Изучение потерпевших от преступлений ведется в нашей стране давно, и сейчас уже можно утверждать, что виктимология (учение о жертве) стала самостоятельной комплексной научной дисциплиной.

Анализ характера отношений «преступник – жертва» необходим практически во всех случаях, когда он поможет установить преступника, мотивы и обстоятельства преступления. Учитывая отношения «преступник‑жертва», можно более объективно оценить показания потерпевшей по уголовному делу об изнасиловании, так как не исключено заведомое искажение истины из желания приукрасить свое поведение, отомстить подозреваемому и т. д. Надо помнить, что в конечном решении дела, которое очень часто возбуждается именно по жалобе женщины, она прежде всего и заинтересована. Именно по этой причине жертва может быть необъективной.

Криминологов и криминалистов особенно привлекают проблемы потерпевших от насильственных преступлений, поскольку здесь взаимодействие между «сторонами» происходит наиболее ярко. Поведение жертвы во многом позволяет понять поведение преступника. Данному вопросу посвящена обширная литература, и вряд ли мы ошибемся, если отметим, что в криминологических трудах потерпевшей уделено не меньше внимания, чем личности и поведению самих насильников. Между теми и другими существует некоторое социальное равновесие, значительно реже встречающееся между преступниками и их жертвами в других видах преступлений.

Можно выделить следующие типы поведения потерпевших:

1) их поведение носит провоцирующий характер, который обычно выражается в установлении контакта с совершенно незнакомыми или малознакомыми людьми, посещении их жилищ или уединении с ними в других укромных местах, совместном употреблении спиртных напитков, некритическом восприятии откровенных намеков и поползновений будущих насильников, демонстрации благосклонного отношения к возможному сексуальному сближению. Потерпевшие с таким поведением составляют 10–15 % от общего числа жертв сексуального насилия;

2) их поведение не является провоцирующим, тем не менее, создает объективные предпосылки для совершения изнасилования. Это чаще всего неосторожные поступки, например, появление женщины в темное время суток в безлюдном месте, где нападение на нее весьма вероятно. Потерпевшие с подобным поведением составляют 35–40 %;

3) их поведение может быть оценено как положительное или нейтральное. В таких ситуациях будущие потерпевшие не могли предполагать, и складывающаяся обстановка не свидетельствовала о том, что они могут стать жертвой насилия. К ним в первую очередь относятся дети и пожилые женщины. Они составляют 45–60 % среди всех жертв насильников.

Разумеется, это одна из возможных виктимологических типологий поведения потерпевших, но она вполне может быть принята в качестве рабочей. В ряде случаев бывает очень трудно определить тип поведения жертвы, так как восприятие и оценка конкретной ситуации данной женщиной существенно расходится с тем, что думают по этому же поводу следователь, суд или же сам преступник. Отсюда проистекают все трудности в определении удельного веса ее «вины» в совершенном преступлении. Между тем вопрос о женской «вине» далеко не праздный и имеет самое прямое отношение к определению наказания насильнику.

В этой связи следует отметить, что даже во многих научных работах сведения и выводы о потерпевших носят изобличительный характер. Акцент делается на их безнравственности, антиобщественном образе жизни, ненадлежащем поведении, причем не только в обстоятельствах, непосредственно предшествующих изнасилованию, но и в целом. Вольно или невольно они начинают выступать в роли зловещих соблазнительниц и как‑то незаметно «меняются местами» с преступниками. Думается, что такое отношение к жертвам изнасилований не случайно и уходит своими корнями вглубь тысячелетних предрассудков и заблуждений о греховности женщин, об их извечной вине в нравственном падении мужчины и человечества вообще.

Далеко не всегда лестны отзывы о женщине еще в Библии.

Например, в книге Экклезиаста очень красноречиво сказано: «И нашел я, что горче смерти женщина, потому что она – есть, и сердце ее – силки, руки ее – оковы; добрый пред Богом спасается от нее, а грешник уловлен будет ею» (7:26).

В средние века женщина вообще считалась средоточием всех пороков и бед, и именно по этой причине сотни тысяч женщин безвинно погибли на кострах. Вот что написано о них в «Молоте ведьм», своеобразном уголовном кодексе инквизиции: «Женщины ненасытны к плотским наслаждениям и более, чем мужчины, склонны к суеверию, они легковерны и скорее подвержены воздействию со стороны духов вследствие естественной влажности своего сложения, а так как силы их невелики, то жаждут отмщения за обиды с помощью колдовства. Почти все государства были разрушены из‑за женщин: Троя погибла из‑за похищения Елены; Иудейское царство претерпело много невзгод и разрушений по вине скверной царицы Иезавели и ее дочери Гофолии, царицы в Иудее, которая умертвила своих внуков, чтобы царствовать после смерти сына. Много напастей испытало Римское государство из‑за Клеопатры, египетской царицы. Поэтому нет ничего удивительного в том, что мир и теперь страдает из‑за женской злобы»[1].

