«Если сравнить размеры поставок союзниками промышленных товаров в СССР с размерами производства промышленной продукции на социалистических предприятиях СССР за тот же период, то окажется, что удельный вес этих поставок по отношению к отечественному производству в период военной экономики составит всего лишь около 4 процентов».

Это – цитата из книги председателя Госплана СССР Николая Вознесенского «Военная экономика СССР в период Великой Отечественной войны», опубликованной в 1948 году. С тех пор «четыре процента» на долгие десятилетия стали не просто бесспорной истиной, а настоящим символом – символом ничтожности английской и американской помощи советскому союзнику, символом двуличия и коварства западных демократий.

Только в 1990‑е годы появился целый ряд работ, в которых значению ленд‑лиза давались совершенно иные оценки. Тезис о «четырех процентах» был поставлен под сомнение – исследователи показывали, что по многим видам критически важной продукции поставки по ленд‑лизу были больше советского производства. Радикальный взгляд на проблему презентовал Борис Соколов, специализирующийся на «советских мифах» о Второй мировой войне. По его мнению, «данные о доле ленд‑лиза в советском военном производстве скорее всего занижены за счет завышения объемов производства отдельных видов вооружения и боевой техники в СССР». В частности, «производство танков и боевых самолетов в годы войны было завышено по меньшей мере вдвое». В итоге Соколов приходит к выводу о том, что «без западных поставок Советский Союз не только не смог бы выиграть Великую Отечественную войну, но даже не был в состоянии противостоять германскому вторжению, не будучи в состоянии произвести достаточное количество вооружений и боевой техники и обеспечить ее горючим и боеприпасами».

Кто же прав? Оценить роль поставок по ленд‑лизу в военной экономике Советского Союза непросто даже в чисто количественном отношении. Одни авторы ставят под вопрос советскую статистику, утверждая, что объемы производства в СССР традиционно завышались; другие, наоборот, стремятся понизить процент поставленной техники, предлагая прибавить к произведенным в Советском Союзе в годы войны самолетам и танкам еще и имевшиеся на 22 июня 1941 года. В итоге цифры получаются совершенно разными.

Еще сложнее даются любые качественные оценки. Были ли американские истребители лучше или хуже советских? Прав ли маршал Жуков, писавший: «Что касается танков и самолетов, которые английское и американское правительства нам поставляли, скажем прямо, они не пользовались популярностью у наших танкистов и летчиков»? Смогло бы советское руководство найти замену большому количеству стратегического сырья, такого, как топливо или алюминий, в больших объемах поставлявшихся из США?

Но самый сложный вопрос – это вопрос о том, какую роль сыграл ленд‑лиз в победе Красной Армии. Имел ли он решающее значение? Или был приятным, но не обязательным дополнением? Осложняется решение этого вопроса тем, что объемы поставок были разными в различные годы и, соответственно, имели разное значение на определенных стадиях войны.

И все же попытаемся ответить на эти вопросы, поскольку без этого мы не сможем найти ответ на главный вопрос всей книги. Начнем с истории ленд‑лиза.

«Закон по обеспечению обороны Соединенных Штатов» был принят Конгрессом США 11 марта 1941 года. США на тот момент еще не участвовали в войне и практиковали в отношении торговли оружием принцип «плати и забирай» – любые поставки должны были быть оплачены наличными и доставлены получателю на его собственных кораблях. Однако президенту Соединенных Штатов Франклину Делано Рузвельту было ясно, что эффективную помощь Великобритании (а именно на нее была в первую очередь рассчитана программа ленд‑лиза) таким способом оказать не удастся. В первую очередь потому, что с вопросом оплаты у Лондона к началу 1941 года возникли серьезные проблемы. На пресс‑конференции Рузвельт пояснил свою идею: «Представьте себе, что загорелся дом моего соседа, а у меня на расстоянии 400–500 футов от него есть садовый шланг. Если он сможет взять мой шланг и присоединить к своему насосу, то я смогу помочь ему потушить пожар. Что же я делаю? Я не говорю перед операцией: «Сосед, этот шланг стоит мне 15 долларов, тебе нужно заплатить за него 15 долларов». Нет! Какая же сделка совершается? Мне не нужны 15 долларов; мне нужно, чтобы он возвратил мой шланг после того, как потушен пожар».

В соответствии с законом, США могли поставлять своим союзникам самые различные товары – от продовольствия и сырья до танков и самолетов, – не требуя немедленной оплаты. Все, что будет уничтожено и использовано во время войны, не подлежит оплате и в дальнейшем; все, что сохранится в целости, должно быть либо оплачено после окончания боевых действий, либо возвращено в США.

Оговоримся сразу: Рузвельт действовал не из альтруистических соображений. Недаром отечественная исследовательница Наталья Бутенина назвала ленд‑лиз «сделкой века». Президент США прекрасно понимал, что победа нацистской Германии – совершенно не в интересах Вашингтона. Помогая союзникам, Соединенные Штаты тем самым защищали собственные геополитические интересы. Роль «арсенала демократии», о которой с гордостью говорил Рузвельт, помогала экономить кровь собственных солдат, поскольку Соединенные Штаты могли оставаться в стороне от войны. Параллельно за счет ленд‑лиза удавалось расширять военное производство, повышать занятость и, в конечном счете, оказаться лучше подготовленным к вступлению в войну.

Однако этим выгоды ленд‑лиза не исчерпывались. Существовала и чисто финансовая сторона вопроса. Как заявил один из американских политиков, «если бы не те приготовления, которые мы сделали в эти месяцы, выиграв время, война, я убежден, продолжалась бы на год дольше. В год мы тратим на войну до 100 миллиардов долларов, а кроме того, мы могли бы потерять огромное число жизней лучших сынов страны. Даже сократив войну только на полгода, мы сбережем 48 миллиардов долларов, потратив всего 11 миллиардов, а кровь наших солдат, слезы наших матерей оценить вообще невозможно». Таким образом, ленд‑лиз оказывался в высшей степени выгодным бизнесом и с чисто финансовой точки зрения.

Само по себе это никак не умаляет значение помощи, оказанной США своим союзникам. И все же об этом полезно напомнить в ситуации, когда ленд‑лиз все чаще путают с подарком, с бесплатной и бескорыстной помощью.

Общий объем ленд‑лиза в годы войны составлял более 50 млрд долларов. Почти две трети помощи были направлены в Великобританию. На долю Советского Союза достались 11 млрд долларов – меньше четверти от общего объема поставок.

Еще одно широко распространенное заблуждение – это миф о том, что все союзные поставки в СССР осуществлялись в рамках ленд‑лиза. На самом деле значительная часть поставок, особенно в первые месяцы войны, осуществлялась на обычной коммерческой основе и оплачивалась золотом. Первый протокол о присоединении Советского Союза к программе ленд‑лиза был подписан только 1 октября 1941 года.

