Знание основополагающих принципов и норм права ВТО, которые применяются к регулированию торговли товарами и услугами, обмену инвестициями и объектами прав интеллектуальной собственности в условиях российской действительности, крайне важно, поскольку они затрагивают значительную область хозяйственной деятельности государства и его национальных субъектов, участвующих в международных экономических связях. Как вытекает из документов по присоединению России к соглашениям ВТО, число ее международных обязательств превышает 23150 <1>. Этот факт, как никакой другой, подтверждает справедливость обозначенного выше тезиса и обусловливает необходимость пристального внимания к относящимся к данной сфере проблемам.

Согласованные условия взаимодействия членов ВТО в рамках регулирования торговли товарами, услугами, связанных с торговлей прав интеллектуальной собственности, равно как и инвестиционных мер, связанных с торговлей, базируются на общих принципах, зафиксированных в ГАТТ, других соглашениях системы ВТО, а также подкрепляемых практикой ОРС ВТО, степень применимости которых к конкретным отношениям варьируется в зависимости от предмета. Речь идет именно о принципах права ВТО. Это важно подчеркнуть в современных обстоятельствах исследования данного феномена, когда интерес к нему в отечественной среде сильно возрос, вследствие чего к нему обращаются иногда и неспециалисты, а это бывает чревато формулированием ряда постулатов или использованием терминологии, не соответствующей существу анализируемого явления. Стоит ли, скажем, имея в виду специалистов, особо подчеркивать, что право ВТО, будучи частью международного права, о чем конкретно речь пойдет ниже, не знает понятия "законодательство"; или что термины "принципы права ВТО" и "принципы деятельности ВТО" как институции суть разные вещи? Тем не менее подобное встречается на страницах публикуемых статей в профилированных юридических журналах и других изданиях <1>.

Говоря же собственно о принципах права ВТО, нужно констатировать, что основными являются: принцип недискриминации (принцип запрета дискриминации), наибольшего благоприятствования (установления режима наиболее благоприятствуемой нации), национального режима, преференциального режима, взаимности и взаимной выгоды. Подчеркнем: речь идет о полноценных правовых принципах, т.е. руководящих положениях, выраженных юридически - как нормы права (и более конкретно - международного права) - применительно к правилам поведения государств и иных участников международной торговли, являющихся членами ВТО. Вместе с тем в теории права и международного экономического права, к которому, в частности, и относится право ВТО как часть международного торгового права, не утихают дискуссии по вопросу о сущности и перечне принципов международного экономического права.

Соответственно, и отнесение норм о недискриминации, национальном режиме, режиме наибольшего благоприятствования или взаимности к специальным принципам международного торгового права, а еще шире - международного экономического права, которые обладают юридической обязательностью, не всегда единодушно воспринимается в среде юристов-теоретиков. Палитра взглядов здесь чрезвычайно разнообразна. В частности, одни авторы видят в нем собственный принцип международной торговли, т.е. основополагающее правило поведения, определяющее юридический фундамент взаимоотношений между субъектами торговой деятельности, прежде всего государствами. К их числу следует отнести И.С. Перетерского, Л.А. Лунца, М.М. Богуславского <1> и др. Некоторые усматривают в принципе национального режима некий "внутренний режим" <2>, особо связывая с его действием специфические сферы регулирования, прежде всего, например, иностранное инвестирование <3>. Г.М. Вельяминов хотя и называет нормы о национальном режиме принципом, но в конечном итоге не придает им сугубо юридического значения: "По существу и такие конвенционные международно-правовые принципы, как наибольшее благоприятствование, национальный режим, недискриминация, взаимная выгода, наравне с принципом преференциальности... суть принципы рекомендательные, нацеленные на гармонизацию общего режима международной торговли в широком смысле" <4>. Еще более любопытной является конкретизация автором высказываемых положений: "Принципы национального режима или наибольшего благоприятствования и другие такого рода принципы юридически не есть императив, это - не обязывающие, не когентные нормы международного права, это - своего рода установки, которые, можно со всей обоснованностью утверждать, имеют, по сути, правовую силу рекомендательных норм и, как иллюстрирует обильная универсальная практика, рекомендованности которых государства широко следуют. Но, будучи конвенционно закрепленными, эти "рекомендательные" принципы становятся облигаторными" <5>. В приведенных рассуждениях присутствует ряд противоречий, исходящих, думается, в некотором роде из игнорирования специфики международного права и его источников. Дело в том, что международные договоры и международно-правовые обычаи служат источниками международного права и в объективном, и в субъективном смысле. Иными словами, они выступают не только источниками международного права как позитивного права, но и источником субъективных прав и обязанностей сторон <6>. С учетом этого "когентность", "облигаторность" не могут противопоставляться "конвенционности" и уж тем более якобы вытекающей из нее "рекомендательности". "Когентность" в самом строгом смысле слова - как производное от jus cogens <7> - означает принадлежность соответствующей нормы прежде всего к основополагающим (основным, общепризнанным) принципам и нормам международного права (jus cogens), имеющим обязательный, императивный характер. Как известно, ст. 53 "Договоры, противоречащие императивной норме общего международного права (jus cogens)", входящая в обе Венские конвенции о праве международных договоров (1969 и 1986 гг.), раскрывает понятие норм jus cogens: "Договор является ничтожным, если в момент заключения он противоречит императивной норме общего международного права. Поскольку это касается настоящей Конвенции, императивная норма общего международного права является нормой, которая принимается и признается международным сообществом государств в целом как норма, отклонение от которой недопустимо и которая может быть изменена только последующей нормой общего международного права, носящей такой же характер".

Последние в современных условиях в подавляющем своем большинстве представляют собой договорные ("конвенционные" в собственном смысле) предписания, например положения Устава ООН (в противоположность обычно-правовым правилам). Однако многими авторами разделяется и иная, т.е. обычно-правовая, природа норм jus cogens - основных принципов общего международного права. Именно в результате квалификации соответствующих правил в качестве руководящих норм международного права, их распространенности и закрепляемости в международных договорах и формируются сегодня в большинстве случаев нормы jus cogens, хотя непризнание ab initio обычно-правового пути возникновения jus cogens, думается, является неверным. Словом, в более широком плане "когентность" может использоваться в качестве понятия, относящегося к юридической обязательности нормы как таковой. Однако природа, источник и охват этой обязательности могут разниться.

