Почему на коне оказался Жуков, а не Верховный главнокомандующий? Одни считают, что Сталин отдал должное полководцу Жукову; другие говорят, это произошло, потому что Сталин просто не смог бы взобраться на коня. Как бы там ни было, но 22 июня 1945 года все советские газеты опубликовали приказ Верховного главнокомандующего, который гласил:

«В ознаменование победы над Германией в Великой Отечественной войне назначаю 24 июня 1945 года в Москве на Красной площади парад войск действующей армии…»

И далее: «Парад Победы принять моему заместителю маршалу Советского Союза Г. К. Жукову».

Жуков сбросил шинель. Ему подвели белого коня. Жуков похлопал его по груди, потом достал два кусочка и угостил сахаром коня. Потом Жуков легко вскочил в седло, без всякой помощи, несколько раз проехал от колокольни Ивана Великого до Спасских ворот и с первым ударом курантов выехал на Красную площадь.

Потом, когда Сталин и бывшие соратники и коллеги Жукова набросятся на маршала с обвинениями в том, что он мнит себя главным героем войны, даже его доброжелатели будут считать отправной точкой возвеличивания маршала именно этот Парад. Но, согласитесь, мало у кого не закружилась бы голова от того, что происходило на Красной площади 24 июня 1945 года.

Рассказывает Сергей Марков: «Сначала Жуков объезжал войска на Красной площади, потом спустился на Манежную площадь. Мы перешли и стояли справа от трибуны Мавзолея. И особенно мне запомнился момент, когда двести отборных офицеров пронесли двести штандартов Третьего рейха и личный штандарт Гитлера и бросили к ногам Жукова. Это было незабываемо ».

Когда возникла идея проведения Парада Победы, ни у кого не было сомнений, что принимать парад будет Верховный главнокомандующий. Если бы все произошло именно так, какова была бы роль Жукова, нам неизвестно. Командовал бы он парадом или просто в ряду полководцев стоял на трибуне?

И все‑таки, почему Сталин решил это право уступить Жукову?

Да, Верховный главнокомандующий был никудышным наездником и не хотел выглядеть глупо в такой день, а выехать на Красную площадь на машинах Сталин почему‑то не решился. Наверное, понимал, что триумфаторы въезжают в город не на машине, а на белом коне.

«Он же кавалерист, – сказал генералиссимус о Жукове, – пусть он и принимает».

В личной беседе Жуков пытался это право уступить Сталину, но тот настоял, хотя можно только догадываться, какие чувства испытывал генералиссимус, оказавшийся в миг всенародного торжества в тени полководца. В тени этого маленького кавалериста, ловко гарцующего на белом коне. Кстати, белого коня Жукову еще не раз вспомнят. И не только Сталин.

Менее чем через год Сталин вспомнил и о Параде Победы. Хотя, скорее всего, он ни на секунду о нем не забывал.

Почему Сталин не сам принимал парад, знал только он сам. Его изощренный ум не мог не понимать, какое место займет это событие в народной памяти. Хотя историки часто видят интригу там, где главными героями двигают совсем другие мотивы.

Говорит Сергей Марков, с 1943 по 1958 г. офицер подразделения охраны маршала Жукова: «Я слышал так, что Сталин якобы звонил, был разговор с Жуковым, и говорил, что мы думаем провести парад в Москве. Жуков говорит: «Да», одобрил, что это было бы неплохо. «Парад Победителей» – так и было названо. И теперь, и говорит, что я думаю, что, а кого, кто должен принимать парад.

Жуков сказал: «Я считаю, что вам как Верховному главнокомандующему». Сталин якобы на это ответил: «Я стар принимать парады. Парад Победы принимать будете вы, а командовать парадом Рокоссовский».

Жуков поблагодарил за честь и говорит, что я буду готов выполнять ваши указания» .

Место Сталина занимать было всегда опасно, тем более Жукову, тем более после войны. Сталин очень хорошо знал историю и понимал, куда обычно направляется в мирное время энергия генералов‑победителей. Самый знаменитый пример – Бонапарт, который из генерала быстро превратился в диктатора. Свои доморощенные Бонапарты Сталину были не нужны. Поэтому и получил министр госбезопасности Абакумов личный сталинский приказ – взять под контроль всех высших генералов Советского Союза, особенно из окружения Жукова. А те, если судить по стенограммам прослушек, выражений по отношению к Сталину не выбирали. Сразу же после ареста Берии в июле пятьдесят третьего года министр госбезопасности Круглов отправит Маленкову вот эту записку об обнаружении и демонтаже аппаратуры прослушивания в квартирах генералов в доме на улице Грановского, в квартире Жукова в том числе:

«Совершенно секретно. Экз. номер один. Товарищу Маленкову Г. М.