То, что это произошло спустя три месяца после нападения гитлеровской Германии на СССР, далеко не случайно. Дело в том, что не только германские стратеги были уверены в своей способности разгромить Советский Союз за несколько недель; той же точки зрения придерживались и многие западные политики и эксперты. В этой ситуации оказывать Москве широкомасштабную помощь означало бы отправить ценную помощь псу под хвост. Только к осени, когда стало ясно, что Красная Армия выстояла, ситуация начала меняться в лучшую сторону.

Тем не менее уже в последние дни июня 1941 года и Черчилль, и Рузвельт заявили о готовности оказать Советскому Союзу всю возможную помощь. Большую роль в налаживании отношений между странами формирующейся антигитлеровской коалиции сыграл и визит личного советника Рузвельта Гарри Гопкинса в Москву в конце июля. Гопкинс, ознакомившись с положением дел на месте, проникся уверенностью в том, что русские смогут выстоять.

26 июля в личном послании Сталину Черчилль пообещал прислать в Советский Союз 200 американских истребителей, находившихся в Великобритании. Кроме того, он пообещал организовать поставки стратегического сырья. 16 августа было подписано советско‑британское коммерческое соглашение, в соответствии с которым стороны должны были поставить друг другу значительный объем товаров. Хочется обратить внимание на взаимный характер поставок – торговля не была односторонней, как часто считается. В соответствии с соглашением, британская сторона предоставляла СССР 10‑миллионный кредит. Из Англии поставлялись промышленное оборудование, цветные металлы, стратегическое сырье; из Советского Союза – древесина, лен, хлопок и пушнина.

Однако по‑настоящему масштабное обсуждение вопросов англо‑американских поставок состоялось на Московской конференции, прошедшей с 29 сентября по 1 октября 1941 года. Именно в рамках этой конференции был подписан протокол, который положил начало масштабным поставкам в СССР вооружения, техники, сырья и продовольствия по программе ленд‑лиза. В соответствии с ним, в течение ближайших девяти месяцев США и Великобритания согласились поставить в СССР 3600 самолетов, 4500 танков, 12 700 артиллерийских орудий, а также 1,5 млн тонн прочих грузов. 2 ноября президент США Ф. Д. Рузвельт распорядился предоставить СССР беспроцентный заем на сумму 1 млрд долларов для оплаты американских поставок. Чтобы увеличить объем поставок в Советский Союз, американцы даже сократили на время объем грузов, отправляемых своему ближайшему союзнику – Великобритании. Впрочем, значение этого жеста нельзя переоценивать: после нападения Германии на Советский Союз угроза скорого вторжения вермахта на Британские острова перешла в область ненаучной фантастики.

Как писала Наталья Бутенина в своей упомянутой выше книге, Рузвельт «не был альтруистом, а исповедовал главный принцип – гораздо лучше расходовать доллары налогоплательщиков, чем жизни этих налогоплательщиков». И в Лондоне, и в Вашингтоне прекрасно понимали: если немцам удастся одержать верх над Красной Армией – пострадают от этого в первую очередь Великобритания и США, которые окажутся следующими целями гитлеровской агрессии.

В дальнейшем был подписан еще ряд протоколов о поставках по ленд‑лизу. Не буду утомлять читателя их перечислением; достаточно сказать, что с правовой точки зрения система функционировала бесперебойно. Этого нельзя сказать о фактических объемах поставок, которые практически всегда оказывались значительно меньше запланированных.

Хуже всего союзники исполняли свои обязательства в критические первые два года войны. В октябре‑декабре 1941 года британцы должны были поставить в Советский Союз 800 самолетов и 1000 танков; вместо них Красная Армия получила 669 самолетов и 487 танков. Поставки автомобилей из США до лета 1942 года были в пять раз меньше оговоренных объемов. Во многом такая ситуация объяснялась тем, что один из главных маршрутов поставок – Арктический – находился под постоянным воздействием германской авиации и флота.

Как известно, грузы поставлялись в СССР тремя путями. Морской путь из Британии через Норвежское и Баренцево моря в северные порты Советского Союза был самым коротким. Однако он же являлся и наиболее опасным, поскольку проходил мимо побережья Норвегии, оккупированной немцами. Всего по этому пути за годы войны было доставлено около четверти всех грузов. 15 % отправленного груза было при этом потеряно. Примерно такой же (около четверти) была доля южного пути, проходившего через территорию Ирана, оккупированного советскими и британскими войсками. Этот путь был очень долгим, поскольку грузы приходилось везти вокруг всей Африки в Индийский океан. Тихоокеанский маршрут был наиболее используемым – по нему доставили около половины грузов. Однако нужно учесть, что в первый период войны именно арктические конвои играли решающую роль в организации англо‑американских поставок; два других маршрута заработали в полную силу значительно позднее.

Стремясь помешать перевозкам в Арктике, немецкое командование развернуло в Норвегии значительные силы – несколько групп бомбардировщиков и торпедоносцев, тяжелые корабли (среди которых особое место занимали линкор «Тирпиц» и линейный крейсер «Шарнхорст»), подводные лодки. 2 января 1942 года немецкой подводной лодкой на севере был потоплен первый британский транспорт, 17 января был потоплен первый военный корабль – британский эсминец. Союзники вынуждены были организовать прикрытие конвоев тяжелыми кораблями. Тем не менее потери росли. Их кульминацией стал разгром знаменитого конвоя PQ‑17. Его история хорошо известна, тем не менее имеет смысл ее вкратце напомнить.

Предшественник конвоя PQ‑17 – PQ‑16 – был отправлен в конце мая и включал в себя 35 судов. Семь из них было потеряно в результате ударов немецкой авиации. Адмиралы советовали политикам прекратить проводку конвоев – потери были слишком высоки. Тем не менее Рузвельт и Черчилль решили продолжить поставки. Британский премьер‑министр заявил: «Не только премьер Сталин, но и президент Рузвельт будут весьма разочарованы, если мы прекратим сейчас отправку конвоев. Русские ведут тяжелые бои и ждут, что мы пойдем на риск и, если потребуется, понесем потери в соответствии с нашими обязательствами. Американские суда ждут своей очереди к отправке. (…) Операция будет оправданна, если к месту назначения дойдет хотя бы половина судов».

Конвой PQ‑17, начавший путь из Исландии 27 июня, также состоял из 35 транспортов. Его сопровождало весьма внушительное прикрытие. Непосредственно транспорты сопровождало 6 эсминцев и более десятка других кораблей различных классов. Кроме того, действовали крейсерская группа в составе 4 крейсеров и 3 эсминцев, а также эскадра дальнего прикрытия из двух линкоров, авианосца, двух крейсеров и 12 эсминцев. Кроме того, были организованы две завесы подводных лодок. Казалось бы, были созданы все условия для того, чтобы отразить крупную немецкую атаку.

Между тем именно это – нанесение удара всеми силами – и планировали немцы. Замысел операции «Ход конем» вызревал уже давно. Целью операции являлся полный разгром одного из конвоев скоординированными усилиями надводных кораблей, подводных лодок и авиации. Немецкое командование полагало, что разгром одного конвоя заставит союзников отказаться от использования маршрута.