Говоря вообще, любые отклонения от действительности, будь то преувеличение и принижение или искажение и недооценка, вряд ли являются продуктивными. В частности, говоря о принципах международного экономического права, Г.М. Вельяминов подчеркивает, что "в отличие от когентных общепризнанных принципов международного права специальные принципы МЭП носят конвенционный характер, их действенность находится в связи с включением их в каждом случае в соответствующие международные договоры" <1>. Тем самым автор косвенно утверждает, будто общепризнанные принципы международного права есть только обычно-правовые нормы, специальные же принципы суть предписания международных договоров. Здесь, несомненно, присутствует немало "точек преткновения": с одной стороны, налицо противопоставление юридической силы - "облигаторности" (обязательности) и формы выражения (и существования) определенных норм ("конвенционности", в значении закрепления их в договорах/конвенциях), являющихся принципами международного (в данной ситуации торгового) права, в то время как известно, что в международном праве ни договор, ни обычай, будучи формами объективирования его норм, не влияют на юридическую обязательность правил поведения. При этом игнорируется "когентность" любых международно-правовых норм как правил поведения, формирующих субъективные права и обязанности сторон. С другой же стороны, имеет место суженное толкование смысла термина "конвенционный". "Конвенционный" характер относится ко всем нормам международного права, отражая специфику последнего, - они создаются по соглашению (convencio) между его субъектами. Иначе говоря, нормы международных обычаев, в свою очередь, "конвенционны" и "облигаторны". Таким образом, "конвенционные" в широком смысле слова нормы международного права, будь то договорные или обычно-правовые, понимаемые в аспекте позитивного или субъективного права, для определенного круга субъектов являются не менее обязывающими ("облигаторными", "когентными"). Формирование за счет них одного или нескольких принципов международного (торгового или экономического) права - это вопрос устойчивости практики соблюдения правил поведения в качестве норм права и признания подобной их силы со стороны членов международного сообщества - субъектов международного права.

Наконец, доказательством юридической обязательности названных принципов служит несомненность их связи с такими общепризнанными принципами, как уважение государственного суверенитета, суверенного равенства и равноправия: первые выступают своего рода парными категориями для последних применительно к международным экономическим, и прежде всего торговым, отношениям. Принцип экономической недискриминации представляет собой частный случай принципа запрета дискриминации как таковой, который, в свою очередь, производен от принципов суверенного равенства и равноправия государств, базирующихся на уважении государственного суверенитета.

В свете изложенных сущностных черт, характеризующих понятие "принцип" в международном праве вообще и в международном экономическом и торговом праве (равно как и в праве ВТО) в частности, нельзя присоединиться к концепции принципов-стандартов и принципов-методов, которая настойчиво предлагается в современных изданиях по международному экономическому праву <1> вслед за тезисами английского юриста-международника Г. Шварценбергера, который еще в 60-е гг. прошлого столетия полагал, что принципы и стандарты абстрагируются соответственно из двух типов норм международного права: принудительных либо диспозитивных. В частности, принципы свободы торговли или свободы сообщений/коммуникаций (freedom of commerce, freedom of communication) рождены императивными предписаниями. Стандарты же по своему характеру представляют собой диспозитивные нормы, которые генерировали стереотипные образцы: принцип взаимности; принцип национального режима; принцип наибольшего благоприятствования; принцип "открытых дверей", предоставления преференций, справедливости (standard of equity); принцип "минимального стандарта для иностранцев" (если не может быть реализован принцип национального режима из-за отсутствия во внутреннем праве соответствующего регулирования) <2>. Р. Дольцер при рассмотрении принципов недискриминации, национального режима, наибольшего благоприятствования безоговорочно помещает их в раздел, озаглавленный "Стандарты международного экономического права" <3>. Подобный взгляд не остается незамеченным современниками и в ряде случаев закономерно сопровождается критикой в юридической литературе <4>. В некоторых иностранных изданиях, хотя в главном и разделяющих вышеизложенную точку зрения по поводу принципов и стандартов, предлагается своя трактовка функций принципа, или стандарта: "В рамках международного экономического права в разных контекстах были выработаны принципы, которые действуют не только в отношении отдельных его областей, но также в отношении нескольких или всех секторов и частично являются определяющими; значение указанных принципов устанавливается в каждом отдельном случае на основании конкретных норм. Принципы обозначаются здесь как стандарты. Они рассматриваются как своего рода общая часть по отношению к инвестиционному и торговому праву" <5>.

Нельзя не признать, что сегодня конструкция если не противопоставления, то хотя бы параллельного использования и сопоставления категорий "принцип" и "стандарт" (причем иногда даже и в трактовке, совпадающей, по существу, с той, которая давалась Г. Шварценбергером) оказалась востребованной и другими современными исследователями в науке международного права. В частности, О.И. Тиунов полагает, что для разграничения терминов "принцип" и "стандарт" имеет значение дифференциация императивных и диспозитивных норм <1>. Кроме того, по его мнению, "международно-правовые стандарты отражают процессы глобализации правового пространства на международном уровне, с одной стороны, и интернационализацию международных правил во внутригосударственном регулировании - с другой, и выступают в качестве своеобразного масштаба измерения применяемого права на международном и внутригосударственном уровнях" <2>. В этом высказывании, таким образом, присутствует два элемента, касающиеся понятия "стандарт": социально-геополитический - отражение "глобализации" <3> и философско-юридический - взаимосвязь международного и внутригосударственного права. Однако само содержание и существо данного понятия не вскрыты. При этом, хотя автор и отмечает отсутствие в научной литературе соответствующего анализа и установления отличительных признаков <4>, им все же выделяется качество стандартов служить своеобразным "масштабом измерения применяемого права на международном и внутригосударственном уровнях" <5>. Что же касается различий между международно-правовым "стандартом" и "принципом", то здесь в представлениях автора складывается несколько противоречивая картина. С одной стороны, утверждается, что международно-правовые стандарты - разновидность международных норм, имеющих юридический характер. С другой стороны, "части международных положений, хотя и имеющих признаки стандартов... еще не придана юридическая сила, они играют роль рекомендаций..." <6>. В одних случаях стандарты универсального и регионального значения именуются как "определенные общепризнанные принципы и нормы международного права", с которыми связывается укрепление международного правопорядка, "фундаментальными и общими, затрагивающими интересы всего международного сообщества в целом", в других указывается, что это "не всегда общепризнанные нормы международного права". Если вдобавок к этому принять в расчет разнообразные замечания, рассредоточенные по публикации, о том, что "международно-правовые стандарты" по своим признакам являются "правилами в виде определенной модели поведения", увязку этого с контекстом ч. 4 ст. 15 Конституции РФ, а также суждения о согласовании и влиянии норм международного и внутригосударственного права, инкорпорации в российскую правовую систему норм, которые нередко обозначают термином "международно-правовые стандарты" <7>, то окончательных однозначных выводов, характеризующих позиции ученого в затронутом вопросе, обнаружить не удастся.

