Экспертиза способности правильно воспринимать обстоятельства правонарушения и давать о них правильные показания (будем для краткости именовать ее далее «способность давать показания»), называемая еще в практике экспертизой свидетелей, хотя ее субъектом являются не только свидетели, – довольно распространенный вид судебной экспертизы. По статистике, за последние пять лет около 30 % свидетелей и потерпевших направляются на экспертное освидетельствование, в то время как обвиняемых – только 8 %.

Прежде чем приступить к изложению основных методологических и организационных аспектов, практических рекомендаций, остановимся на истории развития проблемы экспертизы свидетелей, поскольку это позволит лучше понять саму суть вопроса. Многие положения, выдвинутые ранее, и в настоящее время представляют интерес для экспертной практики.

Как известно, применение психологии в уголовном процессе началось значительно позднее, чем психиатрии; в XVII–XVIII вв. изучались лишь отдельные психологические вопросы, в том числе и проблема свидетельских показаний. Основы же судебно‑психологической экспертизы способности давать показания стали разрабатываться только с конца XIX – начала XX в., приблизительно в тот же период времени, когда психология заявила о себе как самостоятельная наука, выделившись из рамок философии, медицины и педагогики.

Исследованием проблемы свидетельских показаний в Европе занимались, в частности, такие известные ученые, как Г. Гросс, А. Бине, В. Штерн, М. Лобзин; в России – В.П. Сербский, А.Н. Бернштейн, О.Б. Гольдовский, знаменитый юрист А.Ф. Кони. Работы авторов того периода времени были посвящены преимущественно анализу показаний, проблеме лжи при свидетельствовании, ошибкам памяти и исследованию влияния различных индивидуально‑психологических особенностей на способность давать показания, а не самой способности как таковой. Основной же проблемой стала оценка достоверности свидетельских показаний, в том числе и в рамках дискуссии о предмете экспертизы свидетелей, которая велась с самого зарождения данного вида экспертизы.

Большинство зарубежных исследователей, например, А. Бине и В. Штерн, считали, что деятельность эксперта не должна ограничиваться оценкой способностей конкретного человека, которые позволяли бы ему воспринимать обстоятельства правонарушения и давать о них показания, что он должен распространять свою компетенцию на область оценки достоверности или недостоверности самих показаний. В. Штерн писал о том, что психолог, обладая знаниями о механизмах и закономерностях психических функций, может и должен проводить оценку свидетельских показаний, основываясь при этом только на данных, полученных экспериментальным путем. Некоторые же авторы не разделяли этой точки зрения, в частности, Е. Хофман в руководстве по судебной медицине еще в 1891 г. указывал, что психиатры должны анализировать не показания потерпевшего лица, а его психическое состояние.

В. Штерн выделил три основные характеристики, влияющие на содержание показаний: характер стимульного материала; внешние условия, при которых воспринимается и воспроизводится стимульный материал, и индивидуальность самого свидетеля. При этом он придерживался той точки зрения, что свидетельские показания являются всегда недостоверными из‑за ошибок памяти, а чем больше времени проходит от самого события до дачи показаний, тем больше в них искажений, обусловленных указанными ошибками. Это же мнение разделял Г. Гросс и некоторые отечественные исследователи, писавшие, что показания без ошибок являются скорее исключением, чем правилом, – это О.Б. Гольдовский, А.В. Завадский, А.И. Елистратов. При этом А.Ф. Кони считал, что преднамеренное искажение событий – более значительная проблема, чем естественные ошибки памяти.

Интересными для нас представляются и некоторые классификации ошибок и неточностей в свидетельских показаниях, составленные исследователями начала века. О.Б. Гольдовский выделил три вида ошибок и неточностей: пропуски событий и предметов, которые имелись в действительности; добавление того, чего не было; искажение информации. А.Н. Бернштейн описал два основных типа ошибок: выпадение отдельных деталей и «истинные ошибки», которые подразделил на искажение имевших место фактов и привнесение новых деталей. При этом один из основных тезисов А.Н. Бернштейна гласил, что человек воспроизводит не то, что происходило на самом деле, а то, что он воспринял; не сами события, а свои представления о них.

Интересна также предложенная А.Ф. Кони классификация ложных показаний с выделением четырех их типов: 1) показания, данные под влиянием гипнотических внушений; 2) показания под влиянием самовнушения (к этой категории он относил в ряде случаев и показания детей); 3) искажения в свидетельских показаниях под влиянием патологических состояний и 4) сознательная ложь.

О.Б. Гольдовским были описаны и причины возникновения неточностей в показаниях, при этом основными из них он считал «нормальные ошибки памяти», под которыми понимал постепенное «выпадение» и ослабление информации с течением времени; «патологические страдания памяти» и «патологическую ложь». Дополняли этот перечень плохо развитая наблюдательность; склонность к фантазированию и внушению, в том числе и внушающее влияние вопросов следователей, судей и других лиц, дающих показания по данному делу; «естественная» склонность большинства людей с помощью «душевной ретушовки» заполнять пробелы в воспринятой информации в случае ее неясности и нечеткости до образования законченного целостного образа.

Большое значение при оценке свидетельских показаний в тот период времени придавалось первому самостоятельному рассказу свидетеля, еще до вопросов следователя, поскольку, как считали большинство исследователей, ответы на вопросы всегда содержат ошибки, так как часто сам вопрос навязывает ответ. Это положение было подтверждено экспериментами В. Штерна, в результате которых он установил, что одна четвертая часть ответов свидетелей была внушена вопросами следователя и при допросах ошибок в показаниях в 5,5 раза больше, чем при свободном самостоятельном рассказе. Первый допрос ценен еще и потому, что чем больше свидетель допрашивается по поводу случившегося события, тем больше его показания превращаются, по мнению О.Б. Гольдовского, не в «воспоминания виденного, а в воспоминания о данном уже прежде показании».

