовершеннолетнего. Сама реализация действий может производить впечатление последовательной и упорядоченной. Однако она подчиняется игровому плану, и нарушенным оказывается прежде всего звено целеполагания, которое определяет порочность всей системы руководства действиями.