В правовых реалиях международные стандарты в большинстве случаев действительно используются как некие установленные международно-правовым (преимущественно договорным) путем параметры-нормативы (большей частью технического характера), предъявляемые к элементам объективного мира, для целей достижения единообразия (унификации) в формулировании технических, технологических или иных требований (медицинских, фармацевтических и т.п.), например стандарты ИСО, стандарты Международной организации гражданской авиации, стандарты, разработанные Международным бюро по эпизоотии, и т.д. В частности, ч. 7 ст. 211 Конвенции ООН по морскому праву 1982 г. использует термин "международные нормы и стандарты" применительно к нормам и стандартам, касающимся "незамедлительного уведомления прибрежных государств". А Чикагская конвенция о гражданской авиации 1944 г. оперирует общими понятиями "международные стандарты" и "рекомендуемая практика", принимаемыми Советом Международной организации гражданской авиации. Так, на первой сессии Ассамблеи Международной организации гражданской авиации в 1947 г. было установлено, что стандарты Организации - это "любое требование к физическим характеристикам, конфигурации, материальной части, техническим характеристикам, персоналу и правилам, единообразное применение которого признается необходимым для обеспечения безопасности или регулярности международной аэронавигации и которое будут соблюдать договаривающиеся государства согласно Чикагской конвенции" <1>. По мнению специалистов, стандарты и рекомендуемая практика Международной организации гражданской авиации в своей совокупности образуют систему правил, применение которых в национальной практике государств обеспечивает унификацию действующих правил в международном масштабе, охватывающую все аспекты функционирования международной гражданской авиации. В то же время отмечается, что стандарты и рекомендуемая практика носят юридически необязательный, т.е. рекомендательный, характер, и государства в соответствии с Чикагской конвенцией обязаны только "незамедлительно уведомлять Международную организацию гражданской авиации о различиях между их собственной практикой и тем, что установлено международным стандартом" <2>. В этом плане сказанное, думается, в полной мере позволяет удостовериться в содержании категории "стандарт".

Иногда некоторые созданные договорно-правовым путем стандарты оперируют ссылками на другие стандарты (т.е. мы имеем дело со "стандартами стандартов"). В частности, в приложении 1 Соглашения по техническим барьерам в торговле ВТО предусмотрено, что термины, определение которых приведено в Руководстве 2 ИСО/МЭК, относятся к товарам, процессам и услугам. При этом стандарт определяется как "документ, принятый признанным органом, который содержит предназначенные для общего и многократного использования правила, руководства или характеристики применительно к товарам или связанным с ними процессам и методам производства, соблюдение которых не является обязательным. Он может также включать или исключительно содержать требования к терминологии, обозначениям, упаковке, маркировке и этикетированию в той степени, в которой они применяются к товару, процессу или методу производства" (п. 2). Вместе с тем в пояснительном замечании к термину "стандарт" указывается, что Соглашение по техническим барьерам в торговле "касается только технических регламентов, стандартов и процедур оценки соответствия, относящихся к товарам или процессам и методам производства". Стандарты, определенные в Руководстве 2 ИСО/МЭК, могут быть обязательными или добровольными. Для целей Соглашения по техническим барьерам в торговле стандарты определяются как добровольные документы, а технические регламенты - как обязательные. Стандарты, разрабатываемые международными органами по стандартизации, основываются на консенсусе. Соглашение по техническим барьерам в торговле применяется также к документам, которые не основываются на консенсусе. Наиболее распространенное понимание "стандарта" связано с чисто техническими нормами в самом широком смысле слова <1>. Как было показано выше, Соглашение по техническим барьерам в торговле рассматривает стандарты именно в подобном ракурсе. В результате, сопоставив все, что было изложено ранее по вопросу отражения доктринального подхода российской и зарубежной науки права к затронутому предмету юридической сущности понятий "принцип" и "стандарт", а также приводимые нормативные фрагменты, вряд ли можно безоговорочно прийти к заключению, что "стандарт" - это международно-правовая норма в прямом смысле слова. В то же время в регулировании международных экономических отношений и именно международной торговли понятие "стандарт" нередко используется для трактовки понятия и содержания того или иного принципа и устанавливаемого им режима. Подобное характерно, в частности, для практики ОРС ВТО при разбирательстве нарушений государствами принципа недискриминации в случаях установления ими технических стандартов или регламентов.

Например, в докладе апелляционного органа по делам "США - меры, касающиеся производства и продаж ароматизированных сигарет" было установлено, что для целей ч. 1 ст. 2 Соглашения по техническим барьерам в торговле факт дискриминации при предоставлении импортируемым товарам режима менее благоприятного, чем аналогичным товарам национального происхождения, "имеет место в ситуации, когда технический регламент изменяет условия конкуренции на рынке в пользу товаров национального происхождения и в ущерб импортным, и при этом подобного рода дискриминация не является следствием исключительно законных целей, преследуемых регламентом" (§ 180 - 182 решения). "Таким образом, - подчеркивается далее в рассуждениях апелляционного органа и российскими авторами в литературе, - для установления факта дискриминации необходимо принимать во внимание не только негативный эффект от технического регламента для импортных товаров, но и цели, преследуемые законодателем. И только в том случае, когда негативный эффект для импорта является следствием "законных" целей, преследуемых регламентом, дискриминация может быть оправданной и не нарушать требования части 1 статьи 2 Соглашения по ТБТ" <1>.

Что же касается специальных принципов международного экономического права и конкретно права ВТО, начать их характеристику целесообразно с принципа недискриминации.

