По правде сказать, они это заслужили. Коммунисты. Во всяком случае, постсоветские. Во всяком случае, те из них, кто претендует на преемство от КПСС. От дохрущевской КПСС. Хрущев для них – уже предатель. Те коммунисты на Западе, которых сталинские преступления действительно ужаснули, логически пришли к пересмотру своего отношения к советской модели, советскому опыту как таковым. Даже без Сталина. Стремление любым способом оправдать советскую тоталитарную империю логически привело постсоветских коммунистов к полной реабилитации сталинщины.

Что им помешало сказать, что эксперимент был в принципе ошибочен? Что здание возводилось на изначально порочной основе? Или это именно то, к чему стремились? Что им так дорого в советской империи?

Им нравятся худсоветы, определявшие репертуар театров. Им нравится, что за человеком не признавалось право даже на личное пространство, не говоря уже о праве иметь и выражать свои взгляды. Пусть теперь вспомнят, как резали брюки и прически стилягам, как срывали с хипов фенечки. Пусть на своей шкуре почувствуют, каково это, когда тебе запрещают выражать свои взгляды даже в форме ношения значка. Они заслужили.

Им нравится всемогущее государство, безраздельно владеющее телами и душами своих подданных. Государство, перед которым нет преград. Ни в праве, ни в морали. Государство, переселяющее народы. Бросающее трудовые армии зеков и полузеков на великие стройки. Государство‑Молох, пожирающее и сжигающее своих детей. Им нравится, когда государство едет катком по людям. Их с этого прет. У кого не вызывают содрогания штабеля трупов в мерзлоте на Колыме, Катынь, Хайбах, у того нет совести. У того нет, может быть, главного человеческого свойства – способности чувствовать чужую боль. Почему я должен этих людей жалеть? Так им и надо.

И никакие они не коммунисты. Извратители коммунистической идеи, надругавшиеся над ней. Настоящий коммунист – это я. Верую в будущее общество без иерархии и государственного принуждения. Какое отношение к моей вере имеют эти поклонники Молоха, эти гипсовые обрубки из песни Галича? И какое мне вообще до них дело?

И потом. Полное рассекречивание архивов советских карательных органов – разве это не прорыв? Вот увидите, это еще вызовет истерику российского «политического класса», если уже не вызвало. Официальное, на государственном уровне, признание нацистского и советского режимов в равной степени преступными – разве это не открывает путь к нравственному очищению, к освобождению от лжи, лицемерия, оправдания собственных злодеяний? И что стоит к такому‑то прорыву взять в нагрузку еще небольшой довесок? Ну, запретят небольшой группе крайне неприятных, злобных, бессовестных и самодовольных людей носить в публичных местах свои любимые цацки.

Они это заслужили. Так же, как заслужили это и нацисты. А мы заслужили, чтобы журналистку Полину Петрусеву суд признал виновной в демонстрации нацистской символики за публикацию в интернете фотографии ее двора в Смоленске времен немецкой оккупации? Это решение так называемого суда – действительно оскорбление всех возможных человеческих чувств. Чувства здравого смысла, чувства справедливости, чувство собственного достоинства. И не надо говорить, что если очень подробно и точно прописать в законе, в каких случаях нельзя, а в каких случаях можно, подобных казусов не будет. Вся многолетняя практика правоприменения европейских антинацистских законов показывает: либо закон обходит государство и устраивает такой же маразм, либо, если государство злоупотреблять боится, его легко обходят нацисты. Ну, подретушируют слегка этикетку и действуют дальше вполне легально. Пропагандируют свои взгляды. А потом мы не можем понять, откуда в Петербурге европейские «легальные нацисты» взялись.

Мне не раз приходилось говорить, что весь комплекс европейского антинацистского законодательства (включая запрет на отрицание Холокоста) – это анахронизм, рудимент ушедшей эпохи. Он основан на глубоко ошибочной посылке, что человека можно сделать добрее, запретив ему произносить злые слова. На этом же основана доходящая иной раз до абсурда система борьбы с разжиганием всевозможной вражды, каковым при желании может оказаться любое негативное высказывание в адрес оппонента. Все чаще приходится слышать, что в Европе стало некуда ступить из‑за всевозможной «толерантности» и «политкорректность». Европейцев явно занесло, но намерения были благие и вполне рациональные: добиться гуманизации общества.

Столкнувшись с агрессивной тоталитарной экспансией, демократические страны в целом ряде случаев ведут себя чисто реактивно. Вот в Турции сажают за утверждение, что геноцид армян был, – Франция в пику вводит уголовную статью за отрицание геноцида армян. Россия вводит уголовную ответственность за оправдание украинских повстанцев, а Украина – за их осуждение. Просто официально признать их героями, очевидно, было недостаточно. Нужно было еще запретить их героями не считать.

Главная опасность в том и состоит, что открытое общество в своем противостоянии миру архаики и тоталитаризма начинает его копировать, как бы зеркально отражать. Так мир архаики овладевает открытым обществом изнутри. Чтобы избежать этой опасности, Европе, по‑видимому, придется провести серьезную перезагрузку своей концепции политических свобод и прав человека. В духе знаменитой американской Первой поправки. Принять свою Первую поправку. И в ней записать:

«Сажать в тюрьмы за публицистическую полемику по поводу Холокоста, Голодомора, достижений Красной армии, за отрицание всяких там территориальных целостностей – это позор для свободного человечества. Никакие символы и графические изображения запрещать нельзя. Никакие книги запрещать нельзя. Ни за какие публичные высказывания преследовать и карать нельзя – за исключением открытых призывов к физическим расправам над кем‑либо».

Пытаться запретить оправдывать тоталитаризм – это и есть победа тоталитаризма.

А еще я хочу спросить преисполненных энтузиазма господ, которые бодро пишут о необходимости провести сугубо гигиенические процедуры по решительному очищению от грязи прошлого: а вы сами знаете, каково это, когда тебе запрещают выразить свои взгляды даже своим внешним видом?

А вы сами могли бы резать брюки стилягам и срывать фенечки с хипов? Ладно, спрошу по‑другому. Вы готовы у старика – противного, бессовестного, бессердечного, может быть, бывшего начальника крупной и не совсем добровольной стройки, а может, ветерана «Ваффен СС» – вы готовы у него на улице отбирать его любимую игрушку под вой полицейской сирены? Это не противоречит вашим гигиеническим представлениям?

13 апреля 2015 г.