По вопросу об установлении аппаратуры подслушивания в доме номер три по улице Грановского докладываем.

После ареста Берия, как только нам стало известно о наличии аппаратуры подслушивания у товарищей Буденного, Жукова и Тимошенко, сразу же были приняты следующие меры: обрублены провода, ведущие к аппаратуре, специальное оборудование в отдельной комнате демонтировано и вывезено, а комната сдана коменданту дома.

С. Круглов.

23 июля 1953 года».

Самое интересное, что хоть в июле пятьдесят третьего и было доложено наверх о том, что провода были обрублены, на самом деле Жуков оставался «под колпаком» у спецслужб до самого последнего дня, но вернемся в 1945 год.

Первый звонок для Жукова прозвенел во время Потсдамской конференции в июле сорок пятого. На приеме у Черчилля произошел любопытный инцидент. После того как Трумэн произнес тост за здоровье Сталина, а Сталин, в свою очередь, за здоровье Черчилля, британский премьер неожиданно провозгласил здравицу Жукову, придав ему, таким образом, статус второго по влиянию человека в Советском Союзе. Рядом находился Молотов, здесь же был и сам Сталин. Улыбающийся Сталин.

В тот день Сталин улыбался не к добру – до первой опалы Жукова оставалось 11 месяцев.

Через месяц сначала Москву, а затем Ленинград по приглашению Жукова посетил его друг – генерал‑победитель Дуайт Эйзенхауэр, кстати, будущий президент США. Явно недооценивавший возможности советских спецслужб, Эйзенхауэр во время беседы с послом США в Москве Гарриманом произнес роковые для Жукова слова: «Мой друг Жуков будет преемником Сталина и откроет новую эру дружеских отношений между Америкой и Россией».

Эти слова американца очень быстро дошли до Сталина, а он, как известно, любил сам назначать себе преемников и терпеть не мог, когда это за него пытались сделать другие. С этого момента ничего еще не подозревающий Жуков был обречен. Сталину нужно было лишь время, чтобы подготовить удар по все еще скачущему на белом коне маршалу Советского Союза Георгию Жукову.

В ночь с двадцать второго на двадцать третье апреля сорок шестого года был арестован бывший главком ВВС главный маршал авиации А. А. Новиков – друг маршала Жукова. С этого момента операция по устранению любимца нации вступила в завершающую фазу. Показания из Новикова выбивали всеми возможными способами. Маршал авиации очень быстро понял главное – нужно сдавать Жукова. И, что самое неприятное, сделал это. Из докладной записки В. С. Абакумова И. В. Сталину:

«30 апреля 1946 г.

…представляю заявление на Ваше имя арестованного бывшего главнокомандующего ВВС – главного маршала авиации Новикова А. А.

…Жуков очень хитро, тонко и в осторожной форме в беседе со мной, а также и среди других лиц пытается умалить руководящую роль в войне Верховного главнокомандования, и в то же время Жуков, не стесняясь, выпячивает свою роль в войне как полководца и даже заявляет, что все основные планы военных операций разработаны им».

Абакумовские люди умели работать. С Новиковым, видимо, не церемонились. Иначе как можно расценить то, что пишет бывший главный маршал авиации в конце своего послания:

«Повторяю, что, несмотря на высокое положение, которое я занимал, и авторитет, созданные мне Верховным главнокомандующим, я все же всегда чувствовал себя пришибленным».

И далее…

«Я являюсь сыном полицейского, что всегда довлело надо мной».

Когда показания пришибленного сына полицейского достигли нужного объема, последовал резкий, чисто сталинский удар. 1 июня 1946 года состоялся Высший военный совет, в повестке дня которого «дело Жукова» первоначально не значилось. Зато накануне, когда Жуков уже лег отдыхать, к нему на дачу приехали трое, как выразился Жуков, «молодцов». Старший из них представился и сказал, что им приказано произвести обыск. Правда, ордера на обыск не предъявил. Жуков, по его словам, пригрозил применить оружие, после чего ночные визитеры ретировались.

Странный визит, если бы не знать, что произошло на следующий день.

На заседание Высшего военного совета Сталин опоздал. Вошел хмурый в довоенном френче и тут же положил на стол перед ведущим заседания генералом Штеменко папку с документом и глухим голосом сказал: «Прочтите». Это были те самые показания маршала Новикова. Суть их была однозначна: маршал Жуков возглавил заговор с целью осуществления в стране военного переворота. Минуты две в зале стояла гнетущая тишина, а затем в атаку пошли Молотов, Берия, Булганин, генерал Голиков. Как считают многие очевидцы, дело шло к аресту Жукова. И тут произошло неожиданное. За него вступились боевые маршалы и генералы. Цвет армии‑победительницы: Конев, Рокоссовский, Хрулев, особенно яростно защищал Жукова маршал Рыбалко. Именно он позволил себе фразу, обращаясь в том числе и к Сталину: «…пора перестать доверять показаниям, вытянутым насилием в тюрьмах».

