В конце 1940‑х – начале 1950‑х гг. представители творческой элиты Канады очень позитивно оценивали перспективы «рождавшейся» буквально на их глазах канадской нации. В книге «От колонии к нации», впервые опубликованной в 1946 г., Артур Лоуэр предпринял попытку представить движение Канады от статуса зависимой территории Великобритании к статусу независимой нации североамериканского континента как эволюционный процесс, которому были свойственны естественность, линейность и постепенность. По свидетельству историка Дж. Брауна, в этот период страна демонстрировала «признаки культурной зрелости»[1]. «Канадцы сегодня, как никогда прежде, осознают, что Канада вступает в ряды других наций мира, – писал историк, – Они могут по‑разному оценивать ее роль. Они могут по‑разному смотреть на ее средства и ближайшие цели, но они воспринимают как данность тот факт, что у нее, как и у других наций, есть собственная роль…»[2]. Менялось отношение канадцев к достижениям своих соотечественников в различных сферах культуры. Малькольм Росс находил многочисленные свидетельства того, что Канада пробилась сквозь собственную «скорлупу культурного колониализма»[3].

Кроме того, как отмечали современники, канадцы буквально пристрастились к самоанализу, о чем можно было судить по огромному количеству книг, статей, опросов общественного мнения и дискуссий на радио, затрагивавших национальную тематику. Сам факт того, что канадцы все чаще задавали себе вопрос «Кто мы?», являлся подтверждением этого «национального пробуждения». Как утверждает У. Грининг, после окончания Второй мировой войны «настоящий канадский национальный дух, преодолевающий провинциальные и региональные границы», становился все более заметным, а канадцы постепенно утрачивали «свой глубоко укоренившийся комплекс неполноценности перед такими странами, как Великобритания, Франция и США»[4]. По его словам, выход в свет доклада Мэсси даже привел многих канадцев к осознанию того, что некоторые их политические, правовые и образовательные институты в отдельных аспектах превосходят аналогичные учреждения Соединенных Штатов и что они «достойны сохранения даже ценой значительных усилий и самопожертвования»[5].

Однако ко второй половине 1950‑х гг. происходит явная смена общественного настроения: тенденции, наблюдающиеся в экономической и культурной жизни страны, заставляют канадцев все чаще выражать беспокойство по поводу потери своей национальной идентичности, которая еще не успела обрести определенную форму и потому была особенно подвержена опасным веяниям извне. «Потерять идентичность – вот что действительно нас пугает. Я полагаю, что эта идентичность является очень хрупкой и что ее укрепление целиком зависит от смелых свершений в будущем», – писал в 1957 г. известный канадский эколог Пьер Дансеро[6].

Кризисное состояние канадской идентичности очень часто объяснялось, исходя из ее внутренних особенностей. В печати и в публичных выступлениях стал обсуждаться «комплекс неполноценности», присущий канадцам как нации, приводились многочисленные факты того, что лучшие люди покидают страну в поисках славы, денег, комфортной жизни, как правило, обретая все это к югу от границы. «…Любят ли на самом деле канадцы свою страну? Я не думаю, что многие из них ее любят, – размышлял канадский писатель Хью Гарнер. – Мы, канадцы, страдаем самым большим комплексом неполноценности в мире»[7]. Некоторые полагали, что прямым доказательством существования этого комплекса служат постоянные рассуждения канадцев о собственной уникальности, столь характерные для начала 1950‑х гг.

Тот факт, что канадскую национальную идентичность никак не удается описать или сформулировать в ясных позитивных терминах, вызывал особенно горячие дискуссии среди интеллектуалов. В прежние годы этому находился целый ряд объяснений: об идентичности зачастую рассуждали как о предмете едва уловимом и трудно объяснимом – «смутной, неосязаемой и беззвучной вещи, находящейся выше наших возможностей выражать и даже называть»[8], и в этом свете отсутствие четких представлений о том, что собой представляет канадская национальная идентичность, выглядело понятным и нормальным. «…Никто не может дать определение канадскому характеру, – размышлял Брюс Хатчисон. – Но ведь на самом деле ничто важное в жизни и не поддается определению. Если какое‑то явление поддается определению, мы можем быть уверены – оно не слишком важно. Так что нам не нужно извиняться… за то, что мы не можем объяснить жизнь Канады как химическую формулу»[9]. Теперь же многие полагали, что эта неопределенность скорее является патологией и свидетельствует о кризисном характере канадской идентичности или же вовсе указывает на ее отсутствие.