Конвой, на борту которого находилось около 150 тысяч тонн грузов, не был обнаружен противником до середины дня 1 июля. Первые воздушные атаки – впрочем, безуспешные – начались на следующий день. Одновременно в море вышли крупные корабли – «Тирпиц» в сопровождении тяжелого крейсера «Адмирал Хиппер» и эсминцев, а также броненосцы «Лютцов» и «Адмирал Шеер». Правда, их поход не задался – «Лютцов» практически сразу наскочил на скалы и получил повреждения, а «Тирпиц» и сопровождавшие его корабли повернули назад 5 июля после обнаружения советской и британской подлодками, так и не встретившись с союзными кораблями.

Однако 3 июля новость о том, что гавань Тронхейма пуста, вызвала большой переполох в британском Адмиралтействе. На следующий день конвой оказался под ударами немецкой авиации и понес первые потери. Однако решила его судьбу серия телеграмм, полученных под конец дня. Они предписывали крейсерской группе покинуть конвой, а транспортам рассеяться и следовать в советские порты поодиночке.

Следующие дни стали свидетелями триумфа немецких подлодок и авиации. Их жертвами стали 22 транспорта и 2 вспомогательных судна. Из 300 самолетов, которые везли транспорты, оказались потеряны более 200; из 600 танков – 430. Из более чем 4200 грузовиков, находившихся на кораблях конвоя, уцелело лишь 900. Было потеряно две трети всех грузов.

Разгром конвоя привел к тому, что арктический маршрут на некоторое время перестал действовать. Немцы смогли добиться поставленной цели, причем весьма недорогой ценой. Следующий конвой отправился в советские порты только 2 сентября.

Чтобы оценить значение этого перерыва, нужно вспомнить, о каких месяцах идет речь. Немецкие войска прорвали советский фронт на юге. Танковые колонны двигались к Волге и Кавказу. Началась Сталинградская битва, имевшая огромное значение не только для советско‑германского фронта, но и для всей войны в целом. И в этот момент проводка конвоев была прервана!

Естественно, такой поворот событий вызвал недовольство советской стороны. «Приказ Английского Адмиралтейства 17‑му конвою покинуть транспорты и вернуться в Англию, а транспортным судам рассыпаться и добираться в одиночку до советских портов без эскорта наши специалисты считают непонятным и необъяснимым. Я, конечно, не считаю, что регулярный подвоз в северные советские порты возможен без риска и потерь. Но в обстановке войны ни одно большое дело не может быть осуществлено без риска и потерь. Вам, конечно, известно, что Советский Союз несет несравненно более серьезные потери», – писал Сталин Черчиллю 23 июля. Однако позиция западных союзников оставалась неизменной: пока не будет создано решающее превосходство над германской военно‑морской и воздушной группировкой в Норвегии, отправка конвоев возобновлена не будет.

Чем же объясняется странное решение британских адмиралов бросить транспорты PQ‑17 на произвол судьбы? Официальная версия гласит, что англичане испугались столкновения с немецкими тяжелыми кораблями, которые могли нанести серьезный ущерб их собственному флоту. «Если одно или два из наших весьма немногочисленных мощных судов погибли бы или хотя бы были серьезно повреждены, в то время как «Тирпиц» и сопровождающие его корабли, к которым скоро должен присоединиться «Шарнхорст», остались бы в действии, то все господство в Атлантике было бы потеряно», – писал Черчилль Сталину. Уже после войны решение о роспуске конвоя было официально признано тяжелейшей ошибкой, хотя и совершенной без какого‑либо злого умысла.

Однако практически сразу же эта версия была подвергнута весьма ожесточенной критике. Этому способствовали и попытки британских военных и политиков как можно дольше скрывать правду о том, что в действительности произошло с PQ‑17. Большую популярность приобрела версия о том, что конвой был изначально обречен на уничтожение, – западным союзникам необходим был повод для того, чтобы прекратить отправку грузов в Советский Союз. Однако фактов, которые смогли бы однозначно подтвердить справедливость подобного обвинения, обнаружено не было.

Сегодня историки склоняются к тому, что виной разгрома конвоя действительно стала грубая ошибка британских адмиралов, переоценивших угрозу со стороны германских тяжелых кораблей. Однако уже один этот факт говорит о многом. Достаточно вспомнить, что в том же 1942 году в Средиземном море бушевало похожее сражение. Никакие потери, в том числе тяжелых кораблей, не заставили британцев отказаться от отправки конвоев на блокированную немцами с моря и с воздуха Мальту. Очевидно, игра стоила свеч, и англичане были готовы идти на жертвы, когда речь шла об их собственных владениях и собственных солдатах. Нести подобные потери ради Советского Союза считалось нецелесообразным.

В дальнейшем, однако, поставки по ленд‑лизу росли. Всего за годы войны в рамках этой программы в СССР было поставлено продукции на 11 млрд долларов. В общих чертах все поставки можно разделить на две категории. В первую вошли оружие и техника, непосредственно использовавшиеся на фронте. Во вторую – сырье, продовольствие и оборудование. Рассмотрим их по отдельности.

За годы войны Советский Союз получил более 18 тысяч самолетов, 12 700 танков, более 450 тысяч автомобилей и мотоциклов (в том числе 376 тысяч грузовиков), более 150 тысяч единиц стрелкового оружия, не считая другой техники и вооружения. Много это или мало? Какую роль сыграла эта техника в разгроме немецких войск?

Следует сразу оговориться: наибольшие поставки вооружения и техники по ленд‑лизу пришлись на завершающий период войны, когда судьба гитлеровской Германии была уже фактически решена. Хорошо иллюстрирует этот факт ситуация с автомобилями: более половины от общего объема поставок было получено в последний год войны, начиная с мая 1944 года. В 1943 году доля британских и американских автомобилей в Красной Армии составляла жалкие 5 %, и только к весне 1945 года она выросла до одной трети. Хотя с завершающим периодом войны у нас ассоциируются в первую очередь мощные «Студебеккеры», на самом деле больше половины автопарка составляли отечественные грузовики. Еще одной значимой категорией была трофейная техника – порой немецкие «поставки» по своим объемам превышали англо‑американские.

В советское время было принято писать о том, что от западных союзников СССР, во‑первых, получал слишком мало танков и самолетов, во‑вторых, поставлялись откровенно устаревшие и не слишком ценные образцы. «Что касается танков и самолетов, которые английское и американское правительства нам поставляли, скажем прямо, они не пользовались популярностью у наших танкистов и летчиков», – писал маршал Жуков в своих воспоминаниях. Так ли это? И если да, то чем объяснялось подобное поведение западных союзников?

Начнем с танков. Их в годы войны, как уже указывалось выше, было получено менее 13 тысяч. В Советском Союзе за годы войны было построено более 95 тысяч танков и самоходок. Несмотря на то что «иномарки» в Красной Армии составляли явное меньшинство, их доля временами была достаточно весомой. Так, в ходе битвы за Москву около 20 % участвовавших в операции советских танков были западными моделями, полученными по ленд‑лизу.