Идея «заговора» не прошла, но тем не менее присутствующие генералы высказали затаенные обиды. Припомнили Жукову и грубость, и понижение в должностях, и отстранение от командования.

Маршал Жуков в конце заседания признал свои ошибки, согласился с тем, что у него появилось «зазнайство» и что он не может оставаться на посту главкома сухопутных войск. Все прошло по обычному для Страны Советов сценарию. Виновный был найден, публично избит, затем было раскаяние и определена мера наказания.

На сей раз, к счастью, не «высшая».

И Сталин отступил, все запомнил, но отступил. Слишком мало времени прошло после войны, да и новая война, как считали многие, не за горами.

Закончилось заседание следующей фразой Сталина: «А все‑таки вам, товарищ Жуков, придется на некоторое время покинуть Москву».

«Приказ министра вооруженных сил Союза ССР.

№ 009. Г. Москва. 9 июня 1946 г. Совершенно секретно. Маршал Жуков, будучи сам озлоблен, пытался группировать вокруг себя недовольных, провалившихся и отстраненных от работы начальников и брал их под свою защиту, противопоставляя себя тем самым правительству и Верховному главнокомандованию.

Высший военный совет, рассмотрев вопрос о поведении маршала Жукова, единодушно признал это поведение вредным и несовместимым с занимаемым им положением…

Министр Вооруженных Сил Союза ССР Генералиссимус Советского Союза И. Сталин»

Летом 1946 года Жуков снят с поста главнокомандующего сухопутными войсками и отправлен в ссылку – командовать Одесским военным округом. Впрочем, это было лишь начало.

Говорит Сергей Марков – сотрудник подразделения охраны маршала Жукова: «7 июня Жуков сказал начальнику охраны: «Готовьте поезд, готовьте машины, мы уезжаем в Одессу». В связи с этим от своего начальства МБ получили указание: в полном составе целая группа как были, так, наша задача тоже направляться вместе с Жуковым в Одессу» .

Тем временем в Москве все шло по четко продуманному плану. За опалой Жукова последовали аресты Крюкова, Телегина, Гордова, Кулика, ряда других генералов. Сталин доходчиво показывал всем оставшимся на свободе генералам, кто хозяин в армии и стране.

Естественно, что в Одессе за Жуковым приглядывали не меньше, чем в Москве, тем более что он круто взялся за наведение порядка в захлебнувшейся послевоенной преступностью Одессе‑маме. Против бандитов было проведено несколько операций, спланированных по всем правилам военного искусства. До зимы сорок седьмого Жуков многое успел: в том числе поссориться с местной партийной властью. Если учитывать, что Сталину абсолютно не нужен был новый всплеск жуковской популярности, – со следующим ударом он тянуть не стал. После новогодних праздников Жукова вызывают в Москву.

Сергей Марков: «В тот период, несмотря на то, что мы охрана правительственная Жукова, но здесь, на улице Грановского, тоже мы наблюдали, что появилась машина легковая и в штатском какие‑то неизвестные лица. Как потом мы догадались, это были тоже из МБ. Негласно следили так же, видимо, и за нами, и за Жуковым».

За несколько месяцев до этого были арестованы жуковский адъютант – подполковник Сёмочкин и выполнявший особые поручения генерал‑лейтенант Минюк. Их арест стал главным звеном в так называемом «трофейном деле».

До поры до времени за шалостями высших генералов с трофейным имуществом Сталин наблюдал спокойно, можно даже сказать, со скрытым удовлетворением. Его генералы, набравшие необыкновенную силу во время войны, подставлялись на каждом шагу.

Почти все.

И Жуков в том числе. Даже после первой опалы Жукова 23 августа 1946 года Булганин докладывал: «Вблизи города Ковеля на таможне задержано 7 вагонов, в которых находилось 85 ящиков с мебелью. При проверке документации выяснилось, что мебель принадлежит маршалу Жукову».

Мебель адресату Булганин распорядился не выдавать до особого распоряжения.

21 февраля 1947 года в Москве открылся Пленум ЦК ВКП(б). Кандидата в члены ЦК Жукова среди приглашенных не оказалось. Да и зачем? В тот же день его вывели из состава ЦК.

Жуков немедленно пишет письмо Сталину: «21 февраля 1947 г. Исключение меня из кандидатов ЦК ВКП(б) убило меня. Я не карьерист, и мне было легче перенести снятие меня с должности главкома сухопутных войск. Я 9 месяцев упорно работал в должности командующего войсками округа, хотя заявление, послужившее основанием для снятия меня с должности, было клеветническим.