В адрес женщин высказаны и такие обвинения:

«1) они воспламеняют сердца людей к чрезвычайно сильной любви;

2) они препятствуют способности к деторождению;

3) они удаляют органы, необходимые для этого акта;

4) с помощью волшебства они превращают людей в подобия животных;

5) они делают женщин бесплодными;

6) они производят преждевременные роды;

7) они посвящают детей демонам, не говоря уже о других многочисленных порчах, наводимых ими как на животных, так и на полевые злаки»[2].

И в отношении нынешних насильников к женщинам много первобытной, совершенно нецивилизованной злобы, хотя никто из них не думает, что они наводят порчу на животных или злаки. Поэтому не кажется странным, что сексуальные преступники готовы винить объекты своего насилия даже тогда, когда нападали на совершенно незнакомых лиц. Отсюда можно сделать вывод, что такое отношение к потерпевшей есть отношение к женщинам вообще.

Разумеется, никак нельзя отрицать провокационную роль аморального или неосторожного поведения женщин, способствующего, часто даже в активной форме, тому, что они становятся жертвами посягательств на их половую неприкосновенность. Такое поведение должно расцениваться и как обстоятельство, смягчающее ответственность, но нельзя гиперболизировать их роль, фактически оправдывая мужчину. Для науки, а следовательно, и для практики самым важным является не фиксация неправильных действий потерпевших и описание отдельных, пусть и существенных, моментов их поведения. Главным представляется вопрос: почему они ведут себя подобным образом, какие психологические особенности их личности отличают эту категорию жертв изнасилований? А также каково социально‑психологическое взаимодействие между ними и преступниками, каковы характер и содержание этого взаимодействия, и почему насильники не могут выйти из него, в чем причина их попадания в жесткую психологическую зависимость от такого рода ситуаций?

Неправильное поведение потерпевших может выражаться в совместных выпивках, уединении с будущим насильником, проявлении по отношению к нему ласки и т. д. Такое поведение может быть и пассивным, например, при недостаточно активном противодействии проявлениям сексуальных намерении. Но любое неправильное поведение потерпевшей разными людьми истолковывается по‑разному. Поэтому важно установить не только наличие аморальных действий потерпевшей в рискованной для нее ситуации, но и то, что ее поведение было воспринято будущим насильником именно как возможное согласие на вступление в половую связь.

При оценке конкретных обстоятельств по уголовному делу нужно учитывать: то, что одному человеку может показаться безнравственным, другому кажется вполне нормальным, не выходящим за рамки общепринятого. Этим другим как раз и может оказаться потерпевшая. Вместе с тем действительное противодействие жертвы часто воспринимается преступником как мнимое, как притворство или кокетство. Нами установлено (и об этом будет подробно сказано ниже), что многие потерпевшие ведут с будущим насильником некую сексуальную игру, смысл которой ему и ей часто непонятен, не осознается ими. Многочисленны случаи, когда даже неосторожное поведение потерпевшей, в том числе и несовершеннолетней, не имеющее ничего общего с аморальностью, расценивалось преступником как глубоко безнравственное, как «приглашение» к половому сношению. Поэтому всегда нужно различать и соотносить субъективное восприятие реальности и преступником, и потерпевшей с объективной значимостью и содержанием этой реальности.

Действительные желания женщины обычно не принимаются во внимание совершающим насилие мужчиной, для которого она как личность может вообще не существовать. Иначе говоря, логика и правда о поведении жертвы для него не имеют значения. Ее сопротивление, если оно вообще имело место, не принимается всерьез, а ситуация и побуждение преступника становятся такими, что протесты жертвы будут оставлены без реагирования. Существует такой тип преступника, который вообще не будет интерпретировать поведение потенциальной жертвы или создавшуюся ситуацию. Он может без разбора, наугад атаковать любую жертву, каково бы ни было ее поведение. Это наиболее агрессивные и опасные преступники с «непреодолимым» влечением. Когда такому преступнику задают вопрос, почему он именно так интерпретировал ситуацию и поведение жертвы, не всегда следует рассчитывать на рациональное объяснение совершенного им преступления.