Принцип недискриминации. Существом принципа недискриминации как основным элементом его содержания и главным юридическим требованием, вытекающим из него, выступает запрет на дискриминацию других субъектов международных отношений, в том числе торгового оборота. Как подчеркивается некоторыми учеными в попытках обрисовать общие контуры дискриминации, она "означает неодинаковый подход к аналогичным объектам или ситуациям и проистекающие из этого негативные последствия для заинтересованных лиц" <1>. Однако, как видно, ничто в высказывании не уточняет, каков юридический характер положений, касающихся поведения государств в случае допущения ими дискриминации в отношении других субъектов международного права и конкретно членов ВТО. Авторы из ФРГ называют нормы о недискриминации "стандартом", отмечая при этом, что в отдельных случаях до сих пор существует неопределенность в толковании и применении последнего: "С одной стороны, в международном праве не существует общего принципа, согласно которому государства должны применять друг к другу равные критерии; с другой стороны, в международном экономическом праве запрещение дискриминации считается существенным элементом многосторонних и двусторонних договоров" <2>. Значительной части приведенных тезисов обоснованно противостоят высказывания российских авторов. Так, В.М. Шумилов, полагая принцип экономической недискриминации частью более широкого принципа недискриминации как таковой, который имеет обычно-правовую природу, отмечает: "...долгое время становления международного торгового права принцип недискриминации был основным регулятором. Государства взаимно предоставляли товарам друг друга общие для всех ставки таможенных пошлин. Впоследствии государства стали выборочно улучшать для товаров отдельных государств ставки таможенных пошлин... Объективно общий - недискриминационный - режим стал превращаться в дискриминационный..." <3>.

В унисон с этим французская доктрина недвусмысленно квалифицирует принцип недискриминации, заложенный ГАТТ в отношениях между договаривающимися сторонами, как одно из базовых правил материальной части отрасли международного торгового права. Действительно, ст. XIII ГАТТ прямо формулирует запрет на дискриминационное использование количественных ограничений: государства не должны применять запреты или ограничения на ввоз/вывоз товара из любой страны/территории, если такой ввоз/вывоз не запрещен либо не ограничен из всех третьих стран подобным же образом. "В этом смысле, - пишут специалисты, - появление ГАТТ предстает как благотворная реакция на многочисленные факты дискриминации в торговле между двумя мировыми войнами" <1>.

В то же время в иных разделах своего труда немецкие авторы подчеркивают значение принципа запрета дискриминации как для регулирования международной сферы, так и для внутрихозяйственного оборота: "В торговле между государствами - членами ГАТТ любая дискриминация запрещена. Принцип недискриминации, закрепленный в преамбуле ГАТТ в качестве инструмента либерализации торговли, конкретизируется как общий режим наибольшего благоприятствования на межгосударственном уровне (абз. 1 ст. I ГАТТ) и как предоставление национального режима на внутригосударственном уровне (абз. 4 ст. III ГАТТ)" <1>. В свете формулируемых постулатов получается, что ученые двух стран существенно расходятся друг с другом в том, что касается природы и юридической сути рассматриваемого явления. Французские исследователи квалифицируют запрет на дискриминацию в качестве принципа, а немецкие специалисты - как стандарт. При этом во французской доктрине не выражены сомнения в том, что основой не только данного принципа, но и всей системы ВТО является равноправие ее членов: "...именно в ВТО равноправие нашло конкретное проявление в распространении на все те торговые уступки, переговоры по которым проходили сначала в ГАТТ, а сегодня в ВТО... Это автоматическое и безусловное распространение на торговые уступки, которые были согласованы (в том числе и повторно) во время переговоров, и означает полное отсутствие хоть малейшей дискриминации договаривающихся сторон, что имеет существенные выгоды" <2>. В немецком же издании, посвященном международному праву, утверждается прямо противоположное: "Запрещение дискриминации на межгосударственном уровне не следует отождествлять с принципом суверенного равенства государств. В отличие от этого принципа, относящегося только к равенству "перед международным правом", запрещение дискриминации в материальном отношении требует "равенства в правах". Помимо приведенного внешнего компонента, принцип недискриминации может действовать как запрещение дискриминации внутри государства..." <3>. Правда, в последнем аспекте французский и немецкий подходы частично совпадают - в числе примеров запрещения дискриминации на внутригосударственном уровне называется, как видно, принцип национального режима. Как бы там ни было, но в конечном итоге обе научные школы усматривают в принципах наибольшего благоприятствования и национального режима некий "служебный характер", призванный будто бы "опосредствовать" принцип недискриминации, который играет роль "гарантии либерализации" торговли. В частности, создатели учебника по международному праву из ФРГ утверждают, что "наряду с принципом наибольшего благоприятствования второй опорой запрещения дискриминации служит обязанность предоставления национального режима". При этом они полагают, что "в международном экономическом праве запрещение дискриминации как гарантия прав, обеспечивающая свободу деятельности, выступает необходимым фактором экономической конкуренции, поскольку посредством регулирования импорта или установления режима наибольшего благоприятствования для национальных лиц на обоих уровнях - межгосударственном и внутригосударственном - могут быть введены дискриминационные ограничения" <4>. Более того, в указанном труде подчеркивается, что "в "классическом международном праве" указанный принцип не признавался: в области экономической деятельности не существовало запрета на дискриминацию иностранцев по сравнению с собственными гражданами" <5>.

С упомянутой квалификацией немецкой доктрины трудно согласиться, ибо обычный структурно-нормативный взгляд на содержание ГАТТ указывает на то, что и принципу недискриминации, и принципу наибольшего благоприятствования, равно как и национальному режиму, отведено самостоятельное место в положениях права ВТО (см., например, абз. 1 ст. I ГАТТ, абз. 1 ст. II и абз. 1 ст. XVI ГАТС, предл. 1 ст. 4 ТРИПС; ст. III ГАТТ), составляющего неотъемлемую часть международного права в его традиционном, т.е. классическом, выражении. Так, в абз. 1 ст. I "Общий режим наиболее благоприятствуемой нации" ГАТТ устанавливается: "В отношении таможенных пошлин и сборов всякого рода, налагаемых на ввоз и вывоз или в связи с ними или налагаемых на международный перевод платежей за импорт или экспорт, и в отношении метода взимания таких пошлин и сборов, и в отношении всех правил и формальностей в связи с ввозом и вывозом, и в отношении всех вопросов, указанных в пунктах 2 и 4 статьи III, любое преимущество, благоприятствование, привилегия или иммунитет, предоставляемые любой Договаривающейся Стороной любому товару, происходящему из или предназначенному для любой другой страны, должны немедленно и безусловно предоставляться аналогичному товару, происходящему из или предназначаемому для территорий всех других Договаривающихся Сторон".