Как оценить качество этих машин? Начнем с британских танков. В Советский Союз поставлялись пехотные танки «Валентайн» и «Матильда», а также тяжелые танки «Черчилль». Об этих машинах с фронта поступали различные, причем противоречивые отклики. «Хорошая боевая машина с мощным вооружением, хорошей проходимостью, способная действовать против живой силы, укреплений и танков противника» – так характеризовался танк «Валентайн» в советском отчете, составленном в январе 1942 года. Отмечалась хорошая маневренность и комфортные условия, созданные для экипажа. К положительным чертам относили также высокую надежность в руках умелого экипажа. В то же время по своим боевым качествам «Валентайн» вызывал серьезные нарекания. «Английские танки много хуже советских. Экипажи, которые немецкие солдаты взяли в плен, ругают «старые жестяные ящики, которые всучили им англичане», – докладывала в конце 1941 года немецкая фронтовая разведка.

Тем не менее «Валентайны» продержались в Красной Армии до самого конца Великой Отечественной войны, в первую очередь в кавалерийских частях, где они составляли основу танкового парка. Иначе сложилась судьба танков «Матильда» и «Черчилль». «Матильда» отличалась толстой броней, надежностью, комфортными условиями работы экипажа, но в то же время была плохо приспособлена для суровых условий советско‑германского фронта. Из частей нередко поступали жалобы на явно недостаточную проходимость «англичанки». Кроме того, не слишком впечатляющими оказались характеристики орудия. В итоге уже в 1943 году советская сторона отказалась от поставок «Матильды», и британская машина вскоре практически полностью исчезла из боевых подразделений.

Схожей была судьба танка «Черчилль», от поставок которого в Красной Армии тоже предпочли отказаться в 1943 году. Как и все британские танки, эта тяжелая машина отличалась высоким качеством изготовления, однако устаревшей конструкцией, плохой приспособленностью к зимним условиям и неважной проходимостью. Всего Красная Армия получила около 250 таких танков (для сравнения – «Матильд» было получено около тысячи, «Валентайнов» – более 3 тысяч). «Экипажи любили свои боевые машины. Причина этому была, пожалуй, только одна – мощная броневая защита», – пишет отечественный специалист Михаил Барятинский. Британские тяжелые танки достаточно быстро исчезли из советских танковых подразделений.

В целом нужно сказать, что английские пехотные танки по всем параметрам превосходили устаревшие советские легкие танки (Т‑26 и БТ), однако значительно уступали как советским, так и германским машинам современных типов. Ничего подобного «Тигру» или танкам ИС в Великобритании создано не было.

Несколько иной была ситуация с американскими танками. В начале войны в СССР поставлялись танки М3 «Генерал Ли». Как и все «иномарки», они отличались очень хорошими условиями для экипажа, однако на этом их преимущества заканчивались. Откровенно неудачная конструкция – высокий силуэт, неудачное расположение вооружения, плохая проходимость, требовательность к топливу – привели к тому, что в 1942 году советская сторона отказалась от поставок М3. В советских танковых частях они получили прозвище «братская могила на шестерых», довольно точно отражавшее боевую ценность этой машины.

Иначе сложилась судьба танка М4 «Шерман». Именно он стал самой массовой «иномаркой» в советских танковых войсках – за годы войны было получено более 4 тысяч «Шерманов». Поступать в Советский Союз танки М4 начали в конце 1943 года. Высокое качество оборудования и средств связи, а также комфортные условия для работы сразу полюбились советским танкистам. Однако и по своей броневой защите, и по калибру орудия танк уступал новейшим модификациям Т‑34. Поэтому «Шерман» нередко называли «лучшим танком для службы в мирное время».

Дмитрий Федорович Лоза, прошедший практически всю войну на импортных танках, вспоминал о «Шермане»:

«Украинская осень сорок третьего года встретила нас дождем и мокрым снегом. Ночью дороги, покрываясь крепкой ледяной коркой, превращались в каток. Каждый километр пути требовал затраты немалых сил механиков‑водителей. Дело в том, что траки гусеницы «Шермана» были обрезиненные, что увеличивало срок их эксплуатации, а также снижало шум движителя. Лязг гусениц, столь характерный демаскирующий признак «тридцатьчетверки», был практически не слышен. Однако в сложных дорожно‑ледовых условиях эти гусеницы «Шермана» стали его существенным недостатком, не обеспечивая надежной сцепки траков с полотном дороги. Танки оказались поставленными на «лыжи».

В голове колонны двигался первый батальон. И хотя обстановка требовала поторапливаться, скорость движения резко упала. Стоило механику‑водителю чуть нажать на газ – и танк становился трудноуправляемым, сползал в кювет, а то и становился поперек дороги. В ходе этого марша мы на практике убедились, что беда в одиночку не ходит. Вскоре выяснилось, что «Шермана» не только «легкоскользящие», но и «быстроопрокидывающиеся». Один из танков, заскользив на обледенелой дороге, ткнулся внешней стороной гусеницы в небольшой бугорок на обочине и мгновенно завалился на бок. Колонна встала. (…)

Командиры машин и механики‑водители, видя такое дело, начали «ошпоривать» гусеницу, накручивая на внешние края траков проволоку, вставляя в отверстия движителя болты. Результат не замедлил сказаться. Маршевая скорость резко увеличилась. Переход закончили без приключений… В трех километрах севернее Фастова бригада оседлала шоссе, идущее на Бышев. (…)

Ремонтные подразделения бригады и батальонов в спешном порядке (в любой момент может последовать приказ на совершение нового марша) начали наварку шпор на гусеницы. Со всеми командирами танков, механиками‑водителями и их помощниками была проведена разъяснительная работа о причинах неустойчивости «эмча», которых было три: значительная высота танка (3140 мм), его небольшая ширина (2640 мм), высоко расположенный центр тяжести. Такое невыгодное соотношение тесно взаимосвязанных характеристик и сделало «Шерман» довольно валким. Подобного с Т‑34 никогда не случалось, поскольку он был ниже американского танка на 440 мм и шире на 360 мм.

Надо сказать, что при штабе 5‑го механизированного корпуса находился представитель фирмы – изготовителя танков. Он скрупулезно собирал и учитывал все выявленные в ходе эксплуатации недостатки «эмча» и по своим каналам сообщал о них руководству фирмы. Память не сохранила его фамилию, помню только, что мы все звали его Миша. На встречах однополчан частенько вспоминаем, как Миша, увидев механика‑водителя, пытавшегося ключом или отверткой что‑то подкручивать, к примеру, в моторном отделении, строго выговаривал: «Здеси заводски пломбы – ковыряти нельзя!» Да и не нужно там «ковыряти» – в пределах нормативного ресурса машины работали как прекрасный хронометр.