Уже говорилось, что 50–55 % насильников в момент совершения преступных действий находились в нетрезвом состоянии. Интересно отметить, что из числа потерпевших тоже около половины были в таком состояний. Как мы видим, и здесь имеется некоторое равновесие. Факт опьянения жертвы следует отнести к криминогенным, но здесь нужно соблюдать осторожность. Во всех ли случаях алкогольное опьянение жертвы можно расценивать в качестве провоцирующего обстоятельства, тем более, что и степень опьянения может быть разной? Так, по данным венгерских исследователей, 11 % женщин на момент изнасилования находились в состоянии легкого опьянения, в состоянии среднего алкогольного опьянения – 5 %, и лишь 3 % были сильно пьяны.

Нередко в оправдание своих действий обвиняемые в изнасиловании говорят о плохой репутации своих жертв, подчеркивают данное обстоятельство родственники и близкие обвиняемых. К сожалению, часто следствие и суд верят подобным слухам без должной проверки. Между тем виновные попросту сами могли это придумать в целях защиты. Кроме того, из обыденной жизни прекрасно известно, что многие женщины и девушки совершенно незаслуженно являются жертвами самых грязных сплетен и слухов. Мы уверены, что почти никто из насильников вначале не пытался досконально разобраться в том, насколько скандальная репутация женщины соответствует действительности, а уже потом предпринимать в отношении ее насильственные сексуальные действия.

Нередко в литературе (А.П. Дьяченко, А.Н. Игнатов, В.Н. Минская), да и в быту для характеристики нравственного облика незамужних потерпевших молодежного возраста (до 23 лет) называют тот факт, что многие из них еще до совершенного над ними насилия уже вступали в половые связи с мужчинами. Считается, что этот факт всегда порочит женщину и сам по себе во многом объясняет, почему она попала в ситуацию, где возможно насилие над ней. Рассуждения на эту тему могут строиться и по такой схеме: если женщина развратна, а в этом нет сомнений, поскольку у нее уже были любовные связи, то и изнасилования скорее всего не было, и вообще она сама виновата во всем.

Представляется глубоко ошибочным вольно или невольно сводить все многообразие и сложность сексуальной жизни женщины, всю глубину связанных с этой жизнью переживаний и чувств, по существу, к единому, единственному и однозначному знаменателю. Согласно такой логике, шекспировская Джульетта и Настасья Филипповна у Достоевского просто порочны. Между тем добрачные половые связи молодых женщин вне контекста их чувств, условий и образа жизни, выполняемых социальных ролей, отношений и установок, часто даже трудовой деятельности ни о чем не говорят.

По‑видимому, много женщин начинают половую жизнь до вступления в брак, но лишь очень небольшая их часть ведут беспутный образ жизни или становятся жертвами насильников. Все, что связано с добрачным сексуальным поведением женщины, сугубо индивидуально, неоднозначно и в нравственном плане ни в коем случае не должно вызывать столь резких и упрощенных оценок. Нелишне напомнить, что проблемам личной, в том числе сексуальной, свободы женщины, свободы ее чувств, посвящены многие выдающиеся художественные творения, значительная гуманистическая литература. Успехи в утверждении этой свободы могут служить одним из мерил цивилизации, Поэтому сведение добрачных или внебрачных связей женщин (и мужчин) лишь к их испорченности по меньшей мере поверхностно. Такие связи не могут быть положены в основу объяснения ненадлежащего, даже провоцирующего поведения некоторых жертв сексуального насилия.

Между криминологической оценкой поведения преступника и виктимологической оценкой поведения потерпевшей не должен образовываться искусственный разрыв. Он ведет к гиперболизации роли поведения последней и принижению значения поступков самого преступника, они как бы сглаживается, теряют свои опасные очертания. По этой же причине недопустимо использование при оценке поведения потерпевшей и преступника нечетких житейских (обывательских) представлений, не согласующихся с нормами и принципами современной нравственности. Следствие и суд обязаны тщательно анализировать и оценивать все обстоятельства происшедшего, чтобы не придавать излишнего значения тем сторонам поведения жертвы, которые фактически не могут способствовать совершению данного преступления. Необоснованная оценка некоторых моментов в поведении потерпевшей может привести к тому, что их сочтут обстоятельствами, смягчающими вину преступника.

Потерпевшая никогда не должна рассматриваться в качестве главной виновницы совершенного в отношении ее преступления, хотя ее вина и может быть очень велика, причем о вине применительно к ней можно говорить только в неправовом аспекте. Ошибочное толкование социально‑психологической сущности событий может проистекать, как мы видим, из непроизвольной подмены критериев оценки конфликтной ситуации, основанных на надуманных этических представлениях, отсталых житейских взглядах о взаимоотношениях полов. Такая нежелательная подмена происходит прежде всего при определении тех сторон поведения потерпевших, которые способствовали совершению преступлений. Виктимологический анализ изнасилований, конечно, необходим, но он не должен сводиться к выявлению только негативных черт в поведении жертв и отождествлению их с факторами, связанными с поведением преступника.