Чтобы можно было дать точную и объективную оценку показаниям, предлагалось в протоколы допросов, особенно если речь шла о детях, записывать как ответы, так и задаваемые вопросы.

Помимо указанных выше, выделялись и другие характеристики, оказывающие влияние на показания свидетелей. Например, В. Штерн пытался описать возрастные, образовательные и половые различия в способности давать показания: так, по его мнению, женщины забывают меньше, чем мужчины, но больше искажают информацию. Большая роль отводилась эмоциональному состоянию свидетеля, которое, по мнению авторов, затрудняет объективное восприятие действительности в момент правонарушения, а при воспроизведении событий может «бессознательно искажать воспоминания». А. Крамер в качестве фактора, препятствующего правильному восприятию событий и способности давать показания, указывал алкогольное опьянение. М. Лобзин писал о важности культуральных различий, зависимости способности давать показания от типа восприятия, от ведущего анализатора в восприятии внешней стимуляции. О.Б. Гольдовский большое значение придавал волевым процессам. Особенно интересным и заслуживающим внимания нам представляется его положение о том, что ошибки, допускаемые при воспроизведении материала, – это зачастую не сами по себе недостатки памяти, а свидетельство недостаточной способности лица оценить объективную ценность впечатлений и серьезность происходящего события, а также и собственную ответственность. Этот тезис имеет особую значимость, и о данном положении всегда надо помнить, когда в качестве подэкспертных выступают дети и подростки или лица с психическими расстройствами.

Большая роль в разработке проблемы свидетельских показаний принадлежит П. Плауту, а его книга «Психологические экспертизы в уголовных процессах» стала основой для немецкой психологии и психиатрии. Начиная свою научную деятельность в рамках школы В. Штерна, П. Плаут разделял его взгляды на свидетельские показания, соглашаясь, что все они практически недостоверны и ошибочны, основную причину этого он видел также в «нормальных ошибках памяти». Но в дальнейшем он выработал собственные подходы к этой проблеме, поставив на одно из ведущих мест вопрос фиксации показаний. Им были введены не утратившие своей актуальности и до настоящего времени следующие понятия: «судебно‑следственная ситуация», «история показаний» и «процессуальная типология свидетеля». Выделены возможные типы свидетелей: анонимный свидетель; свидетель, являющийся очевидцем; свидетель, заинтересованный в данном деле; свидетель с положительной или отрицательной установкой к подсудимому и свидетель, который может быть соучастником преступления.

С конца 30‑х и до середины 60‑х гг. количество исследований по данной проблематике, как в Европе, так и в России, значительно сократилось. Отдельные работы, а их авторами являлись преимущественно психиатры, были посвящены оценке показаний и «свидетельскому поведению» (Брусиловский А.Е.) психически больных, оговорам и самооговорам, псевдологическому синдрому и детским показаниям (Брайнина М.Ф., Юсевич Л.С., Введенский И.Н., Алфимова Т.А., Бунеев А.Н.). Продолжалась дискуссия о предмете экспертизы и компетенции экспертов. Так, А.Н. Бунеев писал, что задачей эксперта‑психиатра является решение вопроса о наличии или отсутствии «психических изменений, которые могут влиять на достоверность показаний свидетеля». В то же время он может проводить и судебно‑психиатрическую оценку достоверности показаний психически больных и лиц с аномалиями психического развития («психически неполноценных»), но такая оценка достоверности в каждом конкретном случае требует индивидуального подхода и должна основываться на тщательном психопатологическом анализе подэкспертного и особенностей его личности. Именно такой подход, по его мнению, может позволить эксперту‑психиатру установить прямую зависимость между показаниями подэкспертного и его психопатологическими переживаниями, вызванными болезненными изменениями психики. Таким образом, А.Н. Бунеев в определенной мере подвергал сомнению широко распространенную в тот период времени и существующую до сих пор у некоторых психиатров точку зрения о том, что психически больные не могут быть свидетелями, а их показания не имеют юридической силы.

В практической деятельности тех лет при проведении экспертиз свидетелей психологи выступали, как правило, в качестве вспомогательного звена для помощи в диагностике психиатру, в тех случаях, когда такие экспертизы не отдавались на откуп только юристам.

Во второй половине 60‑х гг. были сделаны попытки возрождения самостоятельной психологической экспертизы, а в 70‑х гг. начали разрабатываться основы проведения комплексных психолого‑психиатрических экспертиз, в том числе и экспертиз свидетелей. Причем если в России назначаются, как правило, комплексные экспертизы, даже если речь идет о психически здоровых лицах, то за рубежом в экспертизе психически здоровых свидетелей и потерпевших психологи чаще работают самостоятельно.

Предмет экспертизы свидетелей и пределы компетенции экспертов в разных странах имеют свои отличия. Например, в Германии, Польше и Швеции проводится экспертиза достоверности показаний. Психологи‑эксперты на основании изучения и обобщения данных об индивидуально‑психологических особенностях свидетеля, конкретных условиях происходящих событий и содержании показаний дают заключение о достоверности последних. Особый интерес в этом плане представляет разработанная в Германии специально для оценки достоверности детских показаний система качественного анализа содержания показаний на основе «критериев реальности» или «содержания». Оценка показаний по этой системе наиболее значима в случаях правонарушений сексуального характера, когда показания ребенка являются единственным доказательством по делу. На основе этой системы критериев работают также и эксперты Швеции. В Англии тоже существуют критерии для дифференциации истинных и ложных показаний. И в нашей стране проводились исследования, направленные на выявление качественных параметров, позволяющих дифференцировать ложные и достоверные показания, – это работы А.А. Леонтьева, Н.И. Смирновой, Ю.А. Сорокина, А.М. Шахнаровича.

