В этой книге представлены как минимум два больших поэта – Борис Абрамович Березовский и Владислав Юрьевич Сурков. Оба кардиналы русской политики, оба – злые гении Кремля. Когда указывают на обезличенную «кремлевскую башню», не верьте сказанному – лица есть, это лица Березовского и Суркова. Первый – воплощение демона, он уже давно не в политике, не в большом бизнесе и даже не жив. Со вторым сложнее – попавший в опалу, снятый с поста куратора внутренней политикой Сурков назначен модерировать рождение Империи – он технолог войны на Донбассе. Тут сразу приходит на ум гумилевская утопия, где поэты управляют государством. А поэт Владислав Юрьевич самый что ни на есть настоящий – нетривиальный, элегантный, склонный к декадентству фашиствующий эстет. Фашизм эстетический ему глубоко близок – его протеже Василий Якименко выпустил однажды брошюру «Гламурный фашизм», в которой поюродствовал на тему Эдуарда Лимонова, баркашовцев, присовокупив к ним и ультралибералов. Видел ли шеф эту работу? Я думаю, что если видел, то тайно завидовал – именно его, Суркова, так не хватает на глянцевых страницах рядом со скандальным, как принято говорить в прессе, писателем. А либералы? Ну какие они гламурные и тем более фашисты? Даже с большой натяжкой. Вася, ты не прав…

БУДЕМ КАК ВСЕ (Музыка и слова Владислава Суркова)

Наш хозяин – Денница, мы узнаем его стиль. К Рождеству вместо снега он посылает нам пыль. Мы плетемся в обозе его бесконечной орды. Я буду, как ты, ты будешь, как он, мы будем, как все.

Он всегда впереди – в алом шелке, на бледном коне, Мы за ним по колено в грязи и по горло в вине, И вдоль нашей дороги пылают дома и мосты. Я буду, как ты, ты будешь, как он, мы будем, как все.

Пусть тебя не смущает обещанный к завтраку суд. Бог простит и себя, и его, и сто тысяч Иуд. Так до встречи в раю, где цветут ледяные цветы. Я буду, как ты, ты будешь, как он, мы будем, как все[1].

Бледные кони, орда и ледяные цветы… Это могучая поэзия. А Денница – одно из имен падшего ангела, сатаны. Многие СМИ рискнули предположить, что Сурков имел в виду Владимира Путина. Так ли? И да и нет. Сурков, скорее, обращается к образам, что онтологичнее, чем действующий президент. Как в библейском Апокалипсисе: «Кто подобен зверю сему? И кто может сразиться с ним?» (Откр., 13: 3–4). Сурков сражается одновременно сам с собой – таким, какой он есть, и с той личиной, под которой ему приходится действовать.

Кремлевский царедворец, декадент, интриган и поэт Владислав Юрьевич родился 21 сентября 1964 года в Солнцеве, не в знаменитом, подмосковном, как иногда неверно утверждают, а в Солнцеве, что в Липецкой области. Да и то номинально – первые пять лет своей жизни Владислав Сурков прожил в Чечено‑Ингушской АССР. В 1959 году его будущая мать, выпускница Тамбовского педагогического института Зоя Антоновна Суркова, по распределению была направлена на работу школьным учителем в село Дуба‑Юрт Чечено‑Ингушской АССР, где познакомилась с учителем младших классов Юрием… Данилбековичем Дудаевым, за которого вскоре и вышла замуж. Об отце, хотя вместе они прожили мало, стоит сказать отдельно – он тоже персонаж словно из приключенческого романа. Через три года после рождения Славика, в 1967 году, Юрий Дудаев получил работу на грозненском телевидении, и семья переехала из Дуба‑Юрта в Грозный, но семейная идиллия продлилась не долго – вскоре отец уехал в Ленинград поступать в военное училище, попал служить в ГРУ, участвовал в ряде специальных операций во Вьетнаме. В семью Юрий Дудаев уже не вернулся. Ну, бывает, не вернулся и не вернулся, однако такой отец – мечта для многих мальчишек!