В связи с приведенной позицией немецкой доктрины по поводу правовой природы принципов национального режима и режима наибольшего благоприятствования, а точнее, якобы об отсутствии у них юридической обязательности в сопоставлении с принципом недискриминации, трудно не обратить внимание на явную противоречивость концепции. Так, если утверждения приверженцев этой идеи в отношении квалификации запрета дискриминации в качестве принципа международного права верны, то, продолжая логику используемого подхода, получается, что и "конкретизация" такового - принципы наибольшего благоприятствования и национального режима - также должны признаваться юридически существующими. Следовательно, тезис об отрицании качеств национального режима и режима наибольшего благоприятствования как принципов ГАТТ/ВТО является ошибочным.

Затруднительно также согласиться с идеей, выраженной в немецкой доктрине, о том, что будто бы принцип недискриминации стоит особняком от принципов равноправия (суверенного равенства) и уважения государственного суверенитета. Как раз наоборот, запрет дискриминации основывается именно на указанных принципах, причем имеет место вовсе не равноправие государств перед "международным правом", а их юридическое равенство друг по отношению к другу как суверенных, самостоятельных, равных субъектов, что, конечно же, непреложно защищается нормами международного права.

Возражения против непризнания самостоятельного юридического значения и природы правил о наиболее благоприятствуемой нации и национальном режиме как принципов международного экономического (торгового) права и тем более права ВТО, не должны восприниматься как абсолютизация их сегрегации по отношению друг к другу. Наоборот, крайне важно подчеркнуть присутствие тесного переплетения и взаимодействия между ними. В этом плане целесообразно провести аналогию с международным правом в целом, т.е. так же, как и в общем международном праве, когда в понимание, содержание и функционирование, допустим, принципа уважения государственного суверенитета неотъемлемо входят и императивы, свойственные принципам равноправия, суверенного равенства, невмешательства и т.д. От содержания принципа недискриминации нельзя отделить требования, обусловленные равноправием и взаимностью, наибольшим благоприятствованием и национальным режимом. Однако и в международном праве как таковом, и в праве ВТО упомянутое явление взаимопроникновения и взаимосвязи имеет место ввиду того, что перечисленные и в той и в другой ситуациях нормы представляют собой именно руководящие правила поведения - принципы.

Здесь следует подчеркнуть важное обстоятельство как для права ВТО, так и для международного права вообще: принципы отрасли, подотрасли или института, равно как и всей международно-правовой системы, необходимо воспринимать не разрозненно, по отдельности, а в сочетании друг с другом, ибо именно в их совокупности только и можно получить целостную картину юридического содержания каждого из них. Таким образом, с этой точки зрения высказывания Р. Дольцера о том, что "принцип национального режима... (ст. III ГАТТ) наряду с принципом наибольшего благоприятствования... (абз. 1 ст. I ГАТТ) играет решающую роль в конкретизации принципа недискриминации в системе соглашений ВТО/ГАТТ: иностранные продукты не должны подвергаться дискриминации ни по сравнению друг с другом, ни по сравнению с отечественными продуктами", не вызывают возражений <1>.

Толкование недискриминации на фоне равноправного режима в контексте равенства конкурентных возможностей не раз давалось ОРС ВТО <1>. Доклад третейской группы по делу "США - Раздел 337" разъясняет это предельно четким образом: "Требование "не менее" благоприятного режима по статье III:4 является абсолютным. Эти слова можно найти в тексте Генерального соглашения и более поздних соглашений, которые были заключены в рамках ГАТТ в качестве основополагающего принципа равенства режима импортированных товаров по сравнению с режимом, который предоставляется другим иностранным товарам на основании стандарта наибольшего благоприятствования либо отечественным товарам на основании стандарта национального режима в соответствии со статьей III. Слова "не менее благоприятный режим" в пункте 4 призывают к фактическому равенству возможностей импортированных товаров в отношении применения законов, правил и требований, которые оказывают воздействие на внутреннюю торговлю, предложения о продаже, закупке, транспортировку, распространение либо использование товаров. Это составляет допустимый минимальный стандарт в качестве основополагающего принципа" <2>.

В данном деле наряду с многими другими случаями третейские группы и апелляционный орган, обращаясь в процессе разрешения споров к принципам наибольшего благоприятствования или национального режима в целях толкования принципа недискриминации и наоборот, пытались установить надлежащее их содержание, а также основанные на них обязательства участников ГАТТ/ВТО. Так, в споре Бразилии и Венесуэлы по требованиям, поддержанным затем Норвегией и ЕС, против США в связи с установленным американским порядком торговли бензином улучшенного качества ("US - Reformulated Gazoline"), в деле об импорте бананов и запрете, установленном ЕС, - "Режим в отношении импорта, продажи и распространения бананов" (Эквадор, Гватемала, Гондурас, Мексика, США v. ЕС) <1>, а также в споре "США - Меры в отношении импорта некоторых товаров из ЕС" (United States - Import Measures on Certain Products from the European Communities) <2> и др. Апелляционный орган трактовал принцип недискриминации в сопоставлении с понятиями "режим, не менее благоприятный" и "национальный режим". В споре о торговле бананами США утверждали, что режим ЕС в отношении бананов включал различные, но взаимодополняющие меры в целях изменения рынка поставки бананов из Латинской Америки в пользу поставщиков из ЕС и стран АКТ. Этот режим включал использование таких мер, как: "(i) классификация по категориям операторов, по которой право импортировать 30% от тарифной квоты в отношении бананов из Латинской Америки предоставлялось преимущественно фирмам из ЕС и стран АКТ... и (iv) классификация по видам деятельности, на основании которой распределялись права на импорт бананов из Латинской Америки, оставшиеся после распределения 30% в соответствии с пунктом (i), при этом более 40% от такой оставшейся доли прав отдавалось преимущественно фирмам из ЕС, которые предоставляли услуги по обеспечению дозревания бананов (но не обязательно импортировали их)" или роль которых в импортировании бананов ограничивалась лишь административной, часто чисто формальной, документарной ("бумажной") процедурой таможенной очистки.

По мнению заявителей, компании стран ЕС манипулировали этими двумя компонентами режима в отношении бананов (категории "операторов" и категории "по видам деятельности") в целях лишения фирм, которые традиционно поставляли практически все бананы из Латинской Америки на рынок ЕС, возможностей в области организации оптовой и розничной торговли бананами из Латинской Америки и передачи таких возможностей их конкурентам в лице компаний стран ЕС и АКТ. Посредством такого существенного изменения конкурентных условий этот режим импорта бананов нарушал принципы наиболее благоприятствуемой нации и национального режима в соответствии со ст. ст. II и XVII ГАТС <1>.

