Есть сорт комментаторов, задача которых – придать агрессивной, имперской политике Кремля некоторую благопристойность и респектабельность. Они брезгливо избегают истерических визгов про «киевскую хунту» и «фашистов‑бандеровцев». Они не опускаются до тиражирования явных фальшивок про распятых мальчиков. Они даже готовы признать такую очевидную вещь, как несоответствие проведенных мятежниками «выборов» некоторым принятым в современном мире формальным правилам. Чтобы потом обстоятельно объяснить, что это и не важно. Потому что эти «выборы» все равно показали, что лидеры мятежников пользуются поддержкой значительной части населения Донбасса. Может быть и не большинства. Мы не можем определить это точно без «правил». Но по очередям у немногочисленных «избирательных участков» и на глаз видно, что этих людей много, и от них нельзя просто отмахнуться. Это реальность, с которой надо считаться.

Примерно это же пыталось поведать городу и миру кремлевское начальство, когда объясняло разницу между «признанием» и «уважением» итогов «выборов». Мол, мы вовсе не говорим, что они легитимизируют власть полевых командиров Донбасса. Мы только хотим сказать, что эти деятели получили мандат на ведение переговоров от имени населения.

Так вот, оказывается, зачем был нужен весь этот сыр‑бор! Для того, чтобы морально уполномочить некоторую группу людей на ведение переговоров с Киевом и Европой. Чтобы не возникало вопроса: а с кем там вести переговоры? Непонятые окружающим миром мятежники просто хотят, чтобы их поняли, пожалели и успокоили. Чтобы сказали им, что уважают. Чтобы с ними поговорили.

Видимо от этого сильного желания добиться разговора по душам мятежники сначала подписали бумагу о проведении выборов в декабре по украинским правилам, а потом сразу же заявили, что и не собирались это выполнять. Что они сами проведут собственные выборы в ноябре, не согласовывая это ни с кем. Проведут в условиях, исключающих их признание со стороны кого бы то ни было в цивилизованном мире. И им глубоко плевать, признает ли эти выборы хоть кто‑то. Они все равно сделают по‑своему. А Европа со всеми своими представлениями о выборных процедурах может идти лесом.

Каждый, кто вышел из переходного возраста, знает: если ты хочешь, чтобы с тобой разговаривали, для начала хамить не надо. И проще всего было бы объяснить ситуацию тем, что все колорады‑рашисты – это люди с психологией ищущего признания трудного подростка. Либо не очень далекие жулики, и впрямь надеющиеся хоть кого‑то надуть такими грубыми и примитивными приемами. Либо они и не помышляли о замирении, а все разговоры о переговорах – лишь маскировка последовательной линии на продолжение войны.

Не то чтобы такая картина была неверна. Но мне она представляется недостаточно полной. Среди мятежников достаточно высок процент людей идейно мотивированных. Идейно мотивированными могут быть и трудные подростки, и жулики – одно не исключает другого. Но здесь важно, что для многих лидеров, участников и сторонников колорадского мятежа выборы без европейских правил – это не просто «понты» или игра в наперстки. Это и есть их политический идеал, социальная утопия, которую они стремятся реализовать.

Спор о том, могут ли выборы без общепринятых в современном мире правил и процедур считаться реальным волеизъявлением народа – это спор двух принципиально разных моделей демократии. Современная западная буржуазно‑либеральная (индивидуалистическая) демократия на протяжении нескольких веков создавала сложную систему правил, процедур и гарантий, главное назначение которых – обеспечить свободу выражения каждой отдельной индивидуальной воли. Оградить ее от возможного давления со стороны других индивидуальных воль, которые сильнее или которых просто больше. И каждая индивидуальная воля должна быть отдельно подсчитана и учтена как равная всем остальным индивидуальным волям. На таких выборах уравниваются воли «твари дрожащей» и «право имеющего» сверхчеловека.

Альтернативную модель демократии можно назвать общинной или соборной. При ней индивидуальные воли как бы спрессовываются, слепляются в бесформенный комок некоей коллективной воли, деформируются и растворяются в ней. Такая демократия исключает равенство. Доминируют те, кто напористее, агрессивнее, злее, наглее. Те, кто пассионарнее, если употреблять термин из весьма почитаемых отечественными традиционалистами концепций. Те, кто кричит громче или у кого автомат больше. Это та самая ленинско‑гитлеровская демократия не арифметического большинства, но большинства силы и воли.

Для такой демократии разграничительные барьеры, ограждающие отдельную личность от давления, не только не нужны, но и вредны. Они препятствуют формированию коллективной воли, которая должна подчинить себе каждую индивидуальную волю. Не нужен и точный подсчет голосов. Выборы можно проводить не только без списков избирателей, но и без списков кандидатов в депутаты. Достаточно трех первых имен. Голосуя за них, ты делегируешь им право назначить недостающих депутатов по своему усмотрению (именно так проводили выборы донбасские мятежники). И неважно, голосуют ли люди по собственным убеждениям, пришли ли они за продуктовым пайком или просто боятся боевиков с автоматами (может эти суровые воины под конвоем голосовать и не гонят, но ведь неизвестно, чего от них можно ждать). Все это неважно. Если ты сумел обеспечить ритуал голосования с нужным результатом, значит доказал, что большинство силы и воли за тобой.

Общинная демократия существовала во многих архаических обществах, в которых доминировали герои‑воины. До той эпохи, когда буржуазная модернизация раскрепостила личность и уравняла пахарей с героями. Сегодня общинная демократия стала знаменем радикальных традиционалистов, воюющих на Донбассе за то, чтобы девушки сидели дома и вышивали крестиком. Традиционалистами на самом деле являются и те псевдолевые, которые поддержали донбасский мятеж. Среди самих левых им давно дали кличку «красконы» (красные консерваторы).

В современном мире общинная демократия может существовать лишь как крайне неустойчивая переходная форма. Она может возникнуть в результате восстания против авторитарно‑бюрократической олигархии, в котором совместно участвуют как плебейские традиционалисты, так и сторонники буржуазной модернизации. И тогда она имеет шанс эволюционировать в современную либеральную демократию.

Но если она возникает в результате восстания традиционалистов против буржуазно‑либеральной демократии, она может эволюционировать только в тоталитарную тиранию фашистского типа, причем очень быстро. Начиная с XX века архаику можно возродить только в форме фашизма. Фашизм и есть крайняя форма традиционалистской реакции.

18 ноября 2014 г.