В 2005 году в газете «Жизнь» была опубликована статья «Чеченское детство Владислава Суркова», в которой приводились воспоминания якобы жителей села Дуба‑Юрт и утверждалось, что первые пять лет жизни Владислава Суркова его имя было Асланбек Андарбекович Дудаев. В 2006 году в газете «Ведомости» был опубликован перевод статьи The Wall Street Journal, в которой утверждалось, что Асланбек Дудаев изменил свое имя на Владислав Сурков. Естественно, все это оказалось журналистской уткой. Вскоре в редакцию газеты пришли письма, в том числе коллективные, от педагогов школ города Скопина (Рязанская область), в которых учился Владислав Юрьевич. Учителя возмущались смелым утверждением о смене имени и фамилии и сообщали, что Сурков как поступил в 1971 году в школу № 62 Владиславом Юрьевичем Сурковым, так, под тем же именем, и окончил школу № 1 в 1981‑м.

«В центральной скопинской школе достаточно скоро сложился настоящий культ Владислава Суркова – музей они открыть еще не успели, но красные уголки оформили, портреты на самых видных местах расклеили, создали должную атмосферу благостности и чинопочитания и всячески ее поддерживали, – рассказал писатель Захар Прилепин. – Руководитель аппарата правительства Российской Федерации, а именно эта должность стала высшей точкой карьеры Суркова – это вам не «Смуглянка‑молдаванка» и «Солдат Иван Бровкин»! В нашем российском человеческом зверинце… ну, ладно – в нашем пантеоне такие регалии действуют просто завораживающе. И тут случилось непредвиденное. Пока еще не самое страшное, но… В общем, Владислав Сурков прилюдно, не стесняясь, начал спорить с самим президентом и в итоге был разом уволен со всех своих постов. У нас это называется «ушел по собственному желанию». С пронзительным лирическим чувством представляю я, как в самое ближайшее время наведаются в школу местные руководители – вполне возможно, что не только скопинские, но и повыше рангом, областные. Дети – наше будущее, сами понимаете, надо всесторонне способствовать и следить за их обучением, а то мало ли что. Пройдут они раз всей делегацией мимо красного уголка, пройдут два. Потом, наконец, самый главный, с самой крепкой и красной шеей, скажет:

– Что‑то, кажется, краска немного облупилась тут, да? Да и полы поистерлись. Надо бы выделить средства на ремонт. Капитальный ремонт! Подготовьте бумаги, пожалуйста…

И, уже уходя, бросит:

– А экспозицию уберите, пожалуйста. Чтоб не запачкалась. Куда‑нибудь подальше уберите.

Нисколько не удивлюсь, если нафантазированная мной картинка уже воплотилась в действительность, и на месте, где висели портреты Суркова, теперь большие, выцветшие квадратные пятна».

Возможно, и пятна, а вот в скопинской школе юный Владислав Юрьевич действительно учился. Кстати, Захар Прилепин шутит вот – а в родственники кремлевского демона его давно уж записали. Отнекивается, родства не признает…

Перебравшись из Скопина в Москву, Сурков поступает вначале в столичный Институт стали и сплавов, где промается пару лет и, не закончив, бросает. Его интересуют отнюдь не сплавы, а переплавка («переплавка человека» – формула Льва Троцкого). В этом смысле более полезным для себя Владислав находит обучение в Московском институте культуры на факультете режиссуры массовых театрализованных представлений. Здесь энергичный юноша сходится с литераторами с претензией на гениальность, столичной богемой, отпечаток которой запечатлен на сурковском декадентстве. Эту тусовку возглавлял литературовед Владимир Гусинский, тот самый, что станет телемагнатом, хозяином НТВ. Впрочем, Сурков воспримет демократию по‑своему, мрачно, словно облаченную в саван. Что касается Института культуры, то он станет кузницей демократических кадров, отличившихся в разрушении Советского государства.