Я прошу Вас, товарищ Сталин, выслушать меня лично, и я уверен, что Вас обманывают недобросовестные люди, чтобы очернить меня. Жуков».

Ответа не последовало.

Это больно ранило маршала Жукова прямо в сердце, причем в прямом смысле слова: на 51‑м году жизни Жуков получает первый инфаркт. Его госпитализируют в Кремлевскую больницу, неподалеку от дома на улице Грановского. Офицеры охраны маршала безотлучно находятся рядом. Вспоминает Сергей Марков: «Мы дежурим вместе с ним там. Около месяца он пролежал в больнице. В первых числах февраля выписывается он из «кремлевки» и затем говорит: получите новые удостоверения в ГУКе (в Главном управлении кадров). Я должен поехать в Свердловск на Урал. Наше руководство дает КГБ указание также нам в полном составе с теми же обязанностями выполнять свою задачу, как и было» .

Сталин продолжал методично выдавливать Жукова на периферию военной, читай – политической, жизни. Чуть отошедшего после инфаркта Жукова он отправляет из солнечной Одессы в Свердловск командовать Уральским военным округом. Далеко не самым важным в системе Вооруженных сил Советского Союза.

В Москве Жукова стали забывать, газеты и радио не упоминали его имени, торжества и парады проходили без него.

На этом фоне Жуков некоторое время просто сидит на даче в ожидании ареста и лишь затем отбывает в Свердловск, где активно включается в повседневную работу в Свердловском военном округе.

В Свердловске опального маршала продолжают держать «под колпаком».

Министр государственной безопасности СССР Абакумов докладывал Сталину о разговоре Жукова с женой, цитируя слова маршала: «Я раньше думал, что Сталин принципиальный человек, а он слушает, что говорят его приближенные. Ему кто‑нибудь что скажет, и он верит. Ну, х… с ними, пусть теперь другие повоюют!»

Думается, такая вера в наивность вождя не могла не понравиться Сталину. Он ослабляет хватку, оставляя Жукова на какое‑то время в покое. Сталин уверен, что скоро будет новая война, и Жуков еще может понадобиться.

Правда, параллельно на всякий случай продолжают раскручивать «трофейное дело».

Жуковский адъютант подполковник Сёмочкин наговорил на следствии столько, что работы ведомству Абакумова хватало. 9 января 1948 года на даче Жукова в Рублево проведен негласный обыск.

Абакумов докладывал:

«Две комнаты дачи превращены в склад, где хранится огромное количество различного товара и ценностей. Например, шерстяных тканей, шелка, парчи, панбархата и других материалов – всего свыше 4 тысяч метров. Особенно обращает на себя внимание больших размеров ковер, разложенный в одной из комнат дачи. Мехов – собольих, обезьяньих, лисьих, котиковых, каракульчевых – всего 323 шкуры».

Далее Абакумов со знанием отмечал:

«Дача Жукова представляет собой, по существу, антикварный магазин или музей».

Доходило до смешного. С настойчивостью маньяка Абакумов разыскивал чемодан с драгоценностями, о котором на следствии сообщил Сёмочкин. Оказывается, адъютант Жукова рассказал, что существует небольшой чемодан, в котором хранятся драгоценности, привезенные из Германии, и якобы этот чемодан жена Жукова всегда возит с собой.

Абакумов – Сталину:

«Проверкой выяснилось, что этот чемодан все время держит при себе жена Жукова и при поездках берет его с собой… Когда Жуков вместе с женой прибыли из Одессы в Москву, указанный чемодан вновь появился у него в квартире»…

Преследуя таинственный чемодан с драгоценностями, не забывали привлекать по «трофейному делу» ближайший жуковский круг. Его друзья генерал Крюков с женой, знаменитой певицей Лидией Руслановой, были арестованы осенью 1948 года. Домашняя галерея Крюкова и Руслановой оказалась вдвое больше той, что абакумовские сыщики нашли на даче Жукова. Большинство картин в блокадном Ленинграде приобрел для Крюкова и Руслановой искусствовед Игорь Грабарь. Среди 132 полотен 4 – Нестерова, 5 – Кустодиева, 7 – Маковского, 5 – Шишкина, 4 – Репина, 3 – Айвазовского и т. д., и т. д., и т. п.

Вдобавок на квартире бывшей няни Руслановой по адресу: Петровка, 26 были изъяты хранившиеся в тайнике под плитой 208 бриллиантов, а также изумруды, сапфиры, золотые и серебряные изделия.

Так что следствию было что предъявить Руслановой. Но надо отдать ей должное, в отношении Жукова она держалась стойко и никаких показаний против него не дала, так же как и ее муж.