В Германии существует и несколько другой подход, например, П. Лемпп считает, что эксперт не располагает необходимым инструментарием для оценки достоверности показаний, но он может проводить экспертизу правильности показаний. Под этим П. Лемпп понимает выявление у подэкспертных таких особенностей, которые позволяют сомневаться в истинности показаний, и установление, если таковые имеются, степени их выраженности. При этом в своем заключении эксперт обязан детально изложить признаки того, что высказывание сознательно или неосознанно искажено, поскольку его основная задача – это помощь суду, чтобы тот не опирался на возможно ложные показания. Оценку же достоверности показаний проводит суд, он же и определяет, на что ему опираться при вынесении своих решений – на сами показания или признаки ложности высказываний, установленные экспертом.

Большинство работ отечественных психологов как в начале, так и в конце прошлого века было посвящено самим показаниям. Пополнился перечень возможных ошибок, допускаемых при свидетельствовании, и механизмов их возникновения; большое внимание уделялось проблеме лжи; исследовалось соотношение показаний с вопросами допрашивающего и записями протокола (Адамов Ю.П., Гуняев В.А., Леонтьев A.A.). Так, например, В.А. Гуняев писал, что при даче свидетельских показаний могут существовать «добросовестные заблуждения», утечка и искажение информации, обусловленные ошибками перекодировки образных представлений и последующего их воспроизведения в вербальной форме. Он же указывал на зависимость показаний от того лица, которому они даются, т. е. следователя, от уровня его интеллектуального и речевого развития, словарного запаса и способности излагать мысли, поскольку отдельные протоколы допросов могут превращаться в «показания следователя о воспринятых им на слух показаниях свидетеля».

В настоящее время дискуссия о предмете экспертизы пришла к логическому завершению. Законодательно закреплено положение о том, что оценка достоверности свидетельских показаний, причин их изменений, оговоры и самооговоры являются прерогативой суда и не входят в компетенцию экспертов, как психиатра, так и психолога. Основанием этого постулата является тот факт, что указанные выше феномены выступают не в качестве компонентов психической деятельности, а представляют собой ее результат (Яковлев Я.М., Коченов М.М., Строгович М.С., Кудрявцев И.Α., Метелица Ю.Л., Шостакович Б.В.).

Итак, от небольшого исторического экскурса мы перейдем к основным методологическим и организационным вопросам экспертизы способности давать показания.

Согласно ст. 56 УПК РФ, «в качестве свидетеля для дачи показаний может быть вызвано любое лицо, которому могут быть известны какие‑либо обстоятельства, имеющие значение для расследования и разрешения уголовного дела». Этой же статьей определяются права и обязанности свидетеля. Согласно тому же уголовно‑процессуальному праву (ст. ст. 76–79 УПК РФ), показания подозреваемого, обвиняемого, свидетеля и потерпевшего выступают одним из видов доказательств по рассматриваемому уголовному делу во время судебно‑следственного разбирательства, не имея какого‑либо приоритета.

Предыдущий УПК содержал в себе статьи, предписывающие обязательное проведение экспертизы для определения психического или физического состояния свидетеля, потерпевшего и обвиняемого в случае, если возникает сомнение в их способности правильно воспринимать обстоятельства, имеющие значение для дела, и давать о них правильные показания. Основанием для таких сомнений специалистами было определено наличие у подэкспертного: психического заболевания или временного болезненного расстройства, повышенного эмоционального напряжения, наркотического или алкогольного опьянения в момент правонарушения; отставания или искажения в психическом развитии; снижения интеллектуально‑мнестических способностей; сенсорных дефектов; своеобразия личностных черт. Помимо этого, оговаривался и малолетний возраст свидетеля и потерпевшего (Печерникова Т.П., Гульдан В.В., Кудрявцев И.А.). В.В. Мельник с соавторами поводом для назначения данного вида экспертизы даже у психически здоровых лиц предлагали считать расхождение между показаниями свидетеля и другими материалами дела, большой срок давности происшедших событий и характер самих событий.

Новый УПК предписывает обязательность проведения такого рода экспертизы только в отношении потерпевших (ст. 196) и никак не затрагивает лиц иного процессуального статуса. В то же время реально экспертиза способности давать показания назначается и проводится не только в отношении потерпевших, но также свидетелей как таковых, подозреваемых и обвиняемых, несмотря на отсутствие четкой законодательной процессуальной регламентации в настоящее время.

Таким образом, субъектом данного вида комплексной судебной психолого‑психиатрической экспертизы (КСППЭ) выступают потерпевшие, свидетели, обвиняемые и подозреваемые, в отношении которых у судебно‑следственных органов возникают сомнения в их способности давать показания по рассматриваемому уголовному делу, вне зависимости от того, являются ли данные лица психически здоровыми, обнаруживают ли различные аномалии психического развития или страдают психическими заболеваниями.

Предметом КСППЭ является способность правильно воспринимать обстоятельства правонарушения и давать о них показания и актуальная возможность ее реализации в конкретный юридически значимый момент.

Соответственно предмету формулируются и экспертные вопросы для специалистов в пределах их компетенции.

К психиатру: мог ли испытуемый по своему психическому состоянию правильно воспринимать обстоятельства, имеющие значение для дела, и может ли давать о них показания?

К психологу: учитывая уровень психического развития, индивидуально‑психологические особенности и (или) эмоциональное состояние подэкспертного, а также конкретные условия ситуации правонарушения, мог ли он правильно воспринимать обстоятельства, имеющие значение для дела, и может ли давать о них показания?