В то время студент Владислав будет зарабатывать на пошиве брюк, как когда‑то молодой поэт Эдуард Лимонов. Для Суркова сравнение лестное, но актуальное: на борьбу с писателем он потратит лучшие годы своей жизни. Удивительная вещь – ревность к литературному гению. Однажды Лимонов рассказывал мне, что его роман «Анатомия героя» был настольной книгой толстого оперативника капитана Эдуарда Вадимовича, он сам признался, еще при аресте Лимонова на Алтае. В значительной степени они и арестовывали его за книги. «Сегодня счастливейший день моей жизни, – сказал Лимонову в самолете Эдуард Вадимович, – я вас арестовал!» Апофеоз жизни – арестовать любимого писателя! Прекрасный момент счастья и удовлетворения. С Сурковым история схожая: менее удачливый писатель – взял в главные враги писателя‑гения.

Но одними штанами сыт не будешь, и Сурков начинает писать фиглярские романы для деляг‑издателей, крутившихся вокруг Гусинского. Мне они в руки не попадались, но как рассказывали более погруженные люди – это были дамские сексуальные романы с элементами порно, исполненные вульгарных псевдоазиатских речевых оборотов о нефритовых жезлах и «…она обняла его за колени, его упругий член…». Почему бы и нет. Во всяком случае, молодой человек становится известным среди богемы, и у него даже появляются почитательницы. На одной из них – Юлии Вишневской – Сурков недолго думая женится и переезжает в престижный район Москвы, где постоянно проходят богемные вечеринки. Ну а теперь хук справа – по некоторым данным, Вишневская является дальней родственницей… Бориса Абрамовича Березовского. Так мистически состоялось кровное родство двух кремлевских демонов‑поэтов!

Паук

(Музыка и слова Владислава Суркова)

Всегда при деле, молчалив и скромен,

я строю терем из горящих бревен.

Себе на радость в этот жаркий терем

я буду прятать краденых царевен.

Мои братья – кто в дури, кто в коме,

мой бизнес – охота на мух.

Я – редкое насекомое,

почти незнакомый науке паук.

Я сделан

из чужого тела,

но я не болен,

просто так устроен.

Всегда в засаде, вежлив, но упорен,

мычу не в стаде и молчу не в хоре.

Ведут все двери, речи и причины

в мой красный терем в центре паутины.

В литературной компании Владислав Сурков не прижился – скучные романы, скучные посиделки, скучный алкоголь со скучными стареющими мальчиками и девочками. Институт он тоже забросил. Теперь его интересовали по большей части демократические рауты, которые сулили не неприлично маленькие гонорары, а ни много ни мало – революцию. Пусть демократическую – его кумир Эдуард Лимонов попытается устроить национал‑большевистский мятеж в Казахстане, снова оставил Суркова на два шага позади! – пусть салонно‑бархатную, но революцию. Энергичный Владислав Юрьевич с головой уходит в хитросплетение интриг, знакомств и манифестов. Очень быстро он завоевывает доверие Ильи Заславского и Василия Шахновского – двух известных перестроечников, а те, в свою очередь, знакомят его с будущим ликвидатором КГБ Евгением Савостьяновым. В 1994 году последний будет освобожден от занимаемой должности Ельциным после того, как направленное им без согласования с руководством ФСБ подразделение УФСБ по Москве и области попыталось помешать проведению боевиками Александра Коржакова оперативных действий в отношении главы МОСТ‑банка Владимира Гусинского. Милые бранятся – только тешатся, с августа 1996 года по декабрь 1998 года Савостьянов – главный кадровик по стране, заместитель руководителя администрации президента РФ по кадровым вопросам.