В январе сорок восьмого года все‑таки настал момент, когда маршал вынужден был объясниться по поводу «трофейного дела». Вот что он писал на имя Жданова:

«12 января 1948 г.

В Центральный Комитет ВКП(б)

Товарищу Жданову Андрею Александровичу

Картины и ковры, а также люстры действительно были взяты в брошенных особняках и замках и отправлены для оборудования дачи МГБ, которой я пользовался…

Я считал, что все это поступает в фонд МГБ, т. к. дача и квартира являются в ведении МГБ…

…Сервизы я купил за 9200 марок, каждой дочери по сервизу. На покупку я могу предъявить документы…

…О гобеленах я давал указание т. Агееву из МГБ сдать их куда‑либо в музей, но он ушел из команды, не сдав их…

Член ВКП(б) Жуков».

Но ценности Сталина интересовали только потому, что при случае это будет одна из зацепок в деле дискредитации военачальника. Ведь Сталин знал, что Жуков был далеко не единственным военным, который использовал свое право победителя.

И закончим с этим.

Почувствовав мертвую сталинскую хватку у себя на шее, резкий, несгибаемый Жуков дрогнул, начал оправдываться и оставлять документальные следы. Теперь Сталин мог себе позволить время от времени разжимать пальцы. Он был уверен, что Жуков ему еще понадобится, ведь в узком кругу Сталин все чаще стал говорить о третьей мировой войне. В конце жизни Сталин был уверен, что ее Советскому Союзу не избежать. И активно к ней готовился. В начале 1950‑го опала Жукова постепенно стала сходить на нет.

Косвенные признаки того, что Жуков будет прощен, маршал получил еще в пятьдесят первом году: ему разрешают баллотироваться в Верховный Совет, а потом его включили в состав делегации, отправляющейся в Польшу на празднование седьмой годовщины возрождения Польши. Более того, он даже выступил с речью на торжественном заседании, состоявшемся 21 июня в Варшаве. Это был явно добрый знак, просто так в те времена за границу людей не отправляли.

Жуков закончил свою речь здравицей в адрес великого Сталина. Но здравствовать вождю осталось недолго. На знаменитом страшном последнем сталинском Пленуме ЦК после XIX съезда, где Сталин объявил начало новой великой чистки, заявив, что «у нас в Политбюро раскол», Жукова вновь избирают кандидатом в члены ЦК. Сталину, объявившему за три месяца до смерти войну своему ближайшему окружению, Жуков теперь нужен был под рукой.

Ну а что заставило Сталина за неделю до удара на Ближней даче срочно вызвать Жукова в Москву – до сих пор остается загадкой.

С. Марков: «21 февраля, это точно, Жукова срочно отзывают из Свердловска в Москву. Это мне после секретарь военного совета написал, я ее именно просил, когда Жуков уехал оттуда. Вот, значит, 21 февраля, это при полном здравии еще товарища Сталина».

Почему такая срочность и что замысливал вождь в последнюю неделю жизни, мы, наверное, уже не узнаем никогда. Еще раз лишь обратим внимание на странные обстоятельства его смерти.

Наступил март. Наследники дела Ленина стояли у беспомощного тела Сталина.

Пришло время делить власть и распределять посты. Было принято решение о коллективном руководстве страной. Маленков стал главой правительства, Хрущев секретарем ЦК. Стареющий Булганин стал министром обороны, а Жуков вернулся на ту же должность, которую занял ровно семь лет назад в марте сорок шестого, перед своей первой опалой. В марте пятьдесят третьего – он вновь первый заместитель министра обороны и главком сухопутных войск. Однако видимая идиллия продолжалась недолго.

Хрущева заставили действовать два обстоятельства. Первое – Берия приглашает членов Президиума ЦК осенью отдохнуть на Черноморском побережье Кавказа. Всех вместе. Для этого даже начинается строительство госдач в Сухуми. Подтекст этого приглашения становится очевиден для Хрущева. Второе – киевский сослуживец Хрущева Тимофей Строкач сообщил Никите Сергеевичу о секретном циркуляре из Москвы – о мобилизации всех сил МВД и переходе их на режим боевой готовности. Секретарю ЦК не стоило больших усилий узнать, что секретный циркуляр послан не только на Украину. Сомнений не оставалось: Берия готовился стать единоличным диктатором.

Начиналась яростная борьба за власть, и каждый, наверное, рассчитывал опереться на жуковские авторитет и популярность. Первым проиграл Берия. И хотя ставка во время подготовки его ареста делалась на давнего протеже Хрущева генерала Москаленко, Жукова привлечь к операции было необходимо. Что и сделали, правда, лишь утром 26 июня 1953 года, за несколько часов до ареста Берии.