Важным моментом выступает то, что выводы ОРС в этом плане распространяются как на дискриминацию de jure, так и на дискриминацию de facto <1>. Компании стран ЕС утверждали, что принятая ими система лицензирования в отношении торговли бананами не является дискриминационной в соответствии со ст. ст. II и XVII ГАТС, поскольку различные аспекты системы, включая правила о категориях операторов и о видах деятельности, "преследуют цели проведения абсолютно законной политики" и "не являются, по сути, дискриминационными ни по намерению, ни по результату". Апелляционный орган не усмотрел никаких оснований ни в ст. II, ни в ст. XVII ГАТС для утверждения, что "цель и результат" меры имеют какое-либо значение для установления соответствия меры этим положениям. Апелляционный орган отметил, что в контексте ГАТТ теория "цели и результата" происходит из принципа, изложенного в ст. III:1, которая предусматривает, что внутренние налоги и другие сборы либо другие требования "не должны применяться к импортированным или национальным товарам таким образом, чтобы создавать защиту для национального производства" <2>.

Следовательно, только с учетом вышеуказанного подхода к принципам права ВТО, базирующегося на кумулятивной оценке их содержания, и допустимы, как представляется, утверждения о том, что принцип наиболее благоприятствуемой нации и принцип национального режима выступают "характеристиками" принципа недискриминации <1>. При этом в пользу неоправданности "слияния" принципа недискриминации и принципов наибольшего благоприятствования и национального режима или отрицания их юридической самостоятельности свидетельствует сама практика ОРС ВТО, когда в деле об импорте бананов и запрете, установленном ЕС <2>, третейская группа (panel) интерпретировала текст ст. II ГАТС в свете докладов групп, содержащих толкование обязательства в отношении национального режима, установленного в ст. III ГАТТ. Группа также ссылалась на ст. XVII ГАТС, в которой говорится об обязательстве в отношении национального режима. В связи с этим апелляционный орган отверг суждения группы по этому вопросу. Он отметил, что положения ст. II ГАТС касаются "режима наиболее благоприятствуемой нации", а не "национального режима". Ввиду этого нормы других статей ГАТС, относящиеся к национальному режиму, и предшествующая практика разрешения споров по ГАТТ в отношении толкования обязательства по предоставлению национального режима согласно указанной ст. III ГАТТ-1994 не обязательно имеют значение в целях толкования ст. II ГАТС. Позиция группы, по мнению апелляционного органа, была бы более обоснованной, если бы она сравнивала обязательства в отношении режима наиболее благоприятствуемой нации, предусмотренные ст. II ГАТС, с обязательствами в отношении режима наиболее благоприятствуемой нации и иными аналогичными обязательствами в ГАТТ-1994 <3>. Думается, что в приведенных доводах апелляционного органа прослеживаются как очевидные не только дифференциация анализируемых принципов права ВТО, но и квалификация их самостоятельности по отношению к принципу недискриминации. Вызывает сожаление, что ни в практике ОРС, ни в специальной литературе, подвергающей анализу его деятельность, а также право ВТО и отдельные правовые позиции третейских групп и апелляционного органа, в результате недостаточно скрупулезного изучения предмета не обращается должного внимания на "тонкости" встречающихся суждений и, главное, не делается надлежащих научно-теоретических выводов.

Высказанные соображения имеют чрезвычайно актуальное значение в связи с рассмотрением в ВТО спора "Российская Федерация - Меры в отношении импорта живых свиней, свинины и другой свиноводческой продукции" <1>.

Согласно п. 904 Доклада рабочей группы по Протоколу присоединения России к Соглашению о ВТО Россия приняла обязательства по проведению оценки риска в случае введения более строгих требований, предъявляемых к здоровью животных. В связи с тем, что в Российской Федерации отсутствует нормативно-правовое регулирование оценки риска, целесообразно разработать собственную систему при отходе от международных стандартов для обоснования применения принципа недискриминации.

Принцип запрета дискриминации является краеугольным и в том, что касается предмета спора в деле с участием России по поводу Третьего энергетического пакета ЕС <1>.

В жалобе на меры по введению ЕС Третьего энергетического пакета в ВТО Россия в своем запросе на проведение консультаций отметила, что положения Третьего энергетического пакета не соответствуют обязательствам ЕС и его членов, в том числе Хорватии, Венгрии и Литвы. Указывается на нарушение ряда статей ГАТТ-1994, а также ГАТС и специфических обязательств по услугам, взятых странами-членами, Соглашения по субсидиям и компенсационным мерам, Соглашения по инвестиционным мерам, связанным с торговлей, и Соглашения о ВТО.

Вступивший в силу в конце 2009 г. Третий энергетический пакет нацелен на либерализацию энергетического рынка ЕС, в частности рынков газа и электричества, а также на обеспечение доступа к газотранспортной инфраструктуре поставщиков, которые не владеют ею. Центральным элементом Третьего энергетического пакета является норма, согласно которой вертикально интегрированные компании, задействованные в добыче, поставках и транспортировке газа, не могут иметь в собственности или контролировать газотранспортную инфраструктуру (unbundling).

В запросе на консультации Россия указала, что выполнить это требование можно с помощью трех режимов (разделение собственности, независимый оператор системы и независимый оператор газотранспортной сети), которые различаются по уровню ограничения торговли. Наиболее жесткий вариант - разделение собственности. В то же время Третий энергетический пакет предусматривает различные исключения и льготы, которые предоставляются на индивидуальной основе.

Кроме того, согласно так называемой оговорке в отношении третьих стран, именуемой также оговоркой для "Газпрома", чтобы выполнить сертификационные требования для работы в Европе, компании, зарегистрированные за пределами ЕС, должны продемонстрировать, что их деятельность не угрожает энергетической безопасности ЕС. Причем процедуры для сертификации компаний стран - членов ЕС и компаний других стран различны. Таким образом, указанные требования Третьего энергетического пакета являются дискриминационными.

Третий энергетический пакет затрагивает интересы "Газпрома", который транспортирует огромные объемы газа через несколько европейских границ и имеет доли в нескольких десятках европейских газотранспортных и сбытовых компаний. Мера ставит под сомнение возможность функционирования "Южного потока" - газопровода, соединяющего Россию, Болгарию, Сербию, Венгрию, Грецию, Словению, Хорватию и Австрию. "Газпром" рассчитывает ввести первую нитку газопровода уже в конце 2017 г., поэтому отсутствие разрешений регулятора может стать серьезной проблемой <1>. С учетом указанного вполне закономерным выглядит предположение, что данная мера в принципе была инициирована с целью затронуть интересы именно российского газового гиганта.