Чтобы верно оценить поступки потерпевших от изнасилований, необходимо уяснить, на что направлено поведение женщин в сфере интимных отношений. Пути интимного сближения с представителями другого пола в различных социальных средах могут быть неоднотипными. Но все они характеризуются выражением симпатий и расположений друг к другу. Интимные отношения – важный компонент личной жизни, никогда не отвергавшийся передовой моралью. Во всех случаях, когда женщина направляет свои усилия на то, чтобы привлечь внимание мужчин, желая интимной близости, можно говорить, если угодно, о «провоцировании» ею мужчины на эту близость, но никак не на изнасилование. Кроме того, взаимоотношения полов складываются так, что проявление симпатии и внимания женщины к мужчине и мужчины к женщине вовсе не предполагает обязательного интимного сближения. Стремление быть привлекательной, завладеть вниманием мужчины – естественное для женщины явление, и оно вовсе не означает, что она берет на себя перед ним какие‑то обязательства интимного характера. Такое поведение нельзя рассматривать даже как «провокацию» на интимное сближение.

Оценка поведения потерпевших от изнасилований должна исходить из признания за женщиной равного с мужчиной права на регулирование интимных отношений, права вести себя так, как она считает нужным и допустимым в любой ситуации, в том числе и «сексуально напряженной» или рискованной. Конечно, женщина может ошибаться, проявить неосторожность или несдержанность, неправильно оценить складывающиеся условия, даже проявить свою порочность и распутство, многое позволить мужчине и т. д. Ситуация же перерастает в преступление только в тех случаях, когда, зная о нежелании женщины вступить в половую связь, мужчина тем не менее применяет насилие или угрозу насилия, чтобы подавить ее сопротивление. Но теперь уже в любом случае мужчина действует, зная о несогласии женщины на такую связь.

Высказанные соображения отнюдь не означают призывов к игнорированию криминогенной значимости личности и поведения некоторых потерпевших от изнасилований, например, в следующих двух случаях.

О., 30 лет, в состоянии сильного опьянения спала на обочине дороги в сельской местности. Проезжавшие мимо на мотоцикле двое молодых людей положили ее в коляску мотоцикла, увезли в расположенный неподалеку сарай и там изнасиловали.

М., 21 год, ожидала на стоянке автобус, когда к ней подошел незнакомый молодой человек («очень симпатичный», как она пояснила впоследствии) и предложил прогуляться в ближайший лесок. М. вначале отказалась, но когда искуситель пустил в ход сверхмощный аргумент – непочатую бутылку «Портвейна» – не смогла устоять. Нетрудно догадаться, что, несмотря на сопротивление, в лесочке она была изнасилована.

Мы еще раз подтверждаем нашу уверенность в том, что жертва играет заметную роль в генезисе и механизме насильственных половых преступлений. Правильная оценка этой роли очень важна для профилактики, расследования и уголовного наказания виновных. Есть все основания говорить о виктимологической профилактике преступлений, в том числе изнасилований.

Для организации виктимологической профилактики изнасилований важно знать, какие социальные группы женщин чаще становятся жертвами этих преступлений. По данным А.П. Дьяченко, из работающих женщин на момент преступления в каждом втором случае нападению подвергались работники сферы торговли, общественного питания, бытового и коммунального обслуживания, здравоохранения и просвещения. Аналогичные данные получены в результате исследований, проведенных в Таджикистане. Из этого можно сделать вывод, что лица, занятые в указанных сферах, являются наиболее потенциально виктимными. Причины этого, по‑видимому, – преобладающее число молодых женщин, большая вероятность многочисленных случайных знакомств, определенный круг интересов, характерный образ жизни и т. д.

Потерпевшие, поведение которых в предпреступной обстановке и непосредственно в ситуациях сексуального насилия было провоцирующим, пассивным, некритичным и т. д., попали в них уже как обладатели некоторых виктимных предрасположенностей. Эти предрасположенности не берутся «из ничего», а приобретаются в процессе формирования личности женщины, ее характера, установок, овладения ею социальными ролями и т. д. Тем самым создается реальная предрасположенность к определенному поведению, попаданию в определенные, как бы заранее предуготовленные для нее ситуации, иногда достаточно опасные. Однако субъективная предрасположенность к попаданию отдельных женщин в ситуации, когда они могут стать жертвами полового насилия, отнюдь не исчерпывается их психологическими особенностями, навыками прожитой жизни, ведущими мотивами поведения и т. д. Тот факт, что потерпевшая оказалась в опасности, может быть связан и со случайными обстоятельствами, а также с характером ее трудовой деятельности и дружеских связей, особенностями проведения досуга и т. д., в которых, в свою очередь, проявляются ее личностные черты. Нельзя забывать, что в отличие от преступника, который в подобных преступлениях всегда активен, жертва только пассивна. Женщины, которые привыкли вести себя ненадлежащим образом, например, постоянно пьянствовали, легко завязывали сомнительные знакомства и т. д., закономерно становятся жертвами сексуальных правонарушений.