Если судебно‑следственные органы интересуют какие‑либо особые обстоятельства, то это также указывается в вопросах экспертам. Например, не была ли нарушена способность подэкспертного правильно воспринимать события и давать о них показания во время проведения следственных действий, будет ли она сохранна в период судебного разбирательства и др.

В качестве отдельных частных вопросов на разрешение экспертов следствием и судом нередко ставятся вопросы о таких индивидуально‑психологических особенностях, как внушаемость и фантазирование. Эти вопросы задаются в следующей форме:

– Обнаруживаются ли у испытуемого признаки повышенного (или патологического) фантазирования?

– Обнаруживаются ли у испытуемого признаки повышенной (или патологической) внушаемости?

Решая эти вопросы, следует помнить о том, что сами по себе ответы на них могут и не нести важной информации для конкретной ситуации правонарушения. Если у испытуемого обнаруживается склонность к внушаемости и фантазированию и они оказывают влияние на его способность давать показания по рассматриваемому уголовному делу, то даже в тех случаях, когда вопрос об их наличии перед экспертом не стоит, он в своем заключении обязан указать степень их выраженности и возможность влияния на способность давать показания. Если же подэкспертный обнаруживает склонность к внушаемости и (или) фантазированию, но, однако, в исследуемой ситуации данные качества никак не проявляются, то экспертный вывод об их наличии у обследуемого не дает важной информации о возможности или невозможности давать правильные показания по конкретному уголовному делу и может даже приводить к неверным судебным решениям. В таких ситуациях психолог в своем экспертном выводе должен указать не только на наличие установленной им склонности к внушаемости и фантазированию у подэкспертного, но и на отсутствие какого‑либо влияния данных качеств на способность давать показания относительно исследуемой криминальной ситуации. Таким образом, вопрос о влиянии на способность давать показания повышенной внушаемости и склонности к фантазированию решается обязательно в сопоставлении со всеми значимыми для рассматриваемого уголовного дела ситуациями.

В экспертной практике до настоящего времени, к сожалению, часто можно встретить и такие формулировки вопросов: «Как относиться к показаниям такого‑то лица?» или «Являются ли показания подэкспертного достоверными?». Такая постановка вопросов подразумевает оценку достоверности показаний, что, как мы уже рассматривали, не является компетенцией эксперта, а есть прерогатива суда. С еще бóльшим сожалением следует констатировать тот факт, что эксперты‑психиатры и психологи нередко отвечают на эти вопросы, а если речь идет о психически больном человеке, то зачастую делается вывод о том, что к «показаниям подэкспертного следует относиться как к показаниям психически больного». Прежде всего этот ответ является содержательно неверным, поскольку заранее дискредитирует всех лиц с психическими расстройствами, лишая их права на свидетельствование, хотя наличие психического заболевания однозначно не предопределяет нарушения способности давать показания. Кроме того, такой ответ и некорректен с юридической точки зрения, поскольку законом для того и предусмотрен данный вид экспертизы, чтобы установить способность и возможность конкретного субъекта давать показания о сугубо конкретной криминальной ситуации, вне зависимости от того, здоров он психически или болен.

С первых этапов проведения КСППЭ способности давать показания психиатр и психолог тесно взаимодействуют между собой, при этом такое взаимодействие, взаимодополняемость полученных данных наиболее значимы, если у подэкспертного обнаруживаются аномалии психического развития или пограничные состояния. Психиатр оценивает психическое состояние исходя из клинических критериев и в соответствии с этим определяет наличие или отсутствие нарушений и степень их выраженности, если таковые имеются. Психолог определяет особенности психического и личностного развития, оперируя психологическими понятиями. После оценки психического состояния и уровня развития перед экспертами встает вопрос об определении потенциальной способности подэкспертного правильно давать показания, который решается ими также совместно. В том случае, если психиатр устанавливает нарушение потенциальной способности давать показания в силу психического состояния подэкспертного, роль психолога практически сводится к вспомогательно‑диагностической. Если же потенциальная способность освидетельствуемого лица в целом сохранна, то основные полномочия при оценке меры этой сохранности и актуальной возможности реализации данной способности на различных этапах развития криминальной и посткриминальной ситуаций переходят к эксперту‑психологу. Именно психология располагает более адекватными для этого методологическими подходами, понятийным аппаратом и методами, позволяющими целостно описать личность подэкспертного (особенно если таковым является ребенок) в соотнесении с микросоциальной ситуацией, а не только те особенности, которые обусловлены наличием определенных отклонений и аномалий психического развития. Но психиатр не устраняется от решения других аспектов в рамках проведения данного вида экспертизы, даже если речь идет о психически здоровых лицах. Совместно с психологом психиатры могут проводить прогностическую оценку возможности воспроизводить воспринятые события при дальнейшем развитии посткриминальной ситуации, в том числе и в случае возникновения в ходе судебно‑следственных действий у подэкспертного психогенного реактивного состояния, вероятность которого также может прогнозироваться экспертами. При этом учитываются как психологические особенности субъекта, так и тот факт, что повторные допросы и судебное разбирательство могут вызывать более глубокую психическую травму (особенно если речь идет о детях‑потерпевших), чем сама ситуация правонарушения, и привести к ухудшению состояния или рецидиву развившегося после криминала реактива, а также формированию стойкого невротического развития личности. Такой прогноз особенно важен в тех случаях, когда ситуация правонарушения не носила для свидетеля или даже потерпевшего психотравмирующего характера (например, развратные действия с ребенком в процессе игры).

Соответственно предмету экспертизы и пределам компетенции, целью психолога при данном виде экспертного освидетельствования является установление потенциальной способности подэкспертного, с учетом его психического и личностного развития (в том числе и естественного возрастного, если речь идет о детях и подростках), воспринимать обстоятельства правонарушения и давать о них показания и возможности или невозможности реализации этой способности в конкретные моменты, интересующие следствие и суд.