В свете упомянутых выше взглядов на будто бы "вспомогательный" характер принципов национального режима и наибольшего благоприятствования возникает и гипотетический вопрос о причинах столь узко определенной авторами области служебных функций поименованных принципов - ограничения лишь принципом недискриминации, ведь подобная квалификация должна была бы состояться и применительно к принципу преференциального режима! Более того, его анализ, требуя обращения и к самому принципу недискриминации, обусловил бы признание "вспомогательного" предназначения и для него! Однако не стоит домысливать за исследователей ту или иную их конструкцию, уже вызвавшую критику в силу своей теоретической и практической несостоятельности.

Вместе с тем есть и еще один факт, который недопустимо игнорировать, поскольку он идет вразрез со всеми предыдущими выкладками. В частности, авторы неоднократно цитируемого выше немецкого учебника пишут: "В целом в правовой системе ГАТТ можно выделить семь прямых или косвенных принципов: принцип наибольшего благоприятствования и недискриминации, принцип взаимности, принцип особого учета экономических потребностей развивающихся стран (солидарности), принцип сбалансированности прав и обязанностей, принцип государственной ответственности за ущерб, нанесенный в результате правомерной экономической деятельности, принцип добросовестной/честной торговли (принцип fair trade, направленный против демпинга и субсидий), а также принцип мирного урегулирования споров" <1>. Если и пойти на поводу у таких рассуждений, посчитав их правильными, и, следовательно, признать принцип наибольшего благоприятствования принадлежащим к типу "косвенных принципов" (правда, вряд ли кто может дать ответ на вопрос, что это такое), то многое остается неясным: какие принципы должны быть отнесены к "прямым"; что такое принцип "сбалансированности прав и обязанностей"; куда пропала "вторая сторона" принципа наибольшего благоприятствования - принцип национального режима, которые традиционно совместно представляются в правовых позициях ОРС и в соответствующей им доктрине, а также в результате чего появляется новый принцип - "принцип солидарности" вместо принципа преференциального режима в пользу развивающихся стран и др.? И хотя далее встречаем со ссылкой на абз. 4 ст. III ГАТТ положение о том, что якобы "принцип наибольшего благоприятствования дополняется принципом национального режима" <2>, окончательные авторские тезисы по затронутому аспекту не становятся менее двусмысленными.

Раскрывая общеюридическое содержание принципа недискриминации и подчеркивая, что данный принцип имеет характер общеобязательной обычно-правовой нормы и подтвержден в Принципах ЮНКТАД 1964 г., Хартии экономических прав и обязанностей государств 1974 г., Заключительном акте СБСЕ 1975 г., В.М. Шумилов предлагает соответствующий перечень его отличительных черт <1>. Так, данный принцип означает: право государства не подвергаться дискриминации, пользоваться общим для всех режимом в отношении доступа товаров на иностранный рынок, в отношении условий деятельности физических/юридических лиц на иностранном рынке; обязанность предоставлять иностранным товарам, иностранным физическим/юридическим лицам одного государства режим не менее благоприятный, чем товарам и лицам любого третьего государства; не допускать различий между ними в ущерб отдельному государству/государствам; не выдвигать дополнительных условий; право предоставлять иностранным товарам, иностранным физическим/юридическим лицам какого-либо государства-партнера более благоприятные условия по сравнению с общим недискриминационным режимом; право на защиту национального рынка от иностранного импорта, наносящего ущерб экономике, путем принятия законных ограничительных мер при одинаковых обстоятельствах к товарам, физическим/юридическим лицам любого государства без каких-либо различий; обязанность развивающихся стран не подвергать дискриминации развитые государства независимо от характера их экономики <2>. В то же время, указывает В.М. Шумилов, "современный экономический правопорядок, в основе которого находится система ВТО, рассчитан на взаимодействие государств с рыночной экономикой. В этом смысле он сориентирован на дискриминационный режим в отношении государств с планово-централизованной, государственно-монополистической экономикой, хотя в эпоху глобализации, интеграции и сопровождающей их конвергенции таких государств становится все меньше" <3>. Нечто похожее относительно существа режима недискриминации и его сопоставления с общими основами равноправия в торговле в случаях ВТО или действия норм каких-либо специальных межгосударственных образований высказывал и Г.М. Вельяминов <4>.

Исключения из принципа недискриминации. Как известно, в ст. XI ГАТТ закрепляется общая отмена количественных ограничений. Однако, поскольку это допускается непосредственно соглашением, принцип недискриминации действует с учетом исключений, которые установлены в ст. XIV "Исключения из правил о недискриминации" ГАТТ. Как следует из текста этой статьи, ограничения из правил о недискриминации касаются строго определенных положений: ст. XII "Ограничение в целях обеспечения платежного баланса" и разд. "B" ст. XVIII "Правительственная помощь экономическому развитию", ст. XIII "Недискриминационное применение количественных ограничений", ст. VIII "Сборы и формальности, связанные с ввозом и вывозом" и ст. XV "Договоренности в отношении валюты". В частности, договаривающаяся сторона, применяющая ограничения импорта согласно ст. XII или разд. "B" ст. XVIII, может с согласия договаривающихся сторон временно отступать от положений ст. XIII в отношении незначительной части ее внешней торговли в тех случаях, когда "выгоды Договаривающейся Стороны или соответствующих Договаривающихся Сторон существенно превышают любой ущерб, который может быть нанесен торговле других Договаривающихся Сторон" (п. 2 ст. XIV). Аналогичным образом "в соответствии с тем, что предусмотрено в п. 4 ст. XIV, нормы ст. ст. XI - XV ГАТТ или разд. "B" ст. XVIII не препятствуют участнику, применяющему в подлежащих случаях (указанных в поименованных разделах Соглашения) ограничения импорта, принимать меры к регулированию ее экспорта таким способом, чтобы увеличить ее валютные поступления, которые она может использовать, не отклоняясь от положений ст. XIII".