Интересным для обсуждения представляется вопрос о том, можно ли вообще овладеть женщиной путем насилия. Здесь не имеются в виду те случаи, когда преступник внезапно нападает на женщину и, например, ударом по голове или с помощью наркотиков и фармакологических средств приводит ее в бессознательное состояние, когда изнасилование совершается группой, а потому сопротивление практически невозможно, и в других подобных ситуациях. Эта проблема имеет важное практическое значение, например при решении вопроса о возбуждении уголовного дела или привлечении в качестве обвиняемого, тем более, что достаточно много людей думают, что в «обычной» обстановке изнасилование невозможно.

Заслуживающие внимания суждения по этому вопросу высказали Т. и X. Швендингер, взгляды которых мы в целом разделяем. Изложим их позиции подробно, поскольку в них содержится аргументация, редко встречающаяся в отечественных работах.

Невозможность изнасилования женщины указанные авторы называют популярным мифом. Но он популярен не только у обывателей, но и среди врачей, адвокатов, полицейских. Они полагают, что потерпевшая имела возможность выбора, а поэтому несет моральную ответственность за то, что уступила насильнику.

Такие взгляды распространены и среди некоторых ученых. Антрополог Маргарет Мид (1969 г.) пишет: «В целом, в рамках одной однородной социальной структуры нормальный здоровый мужчина не может изнасиловать нормальную сильную здоровую женщину». Из этого следует, что средняя женщина, которая утверждает, что была изнасилована средним мужчиной, лжет. К женщине не пристали бы, если бы она добровольно на это не согласилась. Морис Плосков (1962 г.), автор книги «Секс и закон», также обращает внимание на такие атрибуты как сила и физическое состояние. Он считает, что акт изнасилования не может быть совершен одним мужчиной над взрослой женщиной с хорошим здоровьем и достаточно сильной. Но, как мы видим, оба автора говорят о невозможности изнасилования сильной и здоровой женщины. Следовательно, допускают такую возможность в отношении несильной и нездоровой.

Т. и X. Швендингер, оценивая эти взгляды, отмечают, что лица, не испытавшие изнасилования, имеют тенденцию сравнивать его с естественным половым сношением, которое основывается на добровольном участии сторон без применения силы.

Между тем нельзя сбрасывать со счетов влияние таких факторов как парализация жертвы под воздействием страха, внезапность нападения, а также вероятность ранения или смерти, что приводит к неспособности оказать сопротивление насильнику. Парализация жертвы под воздействием страха тесно переплетается с тоновой иммобильностью (неподвижностью) или животным гипнозом. Психологи Сьюзан Д. Суареш и Гордон Г. Галлон (1979 г.) сравнивают паралич жертв полового нападения с неподвижностью животных перед атакой: «Поскольку страх, скрытые полутона хищнического нападения, контакт и скованность являются общими доминантами насилия и снижения тоновой неподвижности, а также ввиду того, что реакции жертв насилия часто идентичны линии поведения “загипнотизированных” животных, можно сделать вывод, что тоновая неподвижность и паралич, вызванный страхом перед насильником, представляют один и тот же феномен».

С.Д. Суареш и Г.Г. Галлон указывают, что на основе данного феномена можно объяснить отсутствие сопротивления со стороны жертвы: «Ретроспективные отчеты, составленные жертвами насилия, указывают, что неспособность двигаться во время насилия происходит из‑за их тоновой неподвижности. Заявления, такие как “мое тело все было парализовано” или “мое тело все отяжелело”,– это наиболее общие состояния, аналогичные полному моторному торможению и мускульной скованности, испытываемой животными». Простая аналогия может пролить свет на заблуждения по поводу равенства сил во многих ситуациях насилия, в котором сексуальные мотивы часто смешаны с агрессивностью, садизмом и презрением к жертве.