С. Марков: «Георгий Константинович сказал, что сейчас на двух машинах сначала он поедет в Кремль с генералами, а потом пришлет машину, и поеду я. Ну, мы стояли на «уголке». Я и охрана других. Мы не знали, что там происходит. Да. Потом появился начальник охраны Берия… К нему подошел… обнял, и они куда‑то ушли. Больше мы… не видели». «Уголок» – это один из подъездов 1‑го корпуса в Кремле.

Стоит ли говорить, что участие в аресте Берии благотворно сказалось на карьере всех привлеченных к этой акции генералов. Для Жукова – первого замминистра обороны шагом в карьере мог стать лишь пост министра. Начался короткий период почти дружбы Хрущева и Жукова. В тот момент они были нужны друг другу. У хитрого лиса Хрущева на пути к власти мешались под ногами лишь Маленков и непосредственный начальник Жукова Булганин. К началу пятьдесят пятого года своих оппонентов Жуков и Хрущев обыграли. Хрущев становится первым секретарем ЦК КПСС (хозяином страны), Жуков – министром обороны. Его политический вес растет. Культ личности Сталина развенчан. Первый герой войны умер. Да здравствует маршал Жуков – новый главный герой последней войны! Надо отдать должное Хрущеву, он все правильно рассчитал. Впереди был знаменитый доклад на XX съезде о культе личности Сталина, реакция на который была во многом непредсказуема. Жуков Сталина недолюбливал, а значит, Никита Сергеевич вновь мог рассчитывать на его авторитет, прежде всего в войсках.

Ни Хрущев, ни Маленков, ни Булганин, ни прямые подчиненные министра даже и не думают оспаривать возросшую роль Жукова. Без него не принимается ни одно важное политическое решение. Жуков сначала кандидат, а через полтора года – член Президиума ЦК.

Наполеон вернулся и без единого выстрела взял столицу.

Это не художественный образ, так думали многие недоброжелатели Жукова. И не только думали, они сигнализировали. Только теперь не в КГБ, а в ЦК.

На него «писал» даже министр внутренних дел, обвиняя в бонапартизме.

Но Жуков не обращал внимания ни на министров, ни на членов ЦК. История вновь делала его героем и спасителем Отечества. Правда, на сей раз не на полях войны, а на поле политических сражений.

Как и предполагал Хрущев, XX съезд взорвал обстановку как внутри Союза, так и в странах соцлагеря. Знаменитое венгерское антикоммунистическое восстание 1956 года было подавлено советскими войсками в бытность министром обороны жесткого, редко испытывающего сомнения Жукова. А через год, в июне пятьдесят седьмого пошла в атаку пришедшая в себя старая сталинская гвардия. Большинство членов Президиума ЦК решили покончить с непредсказуемым и всех уже доставшим своими разоблачениями Никитой Хрущевым. Тем самым Никиткой, который на глазах у всех отплясывал гопака на даче Сталина.

Осуществить операцию решили на заседании Президиума ЦК, где у Молотова, Кагановича и Маленкова, возглавлявших заговор, была решающая поддержка.

Сергей Марков, офицер охраны. В 1947 г. обеспечивал безопасность маршала Жукова. «Мы заметили, что члены Политбюро как‑то ходят группками. В одной группе Молотов, Каганович, Маленков, в другой Хрущев… И Булганин то к одним подойдет, то к другим…»

Итак, 19 июня 1957 года большинство членов Президиума ЦК проголосовали за смещение Хрущева с поста первого секретаря. Однако Никита Сергеевич, которому нечего уже было терять, вдруг не согласился, заявив, что вопрос о первом секретаре правомочен решать лишь Пленум, а не узкий состав Президиума. Хрущев и его оппоненты прекрасно понимали, что созыв Пленума означает победу Хрущева. Счет пошел на часы. Группе Хрущева, в которую входил и Леонид Брежнев, приходит в голову спасительная мысль – вызвать в Москву находящегося на учениях Жукова. Брежнев же до маршала и дозвонился. Как потом вспоминал сам Жуков, в Москву из Солнечногорска он ехал на машине со скоростью 120 км/час.

Появление Жукова переломило ситуацию. Он потребовал созыва Пленума, а затем заявил: «Если сегодня будет принято решение о смещении Хрущева, я напрямую обращусь к армии и народу!»

Пройдет совсем немного времени, и эта фраза аукнется Жукову самым неожиданным образом, а в июне пятьдесят седьмого она решила почти все – Жуков пошел ва‑банк и выиграл. Он же организовал срочную доставку в Москву членов ЦК военными самолетами.

Повторим: счет в тот день шел на часы.