Рассмотрим основные категории и понятия, которыми оперирует психолог‑эксперт при проведении данного вида КСППЭ. Базовыми категориями являются «потенциальная способность правильно воспринимать обстоятельства, имеющие значение для дела, и давать о них показания» и «актуальная возможность» реализации этой способности на конкретных этапах судебно‑следственных действий.

Способности в психологии, например, в «Кратком психологическом словаре», изданном в 1985 г., определяются как «индивидуально‑психологические особенности личности, являющиеся условием успешного выполнения той или иной продуктивной деятельности». С.Л. Рубинштейн писал, что всякая способность – это сложное синтетическое образование, включающее в себя ряд данных, без которых человек не способен к какому‑то определенному виду деятельности, и свойств, которые вырабатываются только в процессе деятельности, организованной определенным образом. Способность всегда по своей сущности является потенцией и даже в тот момент, когда она не действует, сохраняется за личностью; она всегда выступает в роли некоторой возможности и обнаруживается только в той деятельности, которая без этой способности осуществляться не может.

По принятому в психологии разделению на общую и специальные способности способность правильно воспринимать события правонарушения и давать о них показания не относится ни к той, ни к другим. По определению М.М. Коченова, она является «комплексным психическим образованием и проявляется применительно к ограниченному кругу явлений или даже единичному случаю восприятия и воспроизведения конкретных фактов в конкретных условиях». Таким образом, при экспертизе способности давать показания речь идет не только об определении потенциальной способности к восприятию и воспроизведению в целом, в том числе и криминальных событий, но и актуальной возможности ее реализации в отдельные заданные следствием и судом моменты – по определению Ю.Л. Метелицы, в «юридически значимых ситуациях».

«Юридически значимые ситуации» – очень важное понятие в данном виде экспертизы. Под такими ситуациями понимаются: предкриминальная, криминальная, посткриминальная (при этом в последнюю категорию входят события от момента правонарушения до дачи свидетелем первых показаний) и судебно‑следственная ситуации. Способность и возможность давать показания оценивается, как правило, на протяжении криминальной и судебно‑следственной ситуаций. В свою очередь, судебно‑следственная ситуация не является однородным событием, а подразделяется на ряд этапов: первый, второй и последующие допросы; очные ставки; опознания и другие судебно‑следственные действия. Зачастую суд и следствие интересует, сохранна ли способность давать показания подэкспертного на каждом из указанных этапов? Исследование предкриминальной и посткриминальной ситуаций позволяет получить дополнительные сведения о психическом и личностном развитии подэкспертного и условии формирования показаний, что дает возможность делать более объективные и обоснованные экспертные выводы.

Способность давать показания фактически разделяется на две составляющие: способность правильно воспринимать обстоятельства правонарушения и способность их правильно воспроизводить. Восприятие и воспроизведение, являясь по существу деятельностью, регулируются мотивами и целями, предполагают наличие способности к произвольной организации поведения. Вместе с тем они могут являться компонентами какой‑либо другой деятельности, осуществляться непроизвольно и непреднамеренно, не контролироваться сознанием специально и не иметь направленности на результат в соответствии с поставленной задачей. В ситуации правонарушения у обвиняемого, свидетеля‑ребенка, а нередко и у потерпевшего восприятие и запоминание носят относительно непосредственный характер или специфически направлены, осуществляются без специально прилагаемых волевых усилий и сознательного применения каких‑либо мнемических приемов. Воспроизведение же иногда определяется не собственным целеполаганием, а целью, поставленной извне, которая может расходиться с мотивацией самого подэкспертного.

Рассмотрим конкретнее каждую из составляющих. Как известно, восприятие – это не только один из психических процессов, но и особая деятельность по построению образа мира (Леонтьев А.Н.), которая происходит на основе общественно выработанных сенсорных эталонов и нормативных действий. Образ мира, складывающийся постепенно в онтогенезе, задает контекст для любого актуального восприятия и в то же время сам находится в процессе постоянного формирования. Вновь поступающие впечатления должны найти свое место в уже имеющемся образе, уточнить и детализировать его. Восприятие часто носит избирательный характер, на него оказывают влияние прошлый опыт человека, его установки и мотивы, в соответствии с которыми и трактуются воспринимаемые события, и уже в момент восприятия в них могут быть привнесены переживания, испытанные в аналогичных ситуациях, а также создавшиеся стереотипы, шаблоны и установки. Качество восприятия зависит не только от особенностей строения анализатора – наличия или отсутствия сенсорного дефекта, повышенного или пониженного порога чувствительности; на него оказывают влияние возраст, пол, профессия, уровень образования, жизненный опыт человека, увлечения, интересы, индивидуально‑психологические свойства и особенности функционирования психических процессов. Например, В. Штерн считал, что восприятию мешают как «невнимательность», так и «сильная концентрация внимания», ограничивающая способность наблюдающего воспринимать ситуацию в целом, и им воспринимаются только те объекты и события, на которых концентрируется внимание, все же остальное игнорируется. Также восприятие зависит от психического и эмоционального состояния лица в момент восприятия. Так, даже у психически здорового человека при временных болезненных расстройствах психики обнаруживаются изменения сознания и восприятия; при физиологическом аффекте также отмечаются специфические изменения сознания с суженностью и фрагментарностью восприятия.

Реальный процесс восприятия – это синтез перцептивных и мыслительных компонентов. Одним из важнейших свойств восприятия, по мнению А.В. Запорожца, Л.С. Выготского, является его осмысленность, восприятие человека всегда есть понимание. От уровня осмысленности восприятия во многом зависят точность и полнота отражения фактов действительности.