В свете сказанного не очень убедительны выводы, к которым приходит Д.В. Ривман: 83,1 % потерпевших были способны к сопротивлению и только 16,9 % не могли противодействовать преступнику (причины тому: физическая слабость – 13,9 %, беспомощное состояние, сон – 3 %). Однако не все потерпевшие оказывали сопротивление насильникам, а только 70,5 %. Из этого обстоятельства указанный автор делает не очень обоснованный вывод, что по отношению к 12,6 % потерпевших изнасилование явилось следствием их «непротивления»[3].

Такие выводы, а они не единичны, – типичный пример того, как в некоторых трудах, посвященных изнасилованиям, преступника и жертву незаметно меняют местами, о чем мы писали выше. Но и в целом приведенные данные не вызывают должного доверия, в первую очередь потому, что непонятно, на чем основано убеждение исследователя, изучавшего уголовные дела, а не самих потерпевших, что подавляющее их большинство были способны к сопротивлению. Подобные обобщения нельзя делать, учитывая только то, физически сильной или физически слабой была женщина, спала ли она перед применением насилия и т. д. Внезапность нападения, испуг, сковывающий страх, неумение (а оно естественно) сразу найти выход из создавшейся экстремальной обстановки, насилие со стороны нескольких преступников, а иногда и нежелание потерпевших вовлекать других, в том числе посторонних, людей в столь интимные обстоятельства во многих случаях существенно ограничивают возможности их действенного сопротивления. Конечно, нередко женщины могли бы дать отпор, но по каким‑то причинам не делают этого. Но если, основываясь на приведенных данных или аналогичных им, настаивать на том, что большинство жертв могли сопротивляться, но не предприняли необходимых усилий, что это и привело к их изнасилованию, то можно неправильно сориентировать работников правоохранительных органов. Тем самым не будет обеспечена надлежащая защита половой неприкосновенности женщины.

Изложенное позволяет поставить очень важный вопрос: все ли потерпевшие от изнасилований обладают виктимностью? Но сначала попытаемся разобраться в этом понятии, отражающем определенные реалии. Под виктимностью можно понимать, на наш взгляд, два явления: незащищенность личности со стороны государства, общества и микроокружения от каких бы то ни было преступных посягательств, в том числе сексуальных, и ее субъективную предрасположенность стать жертвой преступления, что ослабляет способность противостоять преступнику. Первое не зависит или почти не зависит от человека и связано, конечно, с недостатками в деятельности правоохранительных органов, со слабым реагированием общественности, общественных организаций и микрогрупп на возможные или уже совершенные безнравственные и противоправные действия.

Второе явление более сложно для объяснения и, по‑видимому, включает в себя (имея в виду только изнасилования):

1) более или менее выраженные психологические (индивидуально‑психологические и социально‑психологические) «дефекты» личности, приводящие к ее виктимогенной деформации;

2) биофизиологические свойства человека, главным образом обусловленные возрастом (в первую очередь среди малолетних и престарелых);

3) психопатологические особенности, связанные с психическими аномалиями и болезнями, и вызванные соматическими заболеваниями психопатологические развития. Те и другие порождают особый патопсихологический облик индивида, т. е. его психологическую специфику. Конечно, и биофизиологические свойства также формируют соответствующие психологические черты.

Оба выделенных явления тесно переплетаются друг с другом, особенно на практике. Ясно, что женщина с повышенной виктимностью, с ослабленными индивидуальными способностями оказать сопротивление насильнику должна стать объектом особого внимания со стороны государства и общества, социального окружения, близких ей людей. Но ясно и другое, что следует подчеркнуть: значительная часть женщин, подвергшихся изнасилованиям, не обладает виктимностью, и здесь вина государства и общества в их «незащите» особенно велика.

Таким образом, незащищенность потерпевшей выступает в качестве внешнего, объективного условия, а субъективная предрасположенность, если она есть, – внутренней причиной того, что она стала жертвой насилия. Понятно, что к этим факторам нужно добавить те причины, которые заключены в самом преступнике, те условия, которые сформировали эти причины, и те условия, которые способствовали их проявлению в ситуации совершения преступления.

Каковы же те психологические «дефекты» личности женщин, которые могут способствовать их ненадлежащему поведению? Для решения этой проблемы отчасти могут быть полезны данные, полученные нами путем изучения материалов комплексных судебных психолого‑психиатрических экспертиз. Мы отмечаем частичный характер этих данных потому, что в нашей выборке основную массу составили несовершеннолетние и молодые взрослые в возрасте до 20 лет. Поэтому необходимо сделать поправку на психологические особенности их личности, обусловленные возрастом.