Миша был сильно огорчен тем, что «Шермана» в движении так плохо себя вели. Он не мог спокойно смотреть на «операцию» по улучшению ходовых качеств «дитяти» его фирмы, и уже где‑то в феврале сорок четвертого года к нам в бригаду прибыли новые танки, в запасном комплекте инструментов, электролампочек и предохранителей которых находилось 14 запасных траков, «ошпоренных» в заводских условиях».

Подводя итог, необходимо отметить, что в целом полученные по ленд‑лизу танки уступали знаменитому Т‑34 по наиболее важным показателям. О советских тяжелых танках (в первую очередь ИС) и вспоминать не приходится. Они также заметно проигрывали в сравнении не только с «Пантерами» и «Тиграми», но и с поздними модификациями Pz.IV. Сказать, что вклад английских и американских машин в успехи советских танковых войск был значительным, нельзя.

В то же время трудно обвинить западных союзников в том, что они сознательно поставляли в СССР не слишком эффективную технику. Советские танкисты получали те же образцы техники, что и их британские и американские коллеги. Отнюдь не желание «сбагрить некондицию», а объективные недостатки английского и американского танкостроения, особенно в начальный период войны, привели к тому, что получаемые по ленд‑лизу машины в большинстве своем не оставили серьезного следа в боях на советско‑германском фронте.

Несколько иной была ситуация с авиацией. Как уже говорилось выше, в годы войны было получено более 18 тысяч самолетов (14 тысяч американских и 4 тысячи английских). Это составляло 15 % от советского производства. В большинстве своем это были истребители, хотя и бомбардировщики также были представлены в достаточно большом количестве. Пик поставок авиационной техники пришелся на 1943–1944 годы.

Из Великобритании в Советский Союз прибывали в первую очередь истребители «Харрикейн» и «Спитфайр». «Харрикейнов» было поставлено около 2800 штук. Хотя этот истребитель по своим характеристикам превосходил старые советские машины (такие, как И‑15 или И‑16), однако уже в 1941 году серьезно уступал современным немецким и советским истребителям. В самой Великобритании «Харрикейн» был фактически полностью вытеснен на вспомогательную роль истребителя‑бомбардировщика. Дмитрий Хазанов так описывал проблемы, с которыми столкнулись советские летчики и механики после получения британских машин:

«Первые же случаи боевого применения «Харрикейнов» на фронте выявили большое количество недостатков. Больше всего нареканий вызывало вооружение «Харрикейна» – 8–12 пулеметов калибра 7,69 мм не наносили существенного ущерба бронированным немецким самолетам. Вот характерный пример: в январе 1942 г. три «Харрикейна» IIВ из 191‑го полка 10 минут преследовали разведчик Ju‑88, непрерывно поливая его огнем, но так и не сбили. Надежность работы вооружения также была невысокой. На холоде замки пулеметов, расположенных в крыле, часто замерзали, и самолет оказывался небоеспособным. Слабость вооружения иногда заставляла летчиков прибегать к таранному удару. Так, 31 мая 1942 года таранил «Юнкерc» над Ярославлем будущий дважды Герой Советского Союза Амет‑Хан Султан. Не вызвали большого восторга и летные характеристики. По данным испытаний, оперативно проведенных в НИИ ВВС, по скорости «Ураган» – так переводится название истребителя на русский язык – занимал промежуточное положение между И‑16 и Як‑1. Своему основному противнику на Севере – немецкому «Мессершмитту» Bf 109E – он уступал в скорости на малых и средних высотах (на 40–50 км/ч) и в скороподъемности. Лишь на высотах 6500–7000 метров их возможности становились примерно равными. При пикировании громоздкий «Харрикейн» «парашютировал», что не позволяло ему быстро разгоняться. Правда, в актив ему можно было записать маленький радиус разворота, достигавшийся за счет малой нагрузки на крыло, что позволяло вести бой на горизонталях. Весьма неудачно было сконструировано шасси «Харрикейна». (…) При посадке на неровный грунт полевых аэродромов опасность скапотировать была очень высока. При этом прежде всего ломался деревянный винт «Ротол» – его в отличие от советских металлических, починить было практически нельзя. Скапотировать «Харрикейн» мог и при рулежке. У этого истребителя была неприятная склонность поднимать хвост при работающем моторе. Чтобы предохранить машину от неприятностей, нередко на заднюю часть фюзеляжа сажали одного‑двух механиков. Иногда они не успевали вовремя спрыгнуть и поневоле поднимались в небо».

Неудивительно, что «Харрикейны» не пользовались любовью у советских летчиков. В то же время в Великобритании существовал и производился в больших количествах куда более современный истребитель – «Спитфайр», не уступающий и даже превосходящий германские аналоги. Однако поставки «Спитфайров» в СССР начались только в 1943 году после прямого обращения Сталина к Черчиллю. Всего было получено около 1300 машин, из них половина – в 1945 году. Неудивительно, что «Спитфайры», обладавшие хорошими высотными характеристиками, в основном были направлены в подразделения противовоздушной обороны. На фронт они практически не попали.

Иначе сложилась судьба американских истребителей. Наиболее известным из них стала, безусловно, «Аэрокобра» Р‑39. Всего этих истребителей, полюбившихся советским летчикам, было получено почти 5 тысяч. К этому добавлялись более 2 тысяч самолетов Р‑63 «Кингкобра», являвшихся дальнейшим развитием «Аэрокобры». Известна «Аэрокобра» в первую очередь потому, что на ней летал знаменитый советский ас Александр Покрышкин. Его подразделение получило Р‑39 в 1942 году, и до самого конца войны он воевал на «кобре». В своих воспоминаниях Покрышкин описывал первую встречу с новым для него самолетом:

«После прибытия в третий уже по счету запасной авиаполк, разместив эскадрилью в общежитие, я направился на аэродром посмотреть на новую материальную часть. У стоянки самолетов увидел подполковника Дзусова.

– Что, пришел посмотреть на американскую технику?

– Точно, товарищ командир полка! Нам приказано переучиваться на «аэрокобры».

– Значит, на смену нам. Мы уже закончили перевооружение и завтра улетаем на Кубань.

– Как «аэрокобры», стоящие истребители? – поинтересовался я у Дзусова.

– Самолет хороший. По скорости не уступает «мессершмиттам» и имеет сильное вооружение. Воевать на нем можно, – обрадовал меня Ибрагим Магометович. – Иди к моему самолету и познакомься с ним.

«Аэрокобра» мне понравилась своими формами и, главным образом, мощным вооружением. Сбивать вражеские самолеты было чем – пушка калибра 37 миллиметров, два крупнокалиберных скорострельных пулемета и четыре пулемета нормального калибра по тысяче выстрелов в минуту каждый. Мое настроение не испортилось и после предупреждения летчиков об опасной особенности самолета срываться в штопор из‑за задней центровки».