Способность воспроизводить воспринятую информацию в первую очередь зависит от того, что и как было воспринято. Уже при восприятии информации могут возникать различные проблемы, которые сказываются на последующем воспроизведении. Человек практически не в состоянии воспринимать полностью всю информацию, поступающую извне, особенно если эта информация недостаточно четка; в восприятии событий образуются пробелы, которые люди склонны устранять посредством логических рассуждений на основе либо собственного опыта, либо имеющихся стереотипов и шаблонов. А.Н. Бернштейн писал, что чем «более смутно» воспринимается событие, тем больше проявляется «бессознательное стремление» придать ему определенность и законченность. Эта не корригируемая сознанием склонность заполнять пробелы в восприятии образами воображения, на которую указывали также О.Б. Гольдовский, А.Ф. Кони, М.М. Коченов, проявляется и при воспроизведении.

Способность правильно воспроизводить события, полнота и точность отражения фактов действительности зависят также от глубины их осмысленности при восприятии, понимания их сущности: человек достаточно точно способен воспроизвести из воспринятого лишь то, что он сумел осмыслить, причем знакомый осмысленный материал вспоминается намного легче. Как указывала Н.И. Гаврилова, по мере развития сюжета и уяснения криминального характера события восприятие обогащается, становится более полным, логически развернутым, что соответственно и ведет к лучшему запоминанию.

На способность воспроизводить события оказывает влияние сформированность механизмов запоминания, удержания и воспроизведения информации, особенности, связанные с ее переработкой и хранением, уровень развития речи, мышления и другие индивидуально‑психологические свойства подэкспертного. При воспроизведении воспоминания соответствуют тому, что содержится в памяти, а это, по утверждению М.М. Коченова, не всегда совпадает с воспринятой информацией. Между восприятием и воспроизведением существуют и промежуточные звенья: структурирование и переработка информации; ее определенное кодирование и соотнесение с существующим образом мира; перевод из кратковременной памяти в долговременную, при котором информация проходит селективный отбор и перекодирование; последующее ее хранение (Аткинсон Р., Клацки Р.). На переработку поступающей информации оказывают значительное влияние накопленный опыт и знания; новые сведения интерпретируются и организуются в контексте уже существующих представлений.

Воспроизведение сохраненного материала представляет собой также достаточно сложный процесс и заключается в поиске информации в долговременной памяти, ее восстановлении и извлечении.

Таким образом, определение предмета экспертизы, ее субъекта, цели, основных категорий и их содержания позволяет сформулировать задачи , стоящие перед психологом при проведении данного вида КСППЭ.

1. Изучение особенностей познавательной сферы субъекта экспертного освидетельствования: внимания, восприятия, мышления, особенностей процессов переработки и хранения информации, уровня развития речи и исследование мнестических возможностей, при этом обращается особое внимание на те виды памяти, которые использовались при запоминании значимой информации.

2. Определение индивидуальных и возрастных (если в качестве субъекта выступают дети и подростки) особенностей психического развития подэкспертного, выявление степени и глубины выраженности нарушений и отклонений, если они есть, с психологической квалификацией обнаруженного дефекта. В тех случаях, когда данный вид экспертизы проводится в отношении малолетних и несовершеннолетних, то обнаруженные нарушения и отклонения в психическом и личностном развитии соотносятся с естественными особенностями, характерными для ребенка соответствующего возрастного периода.

3. Изучение индивидуально‑психологических особенностей, оказывающих влияние на процессы запоминания, переработки, хранения и воспроизведения информации, в том числе и анализ преобладающих у подэкспертного механизмов психологической защиты. Определение наличия повышенной внушаемости и склонности к фантазированию, степени их выраженности и возможного влияния в исследуемой ситуации.

4. Анализ условий восприятия информации о криминальной ситуации, оценка ее содержания, степени объективной и субъективной значимости и сложности для подэкспертного воспринимаемых им событий.

5. Анализ и учет динамики психического и эмоционального состояния субъекта в период восприятия исследуемой ситуации и на протяжении судебно‑следственных действий.

6. Определение значения и роли следов событий (их интерферирующее влияние), происшедших после криминальной ситуации.

Решая эти задачи, эксперт‑психолог должен провести экспериментально‑психологическое обследование подэкспертного, которое включает в себя и специально направленную беседу о событиях криминальной ситуации; тщательно проанализировать материалы уголовного дела и показания исследуемого. Для получения полной объективной картины о способности подэкспертного давать показания о данном конкретном правонарушении необходимо не только выявление особенностей функционирования психических процессов, установление индивидуально‑психологических характеристик свидетеля, могущих оказывать влияние на эту способность, тщательный анализ самих показаний, но и аналитическое исследование ситуации правонарушения, условий формирования показаний и посткриминального развития событий.

Экспертная оценка способности давать показания проводится в двух планах. Психолог должен определить не только сохранность потенциальной способности давать показания и актуальной возможности ее реализации в юридически значимые моменты, но и глубину осмысленности конкретных событий при их восприятии и воспроизведении. Ю.Л. Метелицей при квалификации беспомощного состояния потерпевших были описаны 4 уровня понимания происходящих событий: 1) понимание внешней стороны событий; 2) понимание фактической стороны (внутреннего содержания) совершенных действий; 3) понимание социального значения; 4) понимание личностного смысла юридически значимых событий. Затем это разделение Ю.Л. Метелицей и С.Н. Шишковым было применено к оценке состояния невменяемости и перенесено на способность давать показания. Что касается способности давать показания, то, на наш взгляд, этот перенос не совсем оправдан. При оценке данной способности достаточно разделения на внешнюю (синонимом которой выступает и фактическая, поскольку факт – это какое‑либо действие, явление, а не его содержание) и внутреннюю, содержательную сторону событий. В то же время в этом контексте интересна точка зрения Н.И. Гавриловой, предлагающей соотносить качество свидетельских показаний с уровнем правосознания свидетеля. Чем выше этот уровень, тем правильнее и точнее свидетель может оценить криминальную ситуацию и соответственно тем выше будет «уровень понимания» ее как таковой, а восприятие события будет более точным и адекватным.