Принцип наибольшего благоприятствования. Трудно найти еще какие-либо области в теории международного экономического права, характеризующиеся столь ярко выраженной дискуссионностью, как вопрос о правовой природе и юридической силе принципов недискриминации, наибольшего благоприятствования, национального режима, взаимности и т.д. Скажем, по недвусмысленному мнению французских исследователей, "будучи очень древней... клаузула о предоставлении режима наиболее благоприятствуемой нации была частью огромного числа классических торговых договоров на протяжении всей истории, начиная с XIII в. Например, в Договоре о мире и торговле между Венецианской Республикой и Тунисом от 5 октября 1231 г. Тунис обязался предоставлять в отношении венецианских товаров и в том, что касается таможенного обложения, режим, который бы не отличался или не был бы обременительней, чем режим, распространенный на других христиан. <...> В период между двумя мировыми войнами... клаузула о наиболее благоприятствуемой нации стала... рассматриваться в качестве основного принципа организации торговли" <1>. При всей неоспоримости того, что эти правила - давние начала, действовавшие в регулировании международной торговли, в доктрине по-прежнему сохраняются немалые сомнения в том, что они оправданно занимают место специальных принципов международного экономического права в целом и, разумеется, неотъемлемой его части - международного торгового права, включая, как уже было упомянуто выше, и право ВТО. В связи с наличием, как представляется, немалого числа разнообразных, включая не только доктринальные, доказательств в пользу нормативной природы указанных принципов показательным является факт, что в течение многих лет проблемой наибольшего благоприятствования занималась, к примеру, КМП ООН. Причем в определенный период не было однозначности в трактовке этого предмета в программе тематики работы Комиссии - относится ли он к праву договоров или к праву международной торговли <2>. Наверное, здесь возникает недоумение: к чему только что приведенное пространное отступление? Однако это вовсе не отход от главного, а продолжение существа затронутого материала: представляется, что оно как нельзя лучше дает ответ на многие краеугольные юридические вопросы, относящиеся к квалификации правил о взаимности, недискриминации, национальном режиме, наибольшем благоприятствовании и т.п., поскольку в последнем, например, отчетливо продемонстрирована трактовка его КМП ООН как неотъемлемой составляющей не только права международных договоров, но и права международной торговли. При этом известно, что КМП ООН занимается отнюдь не кодификацией "стандартов" международного права, а именно кодификацией его норм.

Вместе с тем, каковы бы ни были различия в позициях ученых в отношении вышеперечисленных понятий, целесообразно рассмотреть природу и особенности каждого из них.

Следует сразу уточнить, что реализация режима наиболее благоприятствуемой нации исторически знает две формы: "обусловленную" (требующую взаимности) и "необусловленную", которая не связана ни с предоставлением взаимности, ни с выдвижением каких-либо иных требований.

В данном случае речь пойдет о режиме наибольшего благоприятствования в условиях многосторонней торговой системы, а именно когда все и каждое государство - член ВТО в отдельности обязуются без дискриминации кого бы то ни было из договаривающихся сторон рассматривать любую из них в качестве субъекта, кому они должны предоставить режим наибольшего благоприятствования. В противовес этому нелишне кратко остановиться на иных моделях действия рассматриваемого принципа, которые, напротив, предусматривают соответствующую обусловленность режима наибольшего благоприятствования.

Так, например, в начале XX в. США активно заключали "самоисполнимые" соглашения в области таможенного регулирования в торговой сфере. Эти соглашения содержали типовые положения о режиме наиболее благоприятствуемой нации и применении пониженных таможенных пошлин относительно некоторых потребительских товаров. Так, Торговый договор между Японией, США, Великобританией и Францией от 25 июня 1866 г. устанавливал соответствующие тарифные обязательства Японии. Двусторонним соглашением подобного рода был франко-американский Протокол, касающийся торговли, от 28 мая 1898 г., в силу которого в обмен на льготы для французских товаров художественного производства Соединенные Штаты получали сниженные ставки таможенных пошлин на мясо, фрукты и изделия из шерсти.

Особенно широким списком тарифных требований характеризовался договор с Китаем 1903 г., закреплявший политику "открытых дверей", благодаря чему США пытались противодействовать странам Европы распространить на Китай сферу своего влияния. Любопытна трактовка присутствующих в договорах условий, которые относятся к режиму наибольшего благоприятствования, американской судебной практикой и доктриной того времени <1>. Дело "B. Altman & Co. v. United States" - одно из самых ранних, о котором содержатся упоминания в "Американском журнале международного права", относящееся к режиму международной торговли рассматриваемого периода <2>. Исходя из указанного судебного толкования, характерна реакция американского суда на требование государства "Б" о том, что на основании соглашения, заключенного с Соединенными Штатами, оно имеет право на пользование пониженными таможенными пошлинами, как это происходит в отношениях США с государством "А". Эта позиция была отвергнута судом: Верховный суд США постановил, что подобные преимущества не порождаются автоматически в силу оговорки о наибольшем благоприятствовании и что государство "Б" должно адресовать Соединенным Штатам аналогичную уступку, сопоставимую с той, которую предоставило им государство "А" <3>. Следовательно, является очевидным, что суд исходил из "обусловленной" оговорки о наибольшем благоприятствовании, т.е. такой, в силу которой предоставление режима наибольшего благоприятствования связывалось с взаимностью.

В целях выявления юридического содержания принципа наибольшего благоприятствования как в общем плане, так и в значении последнего в рамках права ВТО важно еще раз обратиться к его сопоставлению с принципом недискриминации, которые отечественный Курс международного права рекомендует не смешивать: "Они различны не только по своему правовому основанию (один - договорный, другой - обычно-правовой), но и по содержанию. Принцип недискриминации сводится к праву государства требовать условий общих, одинаковых для всех государств. Принцип наибольшего благоприятствования дает право требовать наиболее благоприятных, льготных, привилегированных условий, предоставляемых какому-либо третьему государству. Могут они существенно различаться и по объему регулируемых ими отношений. Принцип экономической недискриминации охватывает все сферы международных экономических отношений. Принцип наибольшего благоприятствования очень редко имеет столь широкую сферу применения... чаще он распространяется только на области торговли и мореплавания..." <1>. Последняя часть высказывания в современных условиях может быть оспорена, поскольку сегодня принцип наибольшего благоприятствования значительно расширяет сферу действия за счет включения в нее других отношений, например инвестиционных, финансовых, по учреждению иностранных компаний и т.д.

Принцип наибольшего благоприятствования означает обязанность одного государства предоставить другому такие благоприятные условия, которые оно уже предоставило какому-либо государству, пользующемуся наибольшим благоприятствованием. Иными словами, в случае применения своего права или административных мер первое государство предоставляет второму государству те же преференции, что и любому третьему государству в аналогичных обстоятельствах, и предоставляемые в сравнимых обстоятельствах режимы не могут быть "менее благоприятными" по отношению друг к другу.