Из 59 своих воздушных побед 48 Александр Иванович одержал, летая на «Аэрокобре». На истребителях этой модели летало и еще несколько советских асов – Речкалов, Голубев, Глинка, Гулаев… Мощное вооружение, хорошие скоростные и маневренные характеристики делали эту машину серьезным противником для немецких истребителей. Были, разумеется, и серьезные недостатки – низкая скорострельность пушки, упомянутые выше проблемы с центровкой, требовавшие хороших навыков управления, малый ресурс двигателей. Однако советские летчики, повторюсь, машину любили – в отличие от своих американских коллег.

Действительно, воевавшая в большом количестве на советско‑германском фронте «Аэрокобра» совершенно не прижилась в ВВС США. Та же судьба постигла их и в британских военно‑воздушных силах – уже в конце 1941 года «Аэрокобры» оказались сняты с вооружения подразделений, базировавшихся на Британских островах. Причина крылась в первую очередь в том, что Р‑39 был сугубо фронтовым истребителем, потенциал которого раскрывался на малых высотах. Бои же над Англией и Францией происходили, как правило, на средних и больших высотах, где «Аэрокобра» уступала немецким противникам.

Противоположная ситуация сложилась с истребителями Р‑40 различных модификаций. Широко распространенные в ВВС Великобритании и США, особенно в начале 1940‑х годов, они не пользовались большой популярностью в Советском Союзе. Истребители отличались не слишком выдающимися скоростными и маневренными характеристиками, но главная претензия заключалась в их исключительно плохой приспособленности к климатическим условиям советско‑германского фронта. Двигатели не отличались надежностью. Адмирал А. Г. Головко вспоминал: «Эти самолеты имеют особые подшипники в своих моторах, потому что залиты подшипники не обычным сплавом, а серебряным. Американцы считают такой сплав новейшим техническим достижением; однако моторы с подшипниками, залитыми серебряным сплавом, часто выходят из строя. Вот почему наши летчики с горькой насмешкой называют эти самолеты «чудом безмоторной авиации». Чаще всего «киттихауки» стоят в бездействии».

Характеристика, может быть, слишком резкая и не вполне справедливая. Однако есть информация о том, что ближе к концу войны самолеты Р‑40 использовались в качестве своеобразного наказания – ими вооружали те части, которые несли большие потери, не добиваясь существенных успехов. Неудивительно, что Р‑40 не пользовались большой популярностью у советских летчиков‑истребителей.

Практически в самом конце войны Советский Союз получил в гомеопатических количествах истребители Р‑47 «Тандерболт» и Р‑51 «Мустанг», которые с 1943 года составляли основу американской авиации в Европе. На ход боевых действий эти самолеты никакого воздействия не оказали. Ни англичане, ни американцы не спешили поставлять в Советский Союз новейшие истребители – львиную долю отправленных машин составляли устаревшие уже к середине войны модели.

В 1941–1942 годах наиболее актуальными для советской авиации были поставки истребителей. Нужно было в первую очередь сломить господство люфтваффе в воздухе, прикрыть фронт и тыл от ударов вражеских бомбардировщиков. С конца 1942 года ситуация начала меняться в лучшую сторону. Поэтому помимо истребителей в СССР стали в больших количествах поставляться бомбардировщики. Всего за годы войны их было получено более 3500 штук. При этом подавляющее большинство полученных бомбардировщиков составляли А‑20 «Бостон» и В‑25 «Митчелл».

А‑20 разрабатывался как легкий бомбардировщик, способный выполнять функции штурмовика. Индекс «А» в названии модели как раз указывал на то, что сами американцы считали его в первую очередь ударным самолетом (для бомбардировщиков использовался индекс «В»). Однако в Советском Союзе придерживались иной точки зрения на то, что следует называть штурмовиком, – эту роль играл знаменитый Ил‑2. Поэтому на советско‑германском фронте, куда «Бостоны» стали поступать в значительных количествах в 1943 году, они использовались в первую очередь как средние бомбардировщики.

А‑20 приобрел заслуженную популярность у советских летчиков. Простой в пилотировании, надежный, комфортный для экипажа, он отличался весьма неплохими для своего времени летными характеристиками. Оборонительное вооружение ранних версий быстро оказалось недостаточным, поэтому А‑20 в Советском Союзе «дорабатывали напильником», устанавливая более мощное и дополнительное вооружение. Впрочем, процесс доработки проходило большинство образцов полученной по ленд‑лизу военной техники. Всего за годы войны было получено около 2800 «Бостонов», при этом основная масса прибыла в 1943 году.

В‑25 «Митчелл» являлся «классическим» двухмоторным средним бомбардировщиком. В Советский Союз попало 860 машин, первые из которых прибыли уже в конце 1941 года. В советской авиации «Митчелл», значительно превосходивший «Бостон» как по размерам, так и по бомбовой нагрузке, использовался в первую очередь в качестве дальнего ночного бомбардировщика. Дебют в качестве фронтового бомбардировщика в 1942 году оказался неудачным – машина была слишком уязвимой. А. И. Молодчий вспоминал: «В 1942‑м в СССР по ленд‑лизу стали поступать бомбардировщики В‑25С «Митчелл», довольно быстро освоенные в Дальней авиации. Как показали летные испытания, проведенные в НИИ ВВС, В‑25‑С, по сравнению с Ил‑4, обладал большей максимальной скоростью, доходившей на высоте 5000 м до 490 км/ч, значительно меньшей дальностью (1960 км с бомбовой нагрузкой 1400 кг), и более низким потолком, не превышающим 7500 м. В‑25‑С нуждался в значительно больших аэродромах. Следует отметить, что более комфортные условия на борту, автопилот и хорошая устойчивость в полете значительно улучшали работу экипажа по сравнению с Ил‑4. Его пилотирование, включая взлет и посадку, оказалось настолько простым, что позволяло быстро вводить в строй молодых летчиков. Сильнее было и оборонительное вооружение, состоявшее из одного 7,62‑мм и четырех 12,7‑мм пулеметов».

В 1943–1944 годах 222‑я авиадивизия, вооруженная «Митчеллами», нанесла противнику немало болезненных ударов. Уничтожались железнодорожные узлы, аэродромы, в сентябре 1943 года мишенью стали немецкие дальнобойные батареи под Ленинградом. Нередко «Митчеллы» применялись в качестве транспортных самолетов – так, в конце войны они снабжали партизан Тито и восставших словаков. Достаточно хорошо В‑25 показал себя и в роли дальнего разведчика.

В Советский Союз практически не поставлялись тяжелые четырехмоторные бомбардировщики, являвшиеся «визитной карточкой» авиации западных союзников. Из Великобритании прибыл один «Стирлинг», из США – «Либерейтор». Впрочем, считать это большим упущением сложно – в подобных машинах у советской авиации острой необходимости не было.

Чтобы закончить с авиацией, нужно упомянуть транспортные самолеты. За годы войны Советский Союз получил около 700 двухмоторных С‑47. Собственное производство составило более 2200 аналогичных Ли‑2. Вклад союзников, таким образом, был весьма существенным, но решающей роли не играл.