Пленум начался 22 июня 1957 года. Открывал его Жуков. Сказать, что выступление его было резким, – ничего не сказать. Жуков призывал принять к зачинщикам смещения Хрущева самые суровые меры, цитировал расстрельные списки с автографами Молотова, Маленкова, Кагановича. Чего стоит следующая фраза, брошенная в лицо противникам: «Если бы народ знал, что у них с пальцев капает невинная кровь, то он встречал бы их не аплодисментами, а камнями».

В общем, прав был Никита Хрущев, когда сразу после смерти Сталина сделал ставку на дружбу с Жуковым. В критический, ключевой момент тот не подвел. И подписал тем самым себе приговор. Своим выступлением на Пленуме Жуков не только помог Хрущеву, он заставил его действовать. Дважды во время своей речи он прямо и косвенно говорил о том, что Хрущев тоже не безгрешен. Читая документы о репрессиях, Жуков не мог не видеть там фамилии нынешнего первого секретаря ЦК. Одна из пословиц, которыми так любил пользоваться Никита Сергеевич, говорит о шапке, которая горит на воре. Судя по тому, что произошло спустя два с половиной месяца, шапка в тот момент загорелась на голове Хрущева.

В Советском Союзе делить власть с кем‑то было не принято и просто опасно. Хрущев, прошедший сталинскую школу, свидетель и участник различных чисток и кампаний, прекрасно знал национальные особенности управления великой страной. Фраза о возможности прямого обращения к армии и народу до смерти напугала его. Зная характер Жукова, он понял: еще чуть‑чуть, и маршал станет неуправляемым, как в далеком уже сорок пятом.

«Мавр сделал свое дело, мавр может уходить».

Удар по своему спасителю Хрущев начал готовить сразу же после окончания Пленума. Он очень торопился. Иначе как объяснить, что между Пленумом, где Жуков спасал Хрущева, и заседанием, где Жукова избивали смачно и с удовольствием, прошло всего четыре месяца?

Всего сто двадцать дней.

Жукова боялись и поэтому, чтобы он вдруг не помешал готовить собственное избиение, отправили с визитом с Югославию. Причем Хрущев настоял на поездке морем, через Босфор, на военном крейсере. Жуков первоначально собирался лететь самолетом. Пока Георгий Константинович налаживал отношения с Тито, Никита Сергеевич провел по всем военным округам партактивы, на которых Жукова дружно осудили за насаждение в армии культа личности.

И вот ведь гримаса судьбы. Не выдержал начальник Главного разведуправления (!) Штеменко, в двадцатых числах октября он информировал Жукова о происходящем в Москве, за что впоследствии был снят со своего поста. Жуков вылетел в Москву и сразу же попал с корабля на бал.

Сотрудник охраны Жукова Сергей Марков сопровождал маршала на протяжении всего визита в Югославию.

«26, если память не изменяет, октября мы вылетаем в Москву. О том, что здесь, как, ничего не известно было. Прилетаем в Москву на центральный аэродром, то есть во Внуково прилетаем, встречает Конев и говорит, и встречает семья Жукова, и Конев говорит: «Георгий Константинович, вас приглашают на Президиум ЦК». А он и говорит: «А что за спешка?»

И началось. Жукову были предъявлены такие обвинения, прежде всего в попытке захвата власти, что за них в те времена можно было получить высшую меру, а не только быть выведенным из состава ЦК.

При большом желании можно понять, почему так себя вели Микоян, Малиновский, Суслов, Кириленко, Шверник. Они думали прежде всего о себе. Но вот Хрущев…

Перед самой поездкой Жукова в Югославию его пригласил на отдых в Крым один хороший товарищ… Никита Сергеевич Хрущев!

Потом на Пленуме ЦК он вспомнил этот бархатный сезон.

Из стенограммы выступления Н. С. Хрущева на октябрьском Пленуме ЦК КПСС: «Давно ли мы вместе с Жуковым в Крыму купались в море? Но даже тогда, когда мы вместе купались и вместе ходили на оленей, я смотрел на тебя по‑другому: я смотрел на тебя, изучая и удивляясь твоему вероломству. Ты скажешь – почему я не сказал тебе? Товарищ Жуков, я бы сказал так, но надо знать, когда об этом сказать и кому сказать, а то скажешь и дураком будешь. Я не хотел быть дураком, потому что, если бы я сказал тебе, друг, это не помогло бы, ты мог бы насторожиться и наделать дел. А ты способен на это.

Если говорить, то я не случайно попал на охоту из Крыма в Киев. Я там ничего не убил, а я там охотился на политическую дичь. Я хотел встретиться с командующими округов. Думаю, командующие меня более или менее правильно поняли. И я был доволен, что тебя там не было».