Для органов суда и следствия часто бывает достаточно, чтобы подэкспертный был способен осмысленно воспринимать и воспроизводить лишь внешнюю сторону юридически значимых событий. Специальный вопрос о возможности воспринимать их внутреннее содержание, по мнению М.М. Коченова, ставится преимущественно в тех случаях, когда показания дает ребенок и в своем рассказе он излагает такие обстоятельства, которые могут быть поняты только логическим путем.

Таким образом, в систему категорий включаются еще два важнейших понятия: внешняя, фактическая сторона и внутренняя, содержательная, которые М.М. Коченов определял следующим образом. Внешней, фактической стороной воспринимаемых событий является восприятие их на уровне чувственного отражения, т. е. восприятие предметов, их сочетаний, действий обвиняемого, окружающих и своих собственных, а также их последовательность и др. Внутренняя, содержательная сторона – это понимание объективного (культурно‑социального) значения происходящего события, оценивание его как такового уже в момент происшествия.

Если экспертизой установлено, что подэкспертный воспринимал только внешнюю, фактическую сторону событий, то, как правило, и показания он может давать только о ней. За исключением тех редких случаев, когда в качестве подэкспертного выступает ребенок, у которого за достаточно длительный период прохождения следственных действий и судебного разбирательства происходит естественное созревание и формирование психологических структур и новообразований, позволяющих ему ретроспективно оценить и внутреннюю, содержательную сторону происшедших с ним ранее событий, что соответственно в определенный момент судебно‑следственных действий предопределяет его способность давать показания и о ней. Если воспринималась и внутренняя, содержательная сторона событий, то испытуемому доступно и воспроизведение их внутреннего содержания.

Потенциальная способность к правильному восприятию событий зависит от особенностей строения анализаторов, наличия сенсорных дефектов и степени их выраженности; уровня и качества психического и личностного развития (в том числе и возрастного) подэкспертного в соотношении с параметрами конкретной криминальной ситуации: внешними условиями (например, плохая видимость), сложностью событий для их понимания подэкспертным и его состоянием в момент правонарушения (как психическим, так и эмоциональным). Зависит эта способность также и от наличия у обследуемого достаточного житейского опыта и осведомленности в вопросах, касающихся данной криминальной ситуации.

Сохранность способности правильно воспринимать обстоятельства правонарушения не приводит к однозначному выводу о наличии способности давать показания. Чтобы ответить на вопрос, мог ли подэкспертный правильно воспроизводить воспринятую информацию, помимо вышеизложенного, надо оценить мнестические процессы, особенности мышления, которые влияют на переработку и хранение информации, характеристики эмоционально‑волевой и мотивационной сфер, а также речевое развитие. В дальнейшем все выявленные особенности и характеристики соотносятся с конкретной ситуацией правонарушения и каждым из юридически значимых моментов, интересующих следствие и суд.

В отличие от того, что восприятие каждого эпизода происходит однократно, воспроизведение практически всегда многократно. Следовательно, способность давать показания, вернее, возможность ее реализации, оценивается не относительно одного момента, а на протяжении всей судебно‑следственной ситуации: непосредственно после случившегося, во время повторных допросов и очных ставок, проведения экспертизы и последующего судебного разбирательства. Эксперт‑психолог, как и при исследовании возможности восприятия, проводит ретроспективную и презентальную оценку возможности воспроизводить воспринятые события, но, помимо этого, нередко требуется и экспертный вывод прогностического характера, т. е. о том, будет ли сохранна эта способность в суде. При этом относительно одного и того же подэкспертного могут сосуществовать различные варианты ответов о его возможности воспроизводить воспринятое в разные актуальные юридически значимые моменты. Таким образом, при однозначном выводе о сохранности потенциальной способности давать показания экспертные решения о нарушении или ограничении актуальной возможности реализации этой способности в конкретные определенные юридически значимые моменты могут различаться.

Задача эксперта усложняется еще и тем, что в ходе судебно‑следственного разбирательства мотивация подэкспертного может изменяться, что, в свою очередь, будет вести к изменению показаний. Эксперт же должен определить, обусловлена ли смена показаний подэкспертного нарушением его способности правильно воспроизводить воспринятые события или другими причинами, в частности, изменением мотива высказывания, определение которого не входит в компетенцию эксперта.

Таким образом, нарушение потенциальной способности давать показания определяется сенсорными дефектами, грубыми психическими расстройствами с искажениями процесса восприятия, мнестическими нарушениями и отсутствием соответствующих задатков для адекватного функционирования психических процессов и психологических структур, обеспечивающих восприятие, переработку, хранение и воспроизведение информации. При сохранной потенциальной способности актуальная возможность ее реализации во многом зависит от содержания и параметров криминальной, посткриминальной и судебно‑следственной ситуаций.

У взрослых психически здоровых лиц, не обнаруживающих временных болезненных расстройств на момент исследуемых ситуаций, как правило, нарушения потенциальной способности и актуальной возможности давать показания отсутствуют. Могут наблюдаться лишь те или иные ограничения актуальной возможности, обусловленные личностными особенностями или выраженным эмоциональным состоянием, как в момент восприятия событий, так и при их воспроизведении. Например, в состоянии аффекта восприятие носит фрагментарный характер, соответственно и показания подэкспертный способен давать об отдельных фрагментах происходящего, а не о криминальном событии в целом.