Пока эти знакомства скорее тешили тщеславие, нежели приносили реальную пользу. Все это продолжалось до того момента, пока вышеперечисленные друзья не познакомили Владика с еще одним деятельным комсомольцем из районного комитета ВЛКСМ, Михаилом Ходорковским. Парень с амбициями, он замахнется даже на Ленина. Тогда Ходорковский ни на кого не замахивался, а возглавлял в райкоме различные научно‑технические направления. На основе этих творческих кружков образовывалось первое крупное кооперативное движение, которое сколачивало капиталы на государственной собственности. Получалось неплохо, и Михаил Борисович принимает решение об учреждении кооператива МЕНАТЕП. За рекламу поставили отвечать режиссера Владислава Суркова. Отвечал он за нее весьма и весьма неплохо: в одном из своих интервью с отменным вкусом и профессионализмом защищал интересы работодателя, уверяя, что, поскольку МЕНАТЕП в глазах обывателя оперировал огромными суммами, то этот обыватель сам бог знает что и придумывал о происхождени капитала… «Поскольку все слухи о деньгах КПСС, о западных инвесторах, о помощи КГБ и т. д. оказались абсолютно беспочвенны, люди, разбирающиеся в банковском деле, понимают, что все эти деньги могут быть заработаны нормальным путем. Общественное сознание просто не воспринимало такую возможность развития бизнеса. Бытовало советское сознание: если у соседа много денег или большие успехи – значит, он «блатной». Значит, за ним кто‑то стоит: или «высокий» родственник, или мощная группировка. Это нормальный, «наш» подход. Но, к счастью, сознание меняется, люди понимают, что деньги можно делать честно…»

Сегодня, когда история восхождения Ходорковского перестала быть секретом, откровения Владислава Юрьевича кажутся умилительными. Чего стоит вот этот пассаж: «МЕНАТЕП мог остановиться на уровне частной лавочки, где люди бы обогащались, выкачивали деньги, не думая о завтрашнем дне. У нас же изначально был иной посыл, когда нас было восемнадцать, остался таким он и сегодня, когда коллектив вырос до пяти тысяч, – жить и работать в своей стране, и делать это хорошо. Банк иногда упрекают в скупости. Видя, как отдельные коммерческие структуры делают красивые многомиллионные жесты, я радуюсь за них. Однако банку должна быть присуща сдержанность. Наши интерь еры не блещут шиком, хотя могли бы выглядеть как дворцы. Но по одежке надо протягивать ножки. Это наша жесткая политика, которой мы следуем ежедневно. Образ банкира, чрезмерно занятого благотворительностью, должен настораживать его акционеров. Вопреки вошедшему в моду цинизму люди по‑прежнему тянутся к порядочности и честности. Раз запачкав, уже не отмоешь сорочку. Банкир не может дважды войти в одну воду. Он обречен быть и честным, и порядочным, я говорю это о настоящих банкирах».

Ах, Владислав Юрьевич! Ну, прямо рыцари без страха и упрека! Не хватает рассказа про то, как банкиры вечерние правила читают. Но работа есть работа – в случае Суркова он делает ее элегантно, разыгрывая безупречный спектакль уровня не ниже, чем у пиар‑менеджера Сергея Мавроди. Такой крупной исторической фигуре, как Сурков, конечно, тесно под душной тенью Михаила Борисовича, зато в МЕНАТЕПе Сурков обрастает нужными связями в политике и большом бизнесе. Характеристики того времени практически не отличаются от характеристик более поздних, когда он уже был смотрящим по внутреннему устройству России: «По‑молодежному жесткий, всегда выполняющий заказ, невзирая на лица и обстоятельства. Рекламные кампании проводил дерзкие, наглые и броские». Так он вел себя и в управлении государством.