Причины кризисного состояния национальной идентичности канадцев в этот период наиболее часто ассоциировались с воздействием внешних, а не внутренних факторов, а именно – с влиянием США. Звучали предостережения, что впереди Канаду ждет превращение в интеллектуальную и духовную колонию Соединенных Штатов. Известный канадский ученый Г. Иннис, анализируя бурное развитие американо‑канадских экономических отношений, даже предложил в 1956 г. несколько преобразовать предложенную А. Аоуэром траекторию развития Канады. В новых условиях Г. Иннис полагал, что страна стремительно возвращается к статусу колонии, на этот раз – американской (colony‑to‑nation‑to‑colony )[10]. Сам Аоуэр также высказывал опасения по поводу того, что американское присутствие во всех сферах канадской жизни поставило его страну как самостоятельную общность на грань исчезновения, критиковал вялость и неспособность канадцев к защите собственной идентичности[11].

С начала 1960‑х гг. констатация кризисного состояния канадской идентичности стала своего рода «топосом» общественного дискурса страны. Масштабы национального «самокопания» сами по себе очень скоро стали предметом внимания, в этом видели определенную патологию, которой давались разные названия – ипохондрия, нарциссизм и т. д. «Осмелюсь сказать, – писал М. Шарп, – ни в одной другой стране граждане не проводят столько времени, занимаясь самоанализом…Мы находим удовольствие в том, чтобы выставлять напоказ для себя и для всего мира нашу неуверенность в себе и смущение»[12]. Обращение к теме национальной идентичности в этом контексте начинало требовать вводных слов в виде извинений и дополнительных пояснений. Многие интеллектуалы в этот период выражали самые пессимистичные настроения по поводу будущего канадской нации. Так, известный журналист Р. Фулфорд констатировал в 1962 г.: «Мы столкнулись с духовным банкротством»[13]. А писатель X. Макленнан акцентировал внимание на драматичности выбора, перед которым оказалась канадская нация в начале 1960‑х гг.: «Вопрос стоит не просто о выживании, но о качестве выживания: будет ли Канада процветать, являясь растущей творческой нацией, или же будет влачить жалкое существование, будучи незаметной и обидчивой „банановой республикой“ Севера»[14].

По замечанию Р. Кука, в 1965‑1970‑е гг. наблюдался настоящий поток книг, статей, радио– и телепередач, провозглашающих, что Канада умирает или, по крайней мере, неизлечимо больна. И произведением, символизировавшим начало этого потока, стал широко известный тогда и сегодня «Плач по нации» известного канадского философа Дж. Гранта. Удивительно, но именно благодаря этой книге, которая для Гранта была выражением «скорби о конце Канады как суверенного государства»[15]; выдающийся мыслитель снискал репутацию «отца» англоканадского национализма. Центральной идеей; вокруг которой строилось произведение Грант; была идея о том; что по вине либеральной партии и вследствие ее экономической политики Канада оказалась всецело во власти американской империи; что сделало невозможным исполнение Канадой своего предназначения – построения альтернативы Американской республике в северной половине континента.

Философ был убежден; что существование независимой Канады было напрямую связано с поддержанием традиций консерватизма. Долгие годы политическая культура этой страны формировалась под влиянием таких ценностей традиционного консерватизма; как право общества ограничивать индивидуальную свободу во имя общего блага. Это нашло выражение; в частности; в сфере экономической политики: канадцы гораздо чаще; чем американцы; принимали необходимость внедрения государственного контроля в экономическую жизнь; дабы защитить общественное благо от частной свободы.

Экономическое сближения Канады и США; превращение Канады «в страну филиальной экономики американского капитализма»[16]; создало условия; в которых канадская культура и канадские традиции постоянно подвергались влиянию «гомогенизированной культуры американской империи»[17] и оказались на грани исчезновения; как и сама нация. Пример Канады привел Дж. Гранта к размышлениям об угрозах национальному государству; которые таит в себе ничем не ограниченный капитализм; основным движущим мотивом которого является получение прибыли. По мнению философа; «капиталистическая система превращает национальные границы всего лишь в политическую формальность»[18]. «Когда все измеряется с точки зрения прибыльности; исчезают все традиции добродетели; в том числе и такая добродетель; как любовь к стране»; – заключал Дж. Грант[19].