Изучение показало, что ведущей психологической чертой этой группы потерпевших является повышенная внушаемость, пассивная подчиняемость, психологическая инфантильность. Они плохо ориентируются в новых ситуациях, проявляют замедленность при ориентировании в них и в то же время не могут в должной мере прогнозировать развитие событий, в том числе связанных с их собственным поведением.

Значительно большей виктимогенной предрасположенностью обладают женщины, страдающие олигофренией. Изучение упомянутого экспертного материала позволяет сделать вывод, что присущие им тугоподвижность, трудность осмысления новой информации, малый запас знаний, конкретность и примитивность суждений, нарушение критики, очень слабые прогностические способности и т. д. весьма способствуют тому, что они становятся жертвами насилия. Среди девочек‑подростков, подвергшихся изнасилованиям, обращают на себя внимание те, у которых наблюдается некоторое интеллектуальное снижение, не достигающее, однако, слабоумия, а также педагогическая запущенность, не соответствующий возрасту запас знаний.

Мы полагаем, что при провоцирующем поведении потерпевшей очень часто с ее стороны имеет место некая сексуальная игра, смысл и значение которой осознаются ею далеко не всегда. Такая игра особенно характерна для тех случаев, когда будущая жертва допускает уединение с мужчиной, его ласки, определенную атмосферу в создавшейся ситуации, но на этом ее «программа» заканчивается, и она не желает вступать в интимную связь. Однако, как правило, мужчина не понимает этого, пытается объяснить поведение женщины иными причинами. Применение насилия для преодоления ее сопротивления иногда может быть расценено как осуждение подобных поступков потерпевшей.

Можно высказать следующую гипотезу о природе и причинах отдельных форм неправильного поведения потерпевших от изнасилований: у части жертв насилия с ненадлежащим поведением имеются мазохистские тенденции. К сожалению, сейчас эту гипотезу мы не можем ни доказать, ни опровергнуть из‑за отсутствия эмпирических данных, но она заслуживает внимания, хотя, возможно, таких случаев сравнительно немного.

Впервые термин «мазохизм» ввел в науку Р. Крафт‑Эббинг по имени австрийского писателя Захар‑Мазоха, изобразившего это явление в своих романах. Под мазохизмом Р. Крафт‑Эббинг понимал пассивное терпение боли, жестокости для получения сексуального удовлетворения[4]. По мнению А. Фореля, задатки мазохизма женщин кроются в ее нормальном половом чувстве согласно ее нормальной пассивной роли. «Женщина, – писал А. Форель, – не любит слабого, покорного мужа; ей нужен сильный властелин, на которого она могла бы смотреть с уважением. В общем, и нормальным женщинам нравится, чтобы мужья не очень много советовались и, вообще, вели себя несколько властно. По народной пословице, жены часто даже желают, чтобы мужья их били, и недовольны, если они этого не делают»[5]. Садизм – активная, а мазохизм – пассивная форма альголагнии (от греч. algos – боль и lagneia – похоть, сладострастие).

Во многом сходные объяснения психологического характера о природе мазохизма у женщин приводит А.М. Свядощ. Он отмечает, что в генезе мазохистских тенденций у женщины в одних случаях могут играть роль проявления инстинктов сексуального подчинения, сексуальной отдачи себя. Переживание чувства беспомощности, покорности, неспособности к сопротивлению выступает в этих случаях на передний план мазохистских переживаний. Некоторые мазохистки испытывают удовлетворение, если их связывают, другие желают полной покорности, чтобы объект любви оскорблял их, бил, заставлял валяться у ног. В других случаях грубое обращение, третирование, побои связаны с представлением о мужской силе, мужественности, властности, в связи с чем получают положительную оценку и развиваются мазохистские наклонности. Чувство боли может иррадировать, вызывая половое возбуждение и сладострастные переживания, если при этом боль не слишком сильная. В основе мазохизма может также лежать и возникновение условнорефлекторной связи между чувством боли и сильным половым возбуждением (фетишисты боли)[6].

И.С. Кон, ссылаясь на исследования Миллер и Саймона, приводит следующие данные: мазохистские фантазии (быть объектом насилия) чаще встречаются у женщин (21 % против 11 % мужчин).

Сущность нашего предположения состоит в том, что женщины с мазохистскими тенденциями стремятся, часто бессознательно, быть объектом насилия, унижения, грубости, издевательства, жестокости со стороны мужчин, получая сексуальное удовлетворение от причиняемой физической боли или психического насилия и связанных с ними переживаний. Подобные действия со стороны мужчины проявляются тогда, когда он встречает сопротивление. Поэтому некоторые потерпевшие и желают попасть в такие ситуации. Этим же можно объяснить и неосторожное поведение отдельных женщин, попадающих в обстановку, в которой нападение на них весьма вероятно, например, в безлюдных, темных местах. Показательно, что они часто не могут вразумительно объяснить, почему попали в эти места. Но, испытав удовлетворение вследствие причинения желаемой боли и унижения, у некоторых из них, как можно думать, включаются внутренние социальные механизмы реагирования на мужское насилие, появляются переживания по поводу того, что другие могут узнать о происшедшем, осудить их и т. д. Именно это может толкать их на обращение в правоохранительные органы с просьбой наказать насильника.