Впрочем, почему так себя вел Хрущев, тоже понятно. Он смертельно боялся Жукова и не мог ему простить слов четырехмесячной давности о том, что у товарища Хрущева тоже есть недостатки и ошибки. Уж не на личное участие Хрущева в репрессиях намекал тогда Жуков?! На трибуну поднимались один оратор за другим, и постепенно стали вырисовываться контуры главного обвинения и главного страха: тайное создание школы диверсантов, о которой знали всего три человека: Жуков, заместитель начальника Генерального штаба Штеменко и начальник школы Мамсуров. Сообщил в ЦК об этой школе, куда свели семнадцать рот из разных округов, генерал Мамсуров. Помог, так сказать, вывести сослуживцев на чистую воду. Об этой школе говорили многие: Суслов, Малиновский, сам Хрущев.

Из стенограммы выступления Никиты Хрущева на октябрьском Пленуме ЦК КПСС: «Ведь у Берия тоже была диверсионная группа, и перед тем как арестовать Берия, Берия вызвал головорезов, они были в Москве и неизвестно, чьи головы полетели бы…

…И это делает министр обороны с его характером…»

Откровеннее не скажешь. А все остальные обвинения: и в культе личности, и в грубости, и в заносчивости, как представляется, были довеском, прикрытием.

Закончилось все тем, чем и должно было закончиться. Оправдания Жукова никто слушать не собирался.

3 ноября 1957 года в «Правде» было опубликовано постановление Пленума ЦК, в котором сообщалось, что Жуков оказался политически несостоятельным деятелем, склонным к авантюризму. За что и был выведен из состава ЦК.

Первая, сталинская, опала сорок шестого года закончилась для Жукова первым инфарктом. Последствия второй, хрущевской, он попытался смягчить довольно своеобразным способом. Вернувшись домой, Жуков сразу же принял снотворное и уснул. Поднялся. Поел. Принял снотворное и опять заснул. Снова проснулся, снова принял снотворное, снова заснул. Так продолжалось пятнадцать суток подряд…

Отставленный от дел маршал пытался вернуться в строй.

«В настоящее время предоставить Вам работу представляется нецелесообразным». Такой стандартный ответ получал Жуков на все свои обращения в ЦК. И до отставки Хрущева в октябре 64‑го, и после, при Брежневе. Они боялись его.

Правда, летом 64‑го, за несколько месяцев до отставки Хрущева, раздался неожиданный звонок от Никиты Сергеевича.

Вспоминает Сергей Марков: «И вдруг хорошее настроение у Георгия Константиновича было. И он говорит: «Мне звонил вот Никита и спрашивает: чем занимаешься, как здоровье?»

Звонок был не только неожиданный, но и очень странный. Еще раз напомним: из отпуска осенью 64‑го Хрущев на свое место уже не вернулся.

Марков: «Ну, вот я собираюсь в отпуск осенью. После отпуска вернусь, мы вернемся к твоему вопросу. Тогда меня ввели в заблуждение».

Неужели Никита Сергеевич что‑то почувствовал и решил вновь сделать ставку на Жукова? Загадка.

Многие удивятся, но в последние годы жизни главным для персонального пенсионера союзного значения Георгия Жукова стала любовь. Свою последнюю любовь, Галину Смирнову, он встретил еще в 1950 году в Свердловске. В 1957‑м у них родилась дочка Маша. Родилась в тот момент, когда с первой женой, Александрой Диевной, брак еще не был расторгнут. Он мучился сам, мучил и своих близких. Лишь в январе 1965 года официально развелся с женой, с которой прожил более 40 лет, и тут же расписался с Галиной. Он любил ее так, как до этого не любил ни одну женщину. В письмах к ней жесткий маршал Жуков – необычайно внимателен и нежен. Связь их была настолько прочной, что сразу же после того, как в декабре 67‑го у Галины Александровны обнаружили рак, Жуков перенес тяжелейший инсульт и оказался парализован. Его жизнь угасала на глазах. И тогда Галина, перенесшая только что сложнейшую операцию, собрала последние силы и, еле держась на ногах, поехала в больницу к Жукову. После чего началось его медленное выздоровление. Бог подарил им еще пять лет. В июле 1972 года Галина Александровна писала мужу из Риги: «Твоя трогательная забота трогает меня до слез. А твое желание послать нам сюда розы… Жизнь наша друг без друга немыслима».

13 ноября 1973 года все закончилось. Галина Александровна скончалась. Это был последний удар, который Жуков уже не перенес. После смерти жены он почти не выходил из больницы. Его настиг новый инфаркт. А 18 июня 1974 года, через семь месяцев после ухода жены, ушел и он сам.

Так уж повелось, что осень для России еще с революции семнадцатого года традиционно становится временем политических потрясений. Октябрьские дни золотой осени 1964 года стали кульминацией заговора высших руководителей Советского Союза. Цель была одна – смещение со всех постов лидера партии и правительства.

Звали его Никита Сергеевич Хрущев.