Уже в первые полгода после своего выхода в свет книга разошлась тиражом в 7000 экземпляров, а в последующие два десятилетия было продано еще 50000 копий. И если старшее поколение отозвалось о книге как об излишне пессимистичной или сочло «плач» преждевременным, то воображение канадской молодежи, только начинающей включаться в общественную жизнь страны, было поражено этой влиятельной книгой. Будущий известный социолог Ч. Тэйлор назвал эту книгу «библией молодых канадских националистов»[20]. Тэйлору удалось очень красноречиво описать тот эффект, который произвела книга Гранта на целое поколение: «Каким‑то образом он пробудил нас от летаргического сна и вселил в нас решимость опровергнуть его утверждение. Этот плач Иеремии звучал внушительно, но мы упрямо не хотели соглашаться с тем, что все безвозвратно потеряно»[21]. Многих привлекала энергия и гнев, которые скрывались за обдуманными и логически выстроенными строками этой книги. Молодой Дж. Лаксер, который станет одним из основателей движения «Ваффл», так вспоминал свои ощущения от прочтения этой «эпической поэмы» о Канаде: «Он говорил, что Канада умерла, и, говоря это, создавал страну»[22].

Действительно, сам того не желая, Грант, объявив о смерти канадского национализма, тем самым воскресил его. Оплакивание консервативных национальных традиций в то самое время, когда их значение угасало на фоне роста американского влияния и могущества, привлекло внимание широкой общественности к особенностям исторической судьбы канадской нации, продемонстрировав, что у канадцев, вопреки утверждениям либералов и континенталистов, было принципиально иное, чем у американцев, прошлое, а, следовательно, и будущее канадской нации могло быть отличным.

Так какую же роль была призвана играть в общественном дискурсе Канады постоянная констатация «кризиса» и «гибели» канадской нации и канадской национальной идентичности? Прав ли был Р. Кук, который назвал «сизифовым трудом» стремление каждого поколения канадских националистов упрочить основания канадского национализма? По словам канадского культуролога Джоди Берланд, Канаде удалось создать «подлинный канон стратегического изучения и описания своего непрекращающегося кризиса идентичности»[23]; но к чему были эти описания; если стремление преодолеть кризис скорее требовало действий? Судьба книги Дж. Гранта убедительно демонстрирует нам; что констатация кризиса национальной идентичности в Канаде – преднамеренно ли, непреднамеренно – становилась частью усилий по ее укреплению. То, что П. Резник назвал «постоянным чувством сомнения по поводу того, будет ли продолжать свое существование Канада – этот малонаселенный; раскинувшийся от моря до моря триумф истории над географией»[24]; подчас являлось главным стимулом для активизации усилий интеллектуалов; направленных не только на описание; но и на активную защиту своего национального своеобразия; в том числе и путем продвижения такого рода инициатив на уровень государственной политики.

[1] Brown G. W. Canada in the making. Seattle, 1953. P. VI.

[2] Ibid. P. 5.

[3] Ross M. The impossible sum of our traditions: reflections of Canadian literature. Toronto, 1986. P. 120.

[4] Greening W. Е. Canada’s slow road to national maturity // Culture. Vol. 17. № 3.1956. P. 247.

[5] Ibid. P. 248.

[6] Dansereau P. Culture is what we are concerned with // Canadian Commentator. Vol. 1. № 9.1957. P. 6.

[7] Garner H. The phony cult of canned Canadianism // Macleans. Vol. 73. 21 May 1960. P. 8.

[8] Hutchison В. The Canadian personality // Our sense of identity: a book of Canadian essays / Ed. byM. Ross. Toronto, 1954. P. 45.

[9] Ibid.

[10] Innis H. A. Great Britain, the United States and Canada // Innis M. Q. (ed.) Essays in Canadian economic history. Toronto, 1956.

[11] Lower A. R. М. The question of the national television // Canadian Forum. Vol. 34. March 1955. P. 274–275.

[12] Sharp M. Learning to be a Canadian // Queen's Quarterly. Vol. 72. Summer 1965. P. 305.

[13] Fulford R. One Canadian’s plea for a new Canadian purpose // Macleans. Vol. 75. 6 October 1962. P. 22.

[14] MacLennan H. Can we stay Canadian? // Canadian Library Journal. Vol. 18. № 6.1962. P. 242.

[15] Grant G. Lament for a Nation: the defeat of Canadian nationalism. 40th anniversary ed. Montreal‑Kingston, 2005. P. 4.

[16] Ibid. P. 40.

[17] Ibid. P. 7.

[18] Ibid. P. 43.

[19] Ibid. P. 46.

[20] Taylor С. Radical Tories. Halifax: Formac Publishing Company, 1984. P. 48.

[21] Ibid.

[22] Цит. no: Azzi S. Walter Gordon and the rise of Canadian Nationalism. Montreal‑Kingston, 1999. P. 127.

[23] Цит. по: MacKey Е. The house of difference: cultural politics and national identity in Canada. Toronto, 2002. P. 9.

[24] Resnick P. The European roots of Canadian identity. Toronto, 2005. P. 11.