В прошлый раз мы остановились на том, что ценности интеллигенции, и до этого бывшие космополитическими и либеральными, после революции начали становиться отчетливо еврейскими. А со временем и стали. Напомню в высшей степени характерную «Резолюцию» всесоюзной читательской конференции журнала «Советиш Геймланд» («Советская родина»):

«Собравшись 21 сентября 1989 года на Всесоюзную читательскую конференцию журнала “Советиш Геймланд”, представители еврейской творческой интеллигенции тридцати городов Советского Союза – писатели, художники, композиторы, историки, публицисты, артисты, педагоги, совместно с любителями еврейской словесности, еврейской культуры и искусства заявляют, что на нынешнем крутом повороте в жизни нашего общества советские евреи, творческие силы еврейского народа связывают судьбу своей культуры с перестройкой» (Перестройка и еврейский вопрос. – М., АКСО, 1989. – Вып. I, с. 10).

Не будем вычислять процент евреев среди интеллигенции – этим кто только не занимался, а, главное, – дело совсем не в этом. Суть в том, что интеллигенция как таковая de facto превратилась в не‑строго‑национальную‑диаспору.

Константин Крылов в своей работе «Поведение» пишет в разделе «Нулевая этическая система: диаспоры»:

«”Мне нет дела до других, как и им – до меня. Как другие ведут себя по отношению ко мне, пусть так себя и ведут. Как я веду себя по отношению к другим, так я и дальше буду себя вести. Все действуют так, как считают нужным, и я тоже действую, как считаю нужным.”

Человек, принявший подобные жизненные установки, находится, так сказать, “по ту сторону добра и зла” – точнее, он их просто не различает. Разумеется, ему доступно понимание некоторых ценностей: он хорошо знает, что такое “полезное” и “вредное”, он даже может делать добро тем людям, которые ему чем‑то нравятся, и при этом даже не ждет за это благодарности, поскольку не понимает, что это такое. Он не обидчив: он вполне способен договориться с человеком, который причинил ему зло, если изменились обстоятельства и ему понадобилось обратиться к этому человеку. С другой стороны, он и сам способен сделать другим людям все что угодно, если это ему в данный момент покажется выгодным. … Такие люди (и такие сообщества) могут нормально существовать только среди других людей (и других народов) и за их счет – систематически эксплуатируя их доверие. С другой стороны, эти сообщества могут образовывать из себя подобия “народов”…».

Не правда ли, очень похоже на интеллигенцию? Если за некую идею интеллигент способен сражаться беззаветно (так как не мыслит себя отдельно), то методы он не выбирает. Конечно, нельзя сказать, что любой интеллигент способен на любую подлость – но ограничение идет лишь в том случае, если идея, отстаиваемая конкретным интеллигентом, включает некую этическую часть. Во всем остальном – все средства хороши, от доносов до фальсификации фактов.

Замечу, что Крылов относит поведение интеллигентов к варварскому:

«…“русская интеллигенция” – как сообщество – демонстрирует на протяжении всей своей истории типично варварское поведение. Заметим, что речь не идет об интеллектуалах, или лицах, занятых высокоспециализированным трудом. Как известно, принадлежность человека к “русской интеллигенции” не определяется уровнем образованности, квалификации и т.п. Многие типичные интеллигенты – глубоко невежественные люди. Принадлежность к интеллигенции – это прежде всего определенная позиция .

“Русский интеллигент” – это человек, решающий свои проблемы за счет того, что он доставляет обществу неприятности, хотя и не оружием, а словами. Интеллигенция ведет себя по отношению к русскому обществу (и тем более к государству) примерно так же, как скандалист в очереди: он непрерывно оскорбляет всех присутствующих, и ждет, что его пропустят вперед просто затем, чтобы он, наконец, замолчал. “Русская интеллигенция” состоит из людей, добивающихся определенного социального статуса, материальных благ и т.п. тем же самым путем. (Это не значит, что подобная деятельность всегда безопасна. Но жизнь любых варваров вообще рискованна: цивилизованные люди обычно уступают их давлению, но в некоторых случаях могут попытаться уничтожить варваров. Тем не менее варвары идут на этот риск – поскольку, как уже было сказано выше, варварство является принципиальной позицией. Варвар потерял бы самоуважение, если бы его заставили жить так, как живут цивилизованные люди. То же самое относится и к русской интеллигенции: так, простая лояльность по отношению к собственной стране (не говоря уже о патриотизме) всегда считалась в этой среде чем‑то совершенно недопустимым, а непрерывное изъявление своего недовольства – обязательным.) Именно такую цель имеет тотальная критика интеллигентами всех аспектов русской жизни и целенаправленное внушение русским людям чувства иррациональной вины (прежде всего перед “российским мыслящим классом”, а также и перед кем угодно еще). Как правило, эта "критика" использует ряд идей, созданных на Западе (например, либеральных социально‑экономических теорий), причем ссылающиеся на эти идеи лица обыкновенно не понимают смысла того, о чем они говорят: это еще один случай использования орудий, созданных цивилизацией, для борьбы против цивилизации.»

Однако не вижу противоречия. Интеллигенты как класс представляют собой именно что не‑национальную диаспору, объединяющую людей с варварским поведением, притязающим на интеллектуализм. Именно это я подробно расписывал в предыдущих частях статьи.