Последнюю фразу можно отнести к поставкам британских и американских самолетов в целом. Было бы глупо отрицать ту роль, которую они сыграли на фронтах Великой Отечественной войны. Однако не менее глупо было бы приписывать им решающий вклад в победу советской авиации. Союзники поставляли в основном далеко не самые лучшие и современные образцы техники – достаточно вспомнить нежелание англичан отправлять в СССР «Спитфайры» и отсутствие в американских поставках великолепных истребителей «Мустанг», во многом благодаря которым сами американцы смогли установить господство в воздухе над Германией в 1944 году. Складывалась во многом парадоксальная ситуация – некоторые образцы авиационной техники продолжали производиться только благодаря поставкам в Советский Союз! Англичане и американцы отправляли союзникам то, что считали устаревшим и не очень подходящим для собственных летчиков. Весьма характерный пример – истребители «Аэрокобра» и «Харрикейн». Кроме того, вплоть до 1943 года были нередки случаи, когда в СССР прибывали самолеты, уже использованные авиацией западных союзников и в значительной степени выработавшие свой ресурс. Эта практика прекратилась только после неоднократных протестов советской стороны.

Поставки остальных видов вооружения и боевой техники были минимальными. Ни винтовки, ни пистолеты‑пулеметы (которых в итоге было отправлено больше всего) практически никакого следа на советско‑германском фронте не оставили. То же касается и артиллерии. Более заметным был вклад союзников в автомобильный парк Красной Армии. Символами ленд‑лиза стали американские «Виллисы» и «Студебеккеры». За годы войны Советский Союз получил более 50 тысяч легковых внедорожников и вездеходов, которые широко использовались как командирские машины, а также для самых различных перевозок в прифронтовых условиях. Отечественные аналоги выпускались в гораздо более скромных количествах: чуть более 200 «ГАЗ‑61», менее 700 «ГАЗ‑64» и около 5 тысяч «ГАЗ‑67». Весьма существенным подспорьем стали более 7 тысяч английских и американских бронетранспортеров, советских аналогов которым не существовало. Они, а также сотни тысяч грузовиков позволили сделать дивизии Красной Армии значительно более мобильными. Это, в свою очередь, помогало осуществлять стремительные прорывы в глубину обороны противника, характерные для советских операций завершающего периода войны. «Мы получили, насколько помню, с учетом потерь в пути около 400 тысяч первоклассных по тому времени машин типа «Студебеккер», «Форд», легковые «Виллисы» и амфибии. Вся наша армия фактически оказалась на колесах и каких колесах! В результате повысилась ее маневренность и заметно возросли темпы наступления», – вспоминал впоследствии А. И. Микоян, руководивший в годы войны приемом союзных поставок по ленд‑лизу.

Как же оценить в целом вклад вооружения и боевой техники, поставленных по ленд‑лизу, в победу Красной Армии? Безусловно, сделать это не так просто – в конечном счете, мы не можем наверняка знать, что происходило бы, если бы этих поставок не было. И все же определенные выводы сделать можно.

Во‑первых, ни о какой решающей роли ленд‑лиза говорить не приходится. Хотя по отдельным позициям доля английских и американских поставок выглядит впечатляюще, в целом наши солдаты воевали советским оружием, разработанным советскими инженерами и выпущенным на советских заводах советскими рабочими. Т‑34 и Ил‑2 стали символами Победы – а не «Шерманы» и «Харрикейны». Если говорить о танках и самолетах, то прибывавшая на фронт импортная техника была в самом лучшем случае (!) на уровне советских и германских образцов. Поэтому на вопрос о том, помогли ли нам эти танки, самолеты и грузовики выиграть войну, надо ответить утвердительно. Но точно таким же утвердительным будет ответ на вопрос о том, смогли бы мы одержать победу без этих поставок.

Впрочем, у сторонников версии о «решающем вкладе ленд‑лиза» есть еще один сильный козырь. Дело в том, что самолеты, танки и даже грузовики были лишь «верхушкой айсберга» – наиболее заметной, но не главной частью поставок со стороны наших западных союзников. Куда больше по объему были поставки продовольствия, сырья и оборудования, которые в конечном счете тоже были предназначены для победы над врагом.

Список грузов, прибывших в Советский Союз в рамках этой второй категории, действительно впечатляет. В него входили 1900 локомотивов, 11 тысяч вагонов, около 3,5 млн автомобильных покрышек, 2,7 млн тонн нефтепродуктов (в том числе высококачественного авиационного бензина), 622 тысячи тонн железнодорожных рельсов, 328 тысяч тонн алюминия, 387 тысяч тонн меди, 610 тысяч тонн сахара, более 660 тысяч тонн мясных консервов (общий объем поставок продовольствия составлял около 4,5 млн тонн), около 45 тысяч металлорежущих станков… Этот список можно продолжать.

По некоторым позициям поставки по ленд‑лизу в годы войны значительно превосходили отечественное производство. К примеру, в СССР за годы войны было выпущено около 800 паровозов и около 1100 вагонов – соответственно в 2,5 и в 10 раз меньше, чем было поставлено по ленд‑лизу. Мясных консервов мы получили в 5 раз больше, чем произвели сами, – американская тушенка стала одним из главных символов ленд‑лиза. Как известно, советские солдаты в шутку называли ее «вторым фронтом». По автомобильным шинам, шерсти, алюминию, кобальту союзные поставки практически равнялись советскому производству или даже несколько превосходили его. Другие виды союзных поставок не превосходили отечественное производство, но все же составляли весьма весомую долю. Так, почти четверть введенных в эксплуатацию в годы войны металлорежущих станков была получена по ленд‑лизу. Почти треть взрывчатки тоже была импортной.

О чем говорят эти цифры? Уже упоминавшийся выше Борис Соколов приходит к весьма радикальным выводам: «Утверждения советской пропаганды об экономической победе социализма в Великой Отечественной войне и о способности СССР самостоятельно победить Германию – не более чем миф. В отличие от Германии, в СССР обозначившаяся еще с начала 30‑х годов цель создать автаркическую экономику, способную обеспечить армию в военное время всем необходимым для ведения современной войны, так и не была достигнута. Гитлер и его советники просчитались не столько в определении военно‑экономической мощи СССР, сколько в оценке способности советской экономической и политической системы функционировать в условиях тяжелого военного поражения, а также возможностей советской экономики достаточно эффективно и быстро использовать западные поставки, а Великобритании и США – осуществить такие поставки в необходимом количестве и своевременно».

Правда ли это? Давайте присмотримся внимательнее к цифрам и структуре поставок. Во‑первых, хотя номенклатура была весьма широка, она значительно уступала общей номенклатуре советской экономики военного периода. Иначе говоря, в Советский Союз поставлялись определенные виды продукции, в то время как другими отечественная экономика обеспечивала себя полностью. В качестве одного из примеров можно назвать изделия черной металлургии (сталь, чугун, прокат). Можно сказать, что советская экономика строилась по весьма мудрому принципу: что выгоднее импортировать – получаем по ленд‑лизу, что имеет смысл делать самим – производим у себя. Англо‑американские поставки во многих случаях не заполнили брешь, которую было бы в противном случае нечем заткнуть, а позволили советским заводам увеличить выпуск других видов продукции. Это, конечно, тоже немало, и отрицать важность поставок по ленд‑лизу для советской экономики у нормального человека язык не повернется. Но все же громкие утверждения о том, что союзные поставки спасли наш тыл, тоже мало на чем основаны.