В описываемых случаях нужно, наверное, соблюдать определенную осторожность при решении вопроса о привлечении мужчины к уголовной ответственности. Здесь представляется необходимым проведение комплексных судебных психолого‑психиатрических экспертиз потерпевших, скрупулезный анализ и объективная оценка события в целом, его отдельных деталей. Основная проблема заключается в следующем: женщина с мазохистскими тенденциями сопротивляется не потому, что не хочет вступить в половой контакт, а потому, чтобы путем сопротивления вызвать насилие и таким образом испытать сексуальное удовлетворение, причем это может происходить у нее на бессознательном уровне. Иными словами, в действительности она стремится к половому сношению, и ее отпор, словесный или физический, направлен не на избежание этого сношения, а, напротив, как раз к нему. Мужчина, скорее всего, может не догадываться о подобных внутренних пружинах поведения женщины, и его поступки внешне выглядят как изнасилование. Мы полагаем, что в таких случаях, даже учитывая действительные причины и побуждения патологического, мазохистского характера поведения женщины, он не должен освобождаться от уголовной ответственности. Возможно, что этот сложный вопрос нуждается в дополнительных исследованиях.

Для сведения правоохранительных органов считаем необходимым привести неполный, но довольно любопытный перечень поводов и причин обращения к ним с заявлениями о совершенных изнасилованиях, когда оно фактически не имело места. В этих случаях исходящее от потерпевших обвинение в изнасиловании используется ими для разрешения каких‑то своих социальных проблем, никак не связанных с их сексуальной неприкосновенностью. Например, в практике встречаются случаи, когда женщина обвиняет в изнасиловании своего бывшего мужа с целью лишить его прописки на занимаемой ими жилплощади и тем самым избежать раздела и принудительного размена квартиры. Самыми, пожалуй, парадоксальными являются те случаи, когда утверждение женщины об изнасиловании определяется ее желанием получить материальные блага от государственных органов, например квартиру, пенсию по инвалидности и т. д. Таким стремлениям, на наш взгляд, способствует правовая неосведомленность населения. Это проявляется особенно наглядно, когда женщина, принимая на себя роль жертвы, предполагает, что это может ускорить, например, получение ею квартиры. Нередко заявления об изнасиловании подаются с целью принудить другую сторону к заключению брака. Здесь также сказывается правовая неосведомленность, поскольку уголовные дела об изнасилованиях не могут прекращаться по заявлениям потерпевших. Мотивом обвинений в изнасиловании может быть месть со стороны женщины на почве ревности. В прошлом встречались даже такие ситуации, когда с целью избежать административной высылки прибегают к инсценировке изнасилования, стремясь таким образом сохранить свое прежнее место жительства. Девушки могут принимать на себя роль потерпевшей от изнасилования с целью объяснения для жениха или родителей нарушенной девственности. Несколько сходными являются случаи, когда женщина подобным способом пытается объяснить наличие у нее беременности или оправдать в глазах родственников и знакомых сделанный ею аборт. Иногда женщину принуждают к подаче заявления об изнасиловании муж или родственники, узнавшие об имевших место фактах (или факте) половой близости.

Перечень такого рода «мотивов» можно продолжить и дальше, в практике правоохранительных органов они не являются такой уж редкостью. В любом случае при рассмотрении конкретных дел об изнасилованиях сотрудникам этих органов необходимо тщательно анализировать личную ситуацию потерпевшей, чтобы избежать необоснованных обвинений в совершении столь тяжких преступлений.

[1] См.: Шпрингер Я., Инститорис Г. Молот ведьм. – Саранск, 1991. – С. 123–125.

[2] Там же. – С. 127.

[3] См.: Ривман Д. В. Виктимологические факторы и профилактика изнасилований. – Л., 1977. – С. 59.

[4] См.: Крафт‑Эббинг Р. Половая психопатия. – СПб., 1990. – С. 89.

[5] Форель А. Половой вопрос. Вып. 1.–2‑е изд. – СПб., 1907. – С. 269.

[6] См.: Свядощ А. М. Женская сексопатология. – 3‑е изд. – М., 1988. – С. 119.