Первые осторожные шаги в политике Владислав Юрьевич как раз начал делать на ниве рекламы, в которую он был погружен по роду профессиональной деятельности. Известно, что к тому времени с Сурковым начинает приятельствовать депутат Вадим Бойко, через которого будущий царедворец будет лоббировать законы. В СМИ утверждают, что якобы «тогда в Госдуме еще не сложилась практика и система проталкивания нужных законов, и все строилось по простой, еще советской схеме: руководителя фракции вызывали в Кремль и там доходчиво объясняли, как нужно голосовать, при этом суля какое‑то вознаграждение и «откат». Все остальное проходило абы как и абы где. Говорят, что если бы не изобретательные ребята Сурков и Бойко, которые разработали тактику лоббизма и четкий прейскурант на услуги депутатов, то последние продавались бы просто‑таки за банку тушенки». Не берусь ни отрицать, ни подтверждать вышеизложенное, но если это действительно так – то Сурков и впрямь дерзкий парень.

Скоро амбициозного профессионала заметил Петр Авен. Авену, недавно уволившемуся с поста министра внешнеэкономических связей России, были нужны преданные люди для раскрутки Альфа‑банка, который, по замыслу, должен был стать девятым валом звериного капитализма. Известно, что он был надежно привязан к американским кредитам, то есть деньгам демократических кругов Америки. Пресса упоминает о связи Альфа‑банка со спекулятивной финансовой компанией Merrill Lynch, которая выступила идейным наставником передовой российской кредитной организации. Владислав Юрьевич сразу получает назначение на должность вице‑президента по PR. Другим вице‑президентом стал его старинный приятель Вадим Бойко.

Это было время семибанкирщины, группа олигархов имела все рычаги давления на власть – она и делала эту власть. В золотое время другого интригана – Бориса Абрамовича Березовского – политика строилась не на идейных платформах, а на деньгах. Сурков занимался коммуникацией с Государственной думой и Советом Федерации, такое взаимодействие хорошо работало как на федеральном, так и на региональном уровнях. И когда весной 1999 года Кремлем была поставлена задача купить всех, чтобы Ельцин остался на посту, – молодой демон‑поэт номер 2 был брошен на выполнение жизненно важного заказа.

Речь идет о запуске неудавшейся процедуры импичмента – президент Ельцин обвинялся Государственной думой по четырем пунктам: развал СССР, развязывание войны в Чечне, ослабление обороноспособности и безопасности России, роспуск Верховного Совета в 1993 году. Факультативно рассматривался вопрос о «геноциде российского народа». В Госдуме была создана специальная парламентская комиссия по рассмотрению вопроса об импичменте в составе депутата фракции КПРФ Вадима Филимонова (председатель), Виктора Илюхина (КПРФ) и Елены Мизулиной («Яблоко»). В результате голосования ни одно из обвинений не получило поддержки квалифицированного большинства депутатов, и процедура была прекращена. Как мне рассказывал впоследствии лидер Народной национальной партии (ННП) Александр Иванов‑Сухаревский, для импичмента не хватило всего нескольких голосов: депутатам заносили деньги кейсами, чтобы только они не проголосовали за. Тут заканчивается демократия и торжествует мамона. Никакие принципы не перевесили хрустящие американские купюры.

После того как импичмент не состоялся, Владислав Сурков стал заметной фигурой в Кремле. Говорят, что деньги на подкуп депутатов предоставлял Альфа‑банк, а Влади слав Юрьевич лично вел переговоры с парламентариями. Получив наконец кремлевский кабинет помощника руководителя администрации президента Российской Федерации, Владислав Юрьевич довольно быстро освоился, а главное – уловил направление ветра, который дул уже против бывших друзей по МЕНАТЕПу. В администрации президента Сурков очень быстро стал распространять свое влияние на все сферы деятельности государства – министерства, госаппарат, силовые ведомства. Понимая, что время Ельцина и Березовского на закате, Сурков очертя голову бросился в регионы, где требовалось срочно расставлять нужных людей. 1999 год чернел дырой приближающейся катастрофы Березовского – мундир демона нужно было перешивать.