В отличие от взрослых экспертная оценка даже психически здоровых детей и подростков значительно сложнее. Во‑первых, в силу естественных возрастных особенностей и сложности криминальной ситуации такой контингент не всегда способен воспринимать содержательную сторону событий, соответственно и давать показания дети способны зачастую только о внешней, фактической стороне воспринятого. Во‑вторых, у детей возможна констатация нарушений или ограничений актуальной возможности давать показания даже о правильно воспринятых событиях. Такие нарушения или ограничения обусловлены как особенностями естественного возрастного психического и личностного развития ребенка (например, несформированность долговременной памяти или волевой регуляции поведения в дошкольном возрастном периоде), наличием специфических личностных характеристик (внушаемость, зависимость от взрослых и др.), так и параметрами криминальной и судебно‑следственной ситуаций. Например, наиболее сложными для содержательного понимания являются для детей криминальные действия сексуального характера. Проведенное нами исследование показало, что только с возраста 10–11 лет здоровые дети способны осмысливать внутреннее содержание таких событий.

Таким образом, можно выделить три фактора, определяющих ограничение способности детей и подростков давать показания, и условно назвать их как возрастной, личностный и ситуационный. Экспертная судебно‑психологическая оценка способности детей и подростков правильно воспринимать важные для дела обстоятельства и давать о них правильные показания должна основываться только на комплексном системном учете ограничивающего влияния всех указанных факторов. Наличие такого ограничивающего влияния только одного из них, как правило, не является достаточным основанием для экспертного решения о нарушении способности давать показания по конкретному делу. Также экспертная оценка не должна базироваться на наличии у подэкспертных таких индивидуально‑психологических особенностей, как повышенная внушаемость и склонность к фантазированию, которые сами по себе, без учета других факторов, не являются критерием экспертного вывода о нарушении способности давать показания об интересующих судебно‑следственные органы событиях.

Что касается лиц с психическими заболеваниями и отклонениями, то экспертная оценка более усложняется, к трем перечисленным факторам добавляется еще один. Для детей и подростков – дизонтогенетический, куда входят те особенности развития ребенка, которые обусловлены наличием психического заболевания или аномалиями психического и (или) личностного развития; для взрослых – к личностному и ситуационным факторам присоединяется психопатологический или патопсихологический (влияние нарушений или отклонений психики, обусловленных наличием психического заболевания, личностной аномалии или пограничных психических расстройств).

Обобщенное заключение КСППЭ содержит в себе оценку потенциальной способности давать показания и актуальной возможности реализации этой способности в конкретные интересующие судебно‑следственные органы моменты. Если потенциальная способность не нарушена, то в заключении следует отмечать отсутствие у подэкспертного таких особенностей (психического и личностного развития, естественных возрастных и др.), которые препятствовали бы его способности правильно воспринимать обстоятельства, имеющие значение для дела, и давать о них правильные показания. Например: у подэкспертного не обнаруживается таких нарушений внимания, восприятия, памяти и мышления, а также индивидуально‑психологических особенностей, которые лишали бы его способности правильно воспринимать обстоятельства, имеющие значение для дела, и давать о них показания. В момент правонарушения он не находился в каком‑либо выраженном эмоциональном состоянии (или он находился в эмоциональном состоянии…, однако оно не являлось выраженным), которое лишало бы его способности правильно воспринимать обстоятельства, имеющие значение для дела, и давать о них показания.

В отличие от этого оценка актуальной возможности реализации способности давать показания в интересующие судебно‑следственные органы моменты дается в позитивной форме: констатируется наличие или отсутствие возможности правильно воспринимать события и воспроизводить их. При нарушении потенциальной способности или актуальной возможности ее реализации в определенные юридически значимые моменты заключение эксперта должно аргументированно указывать, какое именно психическое (психологическое) звено и вследствие чего в этой способности нарушено или в каких актуальных юридически значимых ситуациях подэкспертный не способен правильно воспринимать события и давать о них показания и вследствие чего. Например: у подэкспертного обнаруживаются нарушения восприятия и мышления в виде… (субъективности, избирательности, искажения и др.), которые лишают (или ограничивают) его способность правильно воспринимать обстоятельства правонарушения и давать о них показания. Или: у подэкспертного не обнаруживается таких нарушений восприятия, внимания и мышления, которые лишали бы его способности правильно воспринимать обстоятельства, имеющие значение для дела, и давать о них показания в момент, максимально приближенный к происшедшему, в то же время выявляющиеся нарушения мнестических процессов лишают его возможности воспроизводить воспринятые события отсроченно.

В заключении экспертов также могут быть изложены и основанные на специальных познаниях замечания и рекомендации, указывающие на особенности свидетеля, в том числе и естественные возрастные, как потенциально повышающие (например, наличие эйдетической памяти), так и снижающие надежность его показаний о конкретной исследуемой криминальной ситуации. Например, неустойчивость суждений и оценок, несамостоятельность, подверженность влиянию авторитетных лиц; недостаточная сформированность долговременной памяти в дошкольном возрасте или характерные для этого возрастного периода феномены непроизвольного замещения малопонятных по содержанию событий на знакомые и пр. Замечания и рекомендации экспертов наряду с другими доказательствами по делу могут фигурировать в суде и рассматриваться судом при оценке достоверности показаний, но суд вправе и не использовать их. Совместно экспертом‑психологом и экспертом‑психиатром, учитывая психическое состояние и индивидуально‑психологические особенности свидетеля, могут даваться рекомендации прогностического характера о целесообразности его участия в суде и следственных действиях. Эти рекомендации также не являются обязательными для суда, и он может их игнорировать, если обвиняемой стороной будет заявлено, что отсутствие подэкспертного в суде лишает обвиняемого права на защиту.