Теперь о магии цифр. Хрестоматийный пример, который Алексей Исаев справедливо называет «школярским упражнением», – количество паровозов и вагонов. Цифры поставок выглядят впечатляюще по сравнению с отечественным производством, если упустить из виду, каков был наличный парк железнодорожной техники СССР к началу войны. А он насчитывал ни много ни мало 25 тысяч паровозов и 600 тысяч вагонов. Потери в ходе войны, разумеется, были велики, но все равно на фоне общей численности паровозного и вагонного парка и советское производство, и поставки по ленд‑лизу выглядят каплей в море.

Поставки американских паровозов в СССР начались только в 1943 году. Это, к слову сказать, касается и многих других видов продукции. Решающим переломом в ходе Великой Отечественной войны считаются Сталинградская и Курская битвы – период с осени 1942 до лета 1943 года включительно. Между тем до середины 1943 года союзные поставки отличались нерегулярностью, объемы грузов были неизменно гораздо меньше запланированных, что вызывало постоянное недовольство советской стороны. Только в последние полтора года войны ситуация наладилась и поток грузов пошел в СССР бесперебойно.

Почему так происходило? Существуют две версии. Согласно первой из них, англичане с американцами цинично ждали, удастся ли Советскому Союзу выстоять под ударами гитлеровцев и насколько оправданными будут «инвестиции». Сторонники этой версии часто вспоминают знаменитые слова сенатора Гарри Трумэна: «Если мы увидим, что выигрывает Германия, то нам следует помогать России, а если выигрывать будет Россия, то нам следует помогать Германии, и, таким образом, пусть они убивают как можно больше».

Однако именно с точки зрения этой фразы поведение союзников выглядит предельно нелогично. С 1943 года всем стало ясно, что «выигрывать будет Россия», – и именно в это время вместо того, чтобы помогать немцам, англичане и американцы начинают поставлять оружие, сырье и продовольствие во все возрастающем количестве! Казалось бы, для того чтобы сдержать победоносное шествие советских солдат на запад, нужно делать как раз противоположное – сокращать поставки, и «пусть они убивают как можно больше».

Вторая версия куда более прозаична и меньше понравится любителям теории заговора. Она обращает внимание в первую очередь на два вполне объективных фактора. Во‑первых, в конце войны возможности союзников осуществлять масштабные поставки в СССР были значительно больше, чем в ее начале. Вспомним о том, что экономика США в 1941 году только начала по‑настоящему переходить на военные рельсы, одновременно формировалась и массовая армия – многого, что называется, самим не хватало. Во‑вторых, способы доставки грузов в СССР только еще предстояло отработать. Организация маршрута поставок не является примитивной задачей на уровне «сел – поехал». Чтобы, например, перебрасывать грузы через Иран, необходимо было сначала организовать весьма протяженный морской маршрут, собрав для этого необходимое число транспортных кораблей (не забываем про доблестных немецких подводников, все еще быстро увеличивавших свои счета!), создать необходимую инфраструктуру в самом Иране… Короче говоря, решить сотни скучных и неброских, но очень важных задач. В полной мере это было сделано как раз к 1943 году.

Разумеется, это не значит, что англичане и американцы искренне хотели отправить своему союзнику как можно скорее и как можно больше самых лучших грузов. Мир вообще не черно‑белый, в нем гораздо больше красок и оттенков. Выше уже говорилось о том, что Советский Союз получал, например, далеко не самые лучшие модели самолетов. Лидеры западных стран исходили из простой и понятной логики: в первую очередь нужно обеспечить собственные армии, а уже потом думать о союзниках. Однако поражения СССР они искренне не хотели – ленд‑лиз позволял экономить самое главное, кровь своих солдат. «Деньги, истраченные на ленд‑лиз, безусловно спасали множество американских жизней. Каждый русский солдат, который получал снаряжение по ленд‑лизу и шел в бой, пропорционально сокращал военные опасности для нашей собственной молодежи», – говорил все тот же Гарри Трумэн. Вторя ему, другой влиятельный сенатор утверждал: «США сейчас тратят около 8 миллиардов в месяц. Если бы не те приготовления, которые мы сделали в эти месяцы, выиграв время, война, я убежден, продолжалась бы на год дольше. В год мы тратим на войну до 100 миллиардов долларов, а кроме того, мы могли бы потерять огромное число жизней лучших сынов страны. Даже сократив войну только на полгода, мы сбережем 48 миллиардов долларов, потратив всего 11 миллиардов, а кровь наших солдат, слезы наших матерей оценить вообще невозможно…» Ленд‑лиз позволял значительно сократить войну – а значит, сберечь американские жизни и деньги.

Но вернемся к вопросу о значении поставок для советских военных усилий. Как уже было сказано выше, наибольшую роль полученные по ленд‑лизу грузы играли на завершающем этапе Великой Отечественной. Более того – поскольку поставки продолжались до сентября 1945 года (победа над Японией), весьма значительная часть ленд‑лиза вообще не сыграла никакой роли в разгроме Германии. Здесь скорее можно говорить о значении ленд‑лиза для послевоенного восстановления СССР, но это уже совсем другой разговор.

Разумеется, и на завершающем этапе войны англо‑американские поставки были большим подспорьем. Однако они помогли ускорить победу в войне, а не стали ее главной причиной. «Без ленд‑лиза мы бы наверняка еще год‑полтора лишних провоевали», – считал Микоян. Однако на конечный итог союзные поставки не повлияли.

Нельзя упускать из виду и существование так называемого «обратного ленд‑лиза». В это понятие входили товары, которые отправлялись из СССР в США. К их числу относились, в частности, золото, лес, пушнина, рыба и икра. Стоимость, да и значение «обратного ленд‑лиза» были значительно меньше, чем англо‑американских поставок Советскому Союзу. Тем не менее сам факт его наличия необходимо учитывать.

В заключение хотелось бы подвести определенный итог. Ленд‑лиз стал весьма значительной помощью Советскому Союзу. Он помог ликвидировать ряд «узких мест» в военной экономике и оснащении армии, укрепить фронт и тыл и, в конечном счете, приблизить Победу. Однако приписывать ему решающую роль в успехах Красной Армии было бы неправильным. С ленд‑лизом или без ленд‑лиза Советский Союз все равно должен был одержать победу. Победу, которая стала триумфом советских вооруженных сил и советской экономики.

Однако союзники не только поставляли нам грузы. Они еще и воевали, отвлекая значительные силы немцев. Насколько весомым был этот вклад в разгром Третьего рейха?