Это я

(Музыка и слова Владислава Суркова)

Я смотрю себе вслед,

вслед идущему мимо уснувших

по минорным ступеням февральских октав

персонажу нестройного дня.

Знать бы, кто из нас я,

стало б ясно, кого надо слушать.

Кто справлял свои праздники втайне

от летящей по следу тоски?

Кто окликнул сбежавшего ангела

с високосного берега мутной строки?

Это я,

это должен быть я,

это все еще я.

Я смотрю на себя,

обернувшись на позднем пороге,

перед тем, как шагнуть из последней зимы

прямо в тысячелетний апрель.

Кто я буду теперь?

Кто мной брошен в начале дороги?

Кто забыл, где у вторника вечер?

Кто любил быть любимым, но был

простаком, серебро лунной вечности

разменявшим на медные звезды судьбы?

Это я,

это должен быть я,

это все еще я.

В период заката Бориса Ельцина Сурков старался держать равнение на Александра Стальевича Волошина – предпринимать самостоятельные шаги на сломе междуцарствия было недальновидно и даже опасно. Тем более что шли серьезные олигархические войны, в которых принимают участие все видные промышленники и банкиры. Впрочем, накануне выборов в Государственную думу олигархи приняли решение зарыть топор войны в землю, поскольку на Ельцина уже не было никаких надежд. И тут снова открываются ошеломительные горизонты для Владислава Юрьевича: «Альфа‑группе» поставлена задача финансово подготовить уход дряхлого, полуживого президента. В Госдуме нужно было закрепить гарантии Борису Ельцину и его семье, понимавшей, что за отставкой могут последовать аресты, а также следовало оказать поддержку Владимиру Путину. Впрочем, этим занимался и Борис Абрамович – буквально втащивший партию «Единство» в Госдуму.

Роль «Альфы» заключалась в проведении предвыборной кампании и ее наполнении центристскими патриотическими смыслами. Утверждают, что именно «Альфа» заплатила за кампанию Путина и за это получила возможность сформировать аппарат администрации президента: три вице‑президента банка стали замами руководителя администрации. Также альфовцы приложили руку и к внедрению нужных людей в Думу. Например, издание «Стрингер» утверждает, что они купили место в Госдуме старинному приятелю Владислава Суркова по институту Константину Ветрову, который стал председателем комитета по информационной политике – должность очень престижная и влиятельная. Новая власть должна была демонстрировать силу, и первыми под удар попала гвардия Ельцина во главе с демоном Березовским.

Молодой и нагловатый Сурков заявил, что «пора уже начинать действия по нейтрализации усилий Бориса Березовского, направленных на дестабилизацию внутриполитического положения России». В образе железного комиссара Сурков теперь низвергает своих бывших соратников и патронов. Противостояние царедворцев заканчивается удалением Бориса Абрамовича в Лондон, откуда он уже больше не вернется. Сурков же торжествует, разыгрывая очередной спектакль, где главные роли отведены уже неопасному Зюганову и лидеру самой современной в России партии писателю Лимонову.

«Есть люди, навсегда потерянные для партнерства, – язвительно заявил в своем программном интервью «Комсомольской правде» Владислав Сурков. – Фактически в осажденной стране возникла пятая колонна левых и правых радикалов. Лимоны и некоторые яблоки растут теперь на одной ветке. У фальшивых либералов и настоящих нацистов все больше общего. Общие спонсоры зарубежного происхождения. Общая ненависть. К путинской, как они говорят, России. А на самом деле к России как таковой. Ничего удивительного. О таких писал еще Достоевский. И сегодня все эти Смердяковы и Лямшины приятно проводят время в разного рода комитетах по ожиданию восьмого года, где проповедуют целесообразность поражения собственной страны в войне с террором. Бог им судья. Справимся без них».

Тогда Эдуард Лимонов живо заинтересовался кремлевским серым кардиналом. Он объяснял это тем, что государство впервые «непосредственно к нам обращается», минуя инстанции прокурорские, судебные, охранников тюремных и прочее. Просто «серый кардинал» обратил свой взор «на нас». «Но если говорить серьезно, то я просто считаю, что мы – Национал‑большевистская партия – заслужили, безусловно, за последние годы это внимание. И последний год вы видели все это, после того как я вышел из тюрьмы, насколько наши удары по власти сыпались один за другим. И всего этого апофеозом стал – должно это казаться власти наглым – мирный захват Министерства здравоохранения как реакция на отмену льгот для 103 миллионов, я подчеркиваю, наших сограждан. И конечно, сейчас, 5 сентября, начинается процесс над семью нашими товарищами, и мы достали власть, мы себя проявили как самый мощный авангард оппозиции».

Лимонов не лукавит – национал‑большевики действительно заслужили внимание своими отчаянными политическими акциями, которые для Суркова были как кость в горле. Но все‑таки есть подозрение, что отношение к Лимонову у Суркова было скорее ревностным. Вот сдался ему лидер нацболов! Но нет, он с 2004 года публично посвятил себя борьбе с писателем и его соратниками. Никто не удостаивался чести быть номером один у всесильного кремлевского интригана. Не секрет, что Владислав Сурков, которого считают идеологом путинского режима, черпал вдохновение у Эдуарда Вениаминовича. В интервью французскому изданию L’Obs Лимонов подчеркивает, что, по сути, у Суркова не было собственных идей. Он брал их у правых и левых, а потом соединял их вместе.

«В отличие от него, у меня есть собственные идеи, – говорит Лимонов. – Я не правый и не левый. Моя первая партия была наполовину правой и наполовину левой. Это стало новшеством в идеологической среде. В современном обществе невозможно сохранить подобную идеологическую чистоту времен Французской революции. Наша действительность приобрела гибридный характер. Так, например, у нас есть Компартия, которая верит в Бога и церковь. Я же – еретик».

В интервью он сознательно – и по праву! – уничижительно говорит о демоне‑поэте Суркове. У поэта ведь не может не быть идей, как уж Лимонову этого не знать. Так или иначе, многие источники отмечают, что Сурков – мизантроп, скрытен и замкнут. Но когда надо, может сыграть и открытость, и откровенность, сдобренную юношеской робостью и смущением. Люди, которые имели возможность близко наблюдать Суркова, отмечают, что в душе он относится к человечеству с презрением, считая себя ницшеанским полубогом, сверхчеловеком, и из‑за этого часто скрывает свое раздражение сарказмом и едкой иронией. Качества Мефистофеля здесь точно присутствуют.

С легкой руки Владислава Юрьевича режим Путина был подведен к катастрофе – игры патриотов сменились на массовые протестные выступления. Болотная, Сахарова, 2011 год показали, что злая машина сурковской политики дала сбой. Оправившись после первых волнений, Сурков бросил все силы на подавление, подкуп и сведение на нет результатов протеста. Удар он, надо сказать, выдержал. Это, пожалуй, и был последний аккорд Владислава Юрьевича в роли «серого кардинала». «И вот тут возникает вопрос – а что мы охраняем? Кто захочет охранять коррупцию, несправедливость? Кто захочет защищать глухую и тупеющую на глазах систему? Никто! Даже те, кто является частью этой системы, не захотят. Потому что не чувствуют своей правоты», – означали ли эти слова колебание Суркова в сторону бунта? Не знаю. Он сам был демоном и умел придать сакральность своим вождям. После ухода с поста главы администрации президента он даст откровенное интервью «Русскому пионеру», в котором представит президента мистическим всадником, посланным России Провидением.

«– В божественном масштабе мое увольнение ничего не изменило. Так что и думать иначе причины нет. Да, Бог. Да, призвал. Спасать Россию от враждебного поглощения. Белый рыцарь – и очень вовремя. В последний, можно сказать, час. А уволил по моей просьбе. В который раз – отнесся с пониманием. Спасибо.

– Ты обещал рассказать о причинах ухода, когда это будет уместно. Это время пришло? В чем причины? Не жалеешь, что ушел? Некоторые считают, что это было просто эмоциональное решение, связанное с сиюминутными вообще‑то проблемами.

– Ушел по собственному желанию. Так в указе президента написано. Так и есть. Решение было, конечно, эмоциональное. Как и все серьезные решения, принимаемые нормальными людьми. Эмоция длилась года два. Так что ничего сиюминутного.

– Теперь, когда жизнь изменилась, как себя чувствуешь? Легче? Свободнее?

– Почему свободнее? Я не в неволе был, а в хорошем деле. Большом и славном. Так что чувствую себя как всегда. Всегда свободно.

– Что значит для тебя свобода?

– Сартр сказал: «Человек обречен быть свободным». Вот есть в свободе эта безысходность – нельзя выйти за пределы того, что беспредельно. Свобода – это религиозная проблема. Нерастворимости души. Неизбежности отделения и отдаления всего от всего. И главное – недостижимости смирения.

– Какая‑то свобода у тебя… нелегкая.

– Какая есть.

– А как же тогда извечная борьба людей за свободу? Жажда свободы? Что‑то я сомневаюсь, что люди жаждут того, о чем ты говоришь.

– За жажду свободы часто принимают простые муки зависти. Или симптомы сексуальной недостаточности. Или недоедания. Переедания… Зачем жаждать, когда в каждом обыденном человеке этой самой свободы целый океан? Не вопрос, где ее взять. Вопрос, как с ней быть. Я, разумеется, не о политике. Не о правах человека на бесплатный сыр и говорение вздора. А именно о свободе.

– Ты ошибаешься часто?

– В мелочах постоянно. Но от таких ошибок толку мало. Зато два‑три раза мне удалось ошибиться по‑крупному. И очень удачно.

– Это как?

– Теория ошибок. Краткий курс. Пройдя точку невозврата и вдруг осознав, что ты на ложном пути, не дергайся. Смело иди неверным путем. Только внимательно смотри по сторонам. И что‑нибудь хорошее найдешь. Хотя и не то, что искал. Не та дорога часто проходит по удивительным местам.

Неверный путь в Индию привел Колумба в Америку. Евклид почему‑то думал, что параллельные не пересекаются. Досадное недоразумение! Но его метод, построенный на неадекватном представлении о пространстве, позволил создать прекрасные города и великие машины. Таких примеров тьма. Ошибки хорошо продаются. Они работают. Вся история человечества – утилизация побочных эффектов от наделанных ошибок.

– А когда ты был прав?

– Тоже бывало. И не раз. Но я редко такие случаи запоминаю. Не умею наслаждаться своей правотой. У меня другой тип тщеславия».

…В столице, на улице Чехова, рядом с психиатрической клиникой, находится музей кукол супруги Суркова Вишневской. Говорят, что и сам Владислав Сурков любит играть в куклы. В одном из таких мифов его якобы наблюдали в запасниках музея, когда он выстраивал с игрушками, подобно Карабасу‑Барабасу из старой сказки про Буратино, разнообразные зловещие мизансцены. Известно, что он обожает дорогие машины и был одним из первых чиновников, пересевших на иномарку, когда все другие еще ездили, по рекомендации Бориса Немцова, на отечественных черных «Волгах». Эдуард Лимонов все‑таки отдаст должное Суркову и назовет несостоявшегося театрала и сбитого летчика «кремлевским демиургом, чья деятельность страшно впечатляет»: «Он превратил Россию в великолепный модернистский театр, в котором испытываются древние и новые политические модели», – бросит Лимонов. Добавить нечего.

[1] «Будем как все» – песня из альбома 2003 г. «Полуострова» лидера российской рок‑группы «Агата Кристи» Вадима Самойлова. Далее в этой главе – стихи